Народ Трибукану. Океанский дневник Шторма

Наташа Корсак

…Я не писатель. Но мне хотелось запомнить эту историю! На счастье, под лапами оказалась печатная машинка. Что только не выбрасывают волны на берег: рыбу, корабельный хлам, бусы ламинарии и вот, пожалуйста – «Ундервуд N 5»! Сначала я писал неряшливо… И вдруг ко мне подошёл человек.

Ваш Шторм

© Наташа Корсак, 2022

ISBN 978-5-0056-5867-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Этот дневник — моя большая тайна. И всё же я хочу поделиться ей с человеком, который знает, что такое быть любимым. Любимым своей собакой. Живёт ли в вашем доме: Жан, Тарзан, Ральф, Рокки, Зевс? Или: Жулька, Герда, Леди, Принцесса? Так знайте — я с ними давно знаком. Все мы — породистые или дворняги мечтаем найти своего человека, чтобы раз и навсегда спасти его! Таков закон нашего древнего племени, нашего тайного острова, где правят феи и дремлют пророчества. Людей на острове не ждут. И причин на то «ого-го» как много! На берегу и знак установлен с надписью: «ПРОГУЛКИ С ЧЕЛОВЕКОМ ЗАПРЕЩЕНЫ!»

Но и на засекреченном острове может случиться непоправимое…

…ф ффсе в в, ВСЕ НАЧЛОСЬ СКАРАБЛЕКРУШЕНЯ……

ВС Ё Ё НАЧАЛОСЬ С КРАБЛЕКРУШНЯ…

ВСЁ НАЧАЛОСЬ С КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ…

III луна IIIII месяца. Берег.

…В от Она — синяя волна — зубастая барррракуда! Вцапалась… нет! Вцепилась в корму корррабля, будто в хлебную корку и таф-АФ-афщит, и тащит ко дну! Всем конец! Да, всем конец! Все непременннно погибнут здесь, в пасти Атлантичес каво Атлантического океана. На этом эпизоде неплохо было бы лапнуть пакет с прикормом с попокормом с попкорном, включить какую-нибудь завывальную вернее трагическую песню (так делают в фильмах-кавтавстрофах), но… Ох! Далась мне Эт а печ Адская мышин ка… печатная ма-шин-ка!

Уав, разрази меня крик мартовской кошки! Ну причем здесь ко-ра-бле-кру-ше-ние? Всё (как часто бывает у людей) началось с глупой-преглупой ссоры. Ррр-ав, тяф-тьфу и миска с лыткой! Вернее — с глупой семейной ссоры.

В от, вот, что мне удалось разнюхать к тому часу: забияка-Мартин жуть, как рафссердился! Ему хотелось остаться дома в Сальвадоре, где на каждом углу по парочке его друзей на спор жонголиррровали жонглировали бразильскими орехами, И за каждым поворрррррррррррро

том ещё с десяток крутили капО ЭЙ РУ. Но матушка Ана и вожжак отец Оскар Ортисы решили по-взрослому. Думали, считали, ночами не спали, днями не ели, теле… визор вечерами не смотрели и вот решились — раз и насовсем уехать из Бразилии! Всей своей стаей… то есть семьей.

Паломе, их щенку их пятилетней дочке с завидной чернильной холкой чёлкой, было грустно. И она скули… плакала. Но старательно тихо, чтобы ещё хлеще не раздраконить щщенка-подростка старшеГО брата. А дедушка Ортис? Старый одноглазый Дарио Ортис, привычно молчал. Хмурился, пыхтел. И всё рассматривал в размякших смор Щенных альбомах поблекшие фотоснимки своей геррроической юниорости юности: вот на этом он уже без глаза (таким вернулся с войны), обнимает бабушку Дженни. Это потом она стала бабушкой Дженни, а тогда звалась его самкой, тьфу… невестой — хохотушкой Дженифер Кастро. Крафафсавица! Точно принцесса, но не из породистых! Простая принцесса с серыми глазами, серой шерстью серыми волосами, и всё в таком же сером платье «под старый Париж». Или, сдаётся мне, это фотографии такие серые? Верно. В то время цветных снимков не делали. Но дедушка Ортис, помнил наверняка, что глаза у его Дженни были… синими, как в ночь созревший виноград. А платье «под Париж» она стащила пошила сама из остатков василькового ней-ло-на, что достался еЙ от матери. Эту фото графию Дарррио любил особенно. Сразу ему вспоминалось: вот обнял он свою салями-сердца возлюбленную, обняла его она, как тут же отскочила и как взвоет… завизжит: «Чудище! В куртке у тебя! Ах, Господи помилуй! Дарио, да это же у тебя щенок?» Из-за пазухи молодого солдата высунулась довольная и весьма любопытная морда. Овчарррка? Что вы, больно квадратная! Ррротвейлер? Не такая уж и квадратная она. Морда была наиприятнейша

Я. Гео Метрически «+» — положительная. Нос по-медвежьи больш Ой и мокрый. Глаза как два буйных часовых механизма. Одним словом… нет, каф-афшетЬся, одним здесь не оп-пайтись — НЬЮ Фаундтт ленд. Ньюфаундленд! Дарио вместе с разными человеческими наградами притащил с войны ньюфаундленда. Он сказал Дженни так: «Это — Светлячок. Благодаря ему я из той бомбёжки живым выбрался. Пыль, смрад, горечь кругом. Ничего не видел я! Земля в воздухе, огонь. Тут он появился, пропищал что-то неясное, да как куснул меня за ухо. Я опомнился — жив! Жив я. И понял — ползти за ним нужно. Точно, не сворачивая. И выполз! А там и наши солдаты. Подобрали меня и в госпиталь! Как очнулся, смотрю — на груди Светлячок сидит и людей в белом медсестер только по личному усмотрррению ко мне подпускает. Тех с кормом едой он уважал. А тех, что с пиками дикобраза уколами приходили, пока не обрычит — не подпустит… Дженни! Возьмём его? Возьмём! Такой друг ценней всех костей гостей… медалей!»

И взяли. Вот вам и миска с лыткой — такая история!

Так что же там делал Дарио Ортис-дедушка? Привычно молчал… и попинывал сапогом свой чемодан. Вот только альбом с фотографиями он в него и положилл..жил… …кноооопку заклинялооооо…..

Не умею я писать. Не бур-рду буду. Одни почеркушки! Без миски с лыткой… О, идёт! А чего это он идёт? По-го-ди-те. Тро е точчч еее.

!!!! ЗАМЕТКА:

Вот с этого места пишу грамот но… Слово: краблъ, ко-рабль. Корабль. Он говорит не нужно давить на клавишу всей лапой. Лучше печатать одним пальцем. Но там же коготь… Придётся подгрызть немн-ОГО! Уф… Я же не циркач! (Это рассуждение я после исчеркаю. Вдруг, увидит). Нет! Оставлю. Пусть знает, что я не циркач. Так вот:

IIIII луна IIIII месяца. Берег.

Корабль «Сальвадор-Норфолк» отчалил точь-в-точь в полдень. Волны к тому времени утомились и растянулись по горизонту длинной мятной жвачкой. Ветер лениво гонял воздух по всем сторонам света и никак не мог выбрать — куда именно ему дуть во время обеда. Могло показаться, что корабль стоит на месте. Но он шёл. Так медленно, что Мартин, свернувшийся на своём чемодане, как енот на ягодах, иронично воскликнул:

— Ещё немного и он пойдет назад! Этот корабль, как я. Не хочет он в этот ваш Норфолк. И баста!

— Мартин, прекрати, — сказала матушка Ортис, — Нам необходимо попасть в детский госпиталь. Паломе нужна помощь.

— Помощь нужна Паломе, а плывем мы все! Вы никогда обо мне не думаете! Палома, Палома, Палома! Не нужна мне такая сестра! — тут он затопал ногами и подбежал к борту корабля, — Я может, тоже хочу, чтоб меня замечали!

На крики Мартина тут же отозвалась старая королевская болонка (эти светские собачки такие сентиментальные!) Она выгуливала на палубе свою широкошляпную хозяйку, а вместе с тем проветривала свой блестящий чёрный нос. Вот нос-то и велел ей — обнюхать капризного мальчишку с кроссовок до хвоста (есть у человека хвост! Наукой доказано, «копчиком» тот зовётся…) А Мартин как завизжит! Не от страха, от неожиданности. Никогда раньше собаки не приближались к нему так близко.

— Уберите немедленно вашу… псину! — прострекотала матушка Ана, — Ребёнок боится! Не видите что-ли?

— Простите, сеньора… — вежливо ответила широкошляпная дама, — Наша Поппи не причинит вашему сыну зла. К тому же у неё почти не осталось зубов! Четыре тупеньких по бокам и всё богатство, — улыбнулась дама и подхватив собаку на руки, добавила, — Она вынянчила не одно поколение детей. Страсть, как их любит! У крошки Софи однажды был страшный жар, так Поппи от неё ни на шаг не отходила. Как сейчас помню, с полуночи и до рассвета всё лоб ей лизала. Вот жар, как языком-то сняло! Так что…

— Ну, сказки, да и только! Ах, мадам, от нас-то вы чего хотите? — недоумевал Оскар.

— Я? Да палтус с вами! Ничего. Это всё моя старушка. Она всегда чует, если с человеком что-то не так, — перешла в наступление незнакомка, — Вот вы видимо отец этого семейства? Вы-то сами знаете, чего хотите?

— Абсолютной тишины и покоя! — без раздумий ответил Оскар.

— Прошу вас — уберите собаку. У нашего сына не жар! У него просто истерика. Это само по себе проходит, — настойчиво попросила даму мамаша Ортис, — А у меня… у меня аллергия! Вот на этих всех длинношёрстных… Мне бы вообще хотелось, чтоб рядом никаких собак не было! Пусть, разве что… совсем кукольные, от кукол ещё никто не чихал. Ах, почему бы не перевозить всех этих животных в коробках? Есть же специальные коробки для собак!

— В коробках, знаете ли, перевозят фарфор. Вещи разные… Всё это оставляют в багажном отделении. Там так темно, а порой и сыро, что даже фарфору должно быть страшно, — заметила дама, — Свою собаку я предпочитаю держать в более уютном месте. Вот здесь, — она приложила ладонь к сердцу и подмигнув матушке Ортис, скрылась в коктейльном зале.

— Стыд какой. Ох, Мартин… вот и привлёк к себе внимание, — покачал головой папаша Ортис, — Ведёшь себя, как эгоист! Никого, кроме себя не слышишь!

— Ах, мне так жаль Мартина, — вдруг прошептала Палома. И как заплачет, — Я одна во всем виновата. Это из-за меня вы ссоритесь. Я какая-то неправильная девочка, неудачная! У меня и друзей нет… Всё потому что я слепая, правда?

— Никто ни в чём не виноват! — сказала матушка Ортис, — Просто Мартин ничегошеньки не понимает. В семье не может быть одному хорошо, когда другому плохо! Оскар, да объясни ты ему! Ты же отец.

— Ты же — мать, Ана! Объясни сама!

— А что ж вы дедушку за собой потащили? — огрызнулся Мартин, — Ему-то было хорошо в Сальвадоре. У него там… там вроде как друг остался! И у меня друзья… — захлебываясь жарой, не унимался мальчик. Тут к нему подошёл дедушка и потрепал по плечу.

— Так, Мартин! — вскипел отец, — Объясняю в последний раз: Палома больна. И только там, по другую сторону океана, есть клиника, где можно это исправить. Я остался без работы, там, у нас дома. Никому! Слышишь? Никому не нужны первоклассные сортировщики кофейных зёрен! Со всем без нас справляются роботы-машины! Вот почему мы все покидаем Сальвадор.

— Дедушка, да хоть ты им скажи! — взмолился Мартин, — Ну и плыли бы своей семьей, а мы бы с тобой… своей, остались дома! Я стану единственным мальчишкой, который пропустит фестиваль капоэйры! У Милли скоро день рождения, и она обещала поцеловать меня в правую щёку, если я приду первым! А с Диего, с Диего бы мы проскакали на Хромом и Одноглазом по рваным холмам, если бы вы… Вы всё мне испортили! Я кажется… ненавижу вас! Скажи, скажи же им дедушка!

— Да ничего он тебе не скажет. Он нем, как пангасиус с того самого дня, как бабушки не стало. Живёт в своём панцире и всё только и вспоминает. Ах, ты корчишь мне рожи, дрянной мальчишка!? Что ж, я сейчас тебе хорошенько всыплю! — пригрозил отец Ортис Мартину, расстегивая ремень. Но тот по-прежнему дурачился и не желал отступать.

Но не задалось, оба: и Мартин и Оскар получили внезапную порцию невидимых тумаков. Кто-то лихо поднял их в воздух, тряхнул, и вновь бросил на палубу. Дедушка Ортис не имел к этому никакого отношения. Такая взбучка пришлась на весь корабль от носа до кормы. Волны взбеленились, будто сам водяной дух исподтишка хлестал их по мягким горбам жгучей плетью. Небо взревело и выпустило на волю свору острых молний-близнецов. На корабле началась паника. И только Мартин, продолжая прыжки на своём чемодане, кричал: «Это всё из-за вас! Ах, если бы мы остались дома! Ах, если бы мы остались»…

А Палома ничего не видела! Ни паники, ни молний! Она просто прижалась к матери и сказала: «Я не верю, что мы умрём! Не верю и все тут!»

Волны играли кораблём, как играют новым резиновым мячом неуклюжие щенки белых шпицев. Мусолили его, цепляли когтями, вертели. И вот он сдался. Пошёл ко дну. Не мяч, корабль! Не знаю… может быть вся эта история на том бы и закончилась. И мне не пришлось бы сейчас мучиться с печатной машинкой… Но вот тогда в глубине моего сердца вдруг что-то заныло, я услышал шёпот: «Плыви!». Вот ещё! Я не мог покинуть остров без Её разрешения, без специального указа! Да и никто не смог бы. Но что-то в глубине моего сердца ещё настойчивей повторило: «Шторм! Поднимай свой пушистый хвост и спасай этих людей! Быстро!». Я знал, меня ждёт наказание, но этот голос из сердца был моим собственным, собачьим голосом. Я подчинился ему и бросился в воду. Сколько их там, на корабле, этих, людей? Сотни? Но я плыл, чтобы спасти одну жизнь. Ах, если б я только знал, что со мной к тонущему судну спешили и акулы. Безжалостные и быстрые акулы-мако.

***

Акулы-мако… бр! Об одном упоминании о них мне хочется зарыться в самый густой мох, сложить пятки лодочкой и укрыться хвостом. Это на суше. А в воде — назвался героем, плыви бодрей! Вот их серебряные плавники, десятки острых льдин, бороздящих воду. Под каждым плавником холодное, точно железное туловище, и вечно голодная пасть! Людей акулы-мако, ах, как любят! Перепуганных и побольше. На обед или ужин — всё равно. Им вообще всё «всё равно»! Хвать-хвать… и обед окончен! Ах, если б только успеть «до»…

Корабль погибал, напрасно цепляясь мачтой за маслянистые волны. Мартин Ортис наконец отлип от своего чемодана, набитого игрушками под самый замок, и рванул к своей семье. Дарио-дедушка во всей этой суете держался на плаву лучше любого марлина. Он подхватил Палому, и давай искать глазами берег. Но вместо него он увидел:

— Акулы! Целая стая! — объявил Дарио и сам чуть не захлебнулся от такой неожиданности. За долгие годы молчания старик позабыл, как звучит его голос.

— Это всё из-за вас! Мы все умрём! — снова завёл свою волынку Мартин.

— Дедушка, неужели нас никто не спасёт? — простонала Палома.

Тут Дарио нащупал в кармане свой старый солдатский нож. И сам приготовился к битве с хищницами-мако. Смелый человек! Но в пасти каждой акулы росли сотни три вот таких ножей, и одной смелости тут было маловато.

Не помню, как я доплыл до людей. Но прежде я так быстро не плавал! Я ударил эту дикую рыбину в тот самый миг, когда она разинула пасть перед отважным Дарио. Не успела она оклематься, как я схватил её за хвост и швырнул высоко на Запад. Плюх!

— Пёс… Вот так диво, пёс в океане! — как мальчишка рассмеялся Дарио-дедушка.

— Здоровенный как бык, только пёс! Как он её схватил и «оп»! — вытаращился на меня Мартин, — Глядите, глядите: а там ещё акулы!

Мако пребывали. Я живо усадил себе на спину Дарио и дрожащую от ужаса Палому. Затем, не без труда, закинул и Мартина. Остальных разве что на буксир… Я уже протянул им свой хвост, как хищницы-мако вспугнули волну. Мать и отца Ортисов понесло к скале Призрачных ласточек, крошечному серому осколку, посреди океана. Я взвыл от обиды. Но вдруг появились они: бывалый Пират, взволнованная Конфетка, проказник Пушкин, хмурый Баро-Волк, Карузо, Сигара и старый боец — Тайсон! Мои братья и как вовремя! Старина Тайсон лихо ушёл под волну и бесстрашно бросился на акул. Кого-кого, а Тайсона хищницы-мако на дух не выносили… Однажды этот дог хорошенько припугнул их королеву Мегалодонну, оставив на её хвосте фирменный отпечаток своей исполинской челюсти.

Он и на сей раз хотел наподдавать акулице. Но та, подослав к кораблю своих слуг, сама не явилась на трапезу.

— Как в кино! Бои гигантов! Мне всё это снится, — повторял Мартин, крепко сжимая в своих ладонях мою шерсть, и натягивая её как лошадиные вожжи.

— Эй, визгливый! Не тяни ты так, не тяни, — не выдержал я. Но я и знать не знал, что от моего голоса парень возьмёт, да и грохнется в обморок. Вот она и миска с лыткой! Дарио-дедушка и Палома разом притихли. Но они были в сознании. Это точно.

Пока Сигара и Баро гнали акул к скале Призрачных ласточек и ещё дальше, мы с Пиратом подходили к нашему берегу. Пират вёз мать и отца Ортисов. А те всё бормотали себе под мокрые носы что-то вроде «о, святые апостолы! о, что с нами будет?»

Какие такие апостолы? Мы — псы да и только… Вот, что теперь будет с НАМИ — это вопрос.

Ах, берег! Радужный перепончатый мох, вечно покрытый кристальной росой. Примнёшь лапами мягкий бугорок, как на облако ступишь. Это станция — «остров Трибукану». Без особых дорожных указателей. Здесь вы, люди и сойдёте. Не нужно благодарностей, поклонов до копчикового хруста, «мерси боку» — «гав-гав-ку-ку», но мы бы с Пиратом точно не отказались от…

— Знаешь, Шторм, я бы сейчас с радостью сожрал правый ботинок мистера Трампа! — заявил Пират, — Мне всегда казалось, что правый ботинок мистера Трампа пахнет первоклассным печёночным паштетом!

Я рассмеялся, в то время как кто-то из Ортисов прошелестел: «надеюсь, они нас не съедят… как тот самый паштет», «может, отдать им наши ботинки…». О, это шептались мамаша Ана и папаша Оскар. Я усмехнулся и с торжественным вздохом опустил на землю детей и Дарио-дедушку. Пират последовал моему примеру, но резковато, так, что хрупкая Ана еле удержалась на ногах.

Стоило Ортисам ступить на землю, как остров вздрогнул. Сонный мох сморщился и я почувствовал, как под лапами пульсирует что-то невидимое и могучее. Нерв земли не иначе. Пират вздёрнул уши, принюхался.

— Остров не ждал гостей, — заметил он, — Но больше не трясёт!

— Шторм! Вот ты где, Шторм Амиго Нью-Фо! — раздался за моей спиной голосок взъерошенного Чопса Литтла, единственного щенка на острове, — А где другие псы? — запыхавшись, спросил он.

— Подходят к берегу, — сквозь накативший чих, ответил Пират, — Чопс Литтл, от тебя пахнет дымом… А-пчхи!

— Сто коров! — пожелал Чопс Литтл, — Это не дым… Вернее дым, но мы не горим. Анемона Бланда разводит костёр. Хотела поджарить альбатросов, но вот теперь созывает совет Большой лапы.

— По мою душу, — понял я.

— Точно так, — кивнул щенок, — Ты… и все, кто бросился на помощь людям, нарушили закон Трибукану, — опустил он уши, — Помнишь: «да не ступит на остров нога человека, ибо остров — тайная обитель древнейшего собачьего племени. И ни один пёс не покинет остров, пока…»

— Пока не пробьёт час «спаси» на Тотмирье, — окончил я, — Да, я знаю закон. Только я не мог бросить этих людей…

— Простите… А где другие пассажиры корабля? — уставившись в смиренные воды Атлантического океана, выпалила Ана Ортис.

— Отправились в Норфолк. Разве не туда держал курс корабль? — вмешался в разговор, выскочивший из воды Баро-Волк. За ним на берег вышли Сигара, Конфетка и другие спасатели. Последним вернулся Тайсон.

— Акулы сегодня не в форме! — подметил он, — Разбросал их, как стаю анчоусов. Жаль, не удалось надрать хвост Мегалодонне. Ах, я бы сделал из него тысячу зубочисток!

— Что значит «отправились в Норфолк»? — перебила Тайсона мамаша Ана, — А как же мы? Святые апостолы… это какой-то кошмарный сон?

— Что вы, леди! — захлопала своими длинными ушами Конфетка, — Кошмарный сон начнётся, если фея Анемона устроит суд! Влетит всем, а в первую очередь Шторму. За то, что спас вас!

— Видите ли, миссис и три… трое мистеров, джентльменов, как вас там? — распушил свой хвост Баро-Волк, вытряхивая из него мелких крабов, — Вы, в своём роде, оказались единственным безрассудным семейством на том корабле. Растявкались друг на друга на самом экваторе! Да ещё и во время обеда под солнцем! Семейная ссора на экваторе — прямой путь к катастрофе! Те, кого вы называете «другими пассажирами» не тонули. Ко дну пошёл ваш собственный корабль. Это вас могли сожрать акулы-мако!

— Да что же за день такой? — схватился за голову Оскар Ортис, — Ну, хорошо, если уж мне довелось говорить с собакой…

— С псом, — презренно глянул на Оскара Баро-Волк, — С потомственной карпатской овчаркой, если угодно!

— Господи, да хоть с собакой Баскервиллей! — закатил глаза папаша Ортис, — То есть вы, пёс карпатский, хотите сказать, что наш корабль преспокойно идёт в Норфолк, но без нас? Тогда что мы делаем здесь? И «здесь» — это где?

— Голубь стриженный, — ухмыльнулся Баро-Волк, — Нет, ваш корабль утонул! Ваш личный семейный корабль крякнул в щепку! Ясно это? А тут акулы приплыли, «ням-ням» и нет вас! Если бы не Шторм…

— Простите, простите! Я никого из вас не вижу, — вмешалась тут Палома, — Но я бы хотела обнять каждого, кто нас спасал… Если вы и правда собаки, значит, вы умеете обниматься с человеком.

На этих словах все замолчали, псы вежливо опустили уши. Переглянувшись, они повторили:

— Обниматься с человеком! А то!

— Ты нас не боишься? — приблизившись первым, спросил я Палому.

— Дедушка говорил, что собака — это, как праздник жизни. Можно веселиться, когда угодно! — улыбнулась девочка, глядя мне в глаза. Интересно, откуда она знала, где именно они находятся?

— Ничего он такого не говорил, не заливай! Он вечно молчит. Даже защитить меня не смог вот от них — ввязался в наш разговор Мартин, обиженно поглядывая на родителей.

Пришлось одарить его резким «р-р». Парень в момент успокоился и уткнулся носом в моховую кочку.

— А как же наши вещи? Всё пропало! Мы пропали! — заохала Ана.

— Если вы не перестанете ныть и охать мы точно вас сожрём. Можете вставать в очередь, — пролаял Пират.

— Вот, это ваше, — вспомнил я, — и подтолкнул к Дарио Ортису его вздувшийся от воды чемодан.

Дарио-дедушка недоверчиво поглядел на меня из-под густых вьющихся бровей. Скупо кивнул, и молча взял чемодан.

— Ах! Хоть что-то спасли! Дарио, я надеюсь, вы взяли с собой с десяток тёплых носков, мыло и… — начала мамаша Ана. Но тут проржавевший замок чемодана сам по себе открылся, и будто мокрая лягушка, из него выскользнул всего-то дряхлый альбом с фотографиями…

— Как же так? — только и смогла произнести Ана, как по острову прокатился страшный вой не то разъярённых медведей, не то первобытных собак.

— Это Анемона Бланда, — прищурился Пушкин. Но тут же сделал вид, будто блоха, пляшущая на его хвосте, заслуживает куда больше внимания.

— Что ж, буду держать ответ перед народом Трибукану, — расхрабрился я. А сам-то подумал: «лучше б обошлось».

— Мы с тобой! Если бы я мог броситься в воду с вами, то так бы и поступил… Но я не доел свою хрустящую игуановую шейку. Она такая… такая слюнкопускательная, эх, — простонал Чопс Литтл.

— Щенок-щенок! — расхохотался Карузо, — Верно, Шторм, мы с тобой, что бы там не случилось.

— И мы с вами, — заявила Палома.

— Вот ещё! — пробурчал Мартин.

— С нами, с нами — с настойчивым лисьим прищуром прорычала Сигара.

И по острову снова пронёсся голос первобытных собак.