Держись подальше

Наталья Семёнова

Руслан Климов, брутальный мажор, считает меня недалёкой и легкомысленной девчонкой. Насмехается и задевает при любой возможности. Я хочу отвечать ему тем же! Но сердце каждый раз замирает от его тёмного взгляда, меня тянет к нему вопреки всем запретам… – Не ты ли говорил, что я глупая блондинка? А теперь решил подкатить? – Решил. Хочу рассмеяться прямо в его наглое и красивое лицо. – Неужели, перестал так считать? – Не перестал, но и не говорил, что ты не в моём вкусе. Ах так? Ну уж нет! Сам же говорил держаться от тебя подальше! Вот я и буду. Столько, сколько смогу…

Каждая девочка мечтает о плохом мальчике, который будет хорошим только для нее. Каждый мальчик мечтает о хорошей девочке, которая будет плохой только для него.

(с) интернет

Глава 1. Лиза

Я оборачиваюсь на здание аэропорта: в свете сумерек его архитектурные детали напоминают огромные паучьи лапки, и тут же слышу, как мама меня поторапливает:

— Лиззи, давай, садись в машину. Нам с папой ещё нужно успеть сегодня на ужин к Прибрежным.

Нам с папой. Хорошо — значит, меня они с собой не потащат. Не готова я ещё к встрече со своим вроде как парнем…

Я занимаю заднее сидение и пристёгиваю ремень безопасности. Я скучала по солнечно-солёному воздуху родного города, скучала по дому, по своей комнате, обоям в крупный розовый горох… Скорее бы там оказаться и представить, что последних полгода не было. Но я, конечно, не уверена, что получится.

Не успевает машина тронуться с места, как мама начинает о чём-то рассказывать. Она любит говорить. Обо всём на свете. О своих клиентках, о персонале, о приёмах, которые они с папой когда-либо посещали, о друзьях и соседях. В последние полтора года тема может быть любой, но только не та, что под запретом…

Папа же полная противоположность маме.

Он как всегда хмур и молчалив. Не знаю, повлияли ли так на его жизнь тридцать лет работы хирургом, где от твоей способности сосредоточится и быть внимательным завесили жизни других людей, или он и в юношестве был так же серьёзен.

Мы выезжем на трассу, которая проходит вдоль моря, и я вовсе перестаю слушать маму. Нет, я никогда не смогу разлюбить эту бескрайнюю водную гладь, над которой в свете заходящего солнца порхают чайки. Мне безумно нравится запоминать оттенки синего в неспокойных волнах, голубого или розового, а то и фиолетового на горизонте неба, а затем пытаться воспроизвести на белом холсте увиденный пейзаж. Рисование — моя болезнь, от которой нет лекарства. Оно и есть панацея от всех моих тревог.

— Лиззи, ты меня слышишь?

— Что? — смотрю я на развёрнутый ко мне профиль мамы. — Да, слышу.

— Я как раз говорила твоему отцу, что ужасно не хочу оставлять тебя одну в первый же день твоего возвращения… Но ужин запланированный, мы не можем взять и отказаться. Может, тебе хочется пойти с нами?

— Лиза самостоятельная девочка, Вита, — замечает папа, не отрывая глаз от дороги. Мы проезжаем табличку с названием нашего пригорода. Ещё десять минут, и я буду дома. — Она и раньше оставалась в доме одна.

— Мам, всё в порядке. Не беспокойся за меня.

Мама кивает, но всё же бросает не очень довольный взгляд на отца и поджимает губы. Ей не нравится то, что он против брать меня с собой, но спорить, конечно, не будет. По крайней мере, не при мне.

Папа оставляет машину на дороге, и мы все вместе заходим в дом.

Как здесь непривычно после долго отсутствия… Мама приобрела новую вазу для цветов, а на стенах с вычурными, на мой вкус, обоями, добавились фотографии… Кати. На каждой она улыбается и выглядит счастливой.

Папа ставит мой чемодан прямо в коридоре и говорит маме:

— Жду тебя в машине. — А затем он коротко целует меня в лоб: — Рад, что ты дома, дочка.

Я тоже рада, что я дома.

Мы остаёмся с мамой одни, она порывисто меня обнимает и шепчет на ухо:

— Я безумно скучала по тебе, моя ласточка. Завтра же с самого утра отправимся в СПА на весь день. — Она отстраняется, ласково касается ладонью моей щеки: — Договорились?

— С удовольствием, — улыбаюсь я, мысленно находясь уже в своей комнате.

— Обещаю, мы ненадолго, — тоже улыбается она, разворачивается к выходу и играет в воздухе пальцами, на которых поблескивают кольца: — Не скучай, Лиззи.

Я киваю и подхватываю свой чемодан. Он лёгкий, там, где я была, вещей много не требовалось, потому, быстро взлетев по лестнице, уже через три минуты я распахиваю дверь в свою комнату. Медленно выдыхаю, оставляю чемодан у двери и прохожу к мольберту, который стоит у выхода на балкон. На нём не оконченный рисунок. И я уже навряд ли вспомню, что именно хотела нарисовать полгода тому назад.

Улыбаюсь и, распахнув лёгкие занавески, открываю двери на балкон, чтобы впустить в комнату свежий воздух летнего вечера. Но вместе с ним впускаю какофонию звуков с внутреннего двора соседей. Кажется, у них вовсю гремит вечеринка у бассейна.

И кажется, мама упоминала в одном из телефонных разговоров, что у нас новые соседи.

Этот дом пустовал несколько лет, кстати. Нам с Катей одно время нравилось проводить время у его бассейна — там был трамплин для прыжков, в отличие от нашего. Да, мы сами следили за ним — набирали воду, чистили. Хорошие были времена, весёлые.

Я зажмуриваюсь на секунду, приводя дыхание в норму, а затем выхожу на балкон — интересно посмотреть, что из себя представляют новые соседи.

Внизу развернулась молодежная вечеринка. Несомненно весёлая — девочки визжат, мальчики прыгают вместе с ними в воду или просто толкают их туда. Громкая музыка, состоящая в основном из одних басов. Кеги с горячительными напитками. Повсюду мусор в виде пустых пластиковых стаканчиков и коробок от пиццы. Очевидно, веселятся они уже давно. Пьяный ор и смех — это только подтверждают.

Многих внизу я знаю, если не всех. По крайней мере, визуально. Все они учились со мной в одной школе. Есть тут и мои одноклассники. Бывшие одноклассники — школа закончена, экзамены сданы, выпускной отгремел. Последние без моего участия. У меня школьный выпускной предусмотрен не был.

Я вздыхаю и сажусь в мягкое кресло. Внимательнее приглядываюсь к каждому из ребят. Не изменились. Впрочем, и не должны были, верно? Так кто же из них хозяин вечеринки? Или хозяйка?

Сильнее прочих в глаза бросались двое.

Особенно парень, чьё тело сплошь было забито татуировками. Я тоже мечтала о тату, но родители запрещали. Папа категорично был против. И вот таких, по его словам, разрисованных, очень не любил. Даже не представляю, как маме удалось сохранить свою татуировку на пояснице, которую она сделала, будучи в моём возрасте, при таком папином мнении. Он в принципе у нас был человеком консервативным, но мамины лёгкость и более современный взгляд на вещи, ввиду её пятнадцатилетней разницы в возрасте с ним, делали его мягче в некоторых вопросах.

Второй была девушка с копной кучерявых жгуче-черных и длинных волос. Она смеётся громко, ведёт себя свободно, словно весь мир у её ног.

Я вижу этих двоих впервые. Иначе, запомнила бы. Бывают такие люди, которых один раз увидишь и запоминаешь навсегда. Они из таких. Есть в них что-то дерзкое, необузданное и опасное. Последнее особенно чувствовалось в парне.

И кто же из них наш новый сосед?

Брюнетка неожиданно смотрит в мою сторону, замечает мой взгляд на татуированного парня и что-то спрашивает у стоящей рядом с ней Кичигиной Анны — девчонки из моей параллели. Не скажу, что мы с ней когда-нибудь ладили. Та тоже смотрит в мою сторону, усмехается и с большими глазами что-то вещает брюнетке на ухо. Вскоре, их компания взрывается от смеха. Ожидаемо. Но грудь всё равно царапает обида. Возможно, сейчас Кичигина настроила мою новую соседку против меня. Если соседка она, конечно же.

Я поднимаюсь с кресла с желанием спрятаться в доме, но меня тормозит следующее действие брюнетки.

Она взмахивает своими кудрями и, отделившись от своей компании, направляется к парню с татуировками, который развалился на одном из лежаков. Склоняется к его лицу, её волосы скрывают их лица, но мне и так понятно, что она его целует, а после она хохочет и укладывается рядом с ним в обнимку. Что-то говорит ему, он самодовольно улыбается и… — вот незадача! — бросает взгляд на меня. Острый такой, неприятный. Словно говорящий о том, чтобы я не совала свой нос куда не надо. Презрение, да — именно его я вижу в тёмных глазах.

Мне становится неуютно и жутко обидно, лицо и шею обжигает жар, и я быстро скрываюсь в доме. Задергиваю за собой плотные шторы, морщась от громкого и насмешливого хохота, явно предназначенного мне, и падаю на кровать.

Меня злит то, что те, кто внизу, насмехаются надо мной. Злит, что, кто бы не был моим новым соседом, выбрал себе в приятелей тех, с кем я никогда не дружила. Злит, что они сейчас наговорят новичкам гадостей обо мне.

Впрочем, говорить гадости обо мне могут и мои"друзья". Я ведь была готова к этому, верно? После того, как я бесследно исчезла, ожидать другого было бы глупо.

Я закрываю глаза, расслабляюсь всем телом и считаю до десяти, не думая ни о чём, кроме самых цифр. С первого раза метод не работает. Потому я повторяю его снова и снова. Пока меня немного не отпускает.

Переворачиваюсь на бок, стараясь не слушать доносящиеся звуки с улицы и тут вижу его. Мой телефон. Лежит на тумбочке безжизненным напоминанием о том, что полгода назад у меня была активная социальная жизнь. Точнее, я делала вид, что активно её веду.

Я поднимаю подушку повыше, сажусь поудобней и включаю телефон. Мгновенно летят оповещения о пропущенных звонках, текстовых сообщениях в мессенджеры и прочее. Я смахиваю это всё с экрана и открываю журнал вызовов. Через полминуты я прикладываю телефон к уху.

— Ты дома, Зефирка, — весело выдыхает мне в ухо Лера, моя лучшая подруга. — Чёрт, а я, как назло, застряла со своими предками на балете. Да-да, сама не представляю, как они меня развели на эту чушь. Буду у тебя завтра с рассветом, ок?

— Привет, Лер, — улыбаюсь я. — Я тоже ужасно соскучилась. Имей ввиду, что завтра день СПА с моей мамой, и, если ты не против, обязательно жду с первыми лучами солнца.

— Это когда я была против общества твоей мамы? Она у тебя классная! — Лера резко замолкает, а затем спрашивает глухо и серьёзно: — Ну как ты, Лиз? Наверное, чувствуешь себя не в своей тарелке, после долгого отсутствия?

— Немного, — честно признаюсь я. — Плюс, у нас тут такие"замечательные"новые соседи…

— Вот, чёрт. Точно, там же сегодня вечеринка. Просто не выходи на балкон и всё, Лиз.

— Поздно, меня уже приветливо окатили презрением. Впрочем, сама виновата — слишком долго пялилась на кое-кого.

— На Руслана, — не спрашивает подруга, хмыкнув. — Понимаю. Ходячая картина, если смотреть с твоей точки зрения художника. Но не очаровывайся, Лиз, он настоящий отморозок.

— Даже так? — хмурюсь я.

— Он в контрах с твоим парнем, кстати. Последние месяцы в школе делили популярность — продыху от их стычек не было. Климов чуть что сразу лезет драться, словно другого ничего не умеет. Или скорее, тащится от этого. Да и Гордей твой тоже хорош… Кстати, о нём. Он в курсе, что ты вернулась?

— Если не знал, то сегодня узнает — мои родители на ужине у его, — вздыхаю я непроизвольно.

— Не хочешь его видеть? — легко догадывается о характере моего вздоха Лера. — Ты не обязана его терпеть, я всегда тебе это говорила.

— Давай сейчас не будем об этом. У тебя самой всё хорошо, Лер?

— А когда у меня было плохо? — легко смеётся она в трубку. — Готовь ушки, завтра расскажу тебе всё-всё! А сейчас, похоже, придётся распрощаться — за мной вышла мама и прямо сейчас сверлит меня укоризненным взглядом. Люблю тебя, Лиз, до завтра!

— До завтра, Лер, — прощаюсь я с улыбкой на губах.

Тоже её люблю. Всем сердцем. А вот Катя терпеть её не могла, долго не разговаривала со мной, когда поняла, что наше с Лерой общение переросло в настоящую и крепкую дружбу. Впрочем, и я сама не была в восторге от некоторых подруг сестры.