Третий Полюс. Стихи и рассказы

Наташа Ройтберг

Есть да и нет, черное и белое, инь и ян. Между ними находится Третий Полюс. Это terra incognita внутри нас, дорогу к которой каждый выбирает сам.

© Наташа Ройтберг, 2021

ISBN 978-5-4496-6521-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

************Наташа Ройтберг — больше художник, чем поэт.

Она словами рисует свои миры, даря читателю не образы в голове, но картины перед глазами.

На этих картинах смеются прекрасные женщины и мужчины, вьются волосы и листья, смыкаются руки вокруг любимых плеч, улетают самолеты в один конец и рвутся бомбы, болит душа и бесконечно снятся сны.

Сны о совсем ином прекрасном мире, в котором, конечно, ничего не будет иначе, потому что его населят все те же люди. «Мы такие, — говорит нам в уши авторский голос, — и я такая, и вы такие. Лучше не станет, но давайте об этом поговорим».

Давайте об этом поговорим.

Виктория Райхер

I. Буквы

«Всё началось с того…»

Всё началось с того,

что я разучился говорить.

Слова рассыпались, словно горох,

раскатились по углам, напрасно

выворачивал пустые карманы, рылся в словарях.

Слова перестали что-либо обозначать и значить,

а стало быть, потеряли для меня всякий смысл.

Я стал их путать и перевирать,

ведь время — это совсем не «время»,

дорога — вовсе не «дорога»,

а «я хочу быть с тобой» едва ли выражает

даже тысячную долю того, что я чувствую

по отношению к любимому человеку.

Я решил, что будет намного лучше

просто молчать и наблюдать.

Тогда я увидел, что сгустки

потерянных, забытых,

невостребованных мною слов

висят в воздухе, дрожат, как мираж,

как раскаленная плазма над языками пламени,

над автотрассой в знойный летний день.

Можно просто их касаться

своим сознанием

и передавать другим.

Потом я разучился есть:

забывал, не хотел тратить на это время,

не понимал, зачем это нужно —

напрягать челюсти, мускулы языка, горло,

чтобы протолкнуть то, что называется едой,

внутрь себя и прислушиваться,

что же там происходит.

Я перестал одеваться.

Ходил простоволосый, нагой.

Моя кожа обветрилась, огрубела,

тело покрылось сыпью и пылью,

грязью, проказой, коростой-корой.

В довершение всего я разучился ходить.

Я остановился посреди тротуара,

запрокинул голову,

протянул руки вверх

навстречу небу

навстречу солнцу

и просто стоял

долго стоял

долго-долго

очень долго

долго-долго

догола

годы

голый

долу

до

Вот так я превратился в дерево

5.4.2011

«и вся моя нерастраченная нежность…»

и вся моя нерастраченная нежность

вся моя не раз траченная нежность

сотнями нитей связала твои руки спеленала волю спутала твои мысли логические доводы умозаключения

ты не смогла не остаться

и мы долго плыли по тихой реке

что ж, этот маленький странный опыт

навсегда изменит выражение твоих глаз

позволит безошибочно определять «своих»

отражая

перевирая

постепенно стирая

сюжет о нас

Американка

ах, Рахель, на земле твоей вызревают плоды — скоро жатва виноград превращается в хмель ты слышишь, Рахель? в твоем городе шелесту пальм вторит бриз унося бормотание древних камней прочь в пустыню ты помнишь, Рахель? в садике твоем жакаранда, роскошный миндаль по ночам не смолкают цикады кто ты теперь — по ту сторону океана? мегаполис не вмещается в раму заливая тебя и субботние свечи некой «Рэйчл»

«Крохотные снежные барсы…»

Крохотные снежные барсы,

живущие в моем портсигаре,

с наступлением ночи выходят украдкой,

осторожны, как ангелы, чутки, как дети,

незаметны, неслышны, —

едва уловимы их тени

в светло-палевом отблеске лунного света.

Они кормятся патокой

прочь уплывающих сновидений —

сладковатой тягучей бессмысленной

легкой, как воздух,

и дают оседлать себя призракам — духам умерших,

новым душам, еще вознестись не успевшим.

Мчась по воздуху ввысь,

рассыпаются сотней мохнатых искристых

мотыльков, нимфалид, махаонов, огнёвок, ночниц,

превращаясь в пыльцу, серебристую звездную пыль,

ниспадая на землю пушистыми хлопьями пепла —

облачками воздушными — дымкой — клочками тумана,

оседая, свиваясь в кольцо — колесо — карусель

темных, плавно кружащихся

листьев — чаинок — махорочных крошек — снежинок,

обманувших часы, огибающих времени ход,

непреложно стремящихся лишь к маячку сигареты,

заблудившихся, не отыскавших

приют — утро — пристань — постель,

безнадежно потерянных, сбитых со следа.

Уплотняясь в душистый шершавый

рассыпчатый крупный табак,

возвращаются барсы в шкатулку с секретом.

15.3.2017

Гамлет

О, видит бог, забвенье хуже смерти,

Остывшая любовь измены горче

И мнимого безумия нелепей

Зло и коварство суетного мира.

Король убит. Да здравствует король!

Блажен лишь мертвый шут да лицедеи.

Весь смысл предпринятой Создателем затеи —

Дать каждому поверить в свою роль.

Ах, если бы из всех возможных слов

Одно-единственное верным оказалось!

На острие клинка — бесславный приговор.

The rest is silence.

10.6.2009

«Если буквы были бы зернами…»

Если буквы были бы зернами,

светлыми, гладкими зернами,

бережно высадил бы их

в теплую рыхлую землю:

разные зерна разных алфавитов —

суахили, португальского, иврита.

Через время они превратятся

в чудесные, небывалые

растения и травы,

которые будут перешептываться на ветру,

каждое — на своём наречии,

безусловно, понимая друг друга.

Если буквы были бы птицами,

я кормил бы их крошками, как голубей,

и запустил высоко-высоко в небо,

выше солнца и звезд.

Спустя несколько тысячелетий они возвратятся,

неся в своих крошечных клювах зеленую поросль.

Конечно, буквы не зерна и, уж тем более, птицы.

Но в сердце моем проклёвывается росток.

Каждый раз, когда я читаю,

он становится чуточку выше, превращаясь в побег,

растет.

13.6.2013

Море Морзе

1

Читающий эти строки!

чтя Кодекс Электротока,

нанизывай web-горизонты

на зоркость мятежного ока.

Отважно курсорь по безбрежью

названий, цитат, фамилий,

легко прошмыгнув меж флотилий

бит-байтовского зарубежья.

Ах, невод коварен паучий!

Отыщешь ли порт Ариадны?

В тебе еще жив Ихтиандр,

Но Улиссу он не попутчик.

Нутро твое вывернет качка,

смешав заголовки и сноски.

Подпольным связистом Дубровским

шифруешь пробелы. Как датчик,

отстукиваешь посланья

в неровном чечеточном ритме —

пульсацию внутренней битвы,

прозренья безумства на грани.

Насайтившись и отчатясь,

выходишь из батискафа,

заметив, как вьется по шкафу

рассветная тонкая завязь.

Уже зазвенели трамваи,

шуршат по асфальту шины,

злодеи несут в метро мины

на жертвенный стол Минотавру.

Ты вылез сухим из кожи.

Дежурный потоп «даби-даби»

случится под вечер. По-крабьи

ты косишься на прохожих.

2

Караваны кочующих знаков наводнили белесое взморье.

Не попал ли в зрачок твой осколок

из мерцающего монитора?

Если так — будет вечной зима, все замерзнет,

Нашу гибель увидят с небес одинокие звезды.

Если так — станем книги жечь и лукавить взглядом,

А прозрачная едкая взвесь в нас осядет ядом.

Но найдется чудак, говорящий всерьез о весне, о лете,

Принимая снежинки то за стрекоз, то за души поэтов.

Он построит плот, скрутит крепкий канат из тины,

Он в открытое море уйдет, раздирая льдины.

Через год доберется туда, где не знают снега,

Где часы из песка, и песок не быстрей солнечного бега,

Где слетая с губ, слова превращаются в камень,

Где в глазах — гаснущий огонь горького познанья,

Где в скитальце признают воскресшего бога

И тотчас об этом напишут в папирусных блогах.

17.12.2008

Письмо

(текст песни)

Здравствуй!

Мы с тобой ретрограды:

в век микросхем письмо не в чести,

но я больше верю чернилам с бумагой,

чем клавиатуре формата XP.

И смотрят слова насыщенным взглядом:

в наклоне строки и в зачёркнутом — суть,

полоска конверта ждёт слюнного яда,

ей предстоит летаргический путь.

В письме всё живое, до точки, до боли,

а сбивчивость слога и почерк не врут,

в письме упраздняются маски и роли,

поэтому письма хранят

или жгут.

Знаешь, а раньше и кровью писали,

оплату доставки назначала судьба,

рубили с плеча и печати ломали,

а буква и дух берегли города.

И смертною битвой виднелся подстрочник,

но черновики сберегли имена

героев: вдоль чёрных глазниц многоточий

история скачет во все стремена.

Не надо о смысле — мы не разгадаем,

обилие истин порочит наш век,

ты лучше взгляни, как земля примеряет

свой саван венчальный,

холодный, как снег.

И чем-то мистическим кажется почерк:

среди новостей, поздравлений и тем

лирических кроется нечто,

а впрочем — здесь нужен скриптолог,

не более чем.

Поскольку все встречи чреваты прощаньем,

есть в каждом письме своё скрытое «срочно»:

осилив и время, и расстоянье,

мета-пространством становится почта.

Душа просочится сквозь кончик пера

и ей наплевать на размах топора,

а также на сбои в работе систем:

мэйл не краснеет и, к счастью,

он нем.

Желаю тебе поменьше врагов.

Пиши. Жду ответа.

Пока.

Будь здоров.

Здравствуй…

2008

Эй!

Эй! это я — твоей души остов,

Плакучий Остров,

Терпкий крапленый сердца сок,

Изо всех жил, как угарный Матросов,

Бросаюсь кровавым стуком в висок.

Срываюсь на сверхзвуковые частоты,

Услышь меня! Стынут дороги вен.

У дзота одна пунктирная нота —

Без вариаций и смены тем.

За малым кругом — большой. И — точка.

Прикрытый дрейфом Великий Блеф.

Мотоциклист, гоняющий в бочке,

Мечтает ослепнуть и падать, как снег.

Или — взметнуть ошалелым скорым,

Звезды увидев в прожекторах,

Между Дневным и Ночным Дозором

Неосторожно просыпав прах.

Доктор сказал: «Все не так уж плохо.

Ммм… Болезнь душевного свойства.

Обостренное чувство эпохи.

Хотите, мы удалим у вас остров?»

16.11.2008