Вся жизнь – игра

Наталья Корнилова, 2002

Жизнь – самая дорогая и жестокая игра, и никаких денег не хватит, чтобы ее оплатить, если расплачиваться по полной программе!.. Все началось на праздновании юбилея Алексея Маминова с убийства его компаньона банкира Мавродитиса. Сотрудница детективного агентства Мария, присутствовавшая на торжестве, ощутила смутную тревогу, будто что-то должно произойти. Но не сумела предотвратить трагедию. А через несколько дней были убиты люди из ближайшего окружения Маминова и похищена его сестра Марина. Петля страха захлестнула Алексея. Убийца словно играл с ним, подбираясь все ближе и ближе. Мария звериным чутьем пантеры, живущей в ее подсознании, распознала жестокого игрока. Ей предстоит встретиться с ним в экстремальных условиях, и тогда это уже будет не игра, а борьба не на жизнь, а на смерть…

Глава 3

— Без сомм…нения, обсуждали они сегодняшнего юбиляра… да-с! — заявил седой нетрезвый господин, опрокидывая столик, на котором сидел. Последствия этого оказались прискорбны для несчастного, потерявшего башмак: он пребольно шмякнулся спиной об пол и стал ругаться.

Родион приподнялся с дивана, на этот раз чуть больше, и проговорил — в его голосе уже звучали требовательные нетерпеливые нотки:

— Я вас уверяю, что около нашего дивана вашего башмака нет. Так что, прошу вас, если вы устали, то пройдите в комнаты для отдыха и там поспите.

Мужчина поднял на Родиона веселый взгляд и отозвался, хитро прищурив один глаз:

— Твой диван, мой диван… было ваше — станет наше. По закону военного вре-ме-ни! А степная трава пахнет горречью, малладые ви-итра зе-ле-ны! Пррросыпаемся ммы — и грра…хочет над полночью!..

— Товарищ, вы пьяны, — терпеливо сказал Родион и, повернувшись ко мне, спросил: — Может, охрану вызвать?

— Да не надо, — ответила я. — Хороший мужчина, только вот перебрал немного. Главное, чтобы без эксцессов.

— Во! — обрадовался пьяный гость банкира Маминова и цекиста Климова. — А я что говорю? Главное, чтоб человек хорроший был!!

Он наклонился вперед и попытался было меня поцеловать в щеку, но я ловко уклонилась. Он пошатнулся и сказал:

— Да… а юбиляррру… я ж ничего и не подарил!

— Я думаю, он в твоих подарках и не нуждается, — пробормотал себе под нос Родион.

Если у седого и была нарушена координация движений, то со слухом у него все было в порядке. Он явно расслышал, что сказал босс, и выговорил:

— А вот пойду и подарррю. Да! А что ж… вы меня не знаете. Не зна… не зна-ете, где мой башмак?

Родион повернулся ко мне с тем муторным страдальческим выражением, с каким он почти ежедневно поднимался на третий этаж успокаивать разошедшегося в отсутствие вышедшей в магазин Валентины отпрыска. А пьяный мужчина продолжал трясти растрепавшейся седой челкой и развивать свою мысль:

— Вот пойду и поздравлю. У меня тут и припасен… подаррочек такой.

— Я думаю, вас не пустит к Маминову охрана, — сказала я.

— Н-да? — вскинул он брови. — Вот… зза-бот-ливая вы наша!..

Он полез с поцелуями вторично, но я снова уклонилась и на этот раз чуть подтолкнула его в бок, отчего он в целях сохранения равновесия взмахнул руками, да так удачно, что сбил с переносицы Родиона его очки. Те моментально описали дугу и врезались в кадку с пальмой. Сиротливо хрустнуло стекло. Босс пощупал «голое» лицо и поднялся теперь уже в полный рост. И по тому, как бойцовски взъерошились волосы на затылке у босса, и по тому, как сверкнули его маленькие, но в высшей степени вырази́тельные глаза, я поняла, что юбилей без рукоприкладства не обойдется.

Родион тоже недурно выпил, понятно. Вот оттого и горячится. Я схватила босса за руку и почти силой усадила обратно на диван:

— Родион Потапыч! Ну честное слово! А вы, гражданин в одном ботинке, — повернулась я к седому, — идите прилягте, прошу вас.

Вместо того чтобы последовать этому совету, гость в одном ботинке повел себя еще более вызывающе — он расхохотался и, перемежая свои слова иканием, пробормотал:

— Как ты его назвала? Ро-ро…дион По-по…по-па…та-пыч? А, ну как же я сразу не…

Босс стремительно вскочил и холодно выговорил:

— Вот что, милейший. Вы вполне можете оказаться банкиром или генералом ФСБ, общий контингент гостей к тому располагает, но я не дам себя оскорблять! Ясно тебе?

— Но… ты… эт-та… — начал было тот, но Родион тотчас же перебил его:

— И знать не знаю, где твой ботинок! Сам, сам ищи, понятно тебе? Мария, пошли!

Мы поднялись с дивана и тут же увидели, что в галерею входят Анна Ивановна и Елена, а с ними — еще трое мужчин. Над обнаженным плечом Елены мелькнуло сосредоточенное бледное лицо Маминова.

* * *

Маловыразительные светлые глаза экс-банкира недоуменно окинули галерею. Чуть за ним следовал неизменный телохранитель-азиат. На некотором расстоянии от них катился еще один представитель сильного пола, но вполне веселый и жизнерадостный, на его лице лучилась белозубая улыбка, а глаза приветливо и маслено поблескивали. Это был Мавродитис.

Елена и Анна Ивановна остановились у самых дверей, а дальше направились только Маминов и его телохранитель. Мавродитис задержался возле дам, что-то говорил им, весело и бурно жестикулируя, но принужденно улыбалась и согласно кивала только хозяйка дома, а ее дочь даже не потрудилась изобразить, что она слышит Телемаха Одиссеевича. Полные чувственные губы ее подрагивали, выдавая, что происходящее задело ее за живое.

Только что именно — я пока не понимала. Неужели то, что их разговор стал хотя бы частично слышен другим? Да нет, вряд ли. Если бы они стремились к конфиденциальности, то устроились бы в одной из комнат загородного дома Климова. Мнение общества, я так понимаю, вообще мало волнует эту Елену. Нет, тут что-то другое.

Иначе не явился бы сюда Маминов собственной персоной.

Впрочем, все выяснилось в первую же минуту. В первой же фразе. Первым же словом экс-банкира.

— Папа, — сказал он своим спокойным скрипучим голосом, и у Родиона запрыгали губы, а у меня дрогнули ресницы и широко раскрылись глаза, — я просил, чтобы ты вел себя прилично. Я же предупредил тебя: ради бога — без выходок.

— Б-без динамитных шашек в торте, как говорится, и без пьяных п-попов на столах, — отозвался тот. — Это я все помню. И я все выполнил. А что я, собственно, такого сделал? Беседую со своим крестником, разбил ему очки, безобразничаю помаленьку — и все тут. Да, кстати, — он осмотрел всех тех, кому адресовались его слова, и обратился сначала к Родиону Потаповичу, а потом к Маминову: — Вот, познакомьтесь. Вы же это, в некотором роде… братья. Один — биологический сын, второй — крестный. А то как-то непонятно, когда гость и юбиляр… м-м-м… между собой не знакомы. Смешно, но факт. Ты не узнал меня, — повернулся он к моему боссу, — и я тебя тоже не узнал. Лет пятнадцать не виделись, а? Так что ты меня извини… я не над тобой смеялся, а над собой… когда понял… что соб-ствен-ного… собственного крестника не узнал.

— Ничего, Пал Борисыч, — уронил озадаченный Шульгин.

— И все-таки, папа, — холодно выговорил Маминов, не обращая никакого внимания на Родиона Потаповича, — я прошу вести себя потише. Иначе приставлю к тебе Хала, — он кивнул на будто окаменевшего охранника-азиата, — он будет учить тебя хорошим манерам.

— Да-а, нау-учит! — присвистнул Маминов-старший. — Как известно… м-мичман Халмурзаев по прозвищу Хал в пору своей военно-морской службы имел на погонах две звездочки, что значительно превышало количество его мозговых извилин… уф! Выговорил. А теперь, стало быть, отставной м-мичман Халмурзаев…ик!.. будет учить меня хорошим манерам. По-нят-на-а!

— Я приношу вам извинения за поведение моего отца, — обращаясь к нам, сказал Маминов подчеркнуто любезно. — Он немного переусердствовал, налегая на напитки. Я сейчас отправлю его отдыхать. Хал!

Могучий телохранитель-азиат направился в сторону Павла Борисовича, но тот решительно замахал на него руками:

— Да и не пробуй даже подходить ко мне, меружан обезьяна! Кто пьян? Я пьян? Это, может быть, философский вопрос… кто из нас больше пьян! Да.

Хал продолжал молча идти на отца своего шефа.

— Да что ты на меня так смотришь? — выговорил Павел Борисович.

Хал протянул к нему руки, но Маминов-старший неожиданно проявил проворство и, увернувшись от телохранителя, произнес быстро-быстро, как бы боясь, что его перебьют:

— Ты, Леша, не прав. Ты, Леша, горячишься. Я тебе даже подарок еще не сделал, а ты меня, родного отца, рад уж в какую-нибудь комнатенку закатать, чтобы я тебя своим антиобщественным видом не дис-кре-ди-ти-ро-вал!

— Хал, не тронь! — почти как собаке, приказал азиату Маминов. — Ну, какой еще подарок, папа? Что же раньше не подарил, когда все?..

— А я не могу, как все, ты что… еще не уяснил?!

— Уяснил, — мрачно сказал отошедший от дел банкир. — Ну, что за подарок? — Он оглянулся на нас, но Павел Борисович предупредил возможную его фразу встречным:

— Ничего, при них, они, можна-а-а сказать, свои. Значит, так, Леша. Я же предупреждал, что у меня денег не так много, как у твоих этих… которые дарят машины за триста «штукарей» в гринах. Как обещал: чисто символический подарок!

И он, потянувшись во внутренний карман, медленно извлек оттуда… по напряженному лицу Хала можно было предположить, что он ожидает от Маминова-старшего по меньшей мере компактную ядерную бомбу… но Павел Борисович вынул оттуда безделушку. Что-то похожее на фигурку гнома в шляпке. При ближайшем рассмотрении это оказался не гном, а просто толстый человечек в смокинге, с нагловатым лицом и самодовольной улыбкой. На его шее висел ключ, на котором было выгравировано число 350. На голове же у человечка была не шляпка, а цилиндр.

Откровенно говоря, мне подарок показался забавен, но по холодному лицу Маминова скользнуло какое-то настороженное, почти неприязненное выражение, когда он брал из рук отца этот «чисто символический подарок». Тот карикатурно расцеловал сына в обе щеки, как будто тот был не всемогущим финансистом, а маленьким мальчиком. Наконец Алексей Павлович рывком уклонился от образцово-показательных пантомимических объятий и поцелуев подгулявшего родителя и выговорил, как швырнул:

— Спасибо за подарочек. Где это ты раздобыл этакое чучело? Ну ладно. И на том спасибо.

— Это не чучело, — пояснил Павел Борисович, речь которого наконец-то (и довольно неожиданно, по крайней мере для меня) обрела связность, — это капиталист-финансист. Важный человек. Правда, сейчас он ничего не делает — только трясется над златом своим. А раньше он очень уставал на работе, и потому редкие дни отдыха у него являлись чем-то вроде похмельного синдрома после опьянения бешеной деятельностью, которую он развивал. Когда-то он был жутким трудоголиком и не мог даже заснуть, чтобы не думать о своих акциях, облигациях, векселях, екселях-мокселях! А теперь мой капиталист-финансист заскучал. Ему даже неохота трахать собственную жену. Кстати, ее я тебе как-нибудь подарю на досуге. Симпатичная такая куколка.

— Хватит. Хал, за мной!

— А теперь этот капиталист-финансист, у которого все благополучно, — не унимался Павел Борисович, выкрикивая в спину удаляющемуся сыну и его телохранителю, — скучает и ищет себе на жопу проблем, приключений. Пусть даже бутафорных. Вот, даже ключик от своего сейфа подготовил, чтобы бабки вынимать, которыми он за эту бутафорию расплачиваться будет. Ищет себе игру, которая бы его развлекла. А не знает того, что жизнь и есть самая дорогая и жестокая игра, и никаких денег не хватит, чтобы ее оплатить, если расплачиваться по полной программе!

— Пьяная скотина! — пробормотал Маминов и хлопнул дверью галереи так, что вылетело стекло в двери. Вслед за ним вышли и Хал с Мавродитисом и Анна Ивановна с Еленой.

Павел Борисович достал из-под дивана бутылку вина и хватил здоровенный глоток прямо из горлышка (первый раз я видела, как дорогое французское вино пьют на манер дешевого портвейна). Еще двух глотков хватило, чтобы бутылка полностью опустошилась, Павел Борисович швырнул ее в кадку с пальмой и, повалившись на диванчик, захрапел.

Родион смотрел на своего непутевого крестного, а потом кашлянул и проговорил:

— Мне почему-то кажется, что нам пора. — И мы последовали за Маминовым с его семьей, компаньоном и охранником.

* * *

Все упомянутые персоны обнаружились в одной из гостиных, внушительной комнате с громадным витражным окном, вызывающим смутные ассоциации с церковью. Родион Потапович подошел к Климовой, которая беседовала с Маминовым-младшим. Тут же ошивался и совершенно пьяный бывший кандидат в члены Политбюро ЦК.

— Анна Ивановна, — сказал Родион хозяйке дома, — мне кажется, что нам пора откланяться. Мы хотели поблагодарить всех за гостеприимство и еще поздравить вас, Алексей Павлович, со знаменательной датой.

Маминов сидел в некотором отдалении от нас и редкими глотками пил вино из тонкого бокала. Возле него торчал неподвижно телохранитель Хал, а на столике виднелась нелепая фигурка подарочного «капиталиста-финансиста», по выражению Павла Борисовича. Услышав обращенные к нему слова Шульгина, экс-банкир не спеша поднял бокал, отвечая на приветствие моего босса.

Из располагающейся неподалеку бильярдной доносился громовой голос неунывающего Мавродитиса. Тот оживленно выигрывал «зеленые» у одного из гостей, крупного рыботорговца. При этом двусмысленно шутил, что выигрывает вовсе не американские доллары, а дико позеленевшие от сырости «деревянные», то бишь родные рубли.

— Дерево-то в сырости покрывается плесенью, ты, рррыбная душа! — посмеиваясь, гремел он, пряча в карман очередной выигрыш.

Рыбный магнат морщился, но аккуратно отсчитывал проигранные суммы. Изредка предлагал прекратить игру, но веселый грек-банкир острил, перекраивая известные шекспировские слова: «Мавродитис сделал свое дело, Мавродитис может уходить? Не-ет, рыбная душа! Еще по «пирамидке»!»

— Телемах дурит, — сказал Маминов, вдруг поднимаясь из кресла. — Хал, иди позови господина Мавродитиса.

— Ты что это задумал, Алексей? — недоуменно спросила Анна Ивановна. — Ты что, уезжать собрался?

— Что-то в этом роде.

— Ты что, из-за отца расстроился?

— Нет, — холодно ответил Маминов. — Стоит он того, чтобы из-за него расстраиваться. Да вон он идет. Полежал и снова в бой. Сил как у молодого.

В самом деле, упомянутый персонаж, растрепанный, с блуждающей дурацкой улыбкой на красном лице, приближался, посылая всем идиотские воздушные поцелуи. У Маминова дрогнули брови, он открыл было рот, явно желая что-то сказать, но тут из бильярдной вышел Хал, а следом за ним в гостиной появился Мавродитис под ручку с одной из дам и громогласно потребовал от всех продолжения банкета.

При этом он умильно смотрел на Маминова и улыбался примерно той же дурацкой улыбкой, что и отец юбиляра. Я даже остановилась и придержала уже намылившегося спускаться по лестнице, к выходу босса:

— Подождите, Родион Потапович. Чрезвычайно интересно. Дурацкое любопытство… Ведь не часто мы бываем в гостях у банкиров и бывших членов ЦК КПСС, правда? Не каждый день видим их в домашней, семейной обстановке. Что касается меня, то никогда прежде не приходилось видеть подвыпившего партийного бонзу, да еще Леонида Ильича!

Босс остановился и улыбнулся:

— Как ты, оказывается, любопытна, Мария.

— Как и всякая женщина, — тут же ответила я.

Тем временем Маминов подступил вплотную к Мавродитису и крепко взял того за отворот пиджака:

— Послушай, Телемах, мы же договорились с тобой, что сегодня следует созвониться с американцами по известной проблеме. Это у нас ночь, а у них-то день! Так что ты должен быть в норме: может, придется принимать решение.

— В-вопросы я урегури… улегури… урегулировал, — ответил тот, — созвонился. И решение того… дуплетом в середину… принял.

— Что?

— А что слышал, — вдруг вылез откуда-то сбоку неугомонный Павел Борисович. — Он, Алешка, давно… острит зуб на твой кус, я тебе говорил, знаешь!.. — Павел Борисович, который так и не нашел второго ботинка и хромал в одном, оступился и едва не упал. Да и упал бы, не подхвати его под руку Леонид Ильич, и пара распоясавшихся стариков-разбойников выдала несколько коленец, чтобы не упасть теперь уже вдвоем.

— Ты созвонился с Америкой? — спросил Маминов.

— Да.

Алексей Павлович холодно смотрел на компаньона. Интересные люди, подумала я, нисколько не удивлюсь, если тут произойдет что-нибудь экстраординарное — со скандалом, а то и с разборкой. По всему было видно, что между первыми лицами «ММБ-Банка» существует скрытое противостояние, не разрешаемое мирным урегулированием, и все это рано или поздно выплеснется наружу.

К тому и шло. Изрядно подогретый алкоголем горячий грек Мавродитис исподлобья смотрел на хмурого шефа и машинально тискал попавшуюся ему под руку девицу. Та отпихивалась и слабо повизгивала.

— Нам пора, — произнес Маминов, смерив Телемаха Одиссеевича спокойным, уничтожающим взглядом. — Поговорим позже.

— Нет, сейчас!..

Я поняла, что сейчас что-то произойдет.

Родион стоял и с интересом смотрел на склоку. В его глазах, верно, это была лишь обычная ссора, пусть двух высокопоставленных лиц.

Но для меня ситуация прочитывалась совсем по-иному. Ласточки летают низко к грозе, кошки убегают из домов к землетрясению, а я — я неосознанно повернулась к громадному витражу, к окну, и там в набрякшем за стеклом, на улице, ночном влажном мраке почудилось движение. Словно дрогнуло и встрепенулось в застывшем воздухе что-то живое. Я знала, что не могу видеть этого, но подсознание настойчиво диктовало, что…

Слабо осознавая, что я делаю, я бросилась к Мавродитису с намерением уложить его на пол, потому что я почти зримо выявила флюиды неотвратимой угрозы, как лапы хищника, тянущиеся к нему. Но тут под ноги некстати ввинтился пьяный Леонид Ильич, и я не успела достать председателя правления «ММБ-Банка».

Неуловимая точечная вспышка света, мгновенно потухшая, — и звонко разлетелось оконное стекло, устилая осколками пол. Волна холодного влажного воздуха ворвалась в гостиную и захлестнула ее. Раздался женский визг, и я с трудом узнала голос Анны Ивановны. Елена Маминова с помертвевшим лицом прислонилась к стене, ее грудь тяжело вздымалась и опускалась.

Телемах Мавродитис недвижно лежал на полу. По его белому костюму, набухая и ширясь, расплывалось алое пятно.