Вождь седовласых

Наталья Викторовна Роташнюк, 2023

Не стоит списывать пенсионеров со счетов и считать их ненужными обществу. На самом деле, по отзывчивости и преданности пенсионеров можно сравнить с подростками. У них разница только лишь в наречиях «ещё» и «уже». Подростки пытаются доказать, что они уже взрослые, а пенсионеры доказывают, что они «ещё» способны постоять за себя и повлиять на события. Когда те и другие чувствуют, что в них кто-то нуждается, то они готовы пойти даже на неравный бой, не соизмеряя при этом равенство сил, чтобы оградить своих близких от страданий. Вот и получается, что самое активное и прекрасное время в жизни – это подростковый возраст и пенсионный. И именно в эти периоды жизни особенно хочется чувствовать им себя нужными.

Глава 2

Оля открыла квартиру и прошла вперёд. Прихожая была маленькой, и, чтобы не толпиться, все сразу прошли в комнату. Павел Андреевич огляделся. Слева у стены, граничащей с прихожей, стоял двухстворчатый шкаф, к нему перпендикулярно примыкала кровать с тумбочкой у изголовья, на которой находились небольшая настольная лампа и фоторамка. Напротив кровати было окно с дверью и застеклённым балконом. От тумбочки, вдоль третьей стены, расположился шкаф с книгами. Он был с откидной крышкой посередине, которая заменяла письменный стол. Рядом стоял стул. Далее — кресло с торшером и маленьким журнальным столиком. Напротив находился телевизор на тумбе. Весь интерьер и шторы были в тёплых песочных тонах. Посередине лежал коричневый ковер с бежевым рисунком.

Павел Андреевич подошёл к креслу и, глядя поверх него на висевшую на стене дорогую ему картину, улыбнулся. Затем он прошёл до кровати, присел и, взяв с тумбочки рамку с фотографией жены, нежно погладил её дрожащими пальцами. Все стояли молча, давая ему возможность осмотреться и ждали от него либо одобрения, либо нарекания.

Дед поднял свои влажные глаза на родных и тихо сказал:

— Спасибо, мне всё нравится. Хорошо, что кровать напротив окна. Буду с луной разговаривать, — лукавая улыбка появилась на его устах, — и телевизор лежа можно смотреть.

— Ну, слава Богу, — проговорил Сергей, выдыхая сдержанный в лёгких воздух.

Оля улыбнулась и обняла свёкра. Можно было расслабиться. Ждали Диму. Он приехал, когда уже разобрали вещи, приготовили обед и собирались садиться за стол. Внук быстро помыл руки и, потирая их, пристроился к столу:

— Как есть хочется. Мам, что там у тебя? — заглядывал он в тарелки и буквально выхватывал еду из рук матери.

— Да, успокойся ты. Куда торопишься? Развёл тут суету, — упрекнула его Оля и хлопотала возле свёкра.

— Дед, как дворовые девчонки? Сидят на лавочке наряженные, но злые. По-моему, ты их обидел. Я у них спросил про тебя, а они только рукой махнули и отвернулись от меня.

— Наш дед, — засмеялся Сергей, — уже познакомился с ними, только не очень учтиво.

— Правильно, — буркнул Димка с набитым ртом, — пусть знают своё место.

— Что ты болтаешь? Какое место? — ответил раздражённо Павел Андреевич. — Женщины как женщины. У каждой своя жизнь за плечами, и, похоже, несладкая.

— Ладно, ладно, я шучу.

Родные ушли через два часа, и в новой квартире повисла тишина: незнакомая, угрюмая и тяжёлая. Павел Андреевич прилёг на кровать, устремив свой взгляд в окно. Балконная дверь и створки балкона были открыты, слышались голоса людей с улицы и озорной смех играющих во дворе детей, но всё это было как в другом мире, который находился за густой пеленой пустой тишины. Послышались раскаты грома, и сильные капли дождя застучали по козырьку балкона. За окном потемнело, а сильный свежий ветерок колыхал белоснежный тюль. В воздушном потоке эта лёгкая ткань, надуваясь как парус, влетала в комнату.

Павел Андреевич свернулся калачиком, погладил свои ноющие колени и задремал. Проснулся он через три часа. Наступили сумерки. Он вышел на балкон и просидел там весь вечер и всю ночь, наблюдая за качающимися от ветра ветками деревьев, которые, казалось, пытались побыстрее высушить свои мокрые листочки. Мыслей никаких не было, но какое-то давящее чувство в груди напоминало ему о его страданиях.

Прошла неделя. Он ни разу не вышел из дома и всё время сидел на балконе. Из разговоров двух ему уже знакомых женщин на скамейке он узнал обо всех жителях дома. Кто бы ни входил в подъезд или ни выходил из подъезда, какая бы машина ни подъехала, баба Лара никого не пропускала в своих обсуждениях, а баба Клава, пыталась ей иногда возражать, но быстро затихала и только поддакивала. Особенно они злорадствовали об одной женщине, тоже пенсионерке, с первого подъезда, которая всегда ходит одна и ни с кем не общается. Павел Андреевич, анализируя описанный ими портрет, сделал предположение, что эта Зинка (отчество они не упоминали),выглядит опрятно и держит себя с достоинством, что, по-видимому, и раздражало бабу Клаву и бабу Лару.

Ещё он был в курсе всех их болячек, источником которых были высокие цены на продукты, на коммунальные услуги, и, конечно, виновато во всём этом безграмотное правительство, в котором сидят одни шарлатаны. Так, невольно новый житель этого дома был заочно познакомлен со своими соседями. Оказывается, что этажом выше живет замученная, худая и нервная мать-одиночка Танька, на которую смотреть страшно. Четыре года назад её, беременную, привёз какой-то парень и больше не появлялся. С тех пор эта молодая женщина «крутится» как может. С ней на площадке — в двухкомнатной — семья из трёх человек. Там проблема: сын — хулиганистый подросток. На четвёртом этаже живёт одинокий художник, лет 65, очень мрачный и ворчливый. Ни одной картины его никто не видел. На пятом этаже — молодожёны. Остальных Павел Андреевич не запомнил. Он, сидя на балконе, уже стал узнавать описанных жильцов.

Татьяна действительно была худенькой, высокой девушкой, видно, что уставшей, но всегда ласковой со своим сыном, который сильно кашлял. Утром она вела его в садик, а вечером обратно. Она быстро проходила мимо сидевших на лавочке женщин и старалась на них не смотреть.

Первый раз увидев подростка Сашку, Павел Андреевич невольно улыбнулся. Его внешний вид действительно был необычен. Это был высокий, стройный парень, половина волос на голове выбрита, вторая — окрашена в зелёный цвет. Иногда носит бандану. Чёрные с прорезями джинсы держались на бедрах. Чёрная футболка с изображением черепа была на два размера больше и на ветру развевалась как пиратский флаг. Шею подростка украшали несколько металлических цепей. Они также были и на штанах, провисая от пояса до кармана. На левой коленке, прямо поверх джинсов, была повязана красная маленькая ткань в форме косынки. Его внешний вид был одним из поводов ссоры с родителями, которые всегда были прилично одеты и приветливы со всеми.

«Скорее всего, он хороший парень и просто пытается самоутвердиться и скрыть свою неуверенность за счёт одежды, — предположил Павел Андреевич. — А то, что он грубит родителям и знаменитым бабушкам (те так даже демонстративно плюют в его сторону),то это просто его защитная реакция».

Художник Эдуард, с виду не такой уж и мрачный, даже один раз помахал ему рукой, глядя на балкон, в знак приветствия нового жильца.

Молодожёнов пока не видел, а может просто не обратил на них внимания, ведь жителей в доме немало. Зато он узнал соседку из первого подъезда, которую так не любят баба Лара и баба Клава. Худенькая женщина невысокого роста, пепельного оттенка волосы, подстриженные до середины шеи, аккуратно зачёсаны назад. Она была одета в серый строгий костюм, на ногах — синие туфли на низком каблуке, а в руках она держала синюю сумку. Женщина выглядела ухоженной. Её медленная походка была с небольшим прихрамыванием на правую ногу. Глядя на неё, Павел Андреевич подумал, что ей очень бы пошла тонкая, аккуратная трость.

Наступил новый день. Павел Андреевич сидел на балконе и любовался солнечными лучами, скользящими между деревьями, а один даже пытался заглянуть в его квартиру.

— Нет, ты сначала на меня обрати внимание, — тихо проговорил мужчина и, подставляя своё лицо солнечному теплу, улыбался.

Вспомнилось, как жена умела наслаждаться такой же ситуацией. Любаша немного поднимала лицо к солнцу, медленно прикрывала глаза и замирала. Мужу казалась, что её кожа начинала светиться, и она вот-вот взлетит, настолько она становилась расслабленной и воздушной. Ему хотелось взять её за руку и помчаться с ней в небесные дали. Когда жена открывала глаза, то их цвет был янтарным, а выражение лица блаженным.

Павел Андреевич застонал и открыл глаза. Как же он страдал без неё. Воспоминания полностью поглотили его жизнь и не позволяли думать о чём-нибудь другом, хотя все его убеждали, что жизнь продолжается, и пора ею наслаждаться. Он никогда не отвечал на такие советы, да и как им можно объяснить, что большая часть тебя исчезла, а оставшаяся способна жить только воспоминаниями.

Познакомились они на почте. Весь день моросил дождик. Август всегда дождливый, зато радует то, что нет уже июльской изнуряющей жары. Мама отправила Пашу получить посылку от бабушки, которая часто присылала им гостинцы с юга. Войдя в небольшое помещение почтового отделения, он занял очередь и задумался о наболевшем.После окончания института вот уже месяц как он работает участковым педиатром в детской поликлинике. Профессию он выбрал сознательно и детей любит, но ему не нравится, что его одного отправляют по вызовам на разные участки. Паша пытался прояснить этот вопрос, но ему ответили, что, во-первых, не хватает врачей, а во-вторых — он же мужчина. «Нет, я не позволю так со мной обращаться, — мысленно рассуждал он, — завтра же решу этот вопрос с заведующей поликлиникой».

— Молодой человек, предупредите, пожалуйста, что я за вами.

Он обернулся, не сразу понимая, чего от него хотят.

— Что?

Перед ним стояла кареглазая девушка невысокого роста. Платье свободно облегало чуть полноватую, но стройную фигуру. Её мокрые каштанового цвета волосы прилипли к лицу, и она пальчиками зачёсывала их назад по голове, затем рука тыльной стороной подбирала их от шеи и трясла ими, как бы просушивая. Наклоны её головы то в одну сторону, то в другую, действовали на Павла как наркоз. Его настолько заворожила эта игра с волосами, что он почувствовал себя удавом перед дудочкой, а в её взгляде можно было утонуть, как в омуте. Его сердце забилось чаще, а горло перехватило так, что стало трудно глотать.

— Предупредите, пожалуйста, что я за вами. Мне нужно конверты купить у другой стойки, — она опять вежливо повторила свой вопрос и, получив согласие кивком его головы, прошла к другому окну.

Он смотрел, как она движется и как она стоит. Ему это нравилось. Он глаз от неё не мог отвести. Всё, что он хотел, — это быть рядом с ней, и не заметил, как к нему подошла пожилая женщина.

— А вы что стоите задом наперёд в очереди?

Очнувшись от другого голоса и переведя на неё взгляд, Павел ответил не сразу:

— За мной ещё девушка занимала.

— Ой, не достою, наверно, — со вздохом произнесла старушка, переминаясь с одной ноги на другую и осматриваясь по сторонам, — даже присесть негде.

— А вы можете встать впереди меня. Я не тороплюсь.

— Спасибо, — ответила она и быстро переместилась в очереди.

Девушка вернулась и не обращала на него никакого внимания. Он спиной чувствовал её рядом, но не решался повернуться. Получив посылку, Павел всё-таки решил подождать девушку у входа и, когда она подошла, быстро проговорил:

— Я так понял, что вы без зонта. Разрешите я вас провожу. Да и посылка, похоже, у вас тяжёлая. Я буду нести наши коробки, а вы защищать нас от дождя.

— Да, это книги. А вам в какую сторону?

— А вам? — он реагировал на неё физически: раскраснелся, улыбался и, не отрывая от неё глаз, внимал каждому её слову.

— Мне в район площади.

— И мне туда же, — радостно сказал Павел, хотя его маршрут был в противоположном направлении, но он был счастлив, что она не отказалась от его предложения.

Девушка внимательно на него посмотрела и, улыбаясь, ответила:

— Не лгите, молодой человек.

— Почему вы решили, что я лгу? — он протянул ей зонтик и взял у неё посылку.

— По вашим глазам и по выражению вашего лица, — ответила она, когда они уже шли по улице. Ей приходилось идти близко от него, но её это не смущало, зато он был в возбужденном состоянии.

— Это как?

— Я психолог и могу по мимике и жестам определить, когда человек лжёт.

— Вот засада! Моя жена всегда будет знать правду, — выпалил он со смехом.

— Кого вы имеете в виду?

— Вас, конечно.

— Мы даже незнакомы. Вы всем так жениться предлагаете? И кстати, почему вы пропустили вперёд старушку в очереди и не спросили моего мнения?

— А вы были бы против?

— Нет, но надо было спросить моё мнение.

— Понял. Учту на будущее.

— А у нас есть будущее? Мы же даже незнакомы.

— Это не проблема. Я Павел. Выходите за меня замуж.

— Любовь.

— Без любви никак. Я влюбился в вас с первого взгляда, — смущённо ответил он.

— Я Люба. Любовь.

Они рассмеялись и несколько минут шли молча с улыбками на лицах.

— А у вас есть девушка? — спросила Люба, наблюдая за его реакцией.

— Нет, — после секундного молчания ответил он и на секунду отвернулся от неё, наклонив голову.

Она заметила его реакцию и хотела уже уличить его во лжи, как он продолжил:

— И есть, и нет. Мы с Оксаной знакомы уже два года, но последние полгода видимся редко.

— Почему?

— Я наши отношения назвал бы больше приятельскими, а она хочет большего. Мы разные с ней. Её больше привлекают развлечения, а я домосед. Мне бы книжку почитать или в кино сходить. Да и к тому же она постоянно мне выговаривает, что я не так одеваюсь, не тем увлекаюсь, не мечтаю сделать карьеру. Неделю назад мы поругались. Я сказал, что себя менять не собираюсь ради ее желаний. Она обиделась и ушла.

— Помиритесь ещё.

— Возможно, так и сделал бы, если бы тебя не встретил. Ничего, что я на «ты» перешёл?

— Хорошо, давай на «ты». Не будешь же с мужем на «вы» говорить, — с усмешкой ответила она, потом добавила серьёзным тоном: — Тебе надо определиться.

— Согласен. Я сегодня же к ней схожу и всё объясню. Может, завтра встретимся?

— Сначала реши вопрос с Оксаной, а потом позвонишь.

Павел проводил Любу до подъезда, и они расстались. Только через неделю она согласилась на свидание с ним, и последующий месяц они встречались почти каждый вечер.

Сентябрь был тёплым, ярким на оттенки и комфортным для прогулок. Однажды, субботним днём, они спешили в кино, на ходу обсуждая отзывы о фильме, и предвкушали получить удовольствие. Они были настолько увлечены разговором, что не сразу заметили девушку, которая решительно направлялась на сближение с Любой. Она как«столб выросла» перед ними, что вызвало у них замешательство.

— Оксана? — удивлённо произнёс Павел, не узнавая свою бывшую подружку в этой агрессивной девушке с озлобленным выражением лица. Она бросила беглый взгляд на него и повернулась к его спутнице.

— Привет, подруга, — сказала она, слегка размахивая сумкой в правой руке, а левой подбоченилась. — Решила мне отомстить? Гадина!

Люба смотрела на неё спокойно и даже, как показалось Павлу, хладнокровно. Её левая рука поднялась к лицу, пальчики коснулись подбородка и стали его поглаживать. В этой позе и с улыбкой на лице она ответила: — Привет, Оксана! Вот видишь, как в жизни бывает. Почти три года назад ты увела у меня парня, а сейчас получается, что я встречаюсь с твоим. Честно — не знала, что ты была именно с Павлом, но очень рада такому повороту. Надеюсь, ты быстро утешишься. Желаю удачи! — и, повернувшись к другу, как бы невзначай спросила: — Мы разве не опаздываем?

Эту встречу они потом ни разу не вспоминали, не считали уместным, а через три месяца поженились. Как же он любил её.

Павел Андреевич получал удовольствие от воспоминаний, и сейчас ему в этом никто не мешал, даже на улице было тихо, но, постепенно возвращаясь из прошлого в реальность, он стал снова слышать разговоры двух сидевших под балконом женщин.

— Ты знаешь, Клава, сегодня опять Саша из головы не выходит. Совсем мать забыл, не звонит, не пишет. У меня, наверно, внуки есть, а я даже ни разу их не видела. Я не ругаю его, лишь бы у него всё было хорошо.

— Лора, зачем ты себя мучаешь?

— Ничего не говори. Лучше молчи.

Несколько минут они молчали.

— А этот дед-то закопался в своей квартире, как крот, — поменяв тему, произнесла баба Лара.

— Может быть, ему нездоровится, — сделала предположение баба Клава.

— Да прям! Этот дед ещё нас переживёт.

— Нельзя так говорить, Лара.

— Хочу и говорю, тебе то что?

Терпению Павла Андреевича пришёл конец, тем более что эти разговоры касались уже его лично. Он выглянул на улицу и громко сказал:

— Эй, бабоньки, меня прошу оставить в покое.

— Какие мы тебе бабоньки? — вздрогнув от неожиданности, ответила Лариса Степановна.

— Ну, я же у вас дед, значит вы бабы.

— Нужен ты нам очень, чтобы о тебе говорить. Велика честь.

— Честь честью, а поговорить придётся. Сейчас к вам спущусь.

Когда он вышел, женщины встретили его настороженно:

— И о чём ты собрался с нами говорить? Может, поучишь нас жизни? — начала защищаться Лариса Степановна.

— Нет, Лара, он решил просто с нами поближе познакомиться, — с сарказмом произнесла Клавдия Петровна.

Сосед стоял напротив них и хотел уже ответить грубостью, но вспомнил, как наблюдал ситуации, где мамы ругали своих провинившихся детей. Те стояли с опущенными головами, шмыгали носом и теребили в руках край одежды, готовые вот-вот разрыдаться. Сейчас он наблюдал то же самое. Баба Клава пыталась не показывать своего волнения и иногда смотрела ему прямо в глаза, но её выдавали дрожащие руки, когда она то доставала из кармана платок, накручивая его на палец, то убирала его обратно. Баба Лара отвернулась, опустив голову и лишь изредка, украдкой, посматривала в сторону мужчины. Лицо её покрывал небольшой румянец. Павел Андреевич вспомнил слова жены: «Чарльз Дарвин считал «стыдливый румянец» самым человеческим из всех проявлений эмоций. Поэтому не надо наносить человеку психологических травм унижениями, оскорблениями или высмеиванием его личности».Ему стало стыдно, что спустился выяснять отношения и решил смягчить ситуацию.

— Я бы попросил вас, милые женщины, не обсуждать меня, а также посоветовал бы не обсуждать кого-либо из жильцов. Есть даже заповедь Христа: «не судите…»

— А ты что — служитель? Пришёл нас карать?

Сосед еле сдержался, чтобы не нагрубить и также спокойно продолжил:

— У вас много времени и наверняка ещё силы есть, поэтому можно цветочки на клумбах посадить и украсить двор, тогда и обсуждать людей будет некогда.

— Ещё какие указания будут? — ответила Лариса Степановна со злостью, отпустив своё напряжение. — Есть управляющая компания, пусть они и украшают двор. Мы им деньги за это платим.

«Да, блин, не работает у меня эта психология», — подумал Павел Андреевич и вступил в перепалку:

— Да, что ж вы такие грубые и бессердечные. Для вас слово сказать, как камень в человека бросить. Неспроста, видимо, от такой злой матери даже сын убежал.

Наступила пауза. Баба Лара побледнела, дыхание участилось. Левую руку она положила на область сердца, а правой — стала упираться о лавочку, чтобы встать. Павел Андреевич забеспокоился и протянул руку помощи, она не обратила на него никого внимания, только посмотрела на него с такой болью, что у него самого защемило сердце. Он стоял и смотрел, как она, потихоньку передвигаясь, зашла в подъезд, затем повернулся к бабе Клаве, в надежде найти себе оправдание, и услышал в ответ:

— Её сын погиб в горячей точке. Она представляет себе, что он продолжает жить, ей так легче.

— Простите, — сказал он, опустив голову.

— И кто из нас бессердечный? — ответила она и тоже ушла.