«Серая шейка», или Предчувствие любви

Наталья Бушнева, 2020

В повести описан период взросления и формирования характера вчерашней школьницы – ровесницы войны: скромной, немного наивной, самокритичной в отношении себя и к окружающим. Для этого возраста свойственно состояние предчувствия любви. И помимо решения таких важных для себя вопросов, как то: "Кто я в этом мире и в чём моё предназначение?", наша героиня пытается ответить и на вопрос: "А что такое любовь?"

Глава 4. Трудовые семестры

Кто не знает, что такое дешёвая рабочая сила? Наверное, знают все, особенно в век миграционных процессов, которые захватили многие страны. Не минула эта участь и Советский Союз. Но вот в период юности наших героев внешней миграции в Страну Советов почти не было! Были эмигранты — те, которые обычно незаконными путями ускользали за рубеж от цепкой хватки репрессивных государственных органов или которых те сами выдворяли за пределы государства за определённые «прегрешения». А мигранты были только внутренние, которые в поисках лучшей жизни и работы переселялись из одного региона страны в другой. И вот такими мигрантами в своё время были родители Наташи и мамины родственники Якушевы и Страховы.

В государстве было принято использовать в качестве дешёвой, а иногда и бесплатной рабочей силы солдат, студентов, учащихся школ и техникумов, и особенно это практиковалось в сельском хозяйстве. При низкой механизации труда там всегда было предостаточно работы, не требующей особого профессионализма: знай — маши лопатой или, согнувшись в три погибели, собирай своими пальчиками дары сельскохозяйственного производства с земли или из земли.

Наташа никогда не видела в печати, чтобы студенты какого-либо колледжа или вуза за границей после учебных семестров отправлялись трудовым десантом на ферму к какому-нибудь собственнику или на госпредприятие. Да те бы разорились, если бы им пришлось кормить ораву молодых людей, да ещё и платить им за их некачественный и непрофессиональный труд. В Союзе всё было проще: собственником всего являлось государство, и оно бросало при авральных ситуациях безотказную в то время молодёжь под лозунгом: «Комсомольцы, вперед!» Поэтому Наташе пришлось пройти и трудовые семестры, по одному на каждый год обучения, кроме последнего курса. Обычно время проведения этих семестров совершенно не считалось со временем учёбы. Её могли прервать на любом этапе, исходя из хозяйственной необходимости.

Из-за трудовых семестров сокращалось время обучения, и вместо положенных по плану 35 недель в году было 30–32 недели со сдвигом учебного года на летние месяцы. Таким образом, у студентов были сокращены и летние каникулы. Считалось, что труд на свежем воздухе должен скомпенсировать недостаток летнего отдыха. А сокращение учёбы почти на месяц пытались восполнить так называемой «самостоятельной работой студентов — СРС», которой в вузах придавали в то время особое значение.

В советском обществе был актуальным лозунг: «Один — за два!» Год работы на севере засчитывался, как два года. Военнослужащим в горячих точках год службы шёл за два. Стахановцы ставили рекорды: один работал за двоих. Правда в это время около десятка людей не работали на своих рабочих местах, а обеспечивали бесперебойную доставку сырья и орудий труда рекордсмену или просто глазели на чужой труд с секундомером в руках. Позднее в период перестройки и демократизации общества в стране появились всевозможные курсы, учебные заведения, которые в ускоренном темпе (например, за 3 года вместо 5 лет) выдавали дипломы. О таком искажении всех принятых норм можно было бы говорить долго, да нет особого желания. Лучше мы отправимся вместе с нашими героями туда, где в конце 50-х — в начале 60-х годов студенты совершали трудовые подвиги на сельскохозяйственной ниве.

* * *

Так вот, не успели первокурсники химфака отучиться всего две недели, как их отправили собирать хлопок в совхоз «Пахта-Арал» Чимкентской области Казахской республики. Эта поездка Наташе хорошо запомнилась по ряду причин. Из Алма-Аты на юг республики одновременно выехало несколько составов товарных вагонов, заполненных студентами, причем, не только всех факультетов университета, но и других вузов города. Была какая-то тотальная мобилизация молодёжи на уборку хлопка: «Комсомольцы вперед!» И Наташа впервые уезжала надолго из семьи, только что покинутой кормильцем.

Студентов вывозили на трудовые подвиги как скот в товарных вагонах. В их противоположных углах были сколочены двухъярусные нары. На одной половине вагона располагались девушки, на другой — юноши. Посередине вагона стоял бачок с питьевой водой. В сеточках, чемоданчиках, рюкзаках, висящих на гвоздиках, вбитых в стенки, болтались нехитрые пожитки молодых людей и сухой паёк, взятый из дома. Удобств никаких: ни переодеться, ни умыться, но самое главное, не сходить в туалет. Единственное удобство, которое соорудили сами девушки, — это была занавеска из личных простыней, отделяющая девчачью половину вагона от посторонних взглядов. Девчата и парни курса друг друга пока ещё плохо знали и очень стеснялись, оказавшись вместе на несколько дней в замкнутом пространстве.

Товарный состав медленно тащился в Пахта-Арал через Ташкент. Его часто останавливали на разъездах, на всех станциях, и он часами стоял, ожидая встречные поезда. Когда останавливались где-нибудь в безлюдном месте, то прибегал куратор курса, молодой сотрудник факультета, и в рупор громогласно объявлял: «Юноши — направо, девушки — налево!» То же самое звучало и около соседних вагонов, в которых ехали студенты других факультетов и других вузов. А налево, так же как и направо, расстилалась ровная степь, и ни одного кустика. И студентам приходилось выстраивать живую «стенку», как в футболе, и по очереди за ней прятаться. Потом все руководители убегали к себе в спальный вагон, находящийся в начале состава, студенты забирались в свои теплушки, и поезд трогался дальше. Так что по нужде все ходили строго по расписанию, установленному машинистом поезда или диспетчером ближайшей железнодорожной станции.

Но молодёжь не роптала. Они все были комсомольцы, а их трудностями не испугать: «Назло империализму построим светлое коммунистическое будущее!» И именно сейчас с их помощью в этой теплушке начиналось это строительство. Так думало большинство студентов, и их глаза горели энтузиазмом.

Наконец, через трое суток состав добрался до станции назначения. Из совхоза за студентами прислали грузовые машины. Половину студенческого отряда перегрузили на них, а другую половину повезли дальше по железной дороге, туда, где также требовалась дешёвая рабочая сила. Химическую бригаду, а это было более 40 человек, разбили на 2 группы и повезли их по просёлочным дорогам, минуя центральную усадьбу совхоза, сразу на передовую, поближе к хлопковым полям.

Когда группу студентов, где находилась уже известная нам троица девчат-подружек, высадили среди низеньких зарослей какого-то кустарника, высотою в 1,5 метра, то сначала все увидели стоящий в стороне деревянный туалет, только что сколоченный из новеньких досок. Студенты с облегчением выдохнули, так как ситуация с туалетом всех здорово подкосила. Энтузиазм энтузиазмом, но многие всю дорогу боялись пить воду, несмотря на жару, а тем более что-нибудь кушать.

Подальше за кустарником виднелось какое-то одноэтажное глинобитное строение с пустыми проёмами вместо окон и дверей, чем-то напоминающее макет для съёмок кинофильмов о басмачах. Оттуда доносился стук молотков. Оказывается, внутри этого сарая плотники лихорадочно достраивали опять те же 2-х ярусные нары и выгребали из углов засохший навоз. Потом привезли грузовую машину соломы. Её рассыпали на нары, обтянули всё мешковиной, и получились спальные места для молодых покорителей хлопковых полей. Наташа, хотя она и обладала пока небольшими жизненными познаниями, смогла провести определённую аналогию. То, что им предоставили Министерство путей сообщения и руководство хлопководческого совхоза для отдыха и времяпрепровождения, очень походило на нары для узников концлагерей и заключённых тюрем.

Далее каждому студенту выдали по простынке, фланелевому одеялу не первой свежести и по наволочке. Наволочки набили всё той же соломой — вот и готовая подушка. Дверной проём плотники завесили брезентом, а оконные — не стали ничем закрывать. Сказали, что погода пока жаркая, по ночам ещё душно, так что через пустые оконные дыры будет хоть приток свежего воздуха. Ведь в комнате как-никак поместилось около 20 человек: двадцать советских студентов, двадцать комсомольцев.

Пока студентам достраивали их жилище, они занялись обустройством столовой. Ребята натянули большую солдатскую палатку. Около сложенной из кирпича плиты уже сновала местная повариха с наведёнными сурьмой чёрными бровями. На ломаном русском языке она распоряжалась, показывая, куда поставить столы, скамейки, кухонную утварь, кули с провизией.

Стемнело, когда, наконец, всё обустроилось. Студенты при свете маломощной лампочки, светившейся от движка переносной электростанции, наскоро перекусили тем, что у каждого осталось с дороги, запили, якобы, «чаем», который приготовила им повариха, и который имел какой-то сладковато-затхлый запах. После ужина представитель совхоза и куратор курса провели собрание. Были выбраны: бригадир отряда, звеньевые, помощники повара. Студентам объяснили: какие трудовые подвиги ждёт от них страна, какие здесь расценки за собранный хлопок и т. п… И после такого насыщенного на события дня будущие покорители хлопковых полей легли вповалку на нары прямо в одежде: девушки — на верхнем ярусе, юноши — на нижнем. Потихоньку все угомонились. Замолк движок, потух свет, и студенческий лагерь погрузился в сон.

* * *

На другой день всех подняли с утра пораньше, мотивируя это тем, что из-за жары здесь лучше всего работать в ранние утренние часы и потом после обеда ближе к вечеру. Все быстро позавтракали отварными макаронами, заправленными подозрительным маслом (студенты окрестили его «солидолом»), выпили по стакану чая с кусочком хлеба, намазанного джемом. Потом все строем пошли пешком на хлопковые поля.

Да… А поля-то там были бескрайние. До самого горизонта виднелись уходящие в перспективу ровные ряды низеньких кустиков, усыпанных белыми комочками ваты. Рядом с полем около дороги был построен небольшой навес от солнца, под ним — большие весы и ворох пустых мешков. Это был приёмный пункт. Неподалёку раскинулась небольшая рощица из нескольких чахлых деревьев и низенького кустарника. Кое-где под ними виднелась пожухлая от жары травка. Этот кусочек земли на целый месяц станет для студентов местом отдыха во время обеденного перерыва. Там они будут обедать, там же за кустиками справлять нужду. Всё под рукой, и далеко ходить не надо!

Получив по большому мешку и привязав его к поясу, студенты рассредоточились по рядкам и… ВПЕРЕД! Ах, каким был мягким пушистый комочек ваты, высовывающийся из раскрытой коробочки! И ох, до чего же эта коробочка была жёсткая, с острыми засохшими краями! В первые же минуты работы все поранили ими свои пальцы. Особенно больно было, когда края коробочек вонзались около ногтей. И вот так под палящими лучами солнца, согнувшись до земли, так как высота кустиков была 30–40 сантиметров, и, волоча по земле за собой или перед собой постепенно наполняющийся мешок, студенты проработали несколько часов.

Потом им в бидонах свои же поварята привезли обед. Расположившись на земле под тенью чахлых деревьев, сборщики хлопка съели какой-то супчик, из той же миски — макароны с несколькими кусочками мяса, и напоследок — компот из сухофруктов.

После двухчасового отдыха в полевых условиях все снова таскали за собой по необозримому полю мешки с ватой. Вечером с непривычки трудно было разогнуться. Ныла спина, болели исколотые пальцы. Ужинали опять при свете движка. Без особого аппетита ели какую-то кашу и запивали её тёмной, подкрашенной жжённым сахаром, и неизвестно чем пахнущей жидкостью, именуемой «чаем».

Спать все ложились в том, в чём шли на трудовые подвиги. Переодеться или помыться не было никаких условий. Между их жилищем и туалетом стоял общий, длинный рукомойник, больше всего походивший на поилку для скота. Хорошо было ребятам. Они первыми захватывали место под рукомойником, раздевались по пояс и, набрав в ладошки драгоценную для этих мест влагу, пытались хоть как-то смыть с себя пот и пыль. А вот девушкам было сложнее. Лицо и руки — это единственное, на что хватало им воды после ребят, да и раздеться было невозможно. И никакой личной гигиены!

И так день за днём, без особых изменений, текли трудовые будни. Работа на солнце была для многих непривычной и изнуряющей. От тяжёлой работы и жаркой погоды терялось много влаги, и, конечно, одного стакана компота в обед было недостаточно. Все мечтали о простой холодной воде из-под крана. На приёмном пункте стоял бачок с питьевой водой. Но алмаатинцам, приехавшим из горной местности и привыкшим к чистой и холодной воде из-под таящих ледников, она показалась очень противной на вкус и, кроме того, была почти горячей от солнца. А куратор курса ещё и предупредил всех, что сырую воду лучше не пить, так как велик риск заболевания кишечными инфекциями.

Но даже и такая вода была на минимуме. На их стоянку воду привозили в цистерне На ней готовили обед, кипятили чай, ею умывались по утрам и вечерами после работы, но её не хватало. И как часто даже и такую воду забывали привезти вовремя. А в округе ни речек, ни ручейков! И весь день Ж-А-Р-А!

Из всех студентов норму выполнял только один паренёк, Женис. Как оказалось, он был родом из южных районов республики, и ему часто приходилось в школьные годы со своим классом выезжать на помощь хлопкоробам. Кроме того, он был очень маленького роста, и ему легче, чем остальным, было кланяться до земли. Остальные же студенты имели лишь небольшой опыт в уборке урожая сахарной свёклы, моркови, картофеля. Но не хлопка! Результаты первых дней работы показали, что заработанных ими денег вряд ли хватит на то, чтобы заплатить совхозу за «роскошный» постоялый двор и скудное питание из макарон, перловки, риса, хлеба да ещё «солидола», и чая из жжёного сахара.

Физический труд, свежий воздух и скудная однообразная пища постоянно вызывали у всех чувство голода. Вечерами студенты толпились около кухни, выпрашивая хлеб у своих же девчат, работающих там, в качестве помощников повара. Улучив минутку, те тайком от местной поварихи приносили своим друзьям несколько буханок хлеба, которые тут же разрывались на части и съедались, присыпанные солью. От такой еды всех потом мучила жажда и изжога.

В один из жарких дней Наташа, по примеру других, рискнула во время обеденного перерыва прилечь на голую землю, чтобы хоть как-то расслабить мышцы спины. Земля была тёплая, сухая, и девушка с наслаждением вытянула свои затёкшие ноги, натруженные руки с потрескавшимися пальцами, сломанными ногтями и многочисленным заусеницами от жёстких хлопковых коробочек. Но то, что другим было позволительно, единственной Наташе оказалось противопоказанным.

На другой день она еле-еле поднялась к завтраку. И, к своему удивлению, поняла, что с ней творится что-то неладное. У неё так разламывало спину и поясницу, так тянуло ноги, что она не могла ни сидеть, ни стоять. Только лежать в одной определённой позе. О работе в наклон нечего было и говорить. Куратор курса разрешил Наташе отлежаться три дня. Кто-то из студентов поставил диагноз «радикулит» и посоветовал пить анальгин. Вот и всё лечение. Но молодой организм взял своё, и через три дня Наташа потихоньку стала ходить по полю. Работала больше для видимости, так как поясница ещё болела, и было тяжело совершать земные поклоны.

* * *

Один раз в неделю по воскресеньям к студентам приезжала кинопередвижка. Между двумя шестами натягивали белую простынь, из столовой приносили скамейки, и все с удовольствием смотрели полустёртые, порванные ленты старых кинофильмов. Кроме этого, студенты зачитывали до дыр привезённые с собой книги, обмениваясь ими друг с другом. В этом заключался весь их досуг. В то время, когда усиленными темпами развивалось телевидение, в этом, богом забытом уголке, где собирали ценнейшее сырьё, вывозимое на экспорт, даже примитивного радиоприёмника не было. Раз в неделю вместе с кинолентами привозили газеты, но их успевали прибирать к своим рукам юноши. Так что оторванность от цивилизации была полнейшая.

Через две недели работ на изнуряющем солнце всех повезли в местную баню. Это была мазанка, стоящая около бурной речки с мутной глинистой водой. Сначала в баню запустили девчат. В темноватом помещении с маленькими оконцами стояли два чана: один — с горячей, другой — с холодной водой. Вода была немногим светлее, чем в речке.

— Девчонки, да как же мыться в такой воде? Я брезгую!

— Девочки, ну что вы шумите? Вода-то горячая! Нужно рискнуть, а то не успеешь оглянуться, и вши заведутся.

— Я предлагаю мыться, как меня учила моя мама: нужно намочить голову, намылить её, а потом грязную пену смыть чистой водой, поливая из ковшика.

Все шумели, высказывали свои мнения, делились пока еще небольшим жизненным опытом по весьма прозаичному вопросу: как отмыть с себя двухнедельную грязь и пыль с хлопковых полей мутной глинистой водой?

Тем не менее, такая вода потом на многих подействовала благотворно. Волосы стали мягкими, пушистыми, кожа — шелковистой. Наверное, это был эффект глины. Не повезло только Дине. Она решила помыть свои рыжие вьющиеся кудряшки по своей методике: сделала в тазике мыльную воду, взбила её до пены и окунула в такую воду свою голову. В этот момент из жёсткой воды под действием мыла стали выпадать растворённые в воде минеральные соли, и они все осели на Дининых волосах. Всплывшее «сало» забило её кудряшки так, что Дина уже ничего даже по общепринятой методике не смогла сделать. Её волосы после просушки были похожи на свалявшуюся паклю, и до конца трудового семестра ей приходилось волосок за волоском освобождать из соляного плена.

Конец ознакомительного фрагмента.