Оффенбахер

Наталья Ивановна Скуднова, 2022

Отношения отца и дочери всю жизнь складывались непросто. В последние полгода, когда отец тяжело заболел, скандалы стали обычным явлением. Причиной всему – старинное, но непригодное для игры пианино «Оффенбахер». Инструмент лишь занимал место, которое необходимо для установки специальной кровати. Но отец никак не хотел избавиться от пианино. Ведь это была единственная ценность, которую он нажил за всю свою трудовую жизнь. И тогда на помощь дочери приходит её старый приятель. Он покупает 500 000 рублей из банка приколов, чтобы за такую «баснословную» сумму отец наконец-то продал «Оффенбахер».

— Хватит, я сказал! — огрызнулся на дочку Михаил Степанович. — Пока я жив, пианино не дам трогать.

— Пап… я… ну… ты просто дай договорить… нужно передвинуть пианино всего-то на другую сторону… — не скрывая взрослых слёз, сказала Лена.

— Ты сама хоть что-то заработала, чтобы такие советы давать?

— Причем тут это…

— Ещё раз тебе, дуре, объясняю: пианино боится сквозняков.

— Знаю! Я же не предлагаю его в коридор вынести или у батареи поставить…

— А почему у батареи нельзя? — С издёвкой сошедшего с ума, учителя, переспросил Михаил Степанович.

— Сто раз ты говорил: пианино боится батарей, сквозняков и перепадов температур.

— И потому?..

— И потому пианино должно стоять только у одной стены. — Лена сделала вид, что соглашается.

— Чего мы тогда обсуждаем? — победно заявил отец.

— Необходимо освободить место в комнате и тебе поставить специальную кровать! Для этого нужно передвинуть это проклятое пианино к другой стене! Не к окну или к батарее. Просто к другой стене! Если закрывать дверь, то сквозняка не будет и твоему драгоценному инструменту ничего не угрожает. Короче: или пианино переносим на другую сторону, или ты умираешь от пролежней на старой кровати! — Твердо, в тысячный раз, отчеканила дочка.

— К другой стене? Это — напротив окна. А там сквозняк. А сквозняк пианино вреден! — словно пропустив мимо ушей последнее предложение, произнёс Михаил Степанович.

— Давай я пианино накрою ковром и не будет сквозняков…

— Тогда будет пыль! А это ещё хуже. Дерево должно дышать!

— Пап, ну нельзя больше с этим тянуть. Маме тяжело тебя переворачивать со сломанной рукой. Меня ты к себе не подпускаешь. Сиделку нам нанять не на что. Я нашла хорошую кровать. Но она шире! Если пианино стоит там, где оно сейчас, специальная кровать просто не поместится!

— Дождись моей смерти и потом хоть на дрова пианино вывози. С твоими куриными мозгами, ты любой клад просрёшь! А пианино — это антиквариат! Его нужно беречь. Таких теперь не делают. Ты открой крышку и посмотри: сколько оно медалей завоевало! Я его купил за тысячу рублей у профессора консерватории еще при союзе. Деньги несколько лет копил. Тебя, суку неблагодарную, в музыкальной школе пытался выучить. По двадцадке каждый месяц платил. Меня, с абсолютным слухом, родители в музыкалке не обучали: денег на инструмент не было. Тебе же всё на блюде преподносили! А ты даже «Собачий вальс» сыграть не можешь! На детское пособие живёте с мужем и в долгах сидите. После моей смерти, хоть пианино продашь! Антиквариат всегда дорого стоил и со временем ещё вырастет в цене. Хотя… хм… хмм… — после непривычно долгого для него монолога, Михаил Степанович закашлялся. — Тебя, лохушку, всё равно облапошат, и ты задарма отдашь. Я сказал: пианино сдвигать никуда не позволю. Теперь пошла вон из моего дома! — тут Михаил Степанович ударил тяжёлым мужским кулачищем о прикроватный столик с такой силой, что лежащие пилюли разлетелись в разные стороны.

Дочка, смахивая слёзы, выбежала из квартиры. Начни она убирать с пола таблетки или продолжила бы говорить — в неё полетели бы уже предметы потяжелее. Зная характер отца, после сказанного им «нет», лучше сделать одно: в чем есть, бежать куда глаза глядят.

Только что очередная попытка полюбовно решить с отцом старые проблемы, снова наткнулись на черный ящик, под названием «Offenbacher». Это было пианино конца XIX века. Красивое, с резьбой и канделябрами. На этом его «плюсы» заканчивались.

Очистить комнату отца от этого беззвучного монстра — являлось в буквальном смысле вопросом жизни и смерти. Михаил Степанович полгода назад перенёс инсульт. Его парализовало. Нужно было освободить место под специальную кровать, чтобы была возможность ухаживать за лежачим больным. Казалось бы: чего проще? Просто взять и заменить одно ложе на другое! Но новая кровать — на пару сантиметров шире, а в небольшой комнате, где вся жизнь подчинена служению испорченному и никому не нужному, инструменту, это не так легко сделать. Если поставить новую кровать, то пианино придётся передвинуть. Однако Михаил Степанович согласился освободить комнату от всего, даже от себя, но ни в коем случае не разрешил двигать с места чертов «Offenbacher»! Аргумент железобетонный: антикварное пианино — самое ценное, что он нажил за всю свою трудовую жизнь. Посему беречь его надо, как зеницу ока.

Парадокс заключался в том, что только один Михаил Степанович до сих пор свято верил, что пианино представляет собой уникальный экспонат. Однако для дочери, настройщика и немногих покупателей, которых тайком удалось приводить на просмотр, фортепиано представляло из себя лишь дрова с металлом. Ведь в нём треснула рама. Это такая чугунная «арфа», трещина в которой делала инструмент гарантированным обитателем ближайшей помойки. Причём за вынос пианино, весом около 200 кг нужно ещё и доплатить!

Все попытки сослаться на вердикт настройщиков в неизбежности утилизации инструмента, натыкалось на агрессию. Но чем чаще Михаил Степанович это слышал, тем больше уверялся, что все настройщики — мошенники. Они хотят сбить цену. Ведь его «Offenbacher» равен по стоимости скрипкам Страдивари. После инсульта эта убеждённость переросла в идею фикс и никакие уговоры жены и дочери хоть как-то передвинуть инструмент, не увенчались успехом. Михаил Степанович считал своим долгом всячески оберегать свой раритет и всё, что в его силах, сделать для его музейной сохранности. В его больном сознании это означало: не передвигать инструмент с места, чтобы обеспечить натянутым на дрова, струнам, идеальный микроклимат.

Прошла неделя с этого разговора. Михаилу Степановичу становилось хуже. Его супруга с больной рукой не могла обрабатывать раны. Пролежни увеличивались прямо на глазах. Лена, в очередной раз навещая отца, попыталась воззвать к остаткам разума. Всё напрасно! В квартире, слово в слово, повторился разговор отца и дочери недельной давности. В итоге, Лену опять выгнали из родительского гнезда, и она возвращалась к себе домой вся в слезах.

— Ленка, привет! Почему зареванная такая? Случилось чего? — знакомый голос вдруг окрикнул её.

— Петя, ты? — удивлённо произнесла она.

— Узнала-таки коллегу! Что стряслось?

— Да с отцом опять разосрались… А ты как здесь оказался?

— Ты же знаешь мою историю? — прищурился Петя.

— Чего-то слышала… — Лена старалась сделать лицо попроще.

— Да ладно, чего скрывать! Отсидел своё. Теперь грузчиком работаю. К вредным привычкам не возвращаюсь. Ну, колись, коллега! По какой причине асфальт слезами заливаешь?

То ли из-за невысказанных и накопившихся обид, то ли от усталости, Лена всё начистоту выложила своему бывшему сослуживцу.

После её рассказа Петя оживился и произнёс:

— Может и прав твой папашка? Вдруг пианино реальных денег стоит?

— Приводила я нескольких настройщиков и покупателей, пока отец не видел. Честно: никто даже за бесплатно не взял! Отца в своё время какой-то аспирант из консерватории просто обдурил, втюхав нерабочий инструмент стоимостью в половину Жигулей! Я и музыкалку не закончила, так как на пианино играть невозможно: постоянно клавиши западали, педаль не работала и из-за треснувшей рамы оно звучало фальшиво.

— А если настраивать? — уточнил Петя.

— Дак настройщик, которого каждый месяц отец вызывал, прицеп себе купил на наши деньги. Если в раме трещина — пианино хоть каждый день настраивай! Оно к утру снова будет звучать фальшиво. Я, когда взрослее стала, пыталась ему это объяснить и учительница лично его просила взять у нее бесплатно инструмент. Но отцу всё враги мерещатся: мол, хотят его редкое немецкое фортепиано обесценить. А если я не могу на таком великолепном резном инструменте хорошо играть, значит, вина моя.

— Ты бы сделала вид, что руки болят!

— Отца не обманешь! Ведь он хотел из меня вундеркинда сделать любой ценой. Может, свою мечту во мне хотел воплотить. А какой из меня вундеркинд? Слуха нет. Ритма тоже. Я только и умею детей растить и борщ варить. Сам помнишь: я из декрета и не вылезала…

— Погоди ты с декретами и борщами. Сделай мне фото вашего пианино. Я попробую его пристроить.

Конец ознакомительного фрагмента.