Стикс

Наталья Андреева

В дежурную часть привозят подозрительного мужчину, потерявшего память. Он брел по трассе в сторону Москвы. К огромному удивлению, в бродяге опознают следователя Ивана Мукаева, пропавшего при загадочных обстоятельствах. До своего исчезновения Мукаев занимался поисками серийного убийцы, нападающего на женщин. От того, вернется к Ивану память или нет, зависит, будет ли наконец задержан преступник, наводящий ужас на весь город. Жена Мукаева Зоя и его лучший друг, оперуполномоченный Руслан Свистунов, делают все, чтобы Иван вспомнил прошлое. Но вещи, которые он вспоминает, не могут иметь отношения к следователю Мукаеву: шикарная машина, московский офис, где можно беспрепятственно взять солидную сумму денег, красавица-модель, тоже столичная штучка… Либо Иван жил двойной жизнью, либо его место занял совсем другой человек. Но кто он?..

Вечер

Из прокуратуры они возвращались вместе со Свистуновым. Шли не спеша, Руслан говорил без умолку, рассказывал о том, что произошло во время недельного отсутствия и долгой болезни друга в прокуратуре и в городе. А Иван молчал, потому что чувствовал себя неловко. Веселость Свистунова казалась наигранной, шутки плоскими. Дружбы у них не получалось. Интуиция подсказывала, что возвращение следователя Мукаева капитан воспринял как личную трагедию.

Он не мог вспомнить, всегда они с Русланом были в таком соперничестве или это началось недавно, из-за Олеси.

— Она тебе отказала, да? — спросил он в упор у Свистунова.

— Кто?

— Леся?

— Откуда ты это… — Сглотнул и сказал сдавленно: — Я женат уже три года. Три! На замечательной женщине. На молодой, хорошенькой женщине двадцати четырех лет. А Лесе твоей за тридцать перевалило. В девках она засиделась.

— При чем здесь возраст?

— Ну надо же мне что-то сказать! — разозлился Руслан.

— А давно мы с Лесей… встречаемся?

— Твою мать!.. — Свистунов достал сигареты, прикурил одну, затянулся глубоко, бросил на землю, достал другую, снова прикурил, затянулся. — Пошел бы ты, Мукаев на х…! Со своей потерянной памятью! Неужели надо все сначала? Я забыл все, ты понял? Забыл. У меня тоже амнезия. Точка. У меня ребенок скоро родится. Я уже три года пытаюсь вести нормальную человеческую жизнь. Три года. А ты лезешь в старую рану. Причем грязными руками ковыряешь ее и при этом невинно заглядываешь мне в глаза: «Не знаю, не помню, давно ли мы с Лесей встречаемся…» Встречаемся… О черт!

Руслан достал еще одну сигарету, прикурил, бросил.

— Курить вредно, — машинально заметил Иван.

— Что?

— Нет, ничего. Извини, если я не то сказал.

— Иди ты на х… со своими извинениями, — опять грубо ответил Руслан и глубоко затянулся.

Они проходили мимо школы номер один, как было обозначено на вывеске. Кажется, Зоя говорила, что они трое учились в одном классе в школе номер один. Он, Ваня Мукаев, Руслан Свистунов и сама Зоя. Здание школы не показалось ему знакомым. Что ж, должно быть, воспоминания о детстве, о юности стерлись из памяти совсем. А ведь он бегал сюда с семи лет с ранцем за спиной, потом с модным тогда «дипломатом», довольный, веселый, потому что учиться было легко. Он вспомнил вдруг и о ранце, и о «дипломате» и про то, что учиться было легко. А вот здание это совсем не помнил.

— Напрямик? Срежем? — спросил Руслан, немного успокоившись.

— Да, конечно.

Они пошли через спортивную площадку возле школы. Услышав азартные крики пацанов и звонкие удары по волейбольному мячу, он невольно улыбнулся. Это знакомо: едкий запах пота, кожаного мяча, азарт игры, пьянящее ощущение собственной ловкости и силы. Да, спортивная площадка — это тоже его.

— А где мы занимались спортом, Руслан? — спросил он.

— Каким спортом? Литрболом, что ли? Где придется. У тебя в гараже, у меня в кабинете, у Леси. Иногда.

— Нет, я не про то. Волейбол, теннис, бассейн.

— Ваня, откуда в Р-ске бассейн? Опомнись! Ну, в сауну с мужиками иногда ходили.

— А корт? Теннисный корт? Где у нас теннисный корт?

— Совсем с головкой плохо. Бо-бо, да? Конечно, в школе ты со спортом был в ладах. Девочки визжали от восторга, когда ты подпрыгивал над сеткой и вколачивал мяч в волейбольную площадку. Это ты любил. Но, Ваня… Когда ж это было? Думаю, сейчас ты и трех раз подтянуться не сможешь. А говоришь — теннис.

В ответ Иван изящным движением скинул с плеч пиджак, бросил его на руки Руслану, уверенно подошел к турнику, подпрыгнул, крепко обхватил нагретое солнцем железо, без особых усилий подтянулся семь раз, но потом вдруг почувствовал усталость. Восьмой и девятый раз себя заставил, в десятый скрипнул зубами, но подтянулся все-таки, спрыгнул с турника, вернулся к Руслану и, приняв пиджак, с сожалением сказал:

— Да, ты прав. Потерял форму за этот месяц.

— Потерял форму?! Ты меня удивляешь! Откуда?!

— Что откуда?

— Стрелял ты классно, признаю. И любил пострелять. Но у турника я тебя со школы не видел. Клянусь!

— Это плохо. Спортом заниматься надо. Чтобы много и хорошо работать, нужно быть в форме, — наставительно сказал он.

Настроение ненадолго испортилось. Он был собой недоволен. Никак нельзя сейчас терять форму. Кто знает, что это будет за война и с кем? По голове его ударили, явно застав врасплох. Он был уверен, что случись драка, сколько бы их ни было, голову он им не подставил бы. Это был бы последний, завершающий удар — по голове. Но тогда на его теле остались бы многочисленные кровоподтеки, да и парочка костей оказалась бы сломана. Значит, бил человек, которому он доверял, и в момент, когда он этого не опасался. Надо тренировать реакцию. Сила и ловкость есть, а реакция слабовата, раз по голове получил. Интересно чем? Бутылкой, что ли? Как так получилось? И где?

— Ты домой? — поинтересовался Свистунов, оставив его замечание о пользе спорта без всякого внимания. Они проходили мимо новенькой пятиэтажки, стоящей метрах в десяти за оградой спортивной площадки, на пустыре. — И даже не зайдешь?

— Куда?

— Брось! Забыть ты мог все, но не такую женщину. Она живет здесь.

— Леся?

— Ну да. Первый подъезд, второй этаж, квартира номер пять. Вспомнил?

— Да. Конечно, — соврал он.

— Еще бы! Она уже дома. С работы пораньше ушла. Из-за тебя, наверное, — усмехнулся Свистунов. — Причесаться, подкраситься, стол к ужину накрыть.

— Откуда ты знаешь?

— Про ужин?

— Про то, что раньше ушла?

— Эх ты, Мука! Я же сыщик! Мне и соринки достаточно, чтобы выстроить логическую цепочку. Как она на тебя смотрела сегодня в коридоре! Эти глаза говорили: «Я жду». Какие у нее глаза! — с чувством сказал Руслан. — Это ж не глаза, а поэма! Разве можно отказать, когда она так смотрит? А после того, как ты от Вэри Вэла вышел, порхнула в кабинет к нему, как птичка, и такое у нее было при этом лицо… Сияющее. Оно у нее всегда сияющее, потому что кожа белая, как снег, но в такие моменты особенно. Когда ждет. Она была там ровно пять минут. Отпрашивалась, чтобы уйти пораньше с работы, не иначе.

— Ты считал? И вообще: откуда ты знаешь о пяти минутах? Мы ж с тобой в кабинете заперлись!

— Сказали.

— Ты что, за ней следишь?

Руслан молчал.

— У вас с ней что-то было. Может быть, я… Увел, да? Девушку у тебя увел? Скажи, я знал, что делаю тебе больно, или не знал?

— Да иди ты на х…!

Руслан Свистунов швырнул на землю скомканную пачку, в которой оставалось еще несколько сигарет, развернулся резко и широко зашагал прочь. Иван прислушался: почему-то пузырь, в котором были заключены его ярость и сладкое бешенство, в груди не поднимался. Толкнулся пару раз о ребра, закачался, так что его слегка замутило, и повис. Ответить на грубость лучшего друга не хотелось. Он признал свою вину. Следователь Мукаев не должен был так поступать.

…Леся открыла дверь сразу, как только он позвонил. И в самом деле ждала. Руслан оказался прав: отпросилась пораньше с работы, приготовила ужин, собрала на стол, подкрасилась, принарядилась. Прижалась крепко еще в прихожей, просительно заглянула в глаза:

— Ночевать останешься?

Он вспомнил, что детей жена Зоя сегодня утром отвезла за город к своим родителям. Перед ними не будет неловко и стыдно, если он не явится домой ночевать. Но Зоя… Она сейчас в пустой квартире одна. Тоже приготовила ужин, накрыла на стол. Ждет.

— Не знаю. Там Зоя. Дома.

— Что-о?

Она разжала руки, отшатнулась. Воспользовавшись моментом, он, не разуваясь, прошел в единственную комнату, снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула. Было душно. Леся сердито загремела тарелками, бросила:

— Садись, поешь.

Он послушно сел за стол. Леся принесла из холодильника бутылку водки:

— Ну?

Взял со стола рюмку емкости не маленькой, повертел ее в руке, посмотрел сквозь нее на свет, дунул внутрь на невидимые пылинки. Потом глянул на запотевшую бутылку с прозрачной жидкостью: не то. Он что, пил водку? И так много? Руслан сказал: бутылка в сейфе. Ежедневные возлияния. Как странно. Вздохнул и сказал:

— Ты знаешь, мне что-то не хочется водки в такую жару.

— Да ты и в самом деле болен, бедненький, — пропела Леся. — Так чего ж тебе? Вина? Воды?

— Тоник хотя бы есть?

— Что? Тоник?

— Ну да. Или сок. Разбавить.

— Водку разбавить? Тебе?

— Послушай. Внимательно меня послушай, — пузырь закачался внутри, начал потихоньку подниматься к горлу. — Я перенес тяжелую болезнь. Меня ударили по голове и чем-то опоили. Большую часть своей жизни я забыл, остались только какие-то незначительные разрозненные детали. Я изо всех сил пытаюсь их собрать, пытаюсь вспомнить, кто я такой, чем жил, чем занимался, что чувствовал, что думал. И не надо мне без конца напоминать о старых привычках. Тем более не надо иронизировать. Ты женщина, и я этого не потерплю. Да, именно так, — повторил он с уверенностью. — Не потерплю, чтобы какая-то женщина смеялась над тем, что я ослаб и не могу делать то же, что и раньше. К примеру, пить водку.

— Какая-то женщина! Ох, — Леся, стараясь не тронуть помаду, прикрыла ладошкой рот. Обозначила удивление. — Я для тебя какая-то женщина! Да как ты можешь говорить такое, после того как… Ох! — Но потом сдержалась: — Ну хорошо. Так, может, мы с другого начнем? Это-то ты хоть помнишь?

Она подошла, обхватила его горячими руками, наклонилась, страстно поцеловала. Раз, другой, третий. Отстранилась и посмотрела в глаза. Он подумал: «Руслан прав, глаза у нее необыкновенные. Какие выразительные глаза! И как мне нравился такой вот, особый ее взгляд…» Он почувствовал сухость во рту, голова закружилась.

Перед глазами вдруг что-то вспыхнуло, завертелось огненным колесом. После рулетки, блондинки в красном, брюнетки в черном и поцелуев на переднем сиденье дорогой машины всплыло в памяти что-то неприятное. Лицо, да. Женское лицо. Красивая женщина. Но говорит она что-то злое. Кажется, она сделала ему больно. Она сказала что-то такое… Он отстранился, захватил Лесины руки:

— Подожди.

— Что случилось?

— Я хотел у тебя спросить. Перед тем как мы… — он замялся. Головокружение прошло, сердце больше не билось бешено в груди, руки постепенно остывали. А не надо такое говорить.

— Да?

— Ты сядь.

Она отошла, присела на краешек дивана, сложила руки на коленях, как девочка:

— Ну?

— У меня была машина?

— Конечно, была. «Жигули».

— Я не про то. Черный «Мерседес», «пятисотый».

— Что-что?! Ваня, ты с какого дуба рухнул?

— Мы с тобой ездили в казино? В дорогие рестораны?

— Ох! — Она зажала рукой рот, даже не побоялась, что окончательно сотрет помаду, половина которой была теперь у него на губах и щеках.

— Ты куришь сигареты с ментолом?

— Я?! Курю?!!

— Не надо врать, я ничего тебе не сделаю. Я брал откуда-то большие деньги, мы вместе их тратили. Быть может, не здесь, не в этом городе. Покажи, что я тебе дарил. Быть может, вещи мне помогут вспомнить.

— Да совесть у тебя есть? — взвизгнула Леся. — Он дарил! Цветочка-то к Восьмому марта не дождешься! Шоколадки! Если Зоя получку до копейки не отбирала, ты на все эти деньги водку покупал! «Мерседес»! Казино! Скажи еще, в Лас-Вегасе! Подарки! Дождешься от вас!

— Прекрати! Ты врешь мне!

— Я?! Вру?! Да ты, подлец, что со мной сделал?!! Если бы не ты, я бы так замуж вышла! Так вышла бы! С моей-то красотой! За миллионера! За Рокфеллера! За…

— Что ж не вышла-то?

— Да из-за тебя, придурка! Ты ж мне всю жизнь загубил! А теперь еще и чокнутый! «Мерседес» «пятисотый»! Ха!

— Вот я и вспомнил. Все вспомнил.

Он вскочил, надел пиджак, сжал кулаки. Крепко сжал. Пузырь раздулся неимоверно, надавил на горло, и слова сами собой сочились из трещины в нем наружу:

— Я вспомнил. Меня тошнит. Да-да. Давно тошнит. От ваших длинных ног, огромных силиконовых грудей, от мускусных духов, от куриных мозгов. От любви к халяве и дорогим побрякушкам. От похоти кошачьей и кошачьей никчемной сути. Ото лжи, которой вы меня всю жизнь травите, словно ядом. От лживой любви. Вам всем нужны только мои деньги и мое тело. И то и другое все устраивает. А на душу мою плевать. Всем плевать на мою душу. Но не дождетесь. Вон! Не дождетесь. Ни меня, ни моих денег!

Он выбежал в прихожую, выкрикнув все это, повернул ключ в замке, рывком распахнул входную дверь. Захлебываясь рыданиями, Леся прокричала ему вслед:

— Да нет у тебя никаких денег! Нет!!!

Он пришел в себя на улице, когда легкий ветерок коснулся лица. Прохлада успокоила, жилка на левом виске перестала биться. Пузырь медленно опускался на прежнее место, грудная клетка расширилась, принимая его, дыхание становилось все реже. «Да что это я? Что со мной? Что на меня нашло? Откуда это? И при чем здесь Леся?»

Монолог, который он только что в запальчивости выдал, к Лесе не имел никакого отношения. Слова, тщательно отобранные им из сотен, тысяч других, слова, отсортированные так, чтобы остались самые обидные, слова, проговариваемые им про себя так часто, что затвердели напрочь, камешек к камешку, сцепленные цементом жгучей обиды, — эти слова навечно остались в памяти. Он долго готовил свою речь, но сказать ее так и не успел. И вот теперь под руку подвернулась Леся. Так почему именно ей? Что же такое она сделала, что он все-таки сказал это?…

Он шел к Зое. Инстинктивно почувствовал, что в такой момент обязательно нужно к ней. Поднялся на второй этаж, машинально сунул руку в карман, нащупал в нем ключ от квартиры, достал, открыл дверь. Она не ждала. Хотя ужин готов, квартира убрана, на жене брючный костюм, а не старый домашний халат. Иван пригляделся: с чего вдруг решил, что она некрасива? Женщина с изюминкой, как говорят. Просто такие женщины ему никогда не нравились. Не присматривался к ним, и все. И волосы у нее теперь были прокрашены ровно, макушка золотистая, стрижка аккуратная. Выходит, ждала все-таки — а вдруг? И в парикмахерскую забежала. Увидев его, Зоя вскочила:

— Ты?!

— Я пришел с работы. Пойду руки вымою.

— С работы, и — сюда?!

— По-моему, я здесь прописан, — мягко сказал он.

— Это все? Только прописка тебя заставляет появляться иногда в этой квартире? И мои дети?

— Наши.

— Уже наши? Послушай, Ваня, — она коротко вздохнула. — Я вот сижу здесь весь день, с самого утра сижу и все думаю, думаю. Времени свободного много, дети на даче, и получается, что все оно заполнено тобой, мыслями о тебе. Голова распухла от этих мыслей. И вот что я решила: никакого «сначала» не будет, если ты останешься таким же, как прежде. Хватит. От тебя снова пахнет чужими духами, хорошо мне знакомыми. Стоило с того света возвращаться!

— Откуда ты знаешь, что я был на том свете? — тихо спросил он.

— Чувствую. Я всего тебя чувствую.

— Не будет как раньше, Зоя. Я зашел к ней, потому что хотел узнать важную для себя вещь. Но ночевать я там не хочу. Это чужая квартира, чужая женщина. Мне с ней неприятно.

— Что? Что ты такое говоришь?!

— Мне с тобой хорошо. И с детьми. Я хочу к ним, за город. Поедем, Зоя? Ну их всех. Я семью хочу.

И в ее распахнутых глазах он увидел все тот же немой вопрос: «Кто ты теперь? Кто! И как же ты мне такой нужен!»