Записки из больницы. Больница Святителя Алексия

Наталья Коноплева

«Любая случайность – всего лишь часть замысла более высокого порядка». В этом писательница Наталья Коноплёва убедилась, когда из-за травмы попала в новый для нее удивительный мир Больницы Святителя Алексия и познакомилась там со многими людьми.Эта книга – мультимедийная. Это означает, что для читателей электронной версии здесь есть и видеосюжеты, и аудиозаписи. И еще эта книга – интерактивная. Когда писались её первые страницы, у нее уже были читатели, которые писали первые комментарии.

Больничная палата как маленькая модель общества

В утро, когда уходила домой Зинаида, в палате были теплые объятия и поцелуи, и даже слезы. Может быть, так и проявляется «Стокгольмский синдром» (так называется явление психологической привязанности жертв к своему мучителю).

А потом в палате на много часов повисло чувство опустошенности и молчание. И только к вечеру все оживились, начали говорить о Зинке, посмеиваться над ее выходками и облегченно вздыхать. Осуждали ее поведение. Говорили: — В ней было что-то бесовское!

Но никто не задумывался, почему у нее была такая власть в нашей палате.

А ведь короля играет свита!

Первые дни после ухода Зинки в палате засыпали с включенным верхним светом: некому приказать выключить.

С коллективной выручкой — тоже никак. Лежит вся палата под капельницами, у одной выскочила игла. Сигнализация — высоко на стене. Пациентка робко кричит: — Сестра, сюда!

В шумном коридоре ничего не слышно.

Я говорю: — Давайте хором! Раз-два-три! Сестра, сюда!

Никто.

Если это — маленькая модель нашего общества, то как же неуютно…

А ведь каждый по отдельности — неплохой человек.

Громогласная старуха Надежда Васильевна оказалась очень милой женщиной и интересной рассказчицей. В свои 82 года она оставалась красавицей: хорошая стройная фигура и голубые глаза на пол-лица. Ей звонил сын, он ученый в США. Звал к себе, но она отказывалась. После ухода Зинки Надежда Васильевна ни разу не заводила разговоров о телесериалах и телешоу, не обсуждала политиков, и голос у нее вовсе не был громкий. Она выписывалась через несколько дней, и некому было ее встретить. Я провожала ее до выхода к остановке троллейбуса. Мы обнялись и расцеловались. Она ушла, спокойная и уверенная в себе. Я долго смотрела вслед, желая ей сил и здоровья.

Моя соседка Елена — большая умница, успешный человек, добрый и отзывчивый. Правда, болезнь у нее сложная, и до выписки с ней не справились.

Две тихих женщины у окна восстанавливались после инсульта. Милые, интеллигентные. Держались с достоинством, никогда не жаловались.

Обстоятельная женщина из подмосковной деревни иногда раздражала всех, надолго перегораживая вход в палату, когда напяливала прямо в дверях свои высокие сапоги. Видимо, так привыкла дома. Но в остальном она была сердечная и добрая.

Почти каждый день кто-то из прежних обитателей палаты выписывался, и на его место тут же приходил другой. Наш состав почти полностью обновился. Но обстановка в палате мало изменилась. В соседних палатах весело смеялись допоздна, читали вслух, пели хором, праздновали день рождения… В нашей палате в воздухе витали напряжение, подавленность, скука.

У писателя Вересаева есть такая сценка: утром в трамвайной давке поругались две гражданки. Устроили склоку на весь трамвай. Тетки давно вышли, а в трамвае весь день ездит склока…

Моя добрая знакомая, психолог по профессии, написала про Зинаиду из пивной: «Скорее всего, это истерия». С Зинаидой — всё понятно. Я могла и не писать о Зинаиде, в ней нет ничего интересного, это стандартный типаж. Но присутствие Зинаиды высветило куда более сложные явления в замкнутом сообществе людей, каким является больничная палата. Можно назвать это маленькой моделью общества и признать в этом обществе симптомы неблагополучия. В данном случае, говоря языком математической статистики, которой мне доводилось заниматься, «статистическая выборка мала, и поэтому достоверность наблюдений невысока». Поэтому нельзя делать выводы обо всем обществе. Но тенденции прослеживаются.

На третий день в палату пришла новенькая, которая вечером, когда все задремали, молча выключила свет.

Её звали Зина…

Комментарии читателей в Интернете

После публикации этого отрывка в моём блоге несколько часов почему-то не было ни одного комментария. И вот, наконец, первый:

mr_Piwor

Оппаньки, а чё такая тишина? Это потому что про нас с вами, а не про мифическую Зинку?

Наталья Павловна, не знаю как выразить восхищение.

Простите. Не ожидал. Чудесно написали.

Jovik

Рассказы потрясающие. Про стиль, сказала, читать очень душевно и приятно. А про больничное общество и прямую параллель с нашем житьём-бытьём пришли мысли.

Я совсем не считаю, что то, как вели себя люди там, есть отражение печальных тенденций в обществе. Просто потому, что в обществе типажей гораздо больше, чем в любом, пусть даже большом, но замкнутом пространстве. И столкновение, переплетение, взаимное исключение любых человеческих реакций настолько непредсказуемо, что нет, на мой взгляд, даже смысла пытаться их спрогнозировать.

А вообще, повалявшись в больницах, я с огромным интересом вступаю в эти игрища, просто потому, что ущемление собственных интересов, пусть даже и грубое, хамское, даёт огромные возможности к внутренней работе души и мозга. Это полезно!

Venda1

Рассказ мил, особенно — концовка.

А так полностью соглашусь: «статистическая выборка мала, и достоверность наблюдений низка». И знаешь, Наташа… Мне кажется, это — совсем не те явления, о которых ты пишешь. Никакой не Стокгольмский синдром. Это все — скука и привычка занимать время чем-то пустым, хоть бы и подпеванием тетке Зинке. А может — желание отвлечься от неприятных мыслей о состоянии здоровья. А Зинка — может, просто балагур. Чужая душа — потемки.

Конец ознакомительного фрагмента.