Орхидеи для кукловода

Наталья Юрьевна Царёва (2024)

Григорий лежал передо мной с аккуратной дыркой во лбу. Крови не было, она как будто куда-то делась, наверное, осталась в черепе — в той самой голове, что строила грандиозные планы по расширению производства, той, что руководила «Kuklovod Incorporated», той, где родилась однажды мысль сделать меня его женой. Григорий лежал с аккуратной дыркой во лбу, тяжелым телом примяв шерстяной ворс дорогого ковра (я пыталась убедить его, что такие ковры — это уже не модно, да разве же он слушал, Григорий никого не слушал), а я стояла рядом с револьвером в руках — окаменевшая, беспомощная, потерявшая дар речи и способность соображать. Самое главное — я не помнила, как сделала роковой выстрел. Я вообще не знала, как сюда попала. *** Приводя в дом восемнадцатилетнюю девушку, мужчина в возрасте с большой семьей автоматически обрекает себя на неприятности. Но уж, конечно, столь радикального решения проблем никто не ждал.

ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛА?

— Да уймите же кто-нибудь эту истеричку!

Громкий голос, который мне слишком хорошо знаком, разрезает тишину, наступившую после того, как я решила перевести дух.

— Невозможно же слушать, как она орет! Просто уши закладывает! Отведите ее куда-нибудь. Желательно в палату с хорошей звукоизоляцией — чтобы она больше никому не мешала.

— Ну а как она может еще себя вести, сама подумай, — возражает другой, более мягкий, но в то же время более снисходительный голос. — Не может же она остаться равнодушна… Орать — это ее задача.

Это разговаривают девочки Григория. Его старшие дочери. Покойный папенька их, видимо, не смущает, да и правда, чего уж там. Григорий не ладил со своими выросшими детьми и не считал нужным это скрывать.

А дети меня дружно ненавидели — и их можно было понять. Кому захочется терпеть рядом с собой мачеху, которая младше самого юного из отпрысков от первого брака? Наверняка они поражались тому, как это Григорий вообще посмел жениться — тем более после стольких лет безбрачия. Все уже привыкли к его вдовству и были уверены, что это навсегда, что ничего не изменится до самой его смерти — в глубоко преклонном возрасте, в окружении постаревших детей и внуков.

Может быть, он и сам так думал. Но он встретил меня — и все эти планы рухнули в одночасье.

А теперь я стояла с брошенным у ног револьвером, из которого, судя по всему, был совершен смертельный выстрел.

Этого, наверное, Григорий не мог предвидеть.

— Отведите ее в спальню, — командует Алиса, старшая из моих падчериц. — Да заприте на засов — вдруг сбежит.

Я мило улыбаюсь. Просто по привычке. Нет, сбежать я никуда не сбегу — по той простой причине, что идти мне совершенно некуда.

Если только в работный дом или просить подаяние на улице, но и то, и другое выглядит как плохая идея.

— Пойдем, Ася, — говорит Александра, младшая из моих падчериц. Она старше меня всего на два года. — Оставь это здесь… Не трогай больше.

«Это» — значит оружие. Я и не трогаю его. Револьвер лежит рядом с телом Григория на полу. Смертельно опасная, холодная игрушка. Мои пинки ей, как и следовало ожидать, нисколько не навредили.

Должно быть, Алиса права, и я действительно истеричка.

Я покорно иду вслед за Александрой, даже не пытаясь возражать. Да и какой смысл — в дверях кабинета толпится ошарашенная челядь. Мариса, Игнат, Аграфена — все они здесь, таращат глаза на свою негодную хозяйку. У меня не было друзей среди слуг, впрочем, наверное, и не должно было быть.

«У тебя вообще плохо с друзьями, верно, Ася?» — шепчет внутри ехидный голосок. Но я мотаю головой — уймись, безжалостное внутреннее «я». Не сейчас.

Мы выходим из кабинета и поднимаемся на лифте на третий этаж. Лифт — гордость Григория и одна из его последних причуд. Его установили всего полгода назад. Реальной необходимости в нем практически не было — члены семьи десятилетиями спускались и поднимались по широкой лестнице, украшенной резными перилами, и всех это вполне устраивало.

Но отец-основатель «Кукловод Ink» любил комфорт. И технические новинки — что было вполне ожидаемо, конечно.

Телефоны в каждой комнате, робот-повар на кухне, электрический самовар и сигнализация последней модели — Григорий ни на чем не экономил. Ему нравилось окружать себя техникой, и у него все работало. А если даже что-то ломалось, практически все он умел починить. Но ломалось редко — Григорий ладил с вещами.

Мы поднимаемся на лифте на третий этаж и проходим в мою спальню. Да, только мою — муж всегда спал отдельно, всегда говорил, что у него чуткий сон, и ему не нравится, когда по ночам кто-то сопит.

Впрочем, наши комнаты разделяла лишь тонкая дверь, которая никогда не закрывалась на ключ.

Моя спальня — небольшое помещение в лилово-розовых тонах. Когда-то здесь жила Виктория, первая жена, великая и ужасная, та, чей парадный портрет до сих пор украшал гостиную. После ее смерти комната была закрыта на долгие годы. Перед свадьбой Григорий сделал здесь ремонт — отделав помещение так, чтобы оно, по его мнению, подходило девушке, только вышедшей из классной комнаты. Розовые с блестками обои, лиловое постельное белье с сердечками, туалетный столик светлого дерева с овальным зеркалом и миниатюрный табурет, обитый розовой кожей.

Григорий не знал, что я ненавидела розовый.

Этот цвет всегда вызывал у меня ассоциации с белокурыми куклами с пустыми глазами в подарочных коробках из картона и целлофана, с ежегодными весенними балами в школе, где розовый был одним из немногих допустимых цветов для нарядов; розовый, белый, голубой — почти все выбирали розовый, лишь немногие были готовы щеголять в платьях цвета незабудок… Я была одной из этих немногих, и мои наряды были на несколько тонов темнее рекомендованного, цвета морской волны, цвета вечернего неба — главное было договориться с кастеляншей, за мзду в несколько хрустящих «красненьких» она готова была творить чудеса. У нее были свои запасы — и свои секреты, проверенные временем способы обойти строгий устав.

Конечно же, Григорий ничего этого не знал и не мог знать, он искренне хотел сделать мне приятно, и не его вина, что стрела пролетела мимо цели. Он промахнулся с дизайном — и будем честны, только ли с ним?

Приводя в дом восемнадцатилетнюю девушку, мужчина в возрасте с большой семьей автоматически обрекает себя на неприятности.

Но уж, конечно, столь радикального решения проблем никто не ждал.

— Посиди пока здесь, — говорит Александра, оглядывая мою комнату. — Может, ты хочешь пить?

Какая забота.

На туалетном столике стоит графин с водой и стакан.

Я отрицательно качаю головой.

— Спасибо, нет.

Я и сама могу о себе позаботиться.

— У меня нет ключей, — нерешительно говорит Александра. — Ты ведь не сбежишь? Скоро приедет полиция. Алиса, наверное, уже сообщила в участок…

— Да куда мне идти.

— Вот и я так думаю. Знаешь, я хочу только одно у тебя спросить… Отец, конечно, был не подарок. Но зачем ты это сделала?

Я смотрю падчерице прямо в глаза и чеканю каждое слово:

— Я. Не делала. Этого. Я. Его. Не. Убивала. Запомни это. Раз и навсегда.

Но губы Александры дергаются в недоверчивой ухмылке, и я понимаю — бесполезно. Что бы я ни говорила, как бы ни отпиралась, мне никто не поверит. Никогда.