Люк у моря

Наталья Бахтина, 2022

Странные люди – учёные. Занимаются поиском внеземных цивилизаций, а они вокруг нас. Проникают в наши сны, владеют нашими помыслами, определяют наши поступки… Нужно ли стремиться к встрече с ними или следует их опасаться? Давайте вместе поразмышляем на эту тему.

Предисловие

Эта книга задумана как продолжение н/ф повести «На углу Вселенной». Повесть одновременно научно-фантастическая и ностальгически-фантастическая. Действие её начинается в Москве в начале восьмидесятых годов прошлого века. В продолжении дилогии действуют те же главные герои, что и в книге «На углу Вселенной». Роман занимается радиоастрономией и по-прежнему работает в научно-исследовательском институте на Ленинских горах, которого нет на карте современной Москвы, но который вполне мог бы появиться, пойди некоторые события чуть-чуть по-иному. Его приятель подвизается на другом поприще; если бы он воспользовался всеми данными ему от рождения преимуществами, он бы наверняка стал генсеком или на худой конец председателем КГБ. Но обстоятельства сложились иначе: упорное нежелание пробиваться «в люди» и делать карьеру продиктовало Глебу иной род деятельности, при котором человек становится почти независимым от себе подобных.

Конечно, живя в обществе, невозможно полностью освободиться от его влияния, но если упорно к этому стремиться, можно стать дворником или, к примеру, грузчиком. Ты один на один с природой; знай, маши себе метлой или ковыряй снег лопатой, да размышляй о причудах человеческих отношений. Общественно полезное дело, между прочим. Говорят, в соседнем подъезде видели парня с лопатой, а на спине у него написано: «Я не дворник, просто мне надоело здесь падать». А чего стыдиться-то? Иной дворник поумнее министра будет. Вон, в школе напротив нашего дома работает дворник, удивительно похожий на Карла Маркса. Ему директор говорит: «Петрович, ты бы хоть бороду сбрил, а то перед учениками неудобно». А Петрович отвечает: «Бороду я могу сбрить, а умище куда деть?»

Поскольку грузчик занимается чисто научной деятельностью — всю жизнь борется с земной гравитацией, — сама судьба подталкивает его к знакомству с человеком, научные интересы которого также выходят за рамки земного притяжения. Всё начинается с поиска внеземных цивилизаций, а заканчивается тем, что цивилизации находят нас. Но — тсс…! Помолчим пока, не будем раскрывать тайну раньше времени.

Глава 1. «Голубой экран»

Ночью подморозило. Роман шёл пешком от станции метро «Университет» по яблоневой аллее. Ледяные корочки звонко похрустывали под ногами. Листья, опавшие с деревьев, ровной шеренгой выстроившихся вдоль тротуара и отделяющих пешеходную часть от проезжей, собраны в отдельные аккуратные кучки. «Теперь их увезут или сожгут. Зачем это делают? — подумал Роман с невольным раздражением. — Ведь листья перегниют за зиму и превратятся в гумус, а это питательные вещества для растений. Ерунда какая-то. Неужели в коммунальных службах нет ни одного специалиста с биолого-почвенным образованием?»

От метро можно было подъехать к институту на троллейбусе, но Роман предпочёл пройтись по свежему воздуху перед началом рабочего дня. Конечно, свежим воздух можно было назвать лишь условно — всё больше становится на улицах Москвы машин, всё чаще граждане предпочитают личный транспорт общественному. А ведь какая хорошая была задумка в первые годы Советской власти! Все ездят на общественном транспорте, питаются в общественных столовых, выходные и отпуска проводят в пансионатах и домах отдыха. Но нет — человек существо индивидуалистическое, ему хочется обособиться от окружающих, построить отдельную дачу, ездить в личном автомобиле, питаться на своей собственной кухне, и чтобы метраж квартиры был побольше, а мебель поизящнее. Пока, конечно, машину могут позволить себе немногие, не дешёвое это удовольствие. А вдруг благосостояние вырастет, и машина появится в каждой семье?

Молодой человек даже засмеялся от подобного предположения, таким глупым и беспочвенным оно показалось. Обогнавшая его девушка обернулась и посмотрела с удивлением.

— Роман? — Удивление тут же сменилось радостным узнаванием. — Здравствуйте! Вас так давно не было видно. Уезжали куда-нибудь?

— Доброе утро, Лена. Да, я уезжал в командировку. Всё лето там был, и осень прихватил. Только позавчера вернулся. На Южном берегу Крыма, в Кацивели, бархатный сезон только-только закончился. Без курток ходят, а некоторые смельчаки до сих пор купаются.

— Повезло вам. А у нас, видите, какая сырость, — Лена зябко поёжилась в своём лёгком болоньевом плащике с поднятым воротником. — Седьмого ноября уже белые мухи полетели.

Некоторое время шли молча. Видно было, что Лена хочет что-то спросить, но не решается. Роман первым нарушил молчание:

— Как поживает ваш пёс? Всё нормально?

— Да, прекрасно. — Лена оживилась при упоминании о собаке. — Он подрос, встречает меня каждый вечер с работы, сидя у входной двери. И мы сразу идём гулять. Либо на Гоголевский бульвар, либо в сквер у Зачатьевского монастыря… Там мы с Глебом гуляли на следующий день после поездки в Кратово.

Лена собралась с духом и спросила:

— Скажите, от Глеба ничего не слышно?

— Нет. — Роман виновато отвёл глаза. — Я ведь только приехал, на работе у Глеба пока не бывал. Вы, наверное, знаете: я в том кондитерском магазине на Кутузовском тоже подрабатываю.

— Знаю. Мне Глеб рассказывал. Если увидите его, скажите, что я его жду, ладно?

— Лена, а вы домой ему звонили?

— Один раз позвонила. Его мама взяла трубку, но она тоже ничего не знает. Очень расстраивалась, что от него ни слуху ни духу.

Подошли к институту и каждый направился к своему кабинету. Лена пошла к себе в отдел межзвёздного излучения, а Роман отправился готовиться к сегодняшнему семинару. По средам профессор Кардашевский собирал группу, занимавшуюся поиском сигналов внеземного разума. Роман, ездивший в командировку в Симеиз и наблюдавший там на радиотелескопе РТ-22 у подножия горы Кошка, привёз много интересных результатов, которые и собирался сегодня обсудить с коллегами.

* * *

Москва встретила Глеба изморосью и хрустящим ледком под ногами. Перед тем, как идти домой, он решил прогуляться по своему излюбленному маршруту: направился по Кутузовскому до Поклонной горы, а там свернул направо и углубился в яблоневый сад. Опавшие листья грустно шуршали под ногами. Ему подумалось: «Хорошо, что здесь никто не собирает и не сжигает листву. За время зимы она превратится в перегной, а это прекрасное натуральное удобрение. Урожай яблок будет хороший».

Прошло почти тридцать лет с тех пор, как московские школьники посадили здесь первые деревья, но их стволы и скелетные ветви выглядели по-прежнему здоровыми. Каждую весну белое пушистое облако мягко опускалось с небес на яблони, и они исправно плодоносили каждую осень. Говорят, яблоневые сады здесь и на Ленинских горах заложили по приказу товарища Сталина: «Пусть студенты кушают яблоки».

Глеб заметил под прелью пожелтевших листьев ярко-красное пятнышко. Нагнулся и — о чудо! — извлёк на свет совершенно целое яблоко, круглое и румяное, как пирожок из русской печи. Как оно сохранилось? Его не погубила влага, не тронул прожорливый червь, не заметил случайный прохожий. Глеб обтёр яблоко рукой, смахнул с него прилипшую травинку и с удовольствием откусил сочную красно-жёлтую мякоть. Уже прошли первые заморозки, но яблоко их даже не заметило, спрятавшись от морозного воздуха и пригревшись в своей кубышке из опавших листьев и пожухлой травы.

Там, откуда прибыл Глеб, была весна. Тепло, ясный погожий день… «Там всегда весна, — с непонятным ожесточением подумал он, отбрасывая в сторону огрызок. — Только на сердце осень».

Сегодня, в День советской милиции, в Большом Кремлёвском Дворце Съездов состоится праздничный концерт. Как всегда, его будут транслировать по телевидению. Наверняка выступят Лев Лещенко, Алла Пугачёва. Один из самых ожидаемых концертов в году. Семь лет назад в этот день Лещенко впервые спел «День Победы», а потом песню запела вся страна. «Надо будет обязательно посмотреть, — подумал Глеб. — Бывшую одноклассницу, Иру Щёлокову, обязательно покажут — она всегда с отцом сидит в первых рядах».

Мысль о Лене промелькнула и исчезла. Усилием воли Глеб отодвинул её на край сознания. Рано. Он не должен позволять себе расслабляться. Кто знает, что с ней, с кем она сейчас? За полгода любая девушка способна забыть. Сколько они были знакомы перед тем, как ему пришлось уехать? Несколько дней. Смешно требовать от неё верности после двух недель знакомства.

Глеб до сих пор испытывал боль от измены первой девушки, которая обещала ждать его из армии. Прошло семь лет, а он по-прежнему отчётливо помнил то потрясение, которое испытал, когда она написала ему в часть и объявила, что ждёт ребёнка от другого. «Абяцанка цацанка, а дурню забава» — вспомнилась белорусская пословица. Ничего, второй раз будет умнее.

Зайти, что ли, в родной «Кондитерский» на Кутузовском? Интересно, работает ли там до сих пор Роман? И возьмёт ли его опять Клавдия Васильевна? «Нет, сегодня не пойду. Хочется праздничный концерт посмотреть, а если загрузят работой, то не успею».

За полгода столица в чём-то неуловимо изменилась. И дело даже не в том, что уезжал Глеб из московской весны, а попал прямо в промозглую осень. Перемены ощущались, они нависли над страной как дамоклов меч. И некоторые сверхчувствительные натуры чувствовали их приближение своей кожей, как ночные бабочки, которые «слышат» летучую мышь крыльями.

Хотел ли Глеб этих перемен? Определённо — нет. Когда-то ему понравилась одна даосская притча. Восточный тиран решил узнать, что о нём говорят на площадях. Переоделся в рваный халат, чтобы остаться неузнанным, и пошёл на базар. Простой народ везде клял его на чём свет стоит. И только один древний старик, расстелив пыльный коврик под ногами, бил поклоны и повторял: «Многих лет царствия и здравия нашему императору!» Правитель удивился и спрашивает: «Ты знаешь лично нашего государя? — Никогда его в глаза не видел. — Может быть, он сделал что-то хорошее для твоих родственников? — Нет, ничего хорошего он нам не сделал. — Так за что же ты его хвалишь? — Посмотри на меня, — ответил старец. — Я прожил много лет и знаю, что каждый последующий правитель хуже предыдущего».

Глеб не знал ещё, что вечерний концерт будет отменён и вместо него без объявления причин запустят по телевидению художественный фильм «Депутат Балтики». Как не мог он знать и того, что Клавдия Васильевна через пять дней даст ему ответственное поручение, которое он не сможет выполнить по независящим от него обстоятельствам.

* * *

На следующее утро, подъезжая на троллейбусе к остановке «Дом игрушки», Глеб издали увидел свой «Москвич», припаркованный неподалёку от киоска «Союзпечати». Ага, значит, Ромка на работу пришёл! Тёплая волна предвкушения от встречи с другом приятно удивила. Оказывается, он не на шутку привязался к товарищу.

На заднем дворе Роман открывал ворота, ведущие к складу. Увидев Глеба, бросился к нему навстречу. Приятели крепко обнялись.

— Ты! Приехал всё-таки! Когда?

— Вчера. — Глеб был немногословен. — Клавдия Васильевна у себя?

— У себя. Ждёт какого-то важного правительственного сообщения, не отходит от радиоточки.

— Ладно. Я зайду к ней, попрошусь, чтобы снова приняла на работу, а потом ещё увидимся.

Глеб скрылся в недрах магазина, и Роман так и не успел рассказать ему о вчерашнем разговоре с Леной.

Глеб постучал и сразу же вошёл, не ожидая ответа: Клавдия Васильевна не любила излишних церемоний. В кабинете заведующей было непривычно тихо. Она не разговаривала по телефону с поставщиками, не распекала нерадивых продавщиц, которые подкладывали на вторую чашу весов слишком толстую обёрточную бумагу, и не напевала эстрадных песенок из полюбившихся кинофильмов. Клавдия Васильевна молча сидела за своим столом и сосредоточенно, как показалось Глебу, разглядывала некий список, озаглавленный «Ассортимент…». Только первое слово молодой человек и успел прочесть, потому что она поспешно убрала бумагу в стол.

— А-а, Соколов! — излишне официально провозгласила заведующая. — Где тебя носит? Тут такие дела творятся…

— Здравствуйте, Клавдия Васильевна! — Сочтя вопрос заведующей риторическим, Глеб в свою очередь спросил: — Какие дела?

— Сказали — в десять утра объявят. Подождём. Работать у нас будешь или как?

— Буду. Потому и пришёл.

— Хорошо. Я тебя, конечно, возьму. Последнее время такая текучка… Только больше не исчезай без предупреждения!

— Не буду, Клавдия Васильевна. Спасибо!

— Помоги сегодня Роману разгрузить и можешь идти домой. А потом — как договоритесь.

К десяти утра разгрузили первую машину из Черёмушкинского хлебокомбината. Проходя мимо кабинета заведующей, услышали торжественно-скорбный голос диктора, объявляющего: «Центральный Комитет коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР…» Дверь в кабинет заведующей была приоткрыта, и молодые люди остановились послушать информационное сообщение. Клавдия Васильевна заметила их и молча сделала жест рукой, приглашая войти.

–…с глубокой скорбью извещают партию и весь советский народ…

К концу сообщения в кабинете стоял почти весь персонал магазина. Осталась сидеть на кассе Ольга, да Люба у прилавка обслуживала покупательницу, которая всегда приходила утром в одно и то же время за карамелью «Яблочная». Было такое чувство, что вся Москва приникла к приёмникам и боится пропустить хотя бы слово.

Сообщение кончилось. Все молчали. Наконец Марина, заместитель заведующей по торговой части, нарушила тягостное молчание:

— Что же мы теперь будем делать?

— Работать, девочки и мальчики. Работать! — Клавдия Васильевна как будто стряхнула с себя оцепенение и превратилась снова в знакомую всем деятельную и громогласную заведующую. — Все по местам. В торговом зале кто-нибудь остался?

Всех, кроме Глеба и Романа, как ветром сдуло. Клавдия Васильевна поинтересовалась:

— Что скажешь, Глеб? Ничего не слышал в своих кругах — кто теперь будет?..

— Мне один знакомый парень говорил ещё год назад, что, скорее всего, после Брежнева будет Черненко. У него отец в ЦК работает, а живут они в Староконюшенном переулке. Это тот самый дом, где одно время жил Хрущёв, после того, как его сняли. В том же доме была квартира у Долорес Ибаррури, пока она не вернулась в Испанию. Кстати, моей нянечкой в детстве была сестра-хозяйка Долорес, Аграфена Филипповна. Такая была чудесная бабуля! Я как-то в восемьдесят первом году гостил в этом самом Староконюшенном, и дома был отец моего знакомого. Разговорились. Он и рассказал, что Генсеком после Леонида Ильича изберут Константин Устиныча. То-то одна из моих сестёр будет рада! Она училась с Леной Черненко в одном классе. Помните, я вам рассказывал про Кратово? В Кратово они тоже дружили: сестра часто ходила к Черненкам в гости.

— Черненко так Черненко. — Клавдия Васильевна решительно встала и одёрнула на себе и так прекрасно сидящую кофточку. — Я в торг, на Арбат, а вы поболтайтесь тут немного, а потом можете ехать домой. Сегодня уже завоза товара не предвидится.

* * *

Следующие три дня для жителей Кутузовского проспекта ознаменовались беспрерывной ездой чёрных машин представительского класса. Они сновали туда-сюда от Кремля и обратно. Видимо, наверху решали вопрос о власти.

Утром 15 ноября, когда Глеб пришёл на работу, Клавдия Васильевна уже ждала его в торговом зале.

— Соколов, у меня для тебя есть поручение, — заговорщическим тоном начала она, зайдя в кабинет. — Сходи в «Голубой экран» и купи у них переносной телевизор. Какой-нибудь. Подойди к директору и скажи, что от меня. Вот тебе деньги, двести пятьдесят рублей. Потом мы им телевизор вернём, а они нам деньги отдадут. Я так уже делала. Посмотрим здесь похороны Ильича…

Глеб положил деньги в карман и вышел на улицу. Кутузовский проспект был почти пустой. Ни машин, ни людей. Лишь на противоположной стороне, у входа в магазин «Голубой экран», колыхалась небольшая толпа. Перейдя через подземный переход, Глеб вскоре влился в неё. С трудом протиснулся внутрь. Огляделся. В магазине было битком, как сельдей в бочке в соседнем рыбном. Откидная доска, ведущая в недра магазина, плотно загорожена затылками, спинами и прочими частями тел. Пробиться внутрь никакой возможности. «Бедная Клавдия Васильевна! — подумалось Глебу. — Придётся остаться ей без исторического зрелища». Придя к этому заключению, Глеб облегчённо вздохнул и протиснулся среди толпы, заняв позицию, с которой мог видеть один из многочисленных включённых экранов. На них уже мелькала Красная площадь. И более крупным планом — Мавзолей. За ним, очевидно, всё было готово. Прошло немного времени, и вот зазвучали первые торжественные звуки государственного гимна. Гроб с телом вождя стал опускаться вниз. Под гимн принято вставать. Пробудившиеся патриотические чувства граждан, которые сидели перед экранами на корточках, вынудили их приподняться. Однако сзади стоящие граждане отреагировали на это резко отрицательно: зашипели и начали махать руками сверху вниз, побуждая встающих вновь занять прежнюю позицию. Увидеть момент опускания гроба хотелось всем…

«Ну, вот и всё», — думал Глеб, протискиваясь к выходу. В его памяти возникла поздняя осень 1964 года. Тогда он, ученик третьего класса, вышел из дому со свежим номером «Пионерской правды». В «Пионерке» печатали с продолжением приключенческую повесть «Ночной орёл». Глеб предвкушал, как он прочтёт следующий отрывок. Однако на первой полосе он сразу увидел текст важного сообщения о назначении Леонида Ильича Брежнева на пост Первого секретаря ЦК КПСС. «Как быстро пролетели восемнадцать лет!» — мелькнуло в голове. В душе Глеб был всегда признателен Леониду Ильичу за подаренную им физическую свободу, в буквальном смысле слова. Дело в том, что при Никите Хрущёве весь двор его тридцатого дома с утра был плотно забит чёрными персональными «двадцать первыми» Волгами. Протиснуться сквозь их череду было очень сложно. А после назначения Леонида Ильича через пару недель их словно ветром сдуло, и Глеб спокойно, с гордо поднятой головой, шествовал по утрам в родную двадцать седьмую школу.

— Клавдия Васильевна, дорогая, какой там директор! — сказал Глеб заведующей, возвращая деньги. — В зале ни одного продавца не видно было. Сплошь зрители.

— Ну что ж, подождём. Вечером по «Времени» покажут. Пойди принеси немного «Балтики»¹. Помянем. — Посмотрев на Глеба, добавила: — Не прав оказался твой знакомый. Председателя КГБ Генсеком назначили.

Глава 2. Зелёный луч на закате солнца

Почти всё лето восемьдесят второго, за четыре месяца до описываемых событий, Роман провёл в Кацивели, на Южном берегу Крыма. Наблюдения не тяготили его, он любил свою работу и с удовольствием проводил ночи, а если надо было, то и дни у телескопа. При этом удавалось совместить приятное с полезным: радиотелескоп буквально нависал над пляжем, и можно было в свободное от работы время поплавать или просто полежать на берегу среди других отдыхающих, попеременно подставляя бока умеренному послеполуденному солнышку.

В один из таких дней Роман попросил у местного рыбака лодку и направился в море на закате солнца. В чистом прозрачном воздухе пахло морской солью и водорослями. Заплыл довольно далеко от берега. Никого вокруг, только чайки кричат над волнами. Солнце почти ушло за спокойную гладь моря. И тут, с последним лучом заходящего солнца, Роман увидел, как зелёное пламя вырывается из-за горизонта. В этот же момент раздался крик чайки, спикировавшей на чёрное пятно в нескольких десятках метров от Романа. Пятно издало свистящий скрежет, отпугнувший чайку. Она метнулась прочь и пропала вдали.

Роман вгляделся. К его лодке подплывал дельфин, толкающий перед собой надувной матрас с человеком. Роман начал грести навстречу. Дельфин пригнал носом матрас к самому борту лодки, щёлкнул пару раз, прощебетал на прощанье только ему одному понятную мелодию и скрылся в глубине.

На полуспущенном матрасе лежала испуганная девушка в одном купальнике. Роман помог ей перебраться в лодку и усадил на корме. Матрас тоже втащили в лодку.

— Возьмите полотенце, прикройте руки и ноги. Они у вас почти сгорели на солнце.

Девушка послушно накинула на себя предложенное Романом полотенце. Светло-каштановые волосы, зелёные глаза, прямой точёный носик, изящно очерченный подбородок. Стройная фигурка, длинные пальцы на руках. Совсем молодая, лет восемнадцать или девятнадцать.

— Кто вы и как оказались в море?

— Меня зовут Диана. Я загорала на этом матрасе недалеко от берега, а потом случайно задремала. Проснулась — унесло далеко в море. Наверное, течением. К тому же матрас оказался не совсем герметичный. Очень испугалась. Даже звала на помощь, но это бесполезно, никого вокруг не оказалось. Кроме этого дельфина. Может, он меня услышал?

— Всё может быть, — согласился Роман. — Я знаю о таких случаях, когда дельфины спасали тонущих людей. Даже подныривали под человека, сажали себе на спину и так плыли с ним к берегу.

— Они умные и добрые.

— Да.

Девушка уже не выглядела испуганной. Она с интересом разглядывала Романа, который изо всех сил грёб к берегу. Догорали пурпурные краски заката, на востоке зажглись первые звёзды.

— Вы, наверное, замёрзли? Где ваша одежда?

— Я оставила её вон там, — Диана показала рукой на небольшой гротик у подножия скалы.

— Скала Лебедя. — Роман скорректировал курс, чтобы оказаться в указанном месте.

— Я здесь впервые, не знаю названий.

— Как же вы оказались одна на побережье? Где ваши родители?

И Диана рассказала, что родителей у неё нет, и где они — она не знает. Воспитывалась в детском доме в Сибири, а теперь, когда достигла совершеннолетия, отправилась поступать в институт в Москву. Её снабдили деньгами, документами, дали адрес общежития и сказали — никуда не сворачивать. Но она так мечтала побывать в Крыму, это была её мечта с самого детства! Сделала пересадку в Москве и рванула сюда. До поступления в институт время ещё есть, успеется. Сейчас она оденется и поедет на вокзал, а там будет ждать ближайшего поезда на Москву.

Роман слушал эту историю со смешанным чувством недоверия и восхищения. Надо же, так просто — захотела и поехала в Крым!

— У вас все там в детском доме такие бесшабашные?

— Почти все. Знаете, там ребята особенные, самостоятельные…

Пристали к берегу. Диана кинулась к камню, за которым, по её словам, лежали вещи и документы. Всё было на месте.

— А если бы документы пропали?!

— Тут же никого нет. И кому они нужны?

Роман подивился наивной беспечности этой девушки. Бросать её на произвол судьбы было никак нельзя.

— Знаете что, пойдёмте со мной. Я вас устрою в общежитие, а завтра решим, что дальше делать. Согласны?

Диана была согласна. Она переоделась за камнем в сухую одежду, взяла свой небольшой рюкзачок, и молодые люди двинулись в сторону общежития. Морской бриз сменился тёплым ветром с гор, несущим запахи хвои и аромата лесных трав и кустарников. Подошли к бетонной чаше бывшего радиотелескопа, который когда-то использовался для наблюдений Солнца, а потом был заброшен. Заросли самшита и можжевельника обрамляли подступы к громадной тарелке телескопа. Диана заинтересовалась гигантским сооружением, и Роман рассказал о его предназначении.

— Как интересно! Вы, значит, тоже радиоастроном? На чём же вы наблюдаете?

— Видите вон ту тарелку? Диаметр двадцать два метра. На ней я и провожу наблюдения.

— Здóрово! Вы мне покажете поближе ваш телескоп?

— Сегодня уже поздно, а завтра можем сходить туда на экскурсию.

Глаза у девушки загорелись. Роману был очень приятен неподдельный интерес Дианы.

— А в какой институт вы собираетесь поступать? — спросил он.

— Пока не знаю. В детском доме сказали, чтобы я поступала в Плехановский. Мне туда направление дали. Я же с золотой медалью окончила школу. — Девушка тряхнула каштановой гривой чудесных длинных волос и упрямо продолжала: — А я хочу на астрономию! С детства люблю смотреть на звёзды, мечтаю о полётах в космос. Книжку «Вселенная, жизнь, разум» Шкловского прочитала от корки до корки. У нас на набережной Оби можно в телескоп посмотреть за пятьдесят копеек, так я летом убегала из детского дома, уезжала за город и собирала в поле землянику, а потом продавала на станции. Так и зарабатывала, чтобы посмотреть в телескоп. А из художественных книг «Туманность Андромеды» — мой самый любимый роман. Люблю фантастику.

Тут уже не на шутку заинтересовался Роман. Ведь это была его самая любимая книга с детства!

— Какой ваш любимый герой или героиня в этой книге?

— Низа Крит, конечно! А ваш?

— Эрг Ноор.

Молодые люди посмотрели друг на друга и смущённо улыбнулись. Звёзды переливались всеми оттенками, как будто кто-то вытряхнул драгоценные камни из волшебной шкатулки, и они в беспорядке рассыпались по фиолетовому бархату безлунного неба. Наступил вечер летнего солнцестояния. Пели цикады, похрустывала галька под ногами, чирикали стрекозы, вылетевшие на охоту за мальками рыб. Но земные звуки не мешали молодым людям слушать тишину космоса. Тёплый ласковый вечер опустился на волны и прибрежную гальку, как пушистый кот на завалинку, свернулся в клубочек и безмятежно задремал, пребывая в полной уверенности, что всё в этом мире развивается по плану, предначертанному свыше. Но что это за план, не дано было пока знать людям.

* * *

— Как ваша фамилия? — Тётя Паша, кастелянша студенческого общежития, открыла толстую тетрадь в клеточку.

— Аветисова. — Диана посмотрела на Романа, стоявшего рядом, и зачем-то добавила: — Отчества нет.

— А мне отчество без надобности. — Тётя Паша развернула тетрадку на сто восемьдесят градусов: — Распишитесь.

Диана послушно поставила свою подпись и получила взамен комплект постельного белья и ключ от комнаты.

— Вам повезло, — сказала тётя Паша, глядя на Романа. — Сегодня как раз одна студентка-практикантка уехала, место в двухкомнатном блоке освободилось. Надолго девушка к нам?

— На неделю, — не задумываясь, ответил Роман и взял рюкзак Дианы.

Комната была небольшая, но чистая и уютная. Диана положила постельное бельё на свободную кровать и оглянулась на Романа.

— Спасибо вам.

— Пойдёмте, я покажу вам, где кухня. — Спохватившись, Роман спросил: — Вы, наверное, голодная?

— Есть немного.

— Пойдёмте поужинаем. Здесь неподалёку приличный кафетерий. Он ещё работает, вкусно и недорого можно поесть.

После ужина расставались как добрые друзья. Роман проводил девушку до общежития.

— Скажите, имя «Диана» вам дали в детском доме?

— Да. Заведующая любила интересные имена давать детям без роду без племени. Пусть, говорит, детишки откликаются на красивые имена, у них и так жизнь тяжёлая. А фамилии давали — кому какие в голову взбредут. Мне дали в честь завхоза, Аветисова Петра Даниловича. Добрый такой старикан, хромой, с палочкой. Одинокий. Переживал, что единственная дочь его совсем забыла. Он поэтому и пошёл в детский дом работать, чтобы поближе к ребятишкам быть. — Диана кинула быстрый взгляд на провожатого. — Скажите, Роман, почему вы сказали, что я на неделю поселилась?

— Так вам же ехать в Москву, сдавать экзамены в университет. А они начинаются в первых числах июля. Надо ещё успеть документы подать. А вы что, уже не хотите в МГУ поступать?

— Очень хочу! Я просто думала… вы же сказали, что на одну ночь…

— Раз вы здесь оказались, глупо было бы не воспользоваться возможностью и не посмотреть Южный берег Крыма. Готов вас сопровождать, — Роман помедлил, — в свободное от работы время.

— Спасибо! Вы такой добрый. Пока вы работаете, я буду готовиться к экзаменам. Книжки у меня с собой.

На следующий день, как договорились, Диана ждала Романа у телескопа РТ-22 в четыре часа дня. Огромное двадцатидвухметровое блюдце смотрело почти в зенит. Отдыхающих на пляже было мало; наверное, пережидали послеполуденный зной в гостиницах или кафе неподалёку.

— Смотрите, какое прозрачное море! — Диана, не снимая сарафана, зашла в воду по колено и провела рукой по воде, создавая мелкую рябь.

— Это потому, что здесь много моллюсков — устриц и мидий. Они пропускают воду через жабры и очищают её от ила и загрязнения. От микробов и бактерий, кстати, тоже. Поэтому вода здесь ещё и целебная.

— Вы и это знаете? — Девушка смотрела на Романа с восхищением. — Значит, вы не только в астрономии, но ещё и в биологии специалист?

— Нет, конечно. — Роман смутился. — Просто я на днях пристроился к одной экскурсии: захотелось послушать, что гиды рассказывают про местные телескопы. Попутно экскурсовод рассказала про чистоту воды и прозрачный воздух — объясняла, почему именно здесь поставили телескопы. В 60-х годах тут ещё один радиотелескоп работал, для изучения энергии солнца. Очень удобно, когда двести солнечных дней в году! Редко где столько ясных дней бывает. Это тот — стационарный, бетонный, который мы с вами уже видели.

— Как же бетон улавливал солнечное излучение?

— Что вы! Улавливал не бетон, а специальные пластины. Их в конце пятидесятых годов демонтировали. А нижняя часть бетонной чаши сама разрушилась со временем: солнце, воздух и вода — не только друзья.

Роман внимательно посмотрел на Диану, которая не торопилась зайти в море. Вдруг он понял:

— Вы не умеете плавать?

— Не умею. — Девушка потупилась. — Нас из детского дома одних не отпускали, а все вместе мы на пляже бывали максимум три-четыре раза за лето. Так и не научилась. Поэтому и взяла матрас, что хотелось в море, а плавать не умею.

Роман ещё раз подивился беспечной отваге девушки, которая, не умея плавать, отправилась покорять на надувном матрасе морские дали.

— Диана, давайте перейдём на «ты». Не возражаете… то есть не возражаешь?

— Не возражаю. По крайней мере, попробую.

— Знаешь, Диана, я тебя понимаю. Когда я отдыхал по путёвке в Артеке, нас тоже водили на море всей командой, строго по расписанию. Всё время было расписано: то мы помогаем на стадионе траву укладывать в газоны, — тогда новый большой стадион как раз строили, — то маршируем и разучиваем песню к общелагерному смотру. Да мало ли чего ещё! Шахиншах Ирана, помню, приезжал, мы разучивали приветствие на персидском. Все дружины собирались на стадионе, когда встречали именитых гостей. На экскурсии нас часто возили, в походы мы ходили. Аю-Даг, Роман-Кош… — Роман увлёкся воспоминаниями, было видно, что ему приятно вспоминать дни пионерской юности, проведённые в знаменитой на весь Союз детской здравнице. — Я бы тоже за эти краткие «выходки» к морю не научился плавать, если бы до этого не умел. Однажды умение плавать мне помогло, одной девочке из нашего отряда помог выбраться из глубоководья. Она, как и ты, не умела плавать. Совсем. Случайно попала в то место, где ноги не доставали до дна, и запаниковала. Я оказался рядом и вытащил её. Она меня так благодарила! Мне даже неудобно стало. Называла меня своим спасителем.

— Значит, вы… ты не только меня спас? А потом что с этой девочкой стало?

— Не знаю. Мы разъехались после смены домой, и всё. Иногда ещё некоторые из ребят писали друг другу, а потом как-то само собой всё заглохло. Жалко, конечно. Я бы не возражал сейчас встретиться с этими юношами и девушками, расспросить, как они живут.

Роман задумчиво посмотрел на Диану:

— Хочешь, я научу тебя плавать?

— Очень хочу!

Через два часа занятий Диана уже вполне прилично держалась на воде и даже могла преодолеть на спине небольшое расстояние вдоль берега, метров десять. Решено было продолжить учёбу завтра, а пока забраться на гору Кошка.

Неделя промелькнула быстро. Ездили на экскурсии в Ботанический сад, в Ливадию, гуляли по Воронцовскому парку. Совершили восхождение на Роман-Кош по артековской тропе от Краснокаменки, названной так по имени скалы Красный камень. Для Романа это был второй подъём на вершину, в первый раз он взбирался на гору вместе с пионерским отрядом из Артека семнадцать лет назад.

— Вон там Чуфут-Кале, а неподалёку Крымская астрофизическая обсерватория в посёлке Научный. Видишь, там белый купол на солнце блестит? — рассказывал Роман, стоя с Дианой в высочайшей точке Крыма. — Если хочешь, мы там с тобой побываем. Эх, жаль, времени мало осталось! А море в другой стороне, но оно видно только в условиях очень хорошей видимости. Лучше всего в бинокль, но мы с тобой его не взяли.

— Роман, это же твоя гора! Твоя тёзка, — радостно объявила Диана, вглядываясь вдаль в надежде увидеть море.

— А ты знаешь, «орман» или «урман» по-татарски означает «лес», а всё вместе — «лесной загон для скота». Так что никакой романтики.

— Есть романтика, — упрямо тряхнула Диана своей пышной гривой. Её роскошные волосы разлетелись на ветру, блестя на солнце, как золотой ореол обрамляя лицо. — Само твоё имя — уже романтика. Послушай, — и она нараспев произнесла: — Ро-о-ма-а-н.

— По легенде, в здешних местах живёт сказочный олень с серебряными рогами и копытами, хранитель горных родников и источников Крыма. Он высекает рогами из туч белые молнии и вызывает дожди, когда источники начинают высыхать. А если кто его увидит, тот будет жить долго и счастливо. Но чтобы его повстречать, надо выпить воды из всех родников и искупаться во всех источниках Крыма.

Диана задумалась, взор её затуманился.

— Какая красивая легенда. Да, ты прав — времени мало осталось, все родники мы уже никак не обойдём, — и девушка рассмеялась звонким мелодичным смехом, а Роман вздрогнул от переливов чистого и светлого тембра её голоса.

«Зачем нужен серебряный олень, когда есть такой серебряный колокольчик», — подумалось Роману.

* * *

Накануне отъезда Дианы в Москву молодые люди вышли в море на белоснежном лайнере «Константин Паустовский». Ласточкино гнездо привело Диану в полный восторг. Вид Гурзуфа ей тоже очень понравился, она сказала, что именно таким представляла в своём воображении Гель-Гью. Выяснилось, что оба любят Александра Грина. Ещё раз подивились тому, насколько много у них общего.

В день отъезда Роман вызвался проводить Диану до железнодорожного вокзала. Пока ехали в Симферополь на троллейбусе, девушка расспрашивала его об университете, о вступительных экзаменах, о требованиях преподавателей. Обещала сразу же сообщить о своём прибытии в Москву и отдельно написать, когда подаст документы в приёмную комиссию.

Расставались добрыми друзьями. Прощаясь, Роман пожал её руку и немного задержал в своей. Потом стоял на перроне и глядел в окно плацкартного вагона, на верхней боковой полке которого уезжала Диана. Других мест уже не было за неделю до отъезда. И с этим-то повезло: когда подошли к кассе, один из пассажиров как раз сдавал плацкартный билет до Москвы.

Поезд тронулся, Диана стояла у окна и махала ему рукой. Роман шёл по платформе вслед за уходящим поездом и думал, что судьба наградила его встречей с удивительной девушкой. Слишком скромная и доверчивая. Таких в Москве не бывает. Трудно ей придётся в столице. Ну ничего, он осенью приедет и возьмёт над ней шефство.

А пока надо закончить серию наблюдений интересного объекта непонятной природы. Очень быстрые радиовсплески, длящиеся доли секунды, Роман обнаружил случайно. Такие всплески могли бы исходить от нейтронной звезды, вращающейся с бешеной скоростью. Если бы не одно «но». Дело в том, что всплески были не периодические, а стохастические. Не исключено, что они подчинялись некой закономерности, но Роману пока не удалось её выявить. Может быть, это снова Они?

Как сказал Глеб перед отъездом? «Поговорить они любят…» Уезжая, Глеб дал понять, что с Романом свяжутся, когда он будет готов к сотрудничеству. Интересно, как они узнают, готов он или нет? Вот сам Роман, например, до сих пор не решил окончательно. Шутка ли сказать — представитель внеземной цивилизации на Земле! А вдруг они притворяются, что хотят землянам блага, а на самом деле будут через него, Романа, действовать во вред? Он же не знает их возможностей и истинных намерений. Вон Глеб — сколько лет не подозревал даже, что наделён не вполне человеческим сознанием. Человек как человек, вполне обычный, и с виду и по поведению. Только своевольный и не поддающийся чужим указаниям.

Интересно всё-таки, как он там? Удастся ему убедить своих кураторов, чтобы его отпустили обратно на Землю? И как это у них получается: р-раз — и оказался за одиннадцать световых лет от солнца?

Роман увлекался научной фантастикой, любил читать про нуль-пространство, границу между миром и антимиром, путешествия со сверхсветовой скоростью, антигравитацию и прочие чудеса — вещи, невозможные с точки зрения современной науки. Он даже сам иногда «баловался», сочиняя научно-фантастические рассказы, которые — увы! — пока возвращались из редакций с неутешительными отзывами. Но одно дело — фантастика, и совсем другое — личная встреча с инопланетянином из другой звёздной системы. Если предположить, что это была не галлюцинация…

Но у Глеба тоже была такая встреча! Одинаковые галлюцинации у разных людей, причём в разное время? Хотя про случай с Глебом он знает только с его слов… Да нет, не будет Глеб врать! Он был слишком расстроен, что ему приходится уезжать. Он действительно полюбил Леночку, такое сыграть невозможно.

Проходя мимо общежитского корпуса, из которого сегодня утром уезжали с Дианой на вокзал, Роман заметил на скамейке тётю Пашу.

— Молодой человек! — окликнула его женщина и призывно помахала рукой.

Роман подошёл.

— Ваша девушка кое-что в комнате забыла.

— Что?

Тётя Паша подала Роману украшение на цепочке — кулон с малахитовым шариком. На нежно-салатовом фоне располагалась по кругу тёмно-зелёная полоса — как будто экватор у планеты.

— Её соседка говорит, что видела, как Диана снимала с шеи это колье, а потом не могла найти. Закатилось под кровать. Сегодня утром я обнаружила его там, когда протирала пол шваброй. Отдайте ей, нам чужого не надо.

— Спасибо, тётя Паша. Передам. Правда, теперь только осенью.

— Ну, уж это ваше дело.

Молодой человек подержал на ладони маленький шарик с изумрудными переливами. Малахит потеплел, и под солнечным лучом приобрёл изумительно ясный зеленоватый оттенок, напомнивший Роману то мгновение, когда он увидел зелёный луч на заходе солнца.

Глава 3. Ис полла эти деспота²

Утром шестнадцатого ноября Романа, дежурившего в магазине, подозвали к телефону. Он зашёл в кабинет, поздоровался с Клавдией Васильевной и взял трубку. Услышал голос Глеба.

— Ты стоишь? — спросил он. — Сядь, а то упадёшь. Слушай. Новый анекдот: утро первого дня работы нового Генерального секретаря. «Товарищ Андропов! К вам Индира Ганди. — Введите».

Роман рассмеялся вслед за Глебом, поймав на себе заинтересованный взгляд заведующей. Собеседник на том конце провода продолжал:

— Рома, ты что сегодня вечером делаешь? Может, встретимся — посидим, поболтаем?

— Сегодня не могу. Понимаешь, договорился с девушкой…

— А-а, тогда, конечно. Извини. — Голос Глеба внезапно потускнел. — А послезавтра?

— Послезавтра могу.

— Отлично. Созвонимся тогда.

Роман положил трубку и подумал: зря Глеб запретил ему рассказывать Леночке о своём появлении в Москве. Чего он боится? Того, что она будет расспрашивать его о «командировке»? Чудак-человек. Всегда можно сослаться на секретное задание, на подписку о неразглашении и специальный допуск. Не вдаваясь в конкретные детали. Лена — скромная и спокойная девушка, не будет приставать с расспросами. Вторую такую девушку мудрено найти. Разве что чудом.

Мысли Романа перекинулись на Диану. Она сама позвонила ему накануне. Роман не смог ей дозвониться — телефон в общежитии один на весь этаж, почти всегда занят. Договорились встретиться у студенческого общежития на Ломоносовском проспекте.

После работы Роман решил пройтись до метро «Киевская». Он вообще любил ходить пешком. Мог гулять по два, по три часа по улицам Москвы в любое время года, и ему никогда не было скучно. Особенно хорошо пройтись осенью по аллеям парка. Листья падают с клёнов и шуршат под ногами, навевая грустные воспоминания об уходящих солнечных днях, о надеждах, которым так и не суждено было сбыться этим летом. Природа готовится к холодам. Вот интересно: люди зимой наворачивают на себя всевозможные тёплые одежды, а деревья, наоборот, сбрасывают всю листву, обнажая стволы и ветви перед грядущими морозами. Стоят незащищённые и не боятся смерти. Знают, что весной их ждёт возрождение.

В зимних прогулках тоже есть своя особая прелесть. Лёгкий морозец приятно холодит и румянит щёки, первый снег радует нетронутой белизной. Можно на время забыть обо всех неурядицах, идти и бездумно подставлять ладони под падающие снежинки. Говорят, все снежинки своеобразны, двух одинаковых на свете не бывает. Один американский фотограф-любитель, Уилсон Бентли, с юных лет изучал формы снежинок, сначала зарисовывал, а потом фотографировал. Создал даже целый атлас снежинок, в который вошли около пяти тысяч изображений. На это хобби — классификацию крошечных творений из снега и льда — потратил всю свою жизнь, начиная с пятнадцати лет. Удивительная целеустремлённость!

Самое оптимистическое время года — весна. Даже на лицах пожилой семейной пары, вышедшей на прогулку где-нибудь в Урюпинске в весенний погожий денёк, расцветают улыбки и появляется надежда в сердцах: ещё одна суровая зима позади, а уж теперь обязательно приедут навестить дети! Или хотя бы позвонят… Они, конечно, заняты, всё время работают, им некогда, но вдруг… Может, этим летом поедут отдыхать не за границу, а в родной город, где нет высотных зданий, но зато есть единственный в мире музей козы.

Да, летом сбываются мечты. Или не сбываются. Кому как повезёт. И кому как больше понравится. Ведь каждый сам творит своё будущее. Можно выбраться на природу с мангалом, а можно сплавиться на байдарке по узкой речушке со старинным и странным названием Вытебеть и перевернуться в утлом челноке вверх дном под улюлюканье местных мальчишек в деревушке Льгов в виду старинной каменной одноглавой церкви, в которую захаживал ещё Иван Сергеевич Тургенев, забредая в Орловское Полесье по своим охотничьим делам.

Времена года сменяются, таков закон природы. Конечно, если бы крупная планета величиной с Марс не врезалась в Землю четыре с половиной миллиарда лет тому назад и земная ось не наклонилась бы к плоскости эклиптики, было бы совсем другое дело. Все сидели бы в тропиках, потому что в средней полосе, а тем более далеко от экватора, были бы слишком суровые условия жизни. И цивилизации в нашем понимании не было бы, как нет её сейчас в жарких африканских странах, жителям которых не надо строить прочные жилища и идти на другие ухищрения ради обогрева. Лень, конечно, двигатель прогресса. В разумных пределах. Но чересчур большая лень — тормоз.

Наверное, поэтому новый генсек решил приструнить всех лентяев, которые совсем разболтались в последние годы. Женщины просиживали часами в парикмахерских в рабочее время или стояли в очередях за дефицитными товарами. Мужчины тоже не обременяли себя ударным трудом, ухитряясь даже в «почтовых ящиках», где вход и выход строго по пропускам, львиную долю времени проводить в курилках. А что говорить об обычных бюджетных предприятиях! Конечно, если ты стоишь на конвейере от звонка до звонка или отрабатываешь «часы» в учебном заведении, ты должен приходить вовремя. Конвейер простаивать не может. И студенты больше пятнадцати минут ждать не будут. Но если ты нормальный научный сотрудник, каким Роман и являлся, то можешь позволить себе прийти позже или даже вообще заявить, что сегодня «работаешь дома». Тем более что профессор Кардашевский добился для членов своей группы свободного посещения: «Творческие люди имеют право не приходить на работу, у них рабочий день ненормированный и часто плавно перетекает в ночь». Поговаривают однако, что и у них в институте порядки будут ужесточаться — первый отдел получил распоряжение завести журнал, в котором будет фиксироваться утреннее прибытие сотрудников на работу. И выноситься этот журнал будет на полчаса ко входу в институт. Если сотрудник не отметился — значит, опоздал на работу. Соответственно, вечером журнал будет появляться внизу тоже на полчаса с момента окончания рабочего времени. Да, новая метла чисто метёт.

По пути Роман отметил, что людей на Кутузовском необычно мало, и те в основном приезжие. Такси, которых раньше днём с огнём было не сыскать, теперь сгрудились на стоянках и не пользовались большим спросом. Рядом с ними слонялись или трепались друг с другом скучающие таксисты. В метро тоже было немноголюдно. Интересно, долго ли продержится новый руководитель страны на своём посту? Похоже, он всерьёз взялся за наведение порядка на улицах и предприятиях Москвы и в стране в целом. Роман ничего не имел против, однако с магазином, наверное, придётся завязывать. На двух стульях не усидишь…

Диана при появлении Романа вышла из телефонной будки, стоявшей рядом с жилым корпусом общежития. Телефон-автомат пользовался спросом у живущих здесь студентов — если им надо было срочно позвонить, а телефон на этаже был прочно занят, бежали на улицу.

— Ты кому-то звонила? — поинтересовался Роман у девушки, поздоровавшись.

— Нет. — Диана неожиданно смутилась. — Понимаешь, ко мне тут подошёл один… негр. Говорит: «Девушка, вы заняты? Пойдёмте со мной». Я говорю: «Занята», — и сбежала от него в телефонную будку.

— Где он?

— Ушёл вон туда, — Диана показала в сторону Мосфильмовской.

— Давай сделаем так: когда мы в следующий раз будем встречаться, ты специально опоздаешь минут на десять-пятнадцать, чтобы я тебя ждал, а не наоборот, ладно?

— Ладно. — Диана потупилась, а потом рассмеялась. — Ты удивительный! Наверное, единственный в мире мужчина, который сам предлагает девушке опаздывать на свидание.

— Ну, наверное, не единственный… Куда ты хочешь пойти?

— Давай просто погуляем в том парке, — Диана указала на сквер напротив китайского посольства, тянущийся вдоль улицы Дружбы. — Я слышала, там пруд есть, и лебеди раньше жили.

— Жили, да. Прекрасные белые лебеди. — Роман горестно усмехнулся. — Пока один идиот не допился до белой горячки и не свернул им шеи.

— Как ужасно! Его нашли?

— Нашли. А что толку? У нас закона нет, чтобы наказывать за убийство птиц.

Молодые люди перешли на противоположную сторону Ломоносовского проспекта и углубились в парк. Роман оживился:

— Когда я учился на первом курсе, китайское посольство — вот это здание, видишь? — несколько месяцев стояло в чернильных подтёках. Все стены были изукрашены разноцветными чернилами. Тогда погибло больше тридцати наших пограничников на острове Даманском. Московские студенты устроили акцию протеста в ответ на китайскую провокацию. Приехали не только из МГУ, но и из других институтов. Многие прибывали со своими чернильницами, а те, у кого их не было, могли купить по пути от Киевского вокзала до улицы Дружбы. Специальные такие лавки стояли вдоль маршрута следования. Получается: булыжник — оружие пролетариата, а чернильница — орудие студенчества.

Диана внимательно вглядывалась в стены посольства, как будто рассчитывала увидеть на них следы прошлых событий. Роман продолжал:

— Я думаю, что китайцы специально долго не замазывали чернильные пятна: боялись, что студенты опять бросаться будут. Решили подождать, пока ситуация устаканится и потом все пятна заодно почистить. Любопытно, но с метанием чернильниц связаны и другие истории в студенческой жизни. Мне одногруппники рассказывали. Физики и химики на первых двух курсах жили в корпусах ФДС³ напротив друг друга. Корпуса стоят не так уж близко. Ну, ты знаешь. Так вот, студенты физфака и химфака, бывало, устраивали раз в год баталии. Некоторые «снайперы» умудрялись докинуть чернильницы до соседнего корпуса. Не знаю, как у химиков, а наша молва приоритет отдавала, конечно, физикам.

— Весёлая жизнь у студентов!

— И не говори. Всегда такая была. Мама одной сотрудницы в нашем институте училась в Ленинградском университете тридцать лет назад. Тоже астроном. Так у них в студенческом фольклоре даже была такая песенка: «От сессии до сессии живут студенты весело, а сессии всего два раза в год».

Некоторое время шли молча, любуясь разноцветными осенними листьями. Кое-где на деревьях ещё блестела прозрачная серебристая паутина, развешанная трудолюбивыми членистоногими для потомства, покидающего родительские коконы. Ещё не все юные паучки разлетелись на этой паутинке в осенние дали. Молодые люди дошли до прудика, усеянного опавшими листьями.

— Это тот самый пруд, где когда-то жили лебеди.

— А почему их опять не запустили сюда? Я смотрю, даже домик лебединый остался.

— Не знаю. Наверное, опасаются, что любитель лебедятины до сих пор жив.

Диана зябко поёжилась. Это движение не ускользнуло от Романа. «Совсем лёгкая куртка, — подумалось ему. — У неё проблема с одеждой».

— Сегодня прохладнее, чем вчера. Скоро зима. Более тёплой куртки у тебя нет?

— Пока нет. Собираюсь поехать в магазин, но всё некогда. Стараюсь не пропускать лекции и семинары, даже пообедать не всегда удаётся до конца занятий. — Диана спохватилась и предложила: — Давай сменим тему. Нам лекции по матанализу читает замечательный и весёлый лектор. Сейчас проходим дифференциальное исчисление, так он вместо dx/dy пишет на доске dю/dщ. Все уже в курсе этой его невинной шалости и с замиранием сердца ждут, когда он начнёт писать производные. Сразу улыбаться начинают и в ладоши хлопать. А он, как артист на сцене, прохаживается вдоль доски и расцветает, впитывая в себя весёлые смешки и одобрение студентов.

Диана с восторгом рассказывала о любимом лекторе, но лицо её при этом оставалось грустным. Не будет же она говорить Роману, что стипендии ей едва хватает на еду! Обед — сорок или даже пятьдесят копеек, да ещё завтракать и ужинать надо. А какие там завтраки и ужины? Бутылка кефира с булочкой утром, чай с бутербродами вечером. На тридцать рублей в месяц особо не разгуляешься. Но Роман понял без слов.

— А ты не пробовала обращаться за материальной помощью в студенческий комитет?

— Что ты! Неловко.

— Ничего в этом особенного нет, — начал убеждать девушку Роман. — Я понимаю, тебе не хочется писать в заявлении «в связи с тяжёлыми материальными обстоятельствами», но это дежурная фраза, все это так и воспринимают. Тем более ты же не кутить в ресторане собираешься, а куртку покупаешь. Так и напиши: «для покупки тёплых вещей». Всё будет нормально, вот увидишь. Раз в семестр студент имеет право просить о помощи. В деканате знают, что у тебя родителей нет, обязательно помогут, — убеждённо заключил молодой человек.

Диана благодарно посмотрела на него:

— Спасибо, Рома. Я напишу. Действительно, холодно на улице становится.

— А я с тобой могу съездить в магазин «Весна» на Ленинском. Там хорошие женские вещи продают. Моя мать всегда там покупает. Договорились?

— Да.

Прошли всю улицу Дружбы и вышли на Университетский проспект. Роман наконец решил задать вопрос, который вертелся у него на языке:

— Скажи, Диана, тебе удаётся высыпаться?

— Не очень. Иногда сплю по четыре часа. Задачки очень сложные, по полночи решаю. Это ещё у нас интегралов пока нет. Лектор пугает: дифференцированию, говорит, и зайца научить можно, а вот интегрирование — это искусство.

— Если сразу не получается решить, бросай, не ломай голову, — убеждённо посоветовал Роман. — Лучше высыпаться, полезнее будет.

Роман приобнял девушку за плечи, и она на мгновение прижалась к нему.

— Пойдём обратно. Холодно. Я чувствую — ты вся дрожишь.

Глава 4. История, рассказанная Глебом

— Глеб, ты действительно не помнишь ничего из своего пребывания на Люкморе? А как же запомнил само название планеты? Странно это. Тут помню, там не помню… Как переносился туда и обратно на Землю, тоже не можешь рассказать.

— Ты что, Ромка, мне не веришь?

Похоже, молодой человек, который задал этот вопрос, всерьёз обиделся. Он резким движением откупорил бутылку коньяка и налил себе в стакан на полпальца, не предложив собеседнику. Потом, так же порывисто, выпил содержимое и понюхал дольку лимона, но откусывать не стал, хотя и старательно поморщился.

— А ещё друг, называется! Я тебе как на духу, а ты…

— Да верю я тебе! Просто это действительно странно — одно ты помнишь, другое не помнишь. Могли бы полностью тебя памяти лишить, когда отпускали обратно на Землю. Зачем ты им здесь нужен с обрезанными воспоминаниями? Горе-спецагент, резидент несостоявшийся!

— Ну-ну, ты полегче. — Глеб остыл и решил восстановить справедливость, наливая Роману в опустевший стакан золотистую жидкость, по мнению некоторых знатоков слегка отдающую клопами. — Может, в этом моя сверхзадача как раз и состоит: своим возвращением доказать тебе, что бояться нечего. Склонить, так сказать, к сотрудничеству.

— Вербуешь меня, что ли? — Роман от возмущения чуть не поперхнулся коньяком.

— Ты уже завербован. И не надо делать такое гневное лицо! Уже одно то, что ты не пустился во все тяжкие, не запил по-чёрному, не бросил работу и продолжаешь ходить в институт, говорит о том, что ты принял их предложение. А они тебе помогают продвигаться вверх по служебной лестнице. Диссертацию тебе уже предложили защитить?

— Да. Но откуда ты..?

— Видел я твоё так называемое «досье». Вернее, план внедрения. Там чётко сказано: «Покровский Роман. Земля. 1983 год местного солнечного времени — защита докторской диссертации».

— Постой-постой! Какой докторской? Я же ещё не кандидат наук даже!

— Ничего не знаю. Что видел, то и говорю. А что, не бывает так — чтобы сразу в доктора наук, минуя кандидатскую степень? — поинтересовался Глеб.

— Бывает, что присуждают по итогам защиты сразу докторскую. Но очень редко. Надо сделать большое открытие в науке и при этом умудриться ни с кем из диссертационного совета не испортить отношений.

— Значит, не порти. Не будь таким дураком, как я. — Глеб печально посмотрел на холостяцкую закуску, наскоро приготовленную Романом перед приходом друга. — Ни в одном глазу, а бутылка уже наполовину пуста.

— Ты пессимист.

— О чём ты? А, какая разница: если я скажу, что бутылка наполовину полна, коньяка больше не станет. Но ты прав — тошно мне. Всё время о Лене думаю. Ты ей обо мне ничего не рассказывал?

— Нет. Ты же просил. Хотя я не понимаю…

— Боюсь я, друг. А вдруг у неё кто-то появился?

— Она говорила, что ждёт тебя.

— Так и сказала? Ты что, у неё спрашивал?

— Она сама разговор завела. Случайно встретились по дороге на работу. В первый же день, как я из Крыма вернулся.

— И ты целую неделю молчал?!

— Не было случая. И потом, ты же сам запретил мне о ней говорить. Забыл?

— А, ну да, ну да. — Глеб лихорадочно сжевал ломтик лимона, ни разу не поморщившись, и сказал: — Впрочем, сегодня я пришёл к тебе по другому поводу. Мне поручили перед отъездом оттуда, — последовал выразительный жест куда-то вверх и вбок, — передать тебе кое-что. На словах. Так что, слушай.

* * *

На планете Люкмор, что обращалась в созвездии Девы вокруг маленькой неприметной звёздочки Росс 128, всё было не как у людей. Конечно, скажете вы, там ведь не люди живут! И даже не гуманоиды. Хотя эта звезда — одна из ближайших к нашему солнцу, всего одиннадцать световых лет, и ничем необычным себя не проявляет. Обычный красный карлик, температура на поверхности всего три тысячи градусов. Планета, которая обретается вокруг неё в зоне Златовласки, примерно размером с Землю, но на этом сходство двух планет и заканчивается. Слишком мало тепла получает Люкмор от своего светила, чтобы пышно могли расцвести сады, заколоситься пашни и образоваться многочисленные летающие, ползающие, бегающие, плавающие и просто ходящие по поверхности планеты формы жизни. Из-за близости к светилу планета всегда обращена к нему одной стороной — приливный захват постарался. И поэтому на этой стороне господствует вечный день. На другой половине, соответственно, — вечная ночь.

Как прикажете существовать в таких условиях? Конечно, жить можно и за полярным кругом, но на Земле туда стремятся попасть только сильные духом и охочие до больших денег индивидуумы. А если вся планета — один огромный полярный пояс? Царство бесконечной ночи и вечного холода на стороне, устремлённой в космическую даль. Серебристо-лиловые снега и промёрзшие до дна и до синевы моря и океаны. На другой стороне, обращённой к светилу, впрочем, тоже не жарко, выше 285 градусов Кельвина⁴ температура не поднимается. Особо не позагораешь.

Но жизнь — это такая удивительная субстанция, которая, раз возникнув, не желает сдаваться перед трудностями бытия. Появившись в термальных водных источниках на дневной стороне планеты, микробы и бактерии не только выжили, но и выпрыгнули на сушу, постоянно расширяя ареал обитания и для этого усложняя свою организацию. Вот уже не отдельные клетки, а целые лягушки скачут по болотистой местности, а неподалёку, за железисто-кремниевым валуном, вытаращил свои глазища аллигатор-дейнозух, всегда готовый распахнуть свою полутораметровую зубастую пасть в приветственной улыбке перед неосторожной земноводной тварью.

Дошло дело и до зачатков разума. Подмечено, что сообразительность развивается в суровых условиях куда быстрее, чем на всём готовеньком. Если ты лежишь в тепле под банановым деревом, то и работать не надо — плод сам упадёт тебе в рот. В конце концов, можно и от кожуры его не чистить, вместе с ней сжевать. Другое дело, если ты теплокровный и хочешь согреться, а на улице мороз. Придётся зарываться в грунт или строить жилище, хотя бы немного предохраняющее от пронизывающих ветров и морозов. А потом и источники тепла изобретать. Сильные ветры в этом смысле даже выгодны — ветряков для генерации энергии можно понаставить видимо-невидимо!

Да, ветры на этой планете дуют беспрестанно. Свирепые, неистовые, временами переходящие в ураганы. Разность температур между нагретой дневной и холодной ночной сторонами способствует бешеной атмосферной циркуляции. Строить небоскрёбы нельзя — снесёт. По крайней мере, не на поверхности. Если скорость ветра два километра в секунду, то есть больше семи тысяч километров в час, то это удобно для полётов, конечно — подпрыгнешь в воздух, оглянуться не успеешь, и тебя унесло на край света. Никаких реактивных самолётов не надо. Но жить всё время на таком ветру, мягко говоря, не комфортабельно…

Вот и стала проникать жизнь внутрь планеты. Местные жители, внешний вид которых не сильно изменился по сравнению с пресноводными рептилиями, решили не создавать себе дополнительных сложностей и колонизировать нижние этажи планеты, не замахиваясь на верхние. В основном жизнь проистекала в воде, но со временем особо упорные исследователи научились создавать колюще-режущие приспособления для прокладки туннелей в твёрдой почве и выползали на сушу. Ненадолго. Суровые условия на поверхности не позволяли находиться там в течение длительного времени, и каждая вылазка «наверх» приравнивалась к выходу в открытый космос. Основная жизнь концентрировалась в глубинах планеты — там выросли целые подземные города, в них всегда царил мягкий климат и ровное искусственное освещение, приглушаемое до минимальной яркости строго по расписанию одновременно во всех населённых пунктах. Конечно, индивидуально можно было отрегулировать себе подсветку и хоть всю ночь, к примеру, читать газеты или заниматься рисованием.

Шло время. Растущее подземное и подводное рептилонаселение требовало всё больше питательных и энергетических ресурсов. Строительство новых ферм по разведению насекомых — а это основная пища разумных обитателей на Люкморе — было решено вынести на поверхность. В условиях воздушной стихии есть где мошкам порезвиться на просторе! И они расплодились, заполонили атмосферу планеты. Гигантские стаи насекомых сдувались ветрами с дневной на ночную сторону. Пришлось постепенно осваивать и её тоже.

К тому времени люкморцы научились преобразовывать кинетическую энергию ветра в тепловую, электрическую и даже магнитную. Последнее было немаловажно, так как родное светило вело себя не вполне предсказуемым образом. Попросту говоря, оно время от времени взрывалось, распространяя во все стороны губительное излучение. Спастись от него могла помочь магнитосфера, но её-то как раз у планеты и не было: из-за приливного захвата нет вращения ядра и поэтому нет токов, создающих магнитное поле. Поэтому разумные обитатели планеты создали очаги искусственной магнитосферы, постепенно покрывшие как зонтиком значительные территории на поверхности. Это значительно облегчило разработку и освоение ночной стороны, которая оказалась богата на полезные ископаемые.

Работали на тёмной стороне вахтовым методом. В один из дней — вернее, ночей, потому что основная единица измерения времени называлась на Люкморе «ночью» — начальник экспедиции О Ку Ран заметил, что насекомые, влетающие в круглое отверстие наподобие люка в скале, расположенной рядом с магнитогенератором, бесследно пропадают. Движимый любопытством и стремлением выяснить, куда деваются подотчётные алакурты, черепах О Ку Ран прополз в отверстие, благо его способность вытягивать голову в моменты наивысшего полёта мысли позволяла спокойно протиснуться за насекомыми внутрь скалы. И оказался в Люкоморе — так стали называть место мгновенного транзита из одной точки в другую. Он перенёсся стремглав домой, потому что как раз о доме вспоминал перед этим с тоскою и с ярким желанием туда попасть. Началась новая веха истории люкморцев, как они с гордостью стали себя именовать.

Свою планету так и поименовали: Люк у Моря, у безбрежного океана вселенной. Сокращённо Люкмор. Как она раньше называлась, никто уже и не вспоминал.

Впоследствии Люкоморы пронизали, как червоточины, всю планету с северного до южного полюса по меридианам, параллелям, диаметрам и хордам. Надо ли говорить, что для неспешно перемещавшихся черепахов, боявшихся открытых пространств, открытие Люкомора как средства передвижения явилось грандиозным событием, полностью изменившим весь путь их исторического развития. Даже и на дальний космос распространили они своё достижение, выяснив, что необходимым и достаточным условием работы Люкомора является мощное магнитное поле в начальной и конечной точке передвижения.

Не будем вдаваться в ненужные технические детали принципа действия люкоморного коридора, сказали Глебу. Достаточно сказать, что землянам повезло: благодаря наличию на Земле магнитного поля транзит с лёгкостью удалось наладить между двумя обитаемыми мирами. При этом Люкомор мог придавать любую форму путешествующим в нём особям, дабы не смущать их внешним видом принимающую сторону.

* * *

— Вот и всё, что я помню. — Глеб устало откинулся на спинку стула и выжидательно посмотрел на Романа. — Это то, что они соизволили о себе рассказать. Остальное, видимо, стёрли из моей памяти. Не помню, что там делал, чем питался. Даже как выглядел, и то не помню. Неужели я там тоже был черепахом?! И ел этих, как их… алакуртов? Бр-р-р. И это тоже меня удерживает от встречи с Леной. Как представлю, что я черепах… Зачем я ей такой нужен?

— Теперь ты человек. Ты же именно человеком себя ощущаешь?

— Н-не знаю… Не уверен до конца.

— Почему?

— Я как-то по-другому стал к жизни относиться. Всё мне по барабану. Суета сует и всяческая суета. Не интересно. А может, мне пойти сдаться?

— Кому?

— Ну, компетентным органам, например. Или учёным. Пусть меня изучают. Вдруг я мина замедленного действия, которая в определённый момент рванёт?

— О да, изучать они тебя будут. С удовольствием. В психушке. Там таких знаешь, сколько? Из разных созвездий и галактик.

— Что же мне делать? — Глеб смотрел на Романа затравленно, как загнанный волк перед красными флажками. — Что ты мне посоветуешь?

— Позвони Лене. Я думаю, вреда от этого не будет. Она тебя любит. Глядишь — и смысл жизни появится.

Глава 5. Давай возьмём маленькую

«…На место дворника гигантский конкурс —

Музы носятся на метле!»

А. Вознесенский

За полгода, пока Глеба не было в Москве, да и вообще на Земле, жизнь в столице сильно поменялась. Проснувшись утром в один из своих рабочих дней, Глеб решил ещё раз в этом убедиться. «Пойду-ка я на работу пешком, — решил он, — всей кожей прочувствую родной Кутузовский проспект. А то что там из троллейбуса увидишь!»

Изменения подстерегали его сразу же за порогом подъезда. В обширном дворовом пространстве тридцатого дома не наблюдалось ни одной чёрной казённой «Волги» с «МОС-овскими» номерами. Их словно сдуло ветром андроповских перемен. Глеб вышел на проспект. Кутузовский был пуст, как утром первого января — сразу после встречи Нового года. По широченной проезжей части двигались одиночные машины. Совершенно безлюдные тротуары. У входов в популярную «Кулинарию» дома № 26 и у гастронома напротив неё публики было столько же, как и в разгар марсианского лета на пляжах знаменитых местных каналов. То есть никого. «Никому ромштексы не нужны? И пиво? Зайти, что ли, в «Гастроном» в двадцать девятом доме и взять бутылочку-другую для душевного равновесия?»

Глеб спустился в подземный переход и направился на нечётную сторону проспекта. Внутри «Гастронома» народу было столько же, сколько и снаружи — раз, два и обчёлся. Молодой человек сразу же отправился к рыбному отделу, где, как помнил, продавали пиво. К его удивлению, на витрине стояло «Жигулёвское» по тридцать семь копеек, а из потребителей оного кругом — кроме самого Глеба — никого не наблюдалось. Та же ситуация ждала его у кассы. Глеб пробил семьдесят четыре копейки, взял сдачу с рубля и через пару минут продолжил свой путь в сторону Кремля.

Любимое кафе-мороженое «Медведь», конечно, ещё закрыто. Равно как и закусочная рядом. «Ничего, на кухне нашего «Кондитерского» найдётся местечко для моих двух бутылок. А в «Медведь», если сложится, как-нибудь зайдём вместе с Леной». Афиши кинотеатра «Призыв» предлагали посмотреть фильмы «Возвращение резидента» и «Берегите мужчин». Глеб подумал: «Ишь ты, резидент вернулся. Прямо в точку. Надо будет сходить, посмотреть. Заодно в тире постреляю».

Афиша следующего кинотеатра по Кутузовскому, «Пионера», гласила: «4:0 в пользу Танечки». «Молодец Танечка! На неё тоже стоит посмотреть».

Предстояло решить: перейти вновь на чётную сторону или идти дальше по этой стороне Кутузовского, переходящего в Большую Дорогомиловскую улицу, и у светофора за кафе «Хрустальное» пересечь её. «Заодно взгляну в сторону родного КПЗ. Как она там, тропа Хо Ши Мина, поживает? И ателье моё меховое, на месте ли оно? Не закрыли его соколы андроповские, как закрыли директора «Елисеевского» Соколова?»

Всё оказалось на местах своих. Продуктовая валютная «Берёзка», как всегда, охранялась людьми в штатском, а меховое ателье призывно отражало своими витринами яркие лучи восходящего солнца. И тропа Хо Ши Мина приглашающе распахивала свои объятия, ведущие к знаменитому КПЗ — Киевскому Пивному Залу. Буйная фантазия завсегдатаев заведения наградила его ещё одним ник-неймом — «Сайгон». Каким ветром в головы прилежных посетителей Зала занесло название весьма отдалённой от нас столицы одного из Вьетнамов — тем более враждебного, капиталистического — одному «Ячменному колосу», за двадцать копеек кружка, известно. Естественно, что с воцарением в 1976 году в Южном Вьетнаме прогрессивного социалистического строя название «Сайгон» было заменено на дружественный Хошимин. А улица Можайский Вал была единогласно переименована в Тропу Хо Ши Мина.

Глеб покинул Большую Дорогомиловскую улицу, свернув налево во двор дома номер четырнадцать. Того самого, где размещалось родное меховое ателье. «Здесь каждый камень Соколова знает, — мелькнуло в голове у Глеба. — Ёлы-палы, ведь я же однофамилец елисеевского горемыки! Ну, нет худа без добра: мина в одну воронку дважды не попадает».

Придя к этому успокаивающему умозаключению, Глеб свернул на парковую дорожку. Во дворе было совершенно пусто, лишь со стороны Кутузовского навстречу ему двигалась подозрительно знакомая фигура.

Здесь следует сделать небольшое лирико-биографическое отступление. В своё время, вскоре после занятия престижной должности грузчика «Кондитерского магазина» на Кутузовском проспекте, не успев ещё освоить все азы этой тонкой интеллектуальной профессии, Глеб почувствовал недостаток денежных средств в своём нагрудном кармане. Первое, что пришло ему в голову, — обратить внимание на местный ЖЭК. Прежде всего на тот его отдел, который занимался уборкой окружающих территорий. Не прошло и трёх дней, как Глеб встречал московский рассвет, будучи вооружён метлой и совком. Причём во дворе того же дома, где располагался «Кондитерский». Никаких документов для занятия поста дворника от Глеба не потребовалось. Знай только, маши метлой. В этот же памятный день произошло первое знакомство с коллегами по службе. Народ был свой — все с Кутузовского проспекта и его окрестностей. Вначале Глеб познакомился с Володей, высоким молодым человеком весьма интеллигентной наружности. Их беседа затронула темы, весьма удалённые от плоскости асфальта. С энтузиазмом обсуждали перипетии и тонкости романа Достоевского «Бесы», вникая во все возможные социокультурные нюансы произведения. Родители Володи, по его словам, находились в длительной заграничной командировке по научной части. Глеб получил от Володи приглашение посетить того по месту жительства в доме на Большой Дорогомиловской улице с дегустацией свежесваренных раков. Вторым сослуживцем оказался некто Миша, плотный бородато-усатый брюнет, имевший фотографическое прошлое — работал фотографом со знанием иностранных языков. В нынешней реальности всем фотографиям Миша предпочитал винно-водочные отделы гастрономов после одиннадцати часов утра. Скажем прямо, оклад дворника не слишком способствовал частому посещению Мишей любимых мест. Поэтому друзьям и коллегам очень часто приходилось слышать от него фразу, которая стала хрестоматийной: «Давай возьмём маленькую!» Отказываться от такого скромного предложения друзья и коллеги считали неэтичным.

Приблизившись, фигура открыла рот, и из промежутка между бородой и усами вылетела фраза:

— Так твою, Глеб! Какими судьбами? Тыщу лет тебя не видел!

Ага, Миша, собственной персоной! Коллега по бывшей профессии. И вроде в трезвом здравии. Ну, Москва, ну даёт! Только что две бутылки пива взял в начале девятого без очереди, а тут ещё и Миша трезвый! Что происходит? Контрреволюционный отход к капиталистической эксплуатации трудящихся?

— Да отъезжал тут по делам. А сейчас иду к себе, в «Кондитерский».

Очевидно, поворота к безжалостному буржуазному насилию не произошло, ибо Миша, приподняв губой усы, произнёс сакраментальное:

— Глеб, давай возьмём маленькую.

Мир устоял! От радости Глеб готов был обнять Мишу и похлопать его по плечам, облачённым в чёрную дворницкую куртку.

— Я бы с удовольствием, но времена изменились, а наша Клавдия Васильевна идёт в фарватере генеральной линии товарища нового Генерального секретаря. Ныне даже слабый запах крепкого алкоголя на территории магазина не приветствуется. А пивной аромат — ещё туда-сюда. Всё-таки клиенты с Бадаевского завода часто заходят, с собой пивной дух приносят. Как раз пару пивка я умудрился взять по дороге сюда. Давай на лавочке посидим.

Друзья-коллеги угнездились на скамейке с видом на детскую горку и песочницу. Чокнулись открытыми бутылками.

— Ну, за родной двор и новые времена!

Пол-литровое бульканье быстро завершилось.

— С удовольствием посидел бы с тобой, но… O tempora, o mores! Да ладно бы просто «mores», а тут ещё «Memento mori»! Так вопрос надо ставить. Пойду я. А на прощанье слушай анекдот. Ты оценишь. Разговор в авиакассе Интуриста: «Two tickets to Dublin, please! — Куда, блин?! — Туда, блин!»

Миша понимающе хихикнул и показал большой палец.

— Ну ладно, полетел я в свой Дублин. Заходи, как-нибудь возьмём маленькую.

Глеб отошёл на три шага, обернулся и увидел, что Миша быстрым профессиональным движением засунул обе пустые бутылки в авоську. Потом нагнулся и приобщил туда же ещё одну, горлышко которой блеснуло из-под опавшей листвы под скамейкой, где сидели приятели. «Ого! На шестьдесят копеек выручка! Так и до маленькой недалеко», — порадовался Глеб за приятеля.

Вспомнился вчерашний разговор с Романом о смысле жизни. Хорошо, когда у человека простая и доступная цель в жизни. Вот как у Миши — взял маленькую и счастлив. Ни тебе переживаний о судьбах человечества, ни мучительных раздумий о смысле бытия и собственном предназначении.

Маленькие дети думают, что будут жить вечно. Первые подозрения, что это не так, появляются у них в начальных классах школы. У всех, конечно, по-разному. Глеб вспомнил, что знакомая в магазине рассказывала про свою дочь, ученицу третьего класса. Однажды девочка неожиданно заплакала и спросила: «Мама, зачем ты меня родила, если я всё равно умру?» У матери — слёзы на глазах, но она взяла себя в руки и стала говорить о том, что когда дочь вырастет, учёные придумают лекарство, продлевающее жизнь надолго, на сколько сам человек захочет.

На планете, на которой побывал Глеб, учёные добились в этом смысле неимоверных успехов. Живи сколько хочешь. При желании все органы можно заменить на прочные, практически вечные аналоги, а мозг умеет функционировать в условиях, почти не связанных с необходимостью передвигаться.

Глеб усмехнулся. «Голова профессора Доуэля» была его любимой книгой. Он от всей души сочувствовал Брике, певичке из кафешантана, к голове которой пришили чужое тело — своё не подлежало восстановлению после полученной раны из-за стрельбы в кабаре. Другое дело, что она не смогла сохранить своё новое приобретение: будучи взбалмошной и нервной особой, ускакала из клиники, не дождавшись полного исцеления, и потеряла второе тело также… Но головы в лаборатории у профессора Керна могли функционировать вполне независимо от тел. А тело суть субстанция прикладная, можно сварганить из подсобных материалов. Можно и вообще обойтись без оного.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В советское время «Балтика» была не пивом, а очень вкусным мармеладом за 1 р. 10 к. килограмм.

2

Εἰς πολλὰ ἔτη, δέσποτα — На многие лета, владыка (греч.). Церковное песнопение, пожелание епископу долгих лет жизни.

3

ФДС — Филиал Дома Студента

4

Это соответствует примерно 12º С.