Железный Будда

Никита Андреевич Тимошенко, 2020

На помпезной и даже пафосной дверной табличке значилось: «Президент Роисской Федерации Владислав Владиславович Путный». Пётр пришёл к нему, чтобы предложить способ править не просто пожизненно, а вечно. Для этого нужно всего лишь принять буддизм. Ему, президенту, и всей стране. Содержит нецензурную брань.

Все вы идёте к истине различными путями,

а я стою на перекрёстке и ожидаю вас…

Будда Шакьямуни

***

На помпезной и даже пафосной дверной табличке значилось:

«Президент Роисской Федерации

Владислав Владиславович Путный».

Пётр стоял у двери в ожидании аудиенции. Его взгляд уже в который раз за долгую карьеру упёрся в табличку, но только сейчас ум углубился в бессмысленность этих буквосочетаний:

«Как любопытно, — сама собой промелькнула через ум мысль. — Почему-то обычно в официальных текстах сперва пишут должность, а потом ФИО. Словно должность первична, а социальная роль и определяет человека… Конечно, во многом так и есть… Но должно ли так быть?… Хотя в любом случае ни должность, ни ФИО ровным счётом ничего не говорят о сути человека. Не слова, а шифр. Не табличка, а ярлык. Всего лишь ярлык, которому уделили чуточку больше внимания и не поленились переименовать… Новая папка… Новая папка (2)…».

Бывает же так, что мысли сами приходят на ум. Если бы человек в полной мере был хозяином своего разума, он бы контролировал каждую мысль. Мозг бы тогда не пережёвывал без остановки жвачку внутреннего диалога, словно корова в поле, жующая, не останавливаясь. Но результат её жевания — молоко. А что результат обслюнявливания ментальной жвачки? Ментальный гастрит? Или ментальный аппендицит, если время от времени проглатывать этот бабблгам мыслей? Если бы человек в полной мере был хозяином своего разума, мозг не устраивал бы для самого себя этот мелодраматический моноспектакль с элементами порно-хоррора. Если освободить мозг от этой холостой работы, разум от скуки цепляется за любую табличку и реагирует на неё любой занятной мыслью.

Пётр отлично знал это. Потому не переживал о встрече с особой, августейшей в республиканском государстве. А просто скользил взглядом по знакомому коридору в поисках незнакомых мыслей. Вернувшись к той же табличке, он вновь поймал себя на неожиданных размышлениях:

«А почему, интересно, Владимир — это Вова или Володя, а Владислав — это Влад? — Пётр даже почувствовал, как его брови совершили пике к переносице. — Ведь оба имени про владение. Просто про разное… Кто вообще придумал эти сокращения?… А слова вообще?».

К счастью для Петра, эти его мысли оборвал скрип дверной ручки. «Могли бы и смазать, всё-таки кабинет президента» — пронеслось у него в голове. И уж лучше изумиться этой мысли, чем заплутать в дебрях филологической истории и этимологии.

В дверном проёме перед Петром застыл патриарх. Льющийся из кабинета солнечный свет очертил и подчеркнул его чрезмерный для духовного лица силуэт.

— Господи! Какое же ослепительное явление! — воскликнул Пётр, жмурясь от света и пытаясь разглядеть лицо патриарха.

— И тебе доброго дня, Пётр! — нисколько не добро ответил патриарх.

— Даже не станете поучать меня о недопустимости поминать имя Господа всуе?

— Нет. Мне польстила твоя недопустимая импульсивность.

— Пётр, мой дорогой криэйтор! — послышался голос президента. — Проходи скорее! Потом исповедуешься.

Не успел Пётр посторониться, как патриарх мягко, но неучтиво отодвинул его с пути и вышел в коридор. Криэйтор проводил его взглядом и очередной залётной мыслью:

«Не слишком ли он заботится о своём убранстве для того, кто служит Всевышнему? Разве человека, ориентированного на высшее и потустороннее, может так волновать низшее и мирское: пышные одежды, роскошные кресты, торжественные жезлы, все эти культово-оккультные фенечки и… как это там у них называется… Кокошники?… Да любой отшельник в тибетских горах, грязный, тощий и вонючий, ближе к Богу, чем любые духовные сановники. Тамошние аскеты ушли от жизни и пришли к Богу… каким бы они его ни видели. А наше духовенство карабкается вверх по службе, отдаляясь от неба. Видать, не в той стороне Бог. Или лестница не та: карьерная вместо иаковой».

Считается, что нет ничего быстрее скорости света. Но ей может дать фору скорость мысли. Всё это пронеслось в голове Петра, не успел патриарх сделать и пары шагов в сторону, а президент повторить своё приглашение. Пронеслось не столько вербально, сколько реминисцентно. Мимолётно, но не бесследно. Каждая такая мысль оставляет свой след. По нему опытный следопыт выслеживает юркие инсайты в дремучей чаще ярких осознаний.

— Добрый день, господин президент! — Пётр понимал, что заставлять ждать и повторять приглашение не стоит.

— Ты эти свои заокеанские замашки оставь нашим заклятым друзьям из Объединённых Кантонов Арменики! «Господин президент», — передразнил Петра его визави.

— Сорри… то есть прошу прощения… Добрый день, Владислав Владиславович! — поспешно поправился Пётр.

Затем мельком взглянул в большое зеркало, висящее за спиной президента и словно напоминающее, где ты, а где Он: ты — в дверном проёме президентского кабинета, а Он — в этом самом кабинете, в своём кабинете. В общем, все на своих местах.

Зеркало в ответ взглянуло на Петра его же пронзительными глазами. Не молодое и не старое, скорее, зрелое, но свежее лицо. Длинные чёрные волосы. Конечно же, крашенные. Седеть они начали ещё в универе. Традиционно яркий костюм: фиолетовый приталенный пиджак, узкие брюки в тон и белоснежные броги. Пётр всегда одевался броско. То, что на большинстве людей выглядело одиозным китчем, на нём смотрелось органичным экстерьером личности. И наоборот: то, что нормальных людей украшало и эстетизировало, его — осеряло и заурядило. Вместо рубашки и галстука — футболка с принтом. Тоже традиционно. Принт весьма грубый и диссонирующий с элегантностью образа: пиксельная каменная глыба из майнкрафта с подписью «Каменный гость». Пётр проверил значки на лацканах пиджака — его неизменные личные амулеты и обереги. На месте. Значок в виде циркуля на левом лацкане, в виде наугольника — на правом. Он ритуально поправил оба и двинулся к столу президента.

Находился он хоть и не с краю, а в центре кабинета, но в прямом смысле слова в углу. Просто помещение это по форме было не четырёхугольным, а пятиугольным. То есть абрисом походило не на квадрат или прямоугольник, а на домик, беззатейно нарисованный ребёнком без особых художественных дарований.

Пётр пожал руку вождя, но сесть отказался.

— Нужно принять буддизм! — без прелюдии и риторических экзерсисов заявил Пётр.

— Какой ещё буддизм? Кому, тебе?

— Желательно тибетский. И не мне, а всем нам. Всей стране.

Президент давно перестал удивляться идеям Петра. Не потому, что со временем они стали заурядными. А потому, что удивляет нечто, выходящее за границы обыденности и нормальности. В этом смысле Пётр жил за границей. Более того, без каких-либо виз, как контрабандист, переводил за кордон кого пожелает. Необычные и ненормальные идеи были его работой. А работа — это повседневность. Что в ней может быть удивительного? Цирк — волшебство и феерия для зрителей, но не для артистов.

— Чтобы что? — спокойно спросил президент.

Этому вопросу его научил Пётр. Лучший вопрос. На него невозможно ответить расплывчато или абстрактно — это будет звучать нелепо и неубедительно. Он беспристрастно и скрупулёзно препарирует суть.

— Чтобы гарантировать вам не просто пожизненное, а вечное правление страной.

Эти слова уже не могли не впечатлить и не отозваться. Было заметно, что президенту стоит титанических усилий не выказать своего воодушевления. Однако крошечная деталь его всё же выдала: он сложил руки в замок и едва заметно начал потирать их.

— Продолжай!

— Подходит к концу последний допустимый законом срок вашего правления. Уже Конституцию неуклюже постарались переписать. Уже уважаемых ветеранов и космонавтов в стране не осталось, чтобы восхвалять и тем пролонгировать власть лидера. Нужен радикальный и действенный метод. Не просто растягивать правление на остаток жизни, в конце каждого срока делая вид, что его окончание нежданная и несвоевременная нелепица. Не просто жонглировать нормами закона и тасовать колоду фактов. Нет! Фокусы престидижитатора восхищают, пока зрители не понимают их и не замечают обмана. Пардон за прямоту, но магия уже почти рассеялась, чары спадают. Пора околдовывать чем-то новеньким, неожиданным и непостижимым.

— И в чём же волшебство твоей задумки? — Владислав Владиславович сосредоточенно внимал, по-прежнему напряжённо держал себя в руках и потому не многословил.

— Для начала найти предлог принятию буддизма. Что угодно: новые архивные документы, переориентация на восточных соседей и партнёров… Во! Между делом можем подчеркнуть, что буддизм — самое миролюбивое вероисповедание, а значит, Роиссия типа завязывает с милитаризмом и мировой конфронтацией… Кинуть вермишель на вентилятор СМИ несложно. Пахнуть будет вкусно. И плевать, что есть невозможно. Потом приправить доведённые до готовности мозги масс специальной кондитерской пудрой — и всё! Bon Appetit!

— Ты меня кулинарии не учи. Я сам повар со стажем. Ты идею раскрывай.

— Краеугольный камень, на котором зиждется моя идея, — это буддистская концепция перерождения. Понятие едино для всех ветвей учения. Но только тибетский буддизм догадался использовать его в административных целях: сделать своего духовного и по совместительству политического лидера бессменным тулку, то есть перерожденцем. Это формально и с нашей житейской точки зрения нынешний Далай-лама — новый самостоятельный человек, отдельная личность. А с точки зрения традиции, Его Святейшество — чёрт-те какое воплощение бодхисатвы Авалокитешвары.

— А я тут при чём? — нетерпеливо перебил президент.

— Обнаружим в вас ещё какого-нибудь бодхисатву. Их в буддизме целый пантеон. Освоите технику перерождения. При должном усердии — это не сложнее, чем подтасовка выборов. Даже легче: тут всё зависит только от вас. А ваша мощная школа дисциплины и воли сослужит вам добрую службу. И не к такому в учебке готовили, насколько мне известно.

— Понятно, для чего это нам. Но для чего это народу? — президент заметно расслабился и даже откинулся в кресле.

— Признаться, не ожидал от вас такого вопроса. Но мотивировать это можно чем угодно. Хоть, например, благом народа. Экономика и развитость стран давно измеряются не только ВВП и количеством ресурсов. Всё большее значение приобретает индекс счастья. Традиционно он выше у последователей буддизма — приятное побочное следствие мировоззрения. Да, первая благородная истина Будды презюмирует, что жизнь — это страдание. Но следующие истины постулируют то, что страдание можно преодолеть, и говорят, как именно. В то время как христианство ставит всем нам в упрёк то, что за тысячелетия до нас бог терпел. А потому почему-то и нам велел. В итоге какая философия прокладывает путь к счастью: та, которая учит избавляться от страданий? Или та, которая учит терпеть? Кто счастливее: избавившийся от страданий или терпила? Кроме того, буддизм дешевле: их храмы, одежды и ритуалы скромнее, его последователи сдержаннее в желаниях и спокойнее. Короче, и для народа выгода найдётся.

Конец ознакомительного фрагмента.