Черная роза

Наталья Солнцева, 2002

Герой романа Сергей Горский становится обладателем старинного флорентийского медальона дивной красоты. История таинственного медальона началась за много веков до описываемых событий. Знаменитый флорентийский ювелир и алхимик создал это удивительное украшение для своей возлюбленной. Девушка погибает, а медальон исчезает во мгле веков, чтобы однажды появиться то в виде фамильной драгоценности французского маркиза, то в роил экспоната коллекции московского ювелира, позже в виде экзотической редкости на лондонском аукционе. Все, кто когда-либо прельстился драгоценным украшением, – зверски убиты. Серия страшных преступлений захлестнула Москву, Париж, Альпы… И все они связаны с тайной флорентийского медальона. Удастся ли Горскому разгадать эту тайну, останется ли он жив, спасет ли свою любимую или погибнет от проклятия, тяготеющего над обладателем медальона?..

ГЛАВА 3

Сергей Горский не ожидал, что в Париже его встретит настоящая зима.

В Москве бушевала жестокая январская метель, и он двое суток просидел в аэропорту. Пассажиры нервничали, пили много кофе и коньяка, смотрели в окна на снежную круговерть. Сергей последовал их примеру. Коньяк снял напряжение, и он, вернувшись в зал, задремал. Во сне перед ним стояли огромные, светлые, как озера, глаза Лиды. Ее лицо было печальным…

— Мы даже не успели как следует попрощаться, — подумал Горский, просыпаясь.

За огромными окнами аэровокзала все так же мело. Он снова закрыл глаза, и снова увидел Лиду. Казалось, она хочет что-то сказать ему…

Наконец, вылет разрешили. В комфортабельном салоне международного авиалайнера было тепло и уютно. Ровно гудели двигатели, красавица-стюардесса с осиной талией разносила воду и спиртное. Горский, наконец, расслабился. Сиур и Влад, его новые московские друзья, обещали подстраховать и, по-видимому, справились со своей задачей, так как все обошлось без неприятностей. Сергей вначале пытался обнаружить их присутствие: незаметно оглядывался, наблюдал за окружающими из-под прикрытых век, внезапно останавливался у витрин киосков с видеокассетами, сувенирами и прочей чепухой, но так ничего и не смог заметить. Его друзья действовали вполне профессионально, так что ему не о чем беспокоиться. Но волнение не проходило. Вылет задерживался из-за погодных условий, и Горский нервничал.

А вдруг, что-то произошло, и они не смогли сопровождать его в аэропорт? Он думает, какие они молодцы, как хорошо знают свое дело, — а их попросту нет поблизости, поэтому он их и не может обнаружить! Сергей гнал от себя эти мысли, но они оказались на редкость липучими.

— Месье будет пить?

Горский вздрогнул, — перед ним стояла стюардесса с подносом, уставленным напитками.

— Черт! Так я испорчу все дело! — с досадой на себя подумал он, беря с подноса стакан с ледяным соком. — Я уже в самолете, все хорошо, меня никто не искал, не преследовал, не пытался убить. Почему я все еще в напряжении? Неужели, я просто боюсь?

Эта мысль обдала его жаром. Он никогда не был трусом. Во всяком случае, так он думал, и жизнь не давала ему повода усомниться в этом. До сих пор.

Он принялся смотреть в иллюминатор, за которым ничего не было, кроме беловатой мути. Родителям Сергей не стал сообщать о своем приезде, пусть это будет для них приятным сюрпризом. Он не хотел, чтобы его встречали. Мало ли, что…

— Опять? — разозлился он на себя. — Нельзя думать о плохом! У меня все получится. От меня ждут действий и новостей, на меня надеются, а я веду себя как робкая институтка на офицерской попойке. Хорошо, что Лида не видит меня в эти минуты! Она была бы здорово разочарована!

Горский вздохнул. Он прикрыл глаза и постарался заснуть. Гул двигателей убаюкивал… Внезапно что-то изменилось в этом привычном звуке. Сергей успокаивал себя, но тревога нарастала. Под белоснежной рубашкой по спине потекли струйки пота.

— Из-за меня могут погибнуть все эти невинные люди, которые ни о чем не подозревают, — мелькнула паническая мысль. — Мне нельзя было садиться в самолет!

Тут же ему стало стыдно. Насмотрелся фильмов, вот и лезет в голову всякое! Сергей заставлял себя не прислушиваться, думать о другом: например, что ему нужно сделать в первую очередь по приезде в Париж. Он должен разыскать Лили, и во что бы то ни стало узнать у нее, кто продал ему флорентийский медальон.

Горский провел рукой по груди и облегченно вздохнул. Все в порядке, медальон на месте, — висит на шее. Это придало ему спокойствия. Магический амулет охраняет его! С ним ничего не может случиться, и с самолетом тоже. Значит, все пассажиры, экипаж и красивые стюардессы — в безопасности. Сергей почувствовал себя более уверенно. Как он мог забыть о медальоне?! Черт, что это на него нашло?

Адрес во Франции, который дал ему в кафе экстрасенс Азарий Ерофеев, Сергей выучил наизусть. После Лили он пойдет по этому адресу.

Стюардесса попросила пассажиров пристегнуть ремни, и Горский понял, что полет окончился благополучно. Он получил багаж, взял такси и отправился на свою квартиру. Над Парижем стелился туман. Набережные Сены тонули в нем, по темным стволам голых деревьев угадывались бульвары и аллеи. Пошел крупный мокрый снег…

Сергею не верилось, что он снова во Франции, что поездка на харьковскую выставку Артура изменила всю его жизнь. Он уже не тот самоуверенный, жесткий и удачливый мужчина, хладнокровный игрок, любимец женщин, расчетливый бизнесмен. Несколько месяцев, проведенные на родине, сделали его другим. Неужели, все это происходило на самом деле? Купальская ночь, смерть Алены, флорентийские сны, монастырь, Лида… А может, он все это придумал?

Если бы так! Горский вздохнул и нащупал пальцами медальон под рубашкой. Нет! В том-то и дело, что все происходило наяву. Поэтому он здесь. Он должен во многом разобраться.

Консьерж приветливо поздоровался с Сергеем, как будто бы он и не уезжал.

— Почту я передавал мадам Клод, когда она приходила убирать, — сказал он, близоруко щурясь. Перед ним на столе дымился кофе, булочку с сыром он держал в руке. — Превосходный свежий сыр, месье! К нам с женой приехали родственники из Прованса…

Горский приветливо кивнул, торопливо поднимаясь по лестнице. Латинский квартал, засыпанный снегом, улыбка консьержа, знакомая дверь, открывшаяся с легким скрипом, — все это делало нереальной опасность, которая не давала ему уснуть в самолете. Он совершенно успокоился, повесил на вешалку мокрый плащ и прошел в комнату.

Здесь царил идеальный порядок, все блестело, — мадам Клод не сидела, сложа руки. Из окна квартиры был виден величественный Дом инвалидов, серебряный от снега и тумана. Сергей раскрыл окно, с наслаждением вдыхая холодный сырой воздух. Все, происшедшее в Харькове, показалось ему дурным сном. На низком столике лежали несколько журналов «Искусство», которые регулярно присылала ему редакция, стопка газет и несколько писем.

— Потом посмотрю, — решил Сергей, набирая номер телефона родителей.

Мама, Анна Павловна, которую все знакомые и друзья во Франции звали Ани, оказалась дома. Она работала переводчицей в посольстве, а отец — поваром.

— Серж! — радостно воскликнула она, привычно называя сына на французский манер. — Ты когда приехал? Я так соскучилась! Прости, дорогой, но я уже убегаю, — внизу ждет машина. Перезвони после девяти вечера. Папа тоже раньше не придет из своего ресторана!

В трубке раздались гудки. Сергей усмехнулся, — мама вечно торопится, все на бегу, впопыхах… Давно ли он сам был таким? Она научила его языкам: по-французски он говорил великолепно, по-английски немного хуже, а немецкий понимал и мог кое-как изъясняться. Он был способным мальчиком.

— Пожалуй, позвоню-ка я Лили, — решил Горский и набрал знакомый номер. — Это будет сюрприз для нее!

Из приоткрытого окна повеяло холодом, и Сергей понял, что снова пошел снег. Огромные снежинки прилипали к стеклу. Голос Лили зазвучал глухо, как из давно забытого прошлого. Она была несказанно удивлена.

— Серж? Откуда ты? Ты в Париже? Мы думали, ты уехал в Россию, надолго…

Она замолчала.

— Наверное, курит, — подумал Горский, представляя ее худое лицо, мундштук в длинных тонких пальцах, унизанных кольцами. Она обожала серебро и духи с запахом хвои.

— Лили… — он внимательно прислушивался к себе, не екнет ли сердце, не забьется ли, как раньше, когда он не спал ночами, сходя с ума от желания и страха потерять ее навсегда.

Нет. Ничто не дрогнуло. Он был спокоен и холодно любопытен: как она жила все эти месяцы? Что изменилось? По прежнему ли она ходит в маленькое кафе на Монмартре, из окна которого видно, как художники в беретах и пестрых шейных платках предлагают прохожим свои картины. Сейчас там, наверное, пусто, — из-за снега.

— Лили, — повторил он, словно пробуя ее имя на вкус. — Мы можем увидеться? Прямо сейчас!

Она еще больше удивилась.

— Ты хочешь? Но что…

— Мне очень нужно тебя увидеть! — перебил Горский. — Ты не занята?

— Нет, но…

— Тогда я еду!

Он решил не откладывать дело в долгий ящик. В конце концов, неизвестно, сколько понадобится времени, чтобы выудить у Лили нужные ему сведения. Пока он доберется до ее квартирки под самой крышей, с видом на переплетенную мостами Сену… Должно быть, снегопад придал этому пейзажу сказочную красоту…

Лили сразу открыла, не успел он позвонить, как будто ждала у самой двери, прислушиваясь к шагам. Медный колокольчик гулко переливался в извивах крутых полукруглых лестниц с коваными перилами.

— Серж?

Она, конечно же, курила. Длинная сигарета дымилась, вставленная в неизменный мундштук. Горскому показалось, что он видел ее только вчера, до того все знакомо, — бледные щеки, длинная шея, выпирающие ключицы в вырезе просторной майки, сухие бедра, острые коленки. Неужели, когда-то он целовал все это, ощущая головокружение и дрожь в груди?.. Ничего похожего он теперь не испытывал, просто смотрел.

— Можно войти?

Она молча посторонилась, пропуская его в тесную прихожую. И здесь все по-прежнему, — та же ветка сосны в керамической вазе, та же дубовая вешалка с подставкой для зонтиков, тот же светильник, который задеваешь головой, если вовремя не нагнуться…

Пока Горский ехал, у Лили промелькнули в голове сотни мыслей. Зачем он позвонил ей? Хочет возобновить отношения? На него не похоже… Тогда, прошлой зимой, ее родители намекнули, что он недостаточно обеспечен для женитьбы, и Серж как будто с ума сошел. Он вел себя необъяснимо, — пропал куда-то, не звонил. Оказалось, что он зарабатывает деньги. Лили не верила, что у него получится. Во Франции он чужой… Но все оказалось не так: Горский быстро наладил бизнес, ему везло. А сейчас его журнал приносит все больший доход, не говоря уже о продажах антиквариата и предметов искусства.

Непонятно, почему он передумал жениться на Лили? Ее отец тоже был удивлен, и мама, и все их общие знакомые.

— Это все гордость! — сказал тогда месье Тьери. — У русских в глубине души горит дикий огонь, они все немного одержимые.

Лили даже всплакнула несколько раз, когда поняла, что Серж больше не придет. Он был так красив, что на него оглядывались, а в постели ему не было равных. Божественный любовник! Это она смогла оценить только теперь, когда у нее появился Франсуа, который и по внешности, и по всем остальным качествам явно проигрывал Горскому.

Когда Серж сегодня позвонил, ей едва удалось выдворить Франсуа, чтобы тот ничего не заподозрил! Какой он, все-таки, противный, — длинноносый и назойливый, как осенняя муха. И она собирается за него замуж?! А что делать? Его отец неплохо обеспечен, и Франсуа без ума от Лили. Во всяком случае, на него не будут вешаться все подряд, как на Сержа. Женщины становились просто невменяемыми в его присутствии! Вряд ли он бы хранил ей верность, как супруг.

Этими мыслями Лили успокаивала себя. Но только до того момента, как Горский вошел в ее квартиру. Страсть, уже забытое желание, вспыхнули с такой силой, что она испугалась. Как она, оказывается, соскучилась по его ласкам!

В комнате у Лили стоял низкий широкий диван без спинки, на котором она любила по утрам сидеть в позе лотоса и медитировать. Собственно, это ее занятие и прервал месье Серж, когда позвонил. Она сама не ожидала, что так обрадуется.

Горский сел на некотором отдалении от нее, — не так, как раньше, когда он не мог сидеть, чтобы не обнимать Лили, не гладить ее коленки. Она старалась не показать своего разочарования. Так зачем он все-таки пришел? Что ему от нее нужно?

В комнате было прохладно и сумрачно. Слабый свет падал из чердачного окошка только в один угол. Пахло сигаретным дымом, индийскими специями и духами Лили. Сергей непроизвольно притронулся рукой к медальону, от которого исходило приятное тепло.

— Мне нужно твоя помощь, — мысленно обратился он то ли к амулету, то ли к Лиде, чей образ неотступно стоял перед ним. — Пусть Лили мне расскажет все, что ей известно!

Он вздохнул и опустил руку. Лили истолковала его жест по-своему.

— Тебе жарко? Может, открыть окно?

— Как живешь? — спросил он вместо ответа.

Она неопределенно повела тощими плечами, склонила голову на бок. Как ему когда-то нравился этот ее жест! Он не переставал сам себе удивляться. Что могло привлекать в такой жеманной, насквозь фальшивой и пустой женщине, как Лили? Сколько безумств он готов был совершить ради нее?! Дурак!

— Что тебе нужно? — спросила она раздраженно, словно поймала его мысли.

— Соскучился.

Она хотела ему поверить, но не смогла. Слишком хорошо она знала эту его кривую усмешку, настороженный холодный взгляд. Иногда он смягчался, но это бывало так редко…

— Приехал проверить, как идут дела, — ответил Горский. — И вот, заодно решил тебя навестить!

Это было гораздо больше похоже на правду. Лили вздохнула.

— Тебе везет! Деньги так и текут. Журнал процветает… да и продажи тоже.

— Кстати, — перебил ее Сергей. — Помнишь, ты помогла мне приобрести чудесную вещицу перед отъездом?

Лили смешно наморщила лоб, она не любила думать.

— Какую?

— Вот этот медальон!

Горский вытащил из-под рубашки флорентийскую подвеску и показал Лили.

— Ты что, хочешь меня отблагодарить? Или есть претензии?

— Ни то, ни другое, — улыбнулся Сергей. — Медальон прекрасен, но и цену я за него заплатил немалую, так что мы квиты.

— Тогда в чем дело? — насторожилась девушка.

— Ну… у меня появились деньги, как ты знаешь. Много денег.

Лили кивнула. Это было ей понятно. Серж необычайно практичен! Он хочет выгодно вложить свободные средства. А вложения в предметы старины, если они, к тому же, являются произведениями искусства, очень надежны. Всегда найдется богатый покупатель, готовый выложить кругленькую сумму за какую-нибудь шкатулку, принадлежавшую Медичи ^[17] или русской императрице Екатерине…

— Ты бы хотел еще что-то купить?

— Вот именно! — обрадовался Горский. — Ты удивительно догадлива, дорогая. Медальон оказался выше всяких похвал! Так что я хочу воспользоваться тем же источником. Надеюсь, ты не забыла, кто продал мне подвеску?

Лили недовольно скривилась. Она была не прочь заработать, но…обстоятельства несколько изменились. Та ее подруга, Мари, которая продала флорентийский медальон, пожелала остаться неизвестной. Посредником сделки была Лили, и Серж имел дело только с ней, не вступая в контакт с продавцом. Таковы были условия, и он на них согласился. Теперь Лили не обязана хранить тайну, потому что подруга внезапно исчезла. Просто уехала, и все. Никто не знал, куда.

— Так что? — настаивал Сергей. Он видел, что девушка в замешательстве, но не понимал причины. — У того человека есть еще что-то интересное для меня?

— Видишь ли… Он…то есть, она… хотела оставаться инкогнито. Но теперь это не имеет значения.

— Прекрасно! Можешь дать мне ее телефон, адрес?

Лили отрицательно покачала головой.

— Бога ради, почему? — воскликнул Сергей. — За деньгами дело не станет. Когда вещь мне нравится, я не торгуюсь!

— Не в том дело. Она… уехала.

— Куда? Надолго?

Лили подозрительно посмотрела на Горского. Он волнуется?! Явление небывалое! Впрочем, если речь идет о редких антикварных вещах, то понятно… Серж становится одержимым, как все поклонники искусства.

— Не знаю, — ответила она. — Ту девушку зовут Мари, мы вместе ходили в коллеж. А потом звонили друг другу иногда, ездили в гости на Рождество… Обычная дружба. Так что она и не должна ставить меня в известность, куда едет. Мало ли? У нее личная жизнь не сложилась. Вот и поехала разгонять тоску! Может, в круиз, а может… в провинцию, к родне.

— А где ее родня?

— Не знаю! — рассердилась Лили. — Я просто так сказала. Предположительно…

— Это Мари продала мне медальон? — уточнил Горский.

— Да, — кивнула Лили. — Только она хотела, чтобы ты этого не знал. Чтобы никто не знал. Она была странная… И муж у нее был странный.

— В каком смысле?

— Ну…я его видела только один раз, — она поежилась. — Взгляд у него тяжелый очень… Посмотрел, как пригвоздил к месту: в ногах дрожь, и сдвинуться не можешь, ни на шаг. Мари мне призналась, что она его боится.

— Зачем же она за него замуж выходила? — не выдержал Горский.

Ему вспомнилась Алена, их вечные скандалы, ругань, отчужденность и нежелание находиться вместе в одной квартире. Как получилось, что он на ней женился? Еще спрашивает про эту Мари?! Как будто сам не переживал ничего подобного!

— До брака он казался ей другим, — объяснила Лили. — Добрым и вполне милым человеком. А потом…

— Превратился в монстра, — горько пошутил Сергей.

— Прекрати, Серж! — обиделась девушка. — Ты же сам спрашиваешь!

— Прости, — спохватился он, испугавшись, что Лили больше ничего не расскажет.

Она могла так уходить в себя и не разговаривать неделями. Иногда это неплохо: когда женщина недостаточно умна, гораздо лучше, чтобы она молчала. Но в данный момент Горскому было нужно как раз обратное.

— Муж Мари был таким страшным, что она не выдержала и бросила его… Так?

— Не так! — возразила Лили. — Это он ее бросил. Пропал в один прекрасный день, и все! Как сквозь землю провалился!

— Пропал? И она не стала его искать?

— Искала… как ни странно, — задумчиво сказала девушка. — Ведь Мари жила в его доме. Там все было его… Она не знала, как поступить с имуществом. Заявила в полицию о пропаже супруга, но это ни к чему не привело. Они его искали, искали… только безрезультатно. Тогда Мари кое-что потихоньку начала продавать: ей понадобились деньги на жизнь.

— А почему она уехала? — поинтересовался Сергей. — Сама отправилась на поиски?

— Не думаю, — покачала головой Лили. — Наверное, она просто боялась жить одна в доме. Я как-то была у нее в гостях… один раз. Жуткий дом. Больше двух дней я в нем не выдержала. Темно, мрачно… какие-то узкие переходы…и стоит на отшибе. Это бывший старинный замок, каких полно, — полуразрушенный, заброшенный. Ален отремонтировал только часть, а вторая половина так и лежит в развалинах. Отвратительное место и гадкий дом! Бедная Мари! Удивляюсь, как это у нее хватило сил прожить там почти год?!

— Ален, это кто?

— Ее муж. Так его звали.

Лили резко встала и подошла к этажерке, которая едва не валилась от количества нагроможденных на нее вещей.

— Вот, смотри! — Она протянула Горскому фотографию в серой, под мрамор, рамочке. — Это Мари. Красивая, правда?

На фото две девушки в кимоно сидели в позе лотоса, лицом друг к другу. В одной Сергей сразу узнал Лили, а другая… Стройная, уверенная в себе блондинка с развитыми мышцами и юным, выразительным лицом. Такую испугать не просто.

— Что это вы делаете? — спросил он.

— Медитируем! — засмеялась Лили. — Когда ты меня бросил, я так страдала, — она притворно вздохнула. — Приходилось восстанавливать душевное равновесие таким изысканным способом, как йога. Мари тоже нуждалась в успокоении. Вот мы с ней и занялись медитацией… Это Франсуа нас сфотографировал.

Лили прикусила язык, но было поздно. Она поняла, что проговорилась.

— Франсуа? Кто это? Новый поклонник?

— Мой жених! — вызывающе сказала Лили.

Все равно, Сержа ей уже не видать, как своих ушей. Ничего не поделаешь! Эту игру она проиграла.

Горский хотел было продолжить расспросы, видя, что Лили нервничает, но… он увидел на фотографии нечто такое, что не сразу бросилось в глаза.

— Лили, — сказал он, — давай выпьем, за встречу!

Она, пораженная, уставилась на него. Вот так Серж! Где его ревность? Мстительность? Желание взять реванш? Она-то думала, что он устроит ей сцену, а он… Выпьем! Все-таки, он сильно изменился.

— Ладно, пойду принесу вина. Тебе со льдом?

— Да. И захвати сыр. У тебя есть?

— Конечно…

Удивленная Лили отправилась на кухню, а Горский тем временем поспешно вытащил фотографию из рамочки и спрятал в карман. Рамочку он, стараясь ступать бесшумно, положил обратно на этажерку, засунув между книгами. Лили, с ее рассеянностью, не скоро обнаружит пропажу.

Вино у нее всегда было великолепное, настоящее «бордо», густое, с терпким ароматом зрелого винограда. Они закусывали холодным мясом, оливками и двумя сортами свежего сыра. Сергей отвлекал Лили от мыслей о фото и цели своего визита, как мог. К счастью, она никогда не могла долго задерживать на чем-нибудь внимание, так что его задача оказалась легкой.

Лили немного опьянела и весело смеялась, прижимаясь плечом к Горскому. Он не отстранялся.

— Как он красив! — думала Лили. — Как он сексуален… Может быть, мы еще помиримся.

Горский распрощался, когда за окном начало смеркаться. Густой мокрый снег укрывал бульвары и крыши домов, наряжал каштаны в причудливые белые одежды. Сергей поднял воротник, ожидая такси; его знобило. В салоне автомобиля он попросил, чтобы водитель зажег свет. Закрывшись полой плаща, Горский достал из кармана фото, — на заднем плане, почти незаметная, одиноко стояла фигурка Будды. Слишком знакомая.

Когда Лили была уже совсем пьяна, он спросил, чей Будда на фотографии. Вряд ли, она что-то сможет потом вспомнить.

— Ах, это… — она уставилась на Горского мутными бессмысленными глазами, засмеялась. — Это Мари приносила с собой. Маги…ческий символ! — она икнула. — Ой, извини! Может, останешься на ночь? Смотри, какой снег идет… Ты можешь за…мерзнуть.

— В другой раз. Я обещал позвонить родителям.

— Позвони отсюда…

Лили была сильно пьяна, ее глаза сами собой закрывались.

Сергею не терпелось остаться одному, рассмотреть, как следует, фото: загадочную Мари, фигурку Будды… Он уложил Лили на диван, укрыл пледом.

— Я немножко подремлю… — пробормотала она. — Совсем капельку…

Он так задумался, что не заметил, как такси остановилось перед его домом. Вечерний Париж дышал свежестью и запахом снега. Под ногами была жидкая грязная каша, совсем, как в Москве.

Свет в подъезде был тусклым. Консьерж клевал носом, делая вид, что читает газету. Он едва кивнул Сергею.

— Позвоню родителям, потом в Москву, Сиуру, — решил Горский, открывая ключом дверь своей квартиры. — Обязательно! В первый же день такая удача! А ведь я еще даже не сходил по адресу Ерофеева.

Валерия с трудом закрыла окно, столько намело снега на подоконник. Ах, какая тоска эти зимы! — беспробудность, беспросветность… только снег и снег, всюду один снег…

— Никита! — позвала она раздраженно. — Никита, ты где?

В доме было прохладно. Кафельная печь остыла за ночь, в комнатах стоял слабый запах перегоревших дров. Бабушка и мама Никиты уехали в Смоленск, к родственникам. Без них было скучно и тревожно.

Валерия накинула на плечи теплую шаль и спустилась на первый этаж. Дверь на веранду оказалась открыта, в большие окна смотрел засыпанный снегом сад. Было слышно, как с шорохом летит с ветвей морозная пыль, оседают снеговые наносы. На бледном небе сияло красноватое ледяное солнце.

Никита вошел, неся огромную охапку дров, обдав Валерию холодным зимним воздухом, запахом сухой березовой стружки.

— Ты уже проснулась? Иди в гостиную, сейчас я растоплю печь и камин.

— Ах, Никита, какая тоска! — сказала Валерия, прислоняясь к нему всем телом. — Я хочу в Москву, домой. Если бы ты знал, как мне надоела тишина и эти снежные шорохи, завывания метели по ночам! Как мне наскучила эта белая равнина за садом, до самого горизонта!

— Что с тобой? Ты плохо спала?

Никита старался не обращать внимания на ее плаксиво-капризный тон, проскакивающие в голосе раздраженные нотки. Он был уверен, что в Москву им пока возвращаться нельзя ни под каким видом. Но Валерия, похоже, не хочет больше ждать. Ее что-то угнетает. Она становится нервной и недовольной, по ночам бродит по комнате или подолгу сидит у затухающей печи, о чем-то думает. Только днем она немного оживляется, когда горит камин, трещат в языках пламени дрова…

Никита изменил свой образ жизни и теперь старался работать по ночам, когда Валерии удавалось уснуть, а днем проводил время с ней, не давая окончательно впасть в тяжелую хандру. У нее опять начался кашель, и на глазах все чаще, без всякой причины, появлялись слезы.

Никита положил в камин дрова, разжег огонь. Валерия уселась в огромное мягкое кресло, безучастно глядя за окно, на далекие дымы в морозном небе. Она куталась в шаль и плед, и все равно ей было холодно.

— Посиди тут, — сказал Никита, целуя ее висок, на котором горячо билась голубая жилка. — А я пойду приготовлю нам поесть.

На кухне он немного успокоился, выбирая между ветчиной и свежим мясом. Пожалуй, лучше приготовить мясо с сыром и томатом, как любит Валерия.

По дому распространился запах специй и кофе. Никита положил в тостер кусочки белого хлеба и отправился в кладовку за вином: ему захотелось выпить. Валерия тоже не откажется. Ему не нравилось ее состояние, — вялость, сменяющаяся вспышками негодования по всякому поводу, отсутствие аппетита, скука. Только в постели, во время любовных ласк, ценой невероятных усилий, ему еще удавалось пробудить ее к жизни.

Сиур звонил Никите через день, но ничего существенного не сообщал. Москва лежала в снегах, скованная морозом и каким-то странным безмолвием, блестя тусклым золотом своих куполов, белыми стенами соборов.

Горский уехал во Францию, но от него еще тоже не было никаких вестей. Вадим куда-то пропал. Из Харькова был один звонок от Лиды, что у них без изменений… пока. Все остановилось, замерло, словно в преддверии какого-то значительного, важного события, которое должно было разрешить их судьбы и судьбу их общего предназначения. Суть того, что их всех объединяло, оставалась неясной, — и это тревожило больше всего.

Валерия вяло ковыряла вилкой мясо, но все-таки ела. Никита был рад и этому. Вчера она ни кусочка ни проглотила, как он ее ни уговаривал. Холодное кислое вино приятно кружило голову.

— Тебе еще налить?

Она кивнула. Негромко потрескивали дрова. От камина шел настоящий жар, но Валерия не отодвигалась. Никита снял свитер, пересел к окну, за которым стучал в стекло укутанный снегом сад. Снова поднимался ветер.

— К вечеру будет метель, — сказала Валерия. — Опять метель! Какая скука… Никита!

— Да?

— Принеси мне зеркало из спальни, не хочется подниматься наверх.

Он легко встал, поднялся на второй этаж. Приятно было ощущать силу молодого здорового тела; десятилетия неподвижности казались тяжелым дурным сном. Инвалидное кресло стояло в углу коридора, у его рабочего кабинета, как дань прошлому.

Никита открыл дверь в спальню Валерии, — она пожелала иметь свою, отдельную, — взял с туалетного столика ее любимое зеркало в овальной рамке, быстро спустился в гостиную. На сердце легла непонятная грусть…

— Спасибо!

Валерия поставила зеркало на сервировочный столик у камина и принялась разглядывать себя, — волосы, тени под глазами, похудевшие щеки, губы без помады. Она была красива той особой женской красотой, которой все нипочем, — никакие страдания, болезни, никакие небрежности, отсутствие макияжа, прически, — ничто не могло ее испортить. Она просто становилась другой, — более строгой, романтичной или трогательно прекрасной в своей печали.

— Я отнесу посуду на кухню, — сказал Никита, собирая тарелки. — Хочешь еще кофе?

Валерия отказалась, увлеченная созерцанием своего лица в зеркале. Его редкостный оттенок спелого персика поблек, румянец исчез, уступив место глубоким теням под скулами и у висков, но оно все еще оставалось необыкновенно привлекательным. Ей показалось, что Никита отворил окно, потому что ее длинные черные волосы вдруг зашевелились, буквально поднялись вверх, приобретая колеблющиеся очертания то ли чертей, то ли… Из потемневшей глубины зеркала за ее отражением появилось что-то очень страшное, дикое…

Никита зажигал газовую колонку, чтобы помыть посуду, когда услышал ее крик. Влетев в комнату, он увидел вытекающую из рамки ртутную массу зеркала и оцепеневшую от ужаса Валерию, бледную, как снег за окнами.

— Ты поставила его слишком близко к огню, — сказал он, обнимая ее за плечи.

Валерия не поверила. Она просто его не слышала, скованная жуткой, нечеловеческой слабостью, так похожей на смерть. Ей казалось, что из-за вытекшей поверхности на нее смотрит другая женщина, очень похожая на нее, — смотрит долго, неотрывно и страшно, — и в глубине ее зрачков зарождается ее, Валерии, гибель. Губы женщины едва заметно кривятся в зловещей улыбке, а на лбу качается и нестерпимо сверкает золотая подвеска, на которой выбит Знак Рока…

— Валерия!

Звук никитиного голоса вывел ее из столбняка, и она снова закричала, не в силах оторваться от страшного видения.

— Что с тобой?

— Там, там… — она показывала рукой на зеркало, вернее, на позолоченную рамку, оставшуюся от него, и не могла вымолвить ни слова. — Там… та женщина, и… Знак… — ей едва удалось выдавить это, как сильный приступ кашля потряс все ее тело. — В-видишь?

Никита ничего не видел, кроме расплавившегося от нестерпимого жара стекла. На каминной доске стояли сухие веточки можжевельника. Словно во сне, сквозь пелену тумана, он увидел, как они занялись ярким, сверкающим пламенем…

Примечания

17

Медичи — флорентийский род, игравший важную роль в средние века в Италии.