Змееборец. Змея в тени Орла – 2

Наталья Игнатова

Йорик Хасг и Тресса-Эльрик де Фокс встретились вновь, чудом выжив после взрыва, положившего конец войне между демонами и богами. У них есть возможность вернуться в родной мир, однако Йорик не может уйти, пока не освободит земли, которым он присягал, от захватившей там власть эльфийки Легенды. И вместо того, чтобы отправиться наконец на родину, Эльрик де Фокс и Йорик Хасг ввязываются в партизанскую войну в узурпированном Легендой королевстве.

Редактор Анастасия Филимонова

Иллюстратор Мария Куликова

© Наталья Игнатова, 2021

© Мария Куликова, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0055-7170-0 (т. 2)

ISBN 978-5-0055-7171-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сделка

— Так что она сказала, если твоему господину нужна эта книга, пусть он сам за ней явится.

— Ты разговаривал с ее величеством лично?

— Ее величество, ее хреничество… Лично. И красивая же, доложу я, вам дамочка.

— Значит, побывал в жилой части дворца. Сможешь добраться до библиотеки?

— Простите уж, мастер Серпенте, но я туда не полезу. Не по зубам мне эта работка. Вот подходы к библиотеке, а вот тут значки видите? — это усиленное охранение. Ну, так я вам скажу, мастер, что в этом охранении не лохи дежурят. И не по пять человек оно, как мне божились. Пять — это те, кто на виду. За книгой, я так понял, еще кто-то охотится, но кто, я не знаю и разузнать не смог. А ежели еще что надо будет — всегда пожалуйста. Где меня искать, вы знаете.

— Да. Ступай.

Глядя в закрывшуюся дверь, барабанить пальцами по столешнице. С полминуты. А потом поймать себя на хождении по кабинету. Двадцать шагов до стены. Двадцать — до окон. Круг за кругом. Привычка. И думается лучше.

Значит, продать посреднику отказалась. Выкрасть вряд ли получится. Кто-то еще пытается составить конкуренцию. И придется самому ехать в Загорье. Это перед самой распутицей — вот уж удовольствие.

Но ехать надо. Книга нужна. Позарез.

Мастер Серпенте, несмотря на богатство и высокое положение, облениться еще не успел и на сборы был легок. Так что он выехал из Квириллы в тот же день. Один. По обыкновению, пренебрегая охраной. Десятиградский купец ехал с визитом к Удентальской Вдове, королеве Загорья. Боги свидетели, ему не хотелось видеться с ее величеством, влезать в чужую игру, не зная ни игроков, ни правил. Совсем не хотелось.

Но ничего умнее пока не придумалось.

А в Загорье было неспокойно. Так всегда бывает в государствах, созданных недавно, объединенных войной и кровью, не понявших еще, что новая власть — она надолго. Для кого-то, может, и навсегда.

Железный кулак Удентальской Вдовы сжимался все плотнее. Верхушку старого дворянства убрали от власти лет пять назад. Молодые да ранние, вошедшие в силу, королеву боготворили. Появившаяся у населения за время войны привычка уклоняться от уплаты податей была, как водится, объявлена вредной. Королева — праведная анласитка, и в языческое Загорье валом повалили проповедники с Запада. Что тоже было на руку новой власти. Вера Анласа — вера порядка. Мир лучше войны.

И все-таки в Загорье было неспокойно.

Еще на границах нового королевства, ночуя в трактире, что воткнулся невдалеке от Северного Перевала, Серпенте услышал рассказы про неуловимых и безжалостных разбойников, изрядно портящих кровь ее величеству.

Да, королева была магом, но даже магия ее не выручала. Пробовала ее величество и террор. Увы. Любви к новой власти это не прибавляло, что, собственно, разбойникам и требовалось.

— Так и живем, — рассказывал десятиградскому купцу его загорский коллега, что шел с караваном в Готскую империю. — Один обоз из трех провести, считай, повезло. И ведь мимо не пройдешь. Как ни изворачивайся, а если сушей идешь, Загорья не миновать. Ходим на удачу… охраны больше, чем товару. Скоро в убыток себе торговля встанет. Вот скажите мне, мастер, разбойники это? Не-ет. Это что-то похуже.

— Что ж они, только обозы отлавливают?

— Да если бы! В Удентале, вы знаете, уже лет двадцать, как ярмарки заведены. Селяне сами приезжают, товар привозят, за деньги продают да тут же деньги и тратят. Одна только польза от таких порядков, и купцам, и воеводе. Сами посудите, селяне, получается, податей никаких не платят, на себя работают, они и рады. Ну а то, что с нас деньги берут в казну, так торговля на ярмарке того стоит. Всем хорошо. — Загорец вздохнул. — Я ведь помню еще, при отце-то моем, иначе все было, совсем другая жизнь. Так лиходеи эти лесные что учиняют? Они ждут, понимаете, пока торг закончится, а потом нас же и грабят. Когда прямо на ярмарку нападают, склады жгут… вы представьте себе, мастер, жгут со всем товаром. Ни себе ни людям. Один убыток получается. Ну а бывает, если охрана им не по зубам или что, так они обозы по дорогам вылавливают. И там уж охрана не охрана. Еще людишек режут королевиных. Но это нас, сами понимаете, задевает редко. А вот на ярмарки сезон от сезона все меньше купцов едет. Венеды уже третий год, как не приходят. И джэршэитов давно не видно. Опасно стало. В море у них свои разбойники, на суше — наши донимают, нигде покоя нет.

Обмакнув в густую пену длинные усы, загорский купец, пригорюнясь, потягивал пиво. На гладких, запотевших от холода боках глиняной кружки собирались капельки влаги.

Мастер Серпенте молчал, попыхивая трубкой. Ожидал продолжения. Дела в Загорье не слишком его беспокоили: до тех пор, пока Удентальская Вдова не дотянется до какого-нибудь океана, интересов Серпенте Квирилльского она не затронет, однако идея в одиночку проехать по кишащим разбойниками землям теперь казалась не такой уж удачной.

— Ходят слухи, — вновь заговорил его собеседник, — что скоро Вдова удентальским селянам велит подати платить, как в прежние времена. И в ополчение их нынче силой набирают: хочешь не хочешь — иди служить, кровь за королеву проливать. Ей войска нужны, и вроде деньги есть, чтобы наемникам платить, только наниматься немного нашлось охотников. А из тех, что нашлись, через леса наши до Надерны хорошо если треть добралась. Поговаривают, — купец перешел на шепот, — что Карталь из-за разбойников не взяли до сих пор. Но тут уж я не знаю. Не знаю. Слухи о войне ходили, конечно, не один купец на этом деле погорел. Но я с Карталем дел не вожу, меня и не коснулось.

С утра пораньше мастер Серпенте двинулся дальше. Через перевал, в Гиень. Вчерашний купец был одним из последних гостей традиционной Рыженьской ярмарки, богатой и многолюдной, на семь дней занимавшей красивую долину в предгорьях. Видимо, ужасные разбойники не так уж и нарушили привычный порядок вещей, раз никаких слухов об убитых или ограбленных купцах не дошло до Квириллы за прошедшие после ярмарки две недели.

А раз купцов не тронули, то на одинокого путешественника тем более внимания не обратят.

Мастер Серпенте передвинул подальше из-под руки притороченный к седлу длинный меч. Ну его к бесам, оружие. Всегда есть соблазн схватиться за него, даже когда можно решить дело переговорами. А когда доходит до драки, тут уж и захочешь, а не договоришься. Кому это надо? Наемникам, что до Уденталя так и не добрались, может, и предпочтительнее было мечом помахать, вместо того чтобы как люди поговорить, но уж не почтенному человеку, не мастеру Первого Дома Десятиградья.

Столицей Уденталя, а теперь и всего Загорья был город Надерна. Именно там располагалась резиденция Удентальской Вдовы. Разумной дамы, ничего не скажешь. Опасной. Но в торговых делах честной. Кто ж, интересно, мешает ей так старательно? И главное, зачем? Только чтобы спасти Карталь? Может статься. Может.

Разбойники. А если уж называть вещи своими именами, то не разбойники, а самые настоящие партизаны. Борьба между ними и властью шла с переменным успехом. Иной раз целые области выпадали из-под контроля ее величества. Потом войска возвращали население под руку королевы, наводили порядок, жизнь вроде налаживалась, но почти сразу где-нибудь на другом конце королевства поднимались в мятеж сразу несколько деревень. И беспорядки вновь распространялись по Загорью, как степной пожар.

Нашла коса на камень. Почти пять лет ни та, ни другая сторона не могла взять верх. Серпенте мог поклясться, что партизаны получают поддержку из-за границы. Деньги, люди, оружие. Может статься, что и продовольствие. Но кто занимается обеспечением? Карталь? Маловероятно. Не настолько богато и сильно это небольшое воеводство. Венедия? Это походило на правду… Объединенные воеводства, когда в них наконец-то будет наведен порядок, станут неприятно сильным соседом. Особенно при поддержке Готской империи. А рыцарственные готы недвусмысленно заявляют о том, что помогут прекрасной королеве, если кто захочет ее обидеть. Правда, и на готов есть управа, но они об этом пока не знают. Хм, а вот венеды знают. И надо ли им в таком случае вкладывать свои деньги в непонятных партизан?

К тому же Загорье явно собиралось расширяться на юг, а не на север. Неудача с Карталем королеву если и расстроила, то не обескуражила. Но если не Карталь и не венеды, кто тогда? Исманы? Может быть, и так.

А впрочем, так ли это важно? Пока.

Королева. Изумительно красивая, властолюбивая, мстительная.

Мстительная.

Проезжая через Загорье, мастер Серпенте слушал. Слушал внимательно, хотя и удерживался от расспросов.

Отношение к королеве было двояким. Все верно. Вспоминая начало ее блистательного шествия по воеводствам, превращенным сейчас в единое Загорье, относиться к этой женщине однозначно казалось невозможным.

Воеводствами в Загорье, пока оно не стало королевством, называли владения тамошних правителей, князей не князей, баронов не баронов… воевод, в общем.

Упорно ходившие слухи о том, что королева чуть ли не своими руками убила собственного мужа, воеводу Лойзу Удентальского, до сих пор никто не смог опровергнуть. Как уж умудрилась молодая вдова убедить приближенных воеводы в том, что его смерть — результат происков соседней Гиени, осталось загадкой. Зато ничего загадочного не было в том, что войска, преданные воеводе, боготворившие его супругу, взяли Гиень на копье меньше чем за две недели. Ну а дальше покатилось само. Оставшиеся три воеводы быстро подтвердили старые союзы, начали было собирать войска… И не успели. Вопреки всем правилам ведения войны Удентальская Вдова атаковала сразу в двух направлениях, одним ударом обезглавив двоих противников. Рискованный ход, однако он себя оправдал. Неясным оставалось, откуда в казне Уденталя нашлись деньги на войну и на последующие мощные вливания в экономику захваченных воеводств. Слухов и об этом хватало, но очень уж походили все слухи на сказки. Сказки страшные, волшебные, иногда смешные, и все — совершенно бредовые.

Нельзя сказать, что мастера Серпенте сильно интересовала ситуация в Загорье, но благодаря случайной дорожной встрече он окончательно утвердился во мнении о том, что цены на речные и морские перевозки нужно снижать. Если разбойники продержатся еще хотя бы год, а они продержатся, все к тому, купцы просто перестанут ходить через Загорье. Тогда на юг и на восток им останется одна дорога: по большим рекам западной части материка. Вот он — последний шаг к одной из заманчивых целей: к монополии на этих реках Дома Серпенте. Впрочем, с распоряжениями по этому поводу можно было не торопиться, а дорога предстояла долгая и достаточно скучная, чтобы коротать время за отвлеченными размышлениями. Куда больше, чем королевство, мастера Серпенте интересовала королева. И о королеве он знал достаточно много, чтобы видеть предстоящее свидание в самых мрачных тонах. Квирилльский купец не считал себя пессимистом, но и оптимистом он не был, реальность же ухмылялась и щелкала зубами не то зазывно, не то угрожающе, поди пойми ее.

* * *

Гиень плакала дождями. После горных пронизывающих ветров, что по осени яростно штурмовали Северный перевал, эти холодные дождики вполне сходили за хорошую погоду. Первые пару дней. Потом Серпенте начал подумывать, что ветра все-таки меньшее зло.

В гордом одиночестве следуя по раскисшей дороге, он слушал, как барабанит дождь по капюшону сшитого из тонкой кожи плаща, смотрел на мокрую гриву коня и думал о том, что не сегодня-завтра выберется на мощеный камнем тракт, по которому доедет до Вайскова, столицы Гиени, не опасаясь осенней распутицы. А в Вайскове можно будет остановиться. Дней на несколько. Переждать выматывающие душу дожди.

Он живо вообразил себе теплую комнату, горящий в очаге огонь, чистую постель без клопов. Грустно вздохнул и поднял глаза от конской гривы.

Дождь лил стеной.

Здравомыслящие люди, из тех, кого застигли в дороге проливные дожди, останавливались где придется, пережидая непогоду. Рыжень — не самый подходящий месяц для путешествий. Но мастер Серпенте спешил добраться до Надерны. Известие о том, что за книгой охотится еще кто-то, кого королева, похоже, всерьез опасается, заставляло поторопиться. А вдруг да окажется охотничек удачливым. Где искать его потом?

— Остановись-ка, добрый человек! — рявкнули из кустов на краю дороги.

Первой и естественной реакцией на подобную просьбу было выпалить по кустам из обоих пистолетов и дать коню шенкелей. Но дорога раскисла, и носиться по ней не то что галопом, хотя бы рысью стало опасно. Еще опасней было пытаться уйти от тех, кто в кустах, и от тех, что вышли из лесочка, перекрывая пути к отступлению. Мокрые и раздраженные мушкетеры. Вооружение их больше пристало королевским войскам, манеры были самые что ни на есть разбойничьи, а одежка… интересная такая, пятнистая одежка. В подлеске прятаться — самое то, что надо.

— Слазь с коня. Оружие брось. И тихонько, спокойненько топай сюда, — распоряжался один из стрелков. Синеглазый бородач с топором на поясе. — Будешь хорошо себя вести — уйдешь живым. Поведешь себя плохо — умрешь. Вот, молодец.

Последняя реплика, снисходительно-веселая, одобрила разумное поведение десятиградца, который действительно спрыгнул с коня и направился к бородатому, держа на виду пустые руки.

— Удивительные люди попадаются на дорогах, — балагурил разбойник, пока купца обыскивали, обшаривали седельные сумки, успокаивая нервно похрапывающего скакуна, — я бы даже сказал, непонятные. Ведь не простой ты человек, сразу видно. — Бородач взвесил в ладони изъятый у Серпенте кошель. — Золотишко вон при себе возишь. Одет хорошо. Конь под тобой справный. И едешь в Загорье без всякой охраны. О чем думаешь?

— О сухой комнате и теплой постели, — честно ответил десятиградец.

Разбойник заржал и хлопнул его по плечу:

— Не боишься!.. Ну что там?! — крикнул молодцам, потрошившим седельные сумки.

— Камни, — доложили в ответ. — Золотишко. Цацки с самоцветами. Одежа как у знатных, золотом шитая… еще чего-то…

— Зубная щетка, мыло, бритвенные принадлежности, туалетная вода, — ядовитым голосом сообщил Серпенте.

— Какая щетка? — переспросил бородатый.

— Зубная, — повторил Серпенте.

— Зачем? — Нахальство разбойника стало чуть неуверенным.

— Зубы чистить.

— Зубы?

— Да.

— Зачем?

Серпенте вздохнул.

— Забирайте побрякушки, деньги и что там вам еще глянулось, оставьте мне меч, и разойдемся по-хорошему.

— Ты, видать, из благородных, — хмыкнул его бородатый собеседник, — меч оставить. Дорогой, поди, меч-то?

— Я купец, — безразлично ответил десятиградец. И отвернулся, потеряв к грабителям интерес.

Он смотрел на лес, кутаясь в блестящий от воды плащ. Возле лошади продолжалась возня. Дошло и до меча. Один из разбойников пытался вытащить оружие из потертых ножен. Пытался. И не мог. Остальные, кроме тех, что продолжали держать купца под прицелом, заталкивали обратно в сумки вываленные на грязную дорогу вещи.

— Вот, Краджес, глянь, — подбежал один. Протянул командиру тисненый серебром несессер и плоскую широкую шкатулку. — В куферке¹, значит, цацки. А в этой хреновине всякая хренотень, на хрен не нужная.

— Что с мечом? — поинтересовался бородач.

— Да застрял, зараза, не вынуть. Думается, меча там никакого и нет, так, для виду ножны с рукояткой повешены.

Краджес открыл шкатулку. Долго смотрел на разложенные внутри, хитро закрепленные на темном бархате драгоценности.

— Мастера делали, — не спросил, сообщил себе самому. — Один ларчик сколько стоит! А уж цацки-то! Бабе вез?

— Женщине, — задумчиво ответил Серпенте. — Хотя… может быть.

— Женщине, — повторил Краджес. — Точно из благородных. Ладно, ты добыча правильная, глупостей не делаешь, и денег с тебя много. Сейчас ты с нами пойдешь, расскажешь о себе, мы тебя накормим, напоим, даже спать уложим. А утром пойдешь дальше.

— Мне с вами не по дороге.

— Ну не звери же мы, чтобы обобрать человека и даже ужина ему не предложить, — заржал бородатый, — пойдем-пойдем. Или силой тебя вести?

— Не надо силой. — Серпенте оглянулся на своего коня. — Сам пойду.

Разбойники, как им и подобает, жили в лесу, в неуютных землянках. Мимо такого убежища можно пройти в нескольких шагах и даже не заподозрить, что под зеленым холмиком прячется человеческое жилище. Тем более что вокруг лагеря было на удивление чисто. А ведь люди имеют обыкновение гадить вокруг своего дома, не то от лени великой и нежелания за собой убирать, не то от перенятого у зверей обычая метить территорию. Зверь, он метит, а люди — гадят.

На неширокой поляне между деревцами был растянут навес, под которым поместился длинный дощатый стол, скамьи и даже очаг, возле которого священнодействовал агромадный мужичина с черпаком себе под стать.

Серпенте осматривался и видел, что и навес, и вся обстановка под ним ставятся и разбираются меньше чем за час. Вот оно было, а вот — нет. И следов не сыскать. Странные разбойники, право слово. Обычные бандиты все-таки по деревням прячутся, а эти в лесу горе мыкают, но мыкают с претензией на комфорт и даже некоторую изысканность. Об изысканности подумалось, когда узрел он на поваре белоснежный фартук.

— Вот и пришли, — сказал Краджес, усаживаясь во главе чисто выскобленного стола. — Сейчас жрать принесут. А пока, не обессудь уж, гость дорогой, мы тебя еще разок обыщем. Не наскоро, а как следует.

— Ты скажи, что ищешь, — купец стянул с плеч мокрый плащ и тоже сел, — если у меня есть, я отдам.

— Да кабы я знал. — Синие глаза смотрели задумчиво. — Не нравятся мне, понимаешь ли, люди, которые такие деньжищи и камушки без охраны возят. Ведь подумать страшно, сколько стоит то, что ты для бабы своей везешь. Неужели денег на сопровождение не нашел? Вряд ли. Значит, что? Значит, думал сам справиться. От дурости великой? Опять же не верю. У дураков таких денег при себе не водится. Что скажешь?

Серпенте пожал плечами:

— Если честно, рассчитывал проскочить, пока дожди. Обозы сейчас не ходят, и разбойники попритихли.

Краджес хмыкнул.

— Обыскать его! — скомандовал холодно.

И снова взялись обыскивать. На сей раз со всем тщанием. Стянули перчатки, кафтан, даже сапоги и рубашку. Нашли во внутреннем кармане подорожную, несколько кредитных поручений, выданных десятиградскими банками, сдернули с шеи, оборвав тонкой работы цепочку, золотой Огнь.

— Анласит, — кивнул Краджес, разглядывая Огнь. — Не люблю я вас, страсть!

— У него браслет, — сообщил один из разбойников. — Не снимается.

Синеглазый атаман долго разглядывал искусно вырезанную из дерева змейку, что свернулась на руке купца повыше локтя. Потом отошел и с ног до головы, так же внимательно, как браслет, оглядел своего пленника. То, что он видел, Краджесу не нравилось. Но что именно не нравилось и почему, он объяснить бы не взялся. Вот просто не по себе, и все тут. И узор на браслете знакомый, но где его видеть доводилось, вспомнить не получается.

Неправильная какая-то добыча. То, что и нужно было: Капитан ведь приказал на непонятных всяких в первую очередь внимание обращать. Однако… нет, не так что-то с этим десятиградцем.

Здоровенный, мрачный, если бы не косища, какой любая девка позавидует, и не угадаешь, что торгаш. Они там, в Десятиградье, через одного такие — с косами до задницы. Одно слово что купцы: встретишь на большой дороге, так неизвестно еще, ты его оберешь или он с тебя башку снимет. Зверюги такие, им бы в армии служить, а не золото в сундуках пересчитывать. Ишь стоит, зараза, ухмыляется. Весело ему!

— Что там, в подорожной? — спросил Краджес, ни к кому отдельно не обращаясь.

Кто-то тут же взялся зачитывать.

— Серпенте? — переспросил атаман. — Ах какая птичка к нам залетела. Я бы даже сказал, птица. Орел цельный, с потрохами и перьями. Как думаешь, мастер, обидятся гномы, если в Загорье с тебя шкуру живьем сдерут и чучело сделают?

Десятиградец приподнял бровь.

— С чего ты взял, что я дружен с гномами?

— Может, ты и вправду дурак? — удивился Краджес. — Или не знаешь, что деревянные бирюльки свои они не продают? Никому и никогда. Только дарят. Не знаешь?

— Знаю. Но это, — купец шевельнул плечом, — не гномья работа.

— Брешешь. Людям такое не сделать. А ты с нелюдью якшаешься, это всем известно.

— Образованный нынче разбойник пошел, — задумчиво пробормотал Серпенте. — Что такое зубная щетка — слышать не слышал, а купцов десятиградских знает наперечет.

— Да не всех, — хохотнул Краджес, — только Десятку. Как раз по одному на город выходит. Вас запомнить много ума не надо. Ну что… мастер. Тебя ведь мастером называть положено? Как мы поступим с твоей шкурой?

— Я слышал только один вариант. Он мне не нравится. Есть другие?

— Есть. Прислать твою шкуру гномам, а голову — в Квириллу, столицу вашу.

— Тебе так надо, чтобы гномы обиделись на Загорье? Знаешь, Краджес, я предложил бы тебе спросить за меня выкуп. Честное слово, пользы будет намного больше. И деньги верные. За голову же тебе не дадут ни талера.

Голос у Серпенте был громкий, сильный. Про деньги услышали все. Даже повар заинтересовался, отложил устрашающего вида черпак и развернулся к беседующим.

Краджес задумался. Почесал темную бороду.

— А пока я буду выкупа ждать, ты отсюда сбежишь, так надо понимать? И не будет мне ни денег, ни гномов обиженных, а будет сплошное расстройство.

— Зачем мне бежать? — спросил Серпенте. — Просто дай мне уйти. Я оставлю доверенность, и ты получишь деньги так скоро, как сумеешь добраться до ближайшего десятиградского банка в Гиени.

— Где меня и возьмут тепленьким, потому что ты в своей поганой бумажке напишешь чего-нибудь… откуда я знаю, что там положено писать!

— Твои мальчики уже закончили с моим кафтаном? — Купец поморщился. — Здесь не жарко. Я не собираюсь писать ничего лишнего. Хочешь, дам тебе слово…

Разбойник хрюкнул, покрутил головой:

— Слово? Ну ты даешь, купец! Слово он даст, слыхали?

Вокруг загудели оживленно, вполне разделяя веселье вожака.

— Да ты одевайся, — разрешил Краджес, широким ножом ковыряя ножны с непонятным мечом. — Может, мне тебя заместо шута здесь оставить? Развлекать нас будешь. Зимой, да и в дожди, как ты верно подметил, заняться особо нечем.

Обтянутое кожей дерево под острием ножа подалось, треснуло и раскололось по всей длине. Атаман хмыкнул, взрезал кожу и прищурился от плеснувшего в глаза серебристого блеска.

— Ты гляди, — он окончательно высвободил клинок из сломанных ножен, — светится. Что это за цацка такая, а, мастер? Сам расскажешь или поспрашивать придется?

Лицо десятиградца отвердело, под гладкой кожей прокатились желваки.

— Ройш зарр, мразь! — рявкнул он, и верхняя губа как-то по-звериному вздернулась, показав белые зубы. — Тийсашкирх…

Его тут же схватили сзади за локти, навалились, уронив на колени. Очень вовремя, потому что Краджес и без «мрази» понял, что все сказанное — очень грязное ругательство. Бес его знает, что такое было в низком голосе кроме гнева, не то брезгливость, не то насмешка, но это что-то вывело из себя, и Краджес, отбросив меч, с размаху ударил пленника по лицу. Ободрал о зубы костяшки пальцев, от боли взбесился еще больше и, намотав на кулак длинную косу Серпенте, что было сил рванул вниз, заставив купца поднять голову.

— Заткни! Свою! Поганую! Пасть! — приказал он, подкрепляя каждое слово весомой пощечиной. — Ты понял меня?! Мразь!

Ответом ему был тихий, угрожающий рык, от которого, казалось, задрожали все кости.

— Рычит как пес, — хмыкнул Краджес, самому себе не желая признаться, что малость испугался. — А коса — как у бабы.

Парни, что были поодаль, громко заржали, но тем двоим, что держали Серпенте, по всему видать, было не до смеха. Они слышали то же самое, что слышал атаман. И видели, как смотрел на него десятиградец. Что бы ни болтали про этих купцов, а известно, что косы в Десятиградье носят парни, от которых лучше держаться подальше.

Велик был соблазн немедленно перерезать горло слишком опасной добыче.

Вместо этого Краджес вытер окровавленную ладонь о дорогую рубашку купца, пнул его напоследок под ребра — показалось, что по дереву пинал, — и приказал связать покрепче.

— Я решу, что с тобой делать, — пообещал он, — и тебе это не понравится. А кухней нашей ты, коли такой гордый, все равно побрезгуешь, так что и жратву на тебя переводить не стоит.

* * *

Часом позже Краджес сидел во главе длинного стола, отхлебывал пиво из кружки и слушал оживленный говор вокруг. Парни радовались удаче. Такая нечасто идет в руки. С одного купца взяли денег больше, чем с иного каравана. А караваны, они, как известно, охраняются.

Ну взяли. Головной боли с этакой радости больше, чем прибыли.

Серпенте Квирилльский — имя громкое, человек странный. Снять с него голову, и Десятиградье обязательно обидится. Да и гномы, наверное, рады не будут. Про гномов рассказывают, что кто с ними задружился, за того они сами с кого хочешь голову снимут. Королеве такие дела не по нутру придутся. Это с одной стороны. С другой — деньги. Впрочем, никто не мешает и деньги взять, и башку снять. Но зачем, спрашивается, понесло такого большого человека в Загорье, да еще в одиночку, да еще с драгоценностями, что самой королеве подарить не зазорно?

А костюм у него в сумках седельных такой, что не только к королеве, к императрице готской на прием явиться можно.

Меч ему, значится, отдать и отпустить. Остальное берите, не жалко, мол. Что ж это за меч такой сказочный, а? Не в сказке ведь, взаправду видел Краджес неяркий серебристый блеск. Тоже гномы? Про них разное рассказывают, кто им глянулся, тому и камни самоцветные будут, и золото, и удача во всех делах. Может, и оружие гномье? Если правду говорят, что Серпенте им душу продал, так почему нет?

Спешит куда-то Серпенте Квирилльский, торопится, с подарками или без — дело десятое, лишь бы успеть. Что за дела у него в Загорье? Что здесь нужно этой хитрой бестии, которая, похоже, нынче сама себя перехитрила?

Непонятно. Одно только ясно: не надо было ножны ковырять. И меч доставать не надо было. В колдовство Краджес не верил, но в существовании гномов не сомневался ни один обитатель предгорий, и в этом атаман не был исключением.

Он вспоминал бешеный взгляд черных глаз, звериный оскал и нечеловеческий рык. Он не знал языка, на котором заговорил купец, разозлившись, но подозревал, что это — родной язык мастера Серпенте. И откуда же он родом в таком случае? За какими горами, за какими морями живут люди, которые не говорят, а рычат и шипят, как дикие звери?

Сейчас атаман жалел, что так мало знает об опасном пленнике. Вообще, сидя здесь, у выхода с Северного перевала, он обязан был не только ловить всех, кто покажется ему подозрительным, но и собирать все слухи и сказки о любом из десятиградских граждан или готских подданных, чье имя было достаточно громким. Это всегда казалось блажью Капитана, а вот, поди ж ты, пригодилось бы сейчас, да взять негде.

Кстати, если уж случилось так, а не придержать ли здесь купца до приезда Капитана. Он сейчас самолично все отряды объезжает, будет здесь уже завтра, вот и получит подарочек. Пускай сам думает, что с ним делать.

…Мастеру Серпенте совсем не улыбалось провести ночь в душной, вонючей землянке. Уж лучше под дождем. Лучше насквозь промокнуть, чем задохнуться. Но его мнения никто не спрашивал. Связали по рукам и ногам да затолкнули внутрь, так что купец просто скатился по земляным ступенькам и растянулся на сыром полу…

Должен был растянуться. Человек ведь не кошка, не может же он, связанный, на ноги приземлиться.

На ноги — не может. Серпенте, кувыркнувшись через плечо, упал на колени. Быстро огляделся, убедился, что в землянке пусто, и встал, брезгливо передернув плечами. Кошка не кошка, но грязи он не любил совершенно по-кошачьи. И пахло здесь… ожидаемо. Землей, сыростью и старыми портянками. Низкий свод заставлял пригибаться: в землянке, наверное, и человеку среднего роста было бы тесновато. Недовольно фыркнув, Серпенте шевельнул связанными за спиной руками… и прыгнул, сложившись чуть не пополам. Через кисти рук, как через скакалку.

Так что там с кошками? Что они могут такого, чего человек бы не смог?

— Не будем спешить, — тихо пробормотал Серпенте, усаживаясь на деревянные нары, — куда нам спешить, правда?

Как будто в ответ на его слова из-под кружевной манжеты выглянула змеиная голова. Блеснули глаза-бусинки.

— Не сейчас, — десятиградец подпустил в голос строгости, — сейчас — отбой.

Деревянный змей послушно вернулся на свое место на плече хозяина.

Серпенте поднял руки, изучая кожаные ремни на запястьях. Сморщил нос, словно от пут пахло как-то особенно гадко. Примерился и одним движением перекусил прочную кожу. Кусок ремня он тут же брезгливо выплюнул, стряхнул путы и потер запястья. Срез был чистым, как будто над кожей потрудились не зубы, а острый нож.

— Зеш, — прошипел купец, снова сплевывая, — в какой дряни они это выпачкали?

Обращался он, по всей видимости, к браслету, других собеседников не было. Не дождавшись ни понимания, ни сочувствия, Серпенте стал распутывать узлы на ремнях, связавших его щиколотки. Он по-прежнему брезгливо морщился, но был доволен уже тем, что больше не нужно кусать ничего неприятного.

Часовые, дежурившие у входа в землянку, сменялись одновременно с постами, охранявшими лагерь. Каждые три часа. А два раза в час все посты проверял начальник караула. Трудно поверить в то, что у разбойников возможна такая дисциплина. Еще труднее поверить в разбойников, которым небезразлична внешнеполитическая ситуация и взаимоотношения Загорья с сопредельными державами.

Милые парни, простые, как кусок мыла, а, мастер Серпенте? А уж одежка чего стоит! Кто ж им такую спроворил, скажите на милость? И не бесись ты так, незачем. Гнев редко бывает полезным, а уж в твоем положении от него и вовсе одна беда. Терпение, мастер, терпение — вот истинная добродетель. До тех пор, пока не придет пора свернуть шею тийсашкирх², посмевшему оскорбить тебя. А время придет, ждать осталось недолго, вот и подумай, пока ждешь, чем, кроме убийства, стоило бы здесь заняться.

Может, воспользоваться ситуацией, быть паинькой и выведать у тийсашкирх побольше сведений о его начальстве, о тех, кто отдает приказы, снабжает деньгами и оружием? А может быть, сделать так, чтобы паинькой стал он сам? Да нет, не стоит оно того. Даже если бородатый атаман что-то и знает, тратить на него время нет ни желания, ни возможностей. Книга из королевской библиотеки — вот что важно. А все прочее — суета сует. Вот если книжку добыть не удастся, тогда, конечно, придется вновь обратить свой взор к делам мирским.

Даже думать об этом не хочется!

По возможности удобно устроившись на жестких нарах, мастер Серпенте ожидал, когда ночь приблизится к утру.

* * *

Вспыхнули в темноте два ярких, белых огонька. Тихий шелест. Такой же тихий смешок.

— Пора. — Шепот тише, чем вздох.

Деревянный браслет соскользнул по руке, обвил запястье. Серпенте бесшумно поднялся к двери и прислушался, отведя руку с браслетом так, как если бы собирался метнуть нож.

Снаружи было тихо. Сонная, тяжелая тишина, она наползает перед утренним туманом, глушит звуки, притупляет чувства, давит на сердце. Однако часовые не спали, даже не дремали, они лишь немного утратили бдительность. Как раз настолько, насколько это допустимо, если знаешь, что пленник вел себя тихо всю ночь. Если уверен, что тот, кого ты сторожишь, надежно связан и наверняка спит сейчас, досматривая десятый сон. Если видишь, какой толщины бревно подпирает дверь землянки.

Серпенте на секунду прикрыл глаза и глубоко-глубоко вздохнул. А потом резко всем телом ударил в прочную, тяжелую дверь. Две толстые доски сломались с громким треском. И из пролома прямо в лицо изумленному часовому вылетела змея. Гибкое змеиное тело, жесткое, шершавое, как еловая веточка, сдавило горло, не позволяя крику вырваться из гортани. А через пролом, продолжением кошмара, подобно змее гораздо больших размеров, выскользнуло существо, рассмотреть которое часовые просто не успели.

Тот, кто погиб первым — погиб от рук этого создания, — увидел лишь светящиеся глаза да волосы, тучей взметнувшиеся над головой. Тот, кто умер, удавленный змеей, успел понять, что его товарища убил Серпенте. Тот самый Серпенте, пленник, купец-богатей…

Десятиградец упал на землю и с необыкновенной ловкостью, почти бесшумно скользнув по устилавшим почву мокрым листьям, отполз за землянку. Теперь в правой руке у него был короткий топор, а в зубах — нож. Тяжелый, однако вполне пригодный для метания.

Серпенте затаился и ждал.

Треск от выбитых досок показался ему таким громким, что на него непременно должны были сбежаться остальные разбойники. Во всяком случае, те из них, кто нес вахту. Серпенте ждал, ждал змей, снова обвившийся вокруг его запястья. Они оба — и змей, и хозяин — не знали о том, что если треска выломанной двери окажется недостаточно, чтобы поднять тревогу, значит, скорее всего, будет сделано что-нибудь еще. Что угодно, лишь бы оно было случайностью или недосмотром. Что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание. Что угодно, лишь бы обитатели лагеря дали повод их уничтожить…

«Разве у меня есть выбор?» — мысленно поинтересовался Серпенте сам у себя.

И сам себе ответил:

«Очень может быть, что выбор есть. Но может быть и так, что тебе повезет».

«Тогда вперед!» — купец решительно оборвал безмолвный диалог. И, поднявшись, почти не скрываясь, направился в сторону атаманской землянки.

* * *

Краджес проснулся, вырванный из крепкого предутреннего сна звериным чутьем. Но это было не чутье хищника, волка или лесной кошки, это было чутье перепуганного до полусмерти зайца. Странное, незнакомое и оттого напугавшее чувство. Краджес проснулся за миг до того, как услышал снаружи влажный короткий хруст. Звук, который он опознал безошибочно: так хрустят кости под лезвием топора.

Атаман сел на нарах, подобрав под себя ноги, готовый прыгнуть вперед. Направил на дверь еще с вечера заряженный пистолет. Врага, который войдет в землянку, встретит пуля. А потом уж Краджес добьет его. Но какого беса в лагере такая тишина? Почему никто не поднял тревогу? Сколько там, снаружи, врагов и кто они? И неужели они успели вырезать всех, а человек, погибший у входа в землянку атамана, оказался последним?

Краджес понимал, что должен закричать сам, должен сам поднять тревогу, призвать своих ребят к оружию. Но он боялся подать голос. Это был детский, необъяснимый страх не перед людьми, сколько бы их ни было там, снаружи, а — перед чудовищем. Как будто кто-то… что-то одно, что-то

«не человек»

было за дверью. И оно принюхивалось, оно слушало… оно, может быть, могло не заметить Краджеса. Если только он не закричит. Если он не будет бояться.

Но он боялся.

И закричал и выстрелил, когда дверь толкнули внутрь. Выстрелил раньше, чем нужно — палец дрогнул на спусковом крючке. Пуля пробила доски, а дверь слетела с петель, упала в землянку вместе с куском дверной коробки, съехала вниз по ступенькам. Следом скатился обезглавленный труп.

— Ххсссгрррав, — сказало чудовище, загораживая дверной проем.

В следующий миг оно уже было рядом, а Краджес, вместо того чтобы схватить кинжал и броситься на врага, съежился на нарах. Страх отнял силы. Страх лишил разума и гордости. Атаман ткнулся лицом в колени и закрыл голову руками.

Он не знал, будет ли ему больно. Он надеялся ничего не почувствовать. Он не хотел умирать…

— Тррус! — с досадой рявкнули над ним.

В голосе еще звучали отголоски раскатистого рыка, но это был человеческий голос. И досада была человеческой. И… страх прошел. Почти прошел, сменившись стыдом и недоумением.

Краджес поднял голову, встретившись взглядом с Серпенте. Тот брезгливо покривился:

— Где мой меч, мразь?

Серпенте? Ну да, это был он, человек, которого Краджес несколько часов назад ограбил и взял в плен. Он и выглядел как тот, кого ограбили и всю ночь продержали в грязной землянке. В растрепавшейся косе запутались листья и чуть ли не репьи, одежда изодрана, руки по локоть в крови… Ляд болотный! Да у него в самом деле руки в кровище по локоть!

— Где? — Грязные пальцы сжали ворот суконной куртки, и купец рывком сдернул атамана с нар себе под ноги.

— В схованке! — опомнился Краджес. — Вот здесь, под нарами, схованка. Бери и уходи, ради всех богов!

Серпенте поглядел на нары, бросил короткий взгляд на Краджеса.

— Ключ у меня… — сказал атаман, поднимаясь.

Замок был хитрый, потайной, если не знать как, схованку не откроешь, но лучше уж самому отдать ключ, чем разозлить эту десятиградскую тварь, чем бы она ни была.

Купец слегка ухмыльнулся. Краджеса снова бросило в дрожь, да так, что пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не стучали. Ничего человеческого не было в короткой злой усмешке. Непонятно, как это. Спроси кто, Краджес не смог бы объяснить, что такое нечеловеческая гримаса на человеческом лице. Он пытался справиться с собственным страхом, пытался разозлиться, хотя бы на себя самого, ведь никогда не был трусом… Стыдно было. Но страх не проходил. А Серпенте с резким выдохом ударил кулаком в застеленные войлоком доски. В хитром потайном замке что-то грюкнуло, и тяжелая крышка приподнялась на ширину ладони.

— Хм, — сказал купец, двумя пальцами поймав выстрелившую из сундука отравленную стрелку, — хороший замок.

В своей землянке Краджес держал только особо ценные или необычные вещицы вроде меча, отнятого у Серпенте. Ну еще драгоценности, если случалось добыть таковые. Там же хранились деньги и разные бумаги, например, набор подписанных, но не заполненных подорожных на весь отряд. Остальную добычу прятали в бочках на дне глубокого ручья дальше в лесу. Серпенте все это, конечно, не интересовало. Равнодушно повернувшись к Краджесу спиной, он рылся в сундуке. А атаман сидел на полу, опасаясь даже шевельнуться, не то что вонзить в спину десятиградца припрятанный под войлоком нож. Нет уж, ну его к бесам.

Купец тем временем извлек из сундука свой меч, достал шкатулку с драгоценностями.

— Где бумаги? — бросил он, не оборачиваясь.

— Там куферка деревянная, — через силу ответил Краджес.

Чистыми подорожными Серпенте заинтересовался даже больше, чем своими собственными бумагами. Присел на краешек нар и принялся изучать документы. Потом взглянул на Краджеса:

— Разбойники, говоришь? Грабители? Больше ты ничего не хочешь мне рассказать, а, штэхе? Кто твой командир, например? Как ты получаешь приказы? Как связываешься с ним, если случается что-нибудь непредвиденное?

«Я не понимаю тебя, — хотел сказать атаман, — о чем ты, мать твою, болтаешь?»

Так он и должен был сказать, потому что даже под страхом смерти нельзя было говорить о Капитане. Но вместо этого Краджес мотнул головой и промолчал.

— Ты жив только потому, что попросил пощады, — Серпенте бросил подорожные обратно в сундук, — у меня есть все причины для того, чтобы убить тебя, человечек, но такая вот беда — труса даже убивать противно. Доставь мне удовольствие, прояви хоть каплю мужества…

Он встал, толкнул Краджеса в плечо, и атаман растянулся на полу. Серпенте встал коленом ему на грудь, острие ножа холодно прикоснулось к веку под правым глазом.

— Итак? — Серпенте улыбнулся. — Кто твой командир?

Краджес сжал зубы, и нож проткнул тонкую кожу.

Боль оказалась красной, потом стала черной, потом — оранжевой. Лезвие ножа надрезало глазное яблоко, и Краджес закричал, вырываясь.

— Я скажу! — закричал он. — Не надо! Не на… я всё… Капитан приедет сегодня. Сам приедет. Один.

— Имя?! — рявкнул купец.

— Ярни Хазак. Он — капитан гвардии. Бывший. Гвардии воеводы Удентальского капитан. Он — главный…

Тяжесть с груди исчезла. В землянке на мгновение потемнело, снаружи грохнул выстрел и что-то стукнуло в стену изнутри.

— С-стрелки, — недовольно процедил Серпенте, отряхиваясь от засыпавших его щепок и земли, — весь твой сброд сюда набежал. А все из-за твоего пистолета, скотина. Вставай! — Он отвесил Краджесу легкого пинка.

Атаман привстал, опираясь на руку, осторожно поднес ладонь к правой щеке, ожидая нащупать там глаз, полувытекший, как яичный желток. И только потом понял, что смотрит двумя глазами, а на лице, похоже, и крови почти не было. Это что ж получается, он Капитана ни за грош, с одного только перепугу сдал?

Внутрь влетела вязанка хвороста, за ней еще одна, и, слепя глаза, вонзились в хворост обмотанные подожженной паклей стрелы.

— Не стрелять!.. — заорал было Краджес, отшатываясь от полыхнувшего пламени.

— Не ори! — рявкнул Серпенте. Огонь бросил на его лицо пляшущие блики, и Краджесу показалось, что десятиградец скалит зубы в жестокой ухмылке. — Не ори, штэхе, — повторил Серпенте, заряжая брошенный Краджесом пистолет, — не мешай людям умирать.

Одним движением забросив атамана на нары, он прямо через огонь рванулся к выходу из землянки.

И едва только снаружи послышались крики и лязг оружия, как Краджес снова стал самим собой. Стал атаманом… лейтенантом гвардии, солдатом. Ледяной, постылый страх растаял, как пленка инея на сердце. Как был, безоружный, Краджес кинулся наверх. Подхватил топор с лежащего у входа трупа. Снаружи было светло. Слишком светло для раннего утра. Меч Серпенте пылал, как осколок полуденного неба, и никого живого уже не было рядом с землянкой. На опушке леса рассредоточились стрелки, Серпенте попал под перекрестный огонь, но дважды пули лязгнули о его клинок, а от остальных купец…

да какой он, к матери, купец?!

просто увернулся, перекатился по земле, оказался в тени землянки. И на какое-то время Краджес потерял его, увидев вновь уже на краю леса. Нужно было спасать людей, всех, кто выжил. Спасать от чудовища в человеческом облике. Срывая голос, Краджес заорал, приказывая своим парням бежать, разбегаться, прятаться в лесу. Больше они ничего не могли сделать. Но сам он бежать не собирался, сам он должен был сражаться, даже если придется умереть. Недавний позорный страх нельзя было искупить иначе.

* * *

Все закончилось незадолго до рассвета. Последних разбойников мастеру Серпенте пришлось ловить далеко в лесу — у них хватило ума выполнить приказ Краджеса и разбежаться в разные стороны. И что? Помогло это им? Серпенте находил людей по стойкому запаху страха и убивал при первом же намеке на попытку сопротивления. Эта охота напоминала давние времена, что-то, о чем хотелось бы забыть и хотелось всегда помнить. В любом случае давно ему не приходилось охотиться на людей, и убивать не приходилось давно. Ведь не хотел же браться за меч… Если бы Краджес не вынул клинок из ножен, все остались бы живы.

Давай, умник, ищи оправдания, это у тебя хорошо получается. Все кругом виноваты, только не ты, разумеется.

Он убил даже тех, кто бросил оружие. Пощадил лишь двоих, взмолившихся о пощаде в самом начале боя, еще до того, как Серпенте уверился в том, что уничтожить нужно всех. Двое сдавшихся да Краджес, который даже не успел толком ввязаться в драку, итого получилось трое разбойников с ранениями разной степени тяжести. Один из них любезно проводил Серпенте к ручью, где в притопленных бочках кроме разного чужого добра нашлась и отнятая вчера одежда. Жеребец десятиградца тоже нашелся возле того же ручья, в компании двух мохнатых пони, на каких ездили гиеньские горцы. В общем, не так все плохо. Если не считать морального ущерба и нескольких синяков, остался, можно сказать, при своих. Да и сколько того морального ущерба? Не детей ведь убивал, не дедов беспомощных, а вооруженных мужиков, любой из которых сам готов был убить.

Почти самозащита.

Хм. Почти. Да.

Найти место, с которого видно было бы весь лагерь, получилось не сразу. А то, что нашлось, было достаточно далеко, чтобы счесть его наблюдательным пунктом мог разве что Серпенте Квирилльский, научившийся в морских походах далеко смотреть и хорошо видеть. Он устроился между веток на верхушке высокого дуба, ругнулся по поводу обрушившихся с листьев водопадов, и стал ждать.

Краджес говорил, что сегодня должен явиться некий Капитан. Что ж, мастер Серпенте собирался посмотреть на того Капитана. Посмотреть, а может, и побеседовать, если сразу убить не придется.

Примечания

1

Куферка — ларец (удент.)

2

Тийсашкирх (зароллаш) — акулья кишка, полная акульего дерьма. Ругательство и один из самых уничижительных эпитетов.