Кожевники. Муки счастливого детства

Наталья Юлина

Конечно, никаких мук я не испытывала, я росла среди веселых и находчивых близких, но в книге описаны события, связанные с войной, в которых я принимала пассивное участие. В конце концов, оказалось, что и в школе, и после школы я оказалась в одиночестве.

© Наталья Юлина, 2023

ISBN 978-5-0060-1223-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Война

Я родилась в феврале. В полгода я уже говорила (и хотелось написать писала, но это было бы враньем) и ходила, держась за руку, за лавку, за диван и за всё, что для этого годилось. Ползать мне просто не приходило в голову.

Но тут немцы начали бомбить мой город. В Москве больше не топили, и мне пришлось затормозить свое развитие.

Помню, все спускались в бомбоубежище с плохим настроением, кроме, конечно, меня. Каждого, на меня взглянувшего, я подбадривала ослепительно беззубой улыбкой.

И тут бомбежка кончилась сразу после того, как бомба попала в наш дом. Бабушка падает без памяти, потому что в квартире остался мой дядька Витька. Он всю ночь дежурил на крыше нашего дома, собирая фугаски, но вместе со звуком сирены его дежурство кончилось, и он ушел спать.

К счастью, бомба упала в середину дома, и наше крыло выстояло. И вот мы поднимаемся на наш четвертый этаж — дядька Витька спит сном праведника, прикрытый поверх одеяла настенными часами с маятником и боем. Ни боя часов, ни грохота от взрыва бомбы, сдернувшего со стены часы, он не слышал.

Я вполне обжилась в этих не простых, но упрощенного комфорта, условиях. Так как не было никаких натуральных продуктов, ни молока, ни сахара, то врачи рекомендовали маме кормить меня грудью столько, сколько она сможет. Я ела и пила до двух с половиной лет исключительно продукт, произведенный моею мамой: подбегала к ней и требовала грудь. Потом мама начала преподавать в школе, а нянькой пристроили дядьку Витьку. Чем он меня кормил, трудно сказать. Будучи неробкого десятка, к тому же с природной склонностью к экспериментам, (нечего и добавлять, что я унаследовала эти, неплохие, в сущности, черты), время от времени он сажал меня на абажур, чтобы поглядеть, как я буду добывать пищу. Даже такому неглубокому уму, как мой, быстро становилась очевидной ошибочность его действий, и я требовала компенсации.

Тогда дядька Витька клал меня в коляску, привязывал к ее ручке длинную веревку и отпихивал этот экипаж в дальний конец коридора. Коляска верещала ржавыми сочлененьями, уж не помню, смеялась я или плакала. Тут он выбирал петли веревки, я возвращалась к нему, благодарная за спасение, а он повторял аттракцион снова и снова.