Нева и янтарный дельфин

Наталья Максимова, 2020

Повесть о жизни десятилетней девочки в итальянском городке на берегу моря. Она отстаивает право быть собой, на свои переживания и собственный взгляд на мир. С единственным своим страхом – страхом воды – она борется при помощи творчества и при поддержке необычного друга дельфина. На этом пути она глубже познает саму себя, мир. В повести затронуты темы семьи и воспитания, доверия, целеполагания, обучения, взаимопомощи и уважения, мировосприятия и творчества. Сквозь повествование проходит тема внутренней борьбы с преградами и страхами при поддержке со стороны семьи, старших поколений, а также идея ценности и мудрости детской дружбы. Затронуты философские моменты – способность видеть прекрасное в обыденном, ловить ценность каждого мгновения, доверять миру, воспринимать неочевидные истины и учиться у необычных учителей, слушать себя. Взрослая книга для детей и детская книга для взрослых, вдохновением для которой послужили сюжеты, герои и язык Рея Брэдбери и Антуана де Сент-Экзюпери.

Моей Катюше Ш. и маленькому Нилу с бесконечной благодарностью за любовь, вдохновение и всемерную поддержку. Повесть, написанная на берегах северного моря в итальянскую сиесту.

Мир принадлежит тому, кто ему рад (индийская пословица).

Когда живёшь в маленьком городке на самом краю мира и моря, жизнь состоит из подвижных в моменте и при том статичных во времени, узнаваемых для большинства как местных жителей, так и приезжих, картинок. Весьма будничных и прозаических. Они различаются по времени суток, сезонам и годам, визуально сменяют друг дружку, но в целом это единая картина мира, своего рода кинолента, прокручиваемая вновь и вновь изо дня в день. Только лишь составлена она не как цепь событий, а как многомерный пазл из микроскопических фрагментов — повторяющихся примет, ритуалов и традиций, которые неизвестно кто придумал и уж точно никто не возьмётся нарушить или оспорить. Лица, сюжеты, правила поведения вроде бы одни и те же из года в год и каждый момент сам по себе не представляет из себя ничего эдакого — люди дышат, ходят, едят и пьют, много общаются, что-то покупают и продают, многое ремонтируют, разговаривают, казалось бы, ни о чем и так строят свою ежедневность — банальная проза жизни. Но соединяясь воедино, эти фрагменты подобны мазкам краски на картине импрессиониста, образующим завидное единство. Потому, как и на холсте, здесь цельный сюжет можно увидеть лишь на определённом расстоянии, и когда его, наконец, разглядишь, то, вероятно, поразишься законченности и совершенству этой прекрасной картины.

Небольшая прибрежная деревушка. Пастельные домики в пару-тройку этажей с контрастными глазами-ставнями в ряд, терракотовая черепичная чешуя разновысоких крыш, крохотный пятачок старого города с отполированными миллионами ступней каменными мостовыми и ветхой часовней, останки давно разомкнутого кольца крепостной стены из побелевшего от времени камня, на главной площади — высокая тощая башня с колоколом, отдающим дань каждому безвременно ушедшему часу, речка, впадающая в синющее море, да щербатые, пропахшие рыбой лодки в порту. Одна из тысяч и тысяч подобных в старой Европе. Жизнь здесь кажется равно не зависящей как от времени так и от самой географии. Все было и все будет.

Приедь ты сюда однажды на рассвете даже спустя годы отсутствия — никто и не заметит перемены. Вроде бы и новый ты для себя самого, многое повидавший за время отсутствия и что-то свое переживший, но никто этого не видит. Ты будто здесь был всегда и тебя хорошо знают, да здесь и сам ты начинаешь узнавать себя лучше. Время есть ибо время-то давно остановилось.

Единожды оказавшись внутри этой картины, ты будто навсегда оказываешься ее частью, вписанным тонкой кистью во фрагмент сюжета, будь ты хоть за любые тысячи километров отсюда. Год-два-три или десять — неважно сколько прошло времени с твоего отъезда до возвращения — алгоритм событий предсказуем. Ты будто бы и не уезжал, потому никто и не удивляется твоему возвращению — сначала это даже немного обидно выходит, но потом начинаешь осознавать всю прелесть именно такого положения дел.

Новым июльским утром, примерно в 5.20 ты просыпаешься от того, что вечером было душно и окна остались открыты всем ветрам. Свежесть уже почти покидает город и мостовые готовятся впитывать новую порцию солнца. Жители ещё спят — почти все, кроме булочника, ведь он поднимается с постели сразу после трёх утра или даже раньше. Ему многое предстоит сделать — успеть замесить тесто, слепить сдобные булочки, свернуть рогалики и круассаны, посыпать маком, полить шоколадом, истолочь для них в пудру сахар, поставить в печь длинные долговязые багеты и слоистые сырные буреки. Все это ароматное хрустящее с промасленной корочкой разнообразие выпечки должно быть готово к открытию — ровно к 7 утра, когда колокол на главной башне оповестит горожан о начале нового дня и они потянутся по улицам за своими булочками к традиционному кофе. Детям купят пухлые мягкие берлинеры с заварным кремом внутри и круглые донатсы, немногочисленные респектабельные служащие в тонких летних костюмах и мокасинах на босу ногу выберут мини-круассаны с абрикосовым джемом, а пожилые леди в фамильном жемчуге поутру всегда приходят за багетами, просящими о прозрачном слое сливочного масла на хрусткой золотой корочке, и сдобными солеными хлебцами к чаю…

Но пять утра — это ещё слишком рано, в это время просыпаются только лишь чайки. Они облепляют коньки крыш и устраивают истошную перекличку. С непривычки может показаться, что это вовсе никакие не чайки, а дворовые коты — так чудно и не по-птичьи выходит у них этот характерный клич. Они сидят все на своих заранее прописанных местах и переговариваются друг с другом, будто обсуждая свежие новости, подражая звукам такой же огромной (размером с некрупную собаку) чайки с другой крыши, договаривая ее птичьи «фразы». Они будят каждого, кто пока не привык к этому пронзительному гомону, но при этом их крики кажутся неслышными для местных — они просто давно считают их частью местного сюжета. Планируя между крыш, чайки, как заправские сплетницы, успевают обсудить десятки своих тем и, порой, здесь же на крышах перекусить, поделившись друг с дружкой свежим рыбным уловом, ухваченным прямо тут же в мелких волнах у пирса.

Потому в 5.20 придётся поначалу проснуться. Плотно закрыв окна, можно урвать для сна ещё час-полтора — до того самого боя колокола на главной башне. Оповестив горожан о начале очередного дня пятиминутным соло в семь утра, он будто осязаемо переключает некий тумблер на режим бодрствования — тут же, наконец-то дождавшись команды, открываются ставни и двери лавок. Через дворы и худосочные коридоры в магазины начинает из рук в руки передаваться товар — сетки со свежим звенящим уловом ракушек, паллеты с дрожащими водянистыми кальмарами и осьминогами, переливчатые гроздья сибаса и дорады, в другую дверь устремляются покрытые испариной бутылки со свежим молоком, из многочисленных фургонов появляются и мигрируют лотки с овощами, ароматными фруктами, свежими пушистыми травами… Так начинается торговля на рынке. Сонные, но уже заинтересованные в новом дне и несуществующих новостях люди тянутся через пекарни и газетные лотки за столики кафе. Аромат выпечки и кофе ощутимо уплотняется в воздухе, нетерпеливые клаксоны авто и мотоциклов бодро приветствуют водителей и пешеходов, перекрывая гомон чаек.

Дети в таких городках растут как трава — большую часть времени будто даже сами по себе — проводя дни напролёт на улице. Подобно гонимому ветром по пыльной дороге клубку сухоцветов и листьев, только не с тихим шорохом, а с диким улюлюканьем и под раскаты безудержного смеха катятся в погожий день по переулкам и дворам охапки детей. Компании их разновозрастны и часто многонациональны. Но ни десятилетняя или больше того разница в возрасте, ни разные языки не мешают малышне дружить — языки соединятся в один общий понятный им одним секретный диалект из смеси всех возможных и никогда не существовавших, а возраст будто усредняется. Никто не круче — малышня взрослеет быстрей, впитывая заветные уменья и секреты, а у старших завидно удлиняется детство…

Если бы вы увидели такую вот детскую стаю в Читтамельоре, то среди прочих выцветших на солнце голов, облупленных носов и ободранных коленей точно заметили бы одну девочку, точней — сначала услышали бы. Этот пронзительный и искрящийся, накатывающий звонкими волнами смех не спутать с другим. Начинаясь как обычное детское веселое хихиканье, он вдруг становился на два тона ниже и превращался в заразительный хохот, увлекающий за собой всякого, кто его услышит и не оставляющий ни единого шанса на грусть. Так могли смеяться лишь герои классических диснеевских мультфильмов, только когда они (мультфильмы) были ещё черно-белыми, зато девочка Нева была ещё какой разноцветной.

В свои десять лет Нева несильно отличалась от себя пяти — или семилетней — та же длинноногая худоба, разнодлинные светлые вихрастые волосы, периодические часто спутывающиеся на макушке, а в другие дни лежащие идеальными локонами. На первом же солнце веснушки с ее носа разбегались по щекам, а брови и кончики длиннющих изогнутых ресниц выгорали добела, делая голубизну глаз ещё острей и прозрачней. Поскольку эти глаза не всегда были достаточно внимательны, а мир вокруг представлялся ежедневным приключением, то ее загорелые тонкие ноги вечно были в ссадинах. Друзьями Невы с раннего детства были преимущественно мальчишки, да и ее саму часто не признавали за девочку — буйный нрав, немного дикарские повадки, да незамысловатый гардероб, максимально подходящий для лазания по заборам, делали своё дело.

Пацан пацаном, но при этой внешней бесшабашности были в ней какая-то совсем особенная вневозрастная нежность маленького ребенка и абсолютная непереносимость любой несправедливости, плюс полное неумение говорить неправду. Нева совершенно не умела врать — да и просто не считала это необходимым. Ее честность, часто граничащая с наивностью, обескураживала и порой шла ей же во вред. Она говорила начистоту, даже если правда могла оказаться обидной для кого-либо. Так протягивая в ладошке булочнику монеты для покупки сладкой сдобы, она не могла допустить, чтобы там оказалось меньше нужной суммы, хоть ясно было, что булочник не станет пересчитывать деньги. Купленные вкусности всегда делились на всех поровну, подтаявший шоколад из круассанов частенько делал ее щеки чумазыми, но все точно было по-честному.

Она всегда говорила прямо, все как есть, даже если дело касалось невыученного урока или шалостей. Она не умела лукавить, и даже, когда кто-то из соседей делал ей замечание в провинностях, к которым она не имела отношения, она скорей признала бы свою вину, нежели наговор.

В жаркую сиесту, когда городок совсем затихал, а солнце обжигало кожу, Нева бродила по мелководью — чайки тихонько выуживали из воды на камнях мелкую рыбешку, вода была совсем теплой, но все же приятно холодила ноги. Под солнцем в отлив на камнях серебрилась выпаренная из морской воды соль — fleur de sel — местами можно было даже разглядеть цельные кристаллики из крохотных призм, а ноги потом покрывали причудливые узоры от высохшей воды.

Нева собирала ракушки, почему-то проговаривая про себя английскую считалочку-скороговорку (она, кстати, вполне неплохо владела этим языком) — she sells seashells by the seashore. Собранные дары моря — потемневшие от времени устричные створки, ребристые половинки крупных вонголе-донголе, неведомые гладкие остроконечные раковины-веретена и похожие на разноцветные бусины маленькие наутилусы — она тщательно отмывала от песка, полировала, покрывала прозрачным лаком, некоторые собирала на нейлоновые нитки и вечером выкладывала на теплой мостовой на центральной площади. Туристы да и местные ребята частенько покупали ее товар — заработок был невелик, но честен и достаточен для покупки мороженого, а оно в этих краях было исключительно вкусное, самое настоящее итальянское джелато.

Нева любила то, которое вроде бы обыкновенное ванильное, но добавлением хрусткой шоколадной крошки, а порой и с цельными кусочками горького шоколада внутри. Страчателла. А когда не было денег на мороженое, то нет-нет да и веселый долговязый Тамир в белоснежной рубашке с закатанными рукавами, загорелыми дочерна руками и блестящей на солнце лысой макушкой давал детворе вафельные рожки, а под самый вечер можно было заполучить нераспроданное за день мороженое. Совершенно бесплатно. Все местные дети знали об этом, но, удивительно, никогда специально не пользовались добротой мороженщика. Это ведь было бы не вполне честно.

Соль в выцветших добела волосах, россыпи веснушек от предплечий до коленок, абсолютно белоснежный пух на ногах и руках — Нева, хозяйка одного на двоих со старшим братом Рони облупленного велосипеда, не знавшая о существовании в нем тормозов, могла бы казаться новой Пеппи Длинный чулок, но и у нее были свои страхи, о которых мало кто знал. А она не любила об этом говорить, стеснялась, да и не хотела обнаруживать свои слабые стороны. То есть на самом-то деле это был всего один-единственный страх — страх воды.

Нева не помнила этого наверняка, но, кажется, однажды в детстве, лет в пять, потянувшись за кувшинкой упала с мостков в зеленый затянутый ряской пруд… Она помнила лишь цвет смыкающейся над головой воды — густо-зеленый — и свою беспомощность от невозможности выбраться, вязкий страх, парализующий сначала ум потом тело. Но все же тогда она выбралась, кажется кто-то протянул ей руку (вероятно, отец), за которую она и смогла ухватиться. Время стирает из памяти многое — ценное и ненужное. И вроде бы все ничего, но с той поры она стала остерегаться воды, внутренне бояться самого ощущения нахождения в ней. И хоть это касалось по большей части того самого пруда, но и в море ей всегда стала нужна уверенность в ощущении поверхности под ногами, в том, что она сможет выбраться и точно знает, как это сделать быстро.

А море было рядом, буквально в нескольких десятках метров от ее дома. По утру оно было тихим и прозрачным, выбрасывало на пирс быстроногих крабов и оранжевые — будто ржавые — водоросли, остро пахло йодом, влекло первых торопливых купальщиков, спешащих окунуться и проплыть пару-тройку сотен метров до начала трудового дня. Днем море вальяжно разламывалось на ровные пологие волны, в которых плескалась у берега детвора и туристы осваивали доски для серфинга и катамараны вдали. Вечером становилось спокойным, сизым с медными отливами в отблесках солнца, и местные дети резвились в теплом приливе до самого заката. На ночь море наполнялось чернильной синью, но если зайти в воду и провести рукой по поверхности, то под пальцами во все стороны разбегались яркие голубые блики похожие на иллюзию — так фантастически светился мельчайший морской планктон, крохотные частицы дыхания воды. Казалось, еще мгновение и море замурлыкает от такого поглаживания как огромный дремлющий сказочный кот из тех, что рождала фантазия Льюиса Кэрролла… Но оно по большей части молчало, лишь изредка позволяя себе огрызаться краткими штормами, спровоцированными жарой и панибратством отдыхающих — все же стихия, хоть и такая притягательная, но не вполне ручная.

Но вода все равно манила Неву. Она любила слушать вздохи и перешептывания дырчатых камней на пирсе в такт волнам — шипение и свист от движения воды между камней и внутри них. И точно знала — там под водой полно невиданных чудес, загадочных обитателей достойных знакомства и уникальных пейзажей. А как здорово было бы в изнуряющий южный зной с диким кличем с размаху приземлиться в эту прохладную пузырчатую синь у рифов! Погрузиться в прохладу глубже, очертив руками круг вокруг себя и потом с силой одним движением ног в такт потоку вынырнуть на поверхность… Однако это было и страшно, Нева боялась, что вдруг вода не отпустит ее на этот раз, потому не заходила дальше мелководья. Пару раз на поверку вода уже оказывалась недружелюбной и горькой, норовила попасть в нос и прервать дыхание до болезненного кашля. Нева слишком точно помнила, как не слушаются ноги и руки, и быстро накатывается усталость, сбивается дыхание, и наступает паника от невозможности изменить хоть что-то.

Когда за этот странный для других страх ее дразнили друзья, она сначала обижалась, но потом поняла — страх у каждого свой, как особенная черта характера, которую многие пытаются скрыть, она не скрывала и ей быстро стали безразличны сравнения и глупые шутки. Почти. Еще помогало остаться одной — укатить в поля на старом велосипеде брата, туда где крапива и заливные луга приторно-желтых цветов. Ирония была лишь в том, что разгоняясь до максимальной скорости, Нева совершенно не умела тормозить. Теоретически она знала, как это делается, но почему-то все равно автоматически спрыгивала невзирая на скорость. Даже отчетливый шрам на левом колене, оставленный дорожными камнями в одно из таких экстренных приземлений ничему не смог ее научить, только напоминал о моменте этого стремительного движения…

В грустные дни Нева любила уезжать к прабабушке в соседний ещё более крошечный городок на холме. Хорошо было долго-долго крутить скрипучие педали далеко-далеко по пыльным терракотовым дорогам, дымчато-красным с зелёным контуром высокой травы. Туда, где оливковые рощи с ещё горькими неспелыми ягодами, еще зеленые сливы и гроздья киви вдоль обочин, да бесконечно разлинованные страницы виноградных полей с контрапунктами розовых кустов. Их хрупкая красота первая принимала на себя удары судьбы в виде засухи или нашествия вредителей… Туда, где стоят в роще как забытые и полуразрушенные конобы, так и внезапно оживлённые в этой глуши популярнейшие и полнейшие рестораны — посреди чиста поля, нужно только точно знать маршрут и, желательно, самого хозяина. Она порой любила свернуть чуть пораньше нужного поворота и оказаться на высоком холме на площадке старинного и уже давно необитаемого городка, в живом средневековье с домами из камня и рассохшегося на солнце известняка. Встать на кромку земли у высокой травы и под безудержный стрекот цикад смотреть вдаль — на море и закат, едва угадываемые внизу белёсые солины, кажущиеся смазанным миражом. Наверху на холме было уже заметно прохладно и зябко, вершину продували все ветра, и хотя внизу был зной, тут — морская свежесть. Поёжившись на ветру Нева снова садилась на велосипед и теперь уже ехала до точки назначения.

Прабабушка Вея жила в небольшом старом доме, уставленном антикварной как теперь принято считать мебелью. Старые фамильные вещи, сохранившиеся со времен ее молодости. Скромная по сути своей обстановка — комод, бюро, платяной шкаф, кровать да круглый стол — ничего лишнего. Старое потемневшее от времени дерево, обретшее с годами трещины и дополнительное обаяние. Кружевные салфетки ручной работы, вазы из цветного стекла с полевыми цветами. Всегдашний аромат действующей печи.

Разменяв первую сотню лет — а ей было 103 — прабабушка не утратила живости ума и чувства юмора, ее густо-карие глаза были полны лукавого тепла, а голос тих и всегда спокоен. Она была невысокого роста, сухонькая, но все еще сильная, зачесывала назад в пучок уже довольно редкие волосы и не расставалась с обручальным кольцом, хотя и похоронила мужа более двадцати лет назад. Это была, пожалуй, ее единственная старческая слабость, или наоборот — сила. Она забывала про его уход и частенько волнуясь ждала — «где же мой Никола, когда придет?» Ее никто не решался расстроить в этом ожидании, а потом она вспоминала, что Николы давно с ней нет, тихо сидела смотря перед собой… и дальше погружалась в дела. Она часто увлеченно рассказывала, какой чудесной парой они были — судьба их сложилась счастливо, хоть и легкой жизнь не была никогда. Дети, быт, трудности и моменты радости — все всегда вместе. И даже их дни рождения приходились на один из октябрьских дней и носили они по стечению обстоятельств одинаковую фамилию. Трогательная длинная история семейного счастья, пронесенная через годы.

За 103 года у прабабушки накопилась масса историй и опыта, но оттого с годами жизнь не стала казаться ей скучней — душой она была молода, интересовалась всем вокруг, дивно готовила по праздникам и любила принимать гостей, тем более — правнуков. Порой им достаточно было заехать на скромный обед, привезти свежую выпечку — прабабушка любила теплый хлеб, — рассказать новости чуть большего их городка, просто посидеть рядом с ней. И тучи над головами будто рассеивались сами собой.

Всю жизнь прабабушка Вея проработала детским доктором в местной городской больнице — не самая простая и легкая профессия, но она пронесла это внимание, такт и терпение сквозь всю свою жизнь. Она умела внимательно наблюдать, задавать нужные вопросы и предлагать ответы тогда, когда близким сложно было облечь проблемы в слова. Всегда безупречно тонко и с тактом. Если внуки-правнуки приезжали без предупреждения, то она кормила всех детей просто и вкусно — хлеб с оливковым маслом и неровно нарезанные разномастные тугие помидоры, истекающие островатым соком, да запеченная местная рыба из маленькой пешерии неподалеку. А за трапезой молча слушала их рассказы, гладя сухой морщинистой рукой в старом неснимаемом серебряном перстне и обручальном кольце по выгоревшим головам. Она не особо любила давать советы — ее мудрость чаще была облечена в форму притч и историй. Да и молчать с ней было как-то особенно хорошо. Потому-то Неве и нравилось проводить время с прабабушкой за самыми будничными разговорами, делами по дому или готовкой.

Детский бизнес Невы не ограничивался продажей ракушек. Море завораживало ее и свои ощущения она выплескивала на акварельные картинки — получалось отлично. Бирюзовая синь утра и лиловые закаты, небрежно обозначенные тонким грифельным росчерком портовые лодки и шпиль главной городской башни проступали на плотной бумаге. Готовые картинки крепились на специальный картон с подписью «Нева и Рони», и вечером на площади продавались туристам. Спрос был. Но однажды то ли из зависти, то ли от плохого настроения кто-то из детей назвал Неву просто дурочкой с детскими каракулями. Ей стало очень обидно. Не так-то просто ведь рисовать это самое море — манящее и пугающее, да и продавать свои работы, тренируя английский язык общением с туристами, тоже требовало сил. Она расплакалась и уехала к прабабушке. Та тихо выслушала и рассказала историю про неких неведомых монахов, обитавших где-то далеко на Востоке. Монахи вели аскетичный образ жизни, предполагавший обет тишины, у них не было никакой собственности, кроме их одежд, а есть они могли лишь раз в сутки, да и то, что жертвовали им местные жители — простой рис да овощи. Монахи странствовали по городам, и в одном из таких поселений местные жители принесли им в дар еду, те поблагодарив поели и отправились дальше. Но в другом городе их ждали не столь благосклонные люди, они принесли им в дар помои, желая чтобы монахи поскорей убрались вместе со своим тихим учением. Однако монахи поблагодарили их и за эти дары, но объяснили, что в этот день уже принимали пищу и большего им брать не положено. Недовольные горожане вынуждены были убраться восвояси вместе со своими дурно пахнущими дарами… Нева поняла, что принимать или не принимать дар, отношение или эмоцию — ее выбор, и она может отказаться от любых неблагоприятных подношений, оставив их самим дарителям. Ведь то, что кто-то думает или приносит, является лишь его личной реальностью, а своей она вправе распоряжаться так, как именно ей кажется правильным…

В очередной раз настроение девочки заметно улучшилось после разговора с прабабушкой. Сев на свой скрипучий велосипед она неспешно покатила к морю — самостоятельно обдумать услышанное. Над ее головой стремительно и близко к земле проносились ласточки, предвещая скорый дождь. Она едва успела спрятаться от стихии в пустой подворотне чьего-то старого дома. Нева любила наблюдать за изменениями погоды, за тем, как солнечный день сменяется темнотой шторма, а затем снова расцветает двойной радугой над полями и мелководьем. Это зрелище завораживало и было всегда сродни ладно поставленному спектаклю.

Вот небо внезапно белеет над стрелами молний и гром угрожающе прокатывает тяжёлые валуны по дальней кромке горизонта. В безумной панике трещат высоко в небе и где-то в ветвях какие-то крохотные птички, воздух осязаемо тяжёл от пряного духа инжира, терпких пиний и иссушенной травы. Мгновенно налетевшая темнота с шумом разламывается где-то вверху — кажется, над самой твоей головой — внезапным горячим потоком воды… шшш… он шумит по кронам деревьев, пересчитывая и сбивая листы, по крышам, по земле, отлетая брызгами от камней. Он издает этот самый шум ещё и внутри себя — от соприкосновения тугих крупных капель, будто связанных нитями в звенящие дождевые бусы, спускающие от самого неба к самой земле. Но век южного шторма недолог — скоро упругий водопад предсказуемо переходит в ливень и вот уже в его ткани различимы совсем отдельные капли, они сначала тяжелеют и падают одна за одной, но тоже быстро сходят на нет. И вот снова душно, но уже тихо и влажно, становится все светлей и где-то поодаль на старой городской башне часы отбивают несчетное число ударов до следующего неминуемого визита стихии. Дождь быстро канул в прошлое и Нева доехала до побережья.

Усевшись на быстро обсохшие валуны у самой воды и обхватив колени руками, она хотела просто побыть в одиночестве, без мыслей. Не цепляясь взглядом за картинку перед ней, девочка внезапно увидела вдали дельфина. В этих краях, действительно, обитали стаи дельфинов, которых показывали туристам с лодок, но достаточно близко к берегу они подплывали крайне редко. В лучах солнца дельфин казался почти неосязаемым миражом, что еще больше завораживало. Его тело отливало темной бронзой. Он был удивительно недалеко от берега и Нева видела, что дельфин просто играет в воде, дразня чаек. Игра явно была ему в радость — он выныривал высоко над поверхностью воды, потом с фонтаном брызг скрывался под ней, иногда достаточно надолго, чтобы было сложно предугадать место его следующего появления. А над ним и над водой парили птицы, будто желая угадать, где же он вынырнет. Легкость движений заворожила Неву, но куда больше была притягательна органичность отношений его с водой — игра казалась совершенной и легкой, будто и движения и дыхание давались ему просто и с удовольствием. А как же иначе можно играть? Нева позавидовала этой грации и даже какой-то небрежности, отсутствию страха, который был у нее. Вот бы и мне так однажды научиться — подумала она. Однако идей, как это сделать, у нее не было.

Тем же вечером на площади туристы купили у девочки сразу три ее рисунка с морским пейзажем. Это был просто очень хороший и вдохновляющий день, по крайней мере, Неве так показалось. Видеть знаки в тех или и иных событиях свойственно тем, кто живет в единстве с природой, — так гораздо лучше можно услышать и самих себя, заручившись неведомой поддержкой неких незримых и могущественных сил.

Утром Нева отправилась на знакомый берег в поисках вдохновения для новых работ, число которых уже давно стоило пополнить. Продажи картинок ее радовали, придавали уверенности в собственных силах. Возможно, так получится и новый собственный уже велосипед к завершению сезона купить — думала она. Девочка уже успела забыть про то, что накануне видела на этом берегу дельфина, да и встретить его еще раз было бы слишком большим везением. Приятно было сидеть на большом теплом камне и смотреть вдаль, даже совсем ничего не ожидая там увидеть, кроме ясного морского простора. Но она увидела. Это снова был вчерашний дельфин и его новая игра с водой — на этот раз он был куда ближе к берегу, так что можно было по-настоящему его рассмотреть. Чаек не было, но это не мешало дельфину просто радоваться нахождению в воде и общению с ней. Легко и просто, никакого страха, никаких ограничений. Он носился из стороны в сторону, будто желая обогнать сам себя, иногда выпрыгивая из воды… Хотя, возможно, и ему нужна была компания. Потому что он подплыл совсем близко к девочке, призывая ее то ли присоединиться к игре, то ли просто был достаточно любопытен. Но присоединиться Нева не могла — море пугало ее. Она только лишь зашла в воду по колено и внимательно наблюдала за дельфином, а тот показывал, что плавать — это совсем не страшно. Вдохновившись, тем вечером Нева нарисовала сразу целую серию из морских пейзажей, которые ей самой чрезвычайно понравились, хотя обычно она всегда была очень строга к своим работам, они частенько казались ей неудовлетворительными. Будто изначальная идея не вполне точно отображалась на бумаге в цвете и эмоции. Но в этот раз пейзажи — ультрамариновый горизонт, галочки символизирующие чаек и, возможно, где-то вдали угадывающийся контур дельфина были исключительно хороши. Нева даже не была уверена, что хочет продать эти работы, они явно поднимали ей настроение и вызывали улыбку от приятных воспоминаний.

Что ж, берег оказался отличным местом для поиска вдохновения и проведения времени наедине с собой, решила Нева, отправившись туда снова. Кажется он ждал ее. Не только сам берег — дельфин. Поблескивая гладкой кожей, дельфин плавал совсем рядом с пляжем — на глубине, но в зоне досягаемости. Настолько близко, что Нева отважилась зайти в воду, чтоы рассмотреть его поближе. Надо же, какая редкость, такое близкое знакомство с дельфином было определенно большой удачей. Странно было и то, что тот был совсем один — никакой стаи насколько видно вокруг. Но едва ли он заблудился. Просто был очень любопытен. Дельфин подплыл еще ближе, настолько что Нева смогла подойти к нему — он не отплывал и, кажется, совершенно не боялся. Точно не больше, чем она. Каким-то внутренним чувством девочка поняла, что он ее не обидит и даже приглашает покататься. Страшно. Интересно. Все вместе. Не собираясь плавать, она согласилась и прямо в платье зайдя в воду протянула ему руку. Он не уплывал. Только смотрел на нее с улыбкой (но разве дельфины умеют улыбаться?). Она всегда считала, что у дельфинов глаза должны быть голубые, подобные человеческим. Но в данном случае они были цвета спелого меда или так ей только казалось в отблесках солнца… Какое же странное знакомство! Но вполне реальное — дельфин и не думал пугаться. Тогда Нева приняла неозвученное приглашение и залезла на гладкую спину дельфина. Разумеется, была опасность, что тот начнет прыгать в воде или поплывет слишком быстро, что она не сможет удержаться или вовсе сбросит ее в море…

Нева и сама не знала, почему доверилась ему и решила рискнуть. Новый мир казался ей таким притягательным, да и когда еще посмотришь на берег со спины настоящего дельфина. Но до берега было совсем недалеко и Нева не успела должным образом испугаться. Новый необычный друг катал ее аккуратно и достаточно медленно, так чтобы ей комфортно было держаться. Под ними проносилось дно морское, похожее на россыпь конфет, которые в местной лавке так и назывались — морские камешки. Вода была абсолютно прозрачной и такого потрясающего изумрудного цвета, какой никогда не увидишь с берега. Кораллы и водоросли, казалось, были у самых ног и являли собой удивительный новый мир — прекрасный, завораживающий, нереальный. Но вскоре Неве снова стало страшно, и дельфин будто ощутил страх кожей и поплыл к берегу, аккуратно вернув девочку на землю. Не успела она оглянуться — он уплыл. Возможно, у дельфинов не принято прощаться. Тем не менее, прогулка казалась сказочной и даже какой-то не вполне реальной. А еще ей почему-то совсем не хотелось делиться этим опытом с друзьями. Для них она просто как обычно гуляла одна по берегу — такая вот девочка в поисках вдохновения, никого это давно уже не удивляло.

Конец ознакомительного фрагмента.