– Автора!

Наталья Андреева

Когда человеку скучно, он начинает развлекать себя самыми экзотическими способами. Один из них – игра со смертью. Павел Клишин написал роман о том, как его убили. Он обвинил всех своих знакомых, заранее подбросив им улики, лишив их алиби. Хотел ли автор умереть или это всего лишь разыгравшееся воображение тщеславного человека? Жизнь внесла свои коррективы в его планы и сама поставила точку в конце этого романа.

Глава вторая

Пашины мысли

1

В течение двух последующих дней Алексей просто не мог добраться до записей Павла Клишина. Работы было так много, что об остальном на время пришлось забыть. Дискета и прочее, изъятое в частном порядке с дачи писателя, лежали дома в ящике письменного стола. Оно и понятно: реакция происходит только тогда, когда срабатывает катализатор, ускоряющий процесс. Пришел, например, капитан Михин, завел Леонидова, и тот залез к Клишину на дачу. Не проявляли к Алексею два дня никакого интереса правоохранительные органы, и творения Клишина валялись в ящике письменного стола невостребованными.

Алексей уже успел пожалеть о том, что сдернул Барышева и решился на действия противоправные. Работа навалилась, затянула, как болотная ряска; упавший в нее камень только на мгновение нарисовал на поверхности круг чистой воды и канул на дно. И тина тут же сомкнулась. Леонидов тонул, увязая в своем болоте по самые уши. И почти уже захлебывался. Он уже пожалел, что согласился на предложение Серебряковой. Уволенный им Костя Манцев, по слухам, неплохо устроился в конкурирующей фирме. Да и Саша Иванов процветает там же. Самое смешное, что Леонидов туда звонил, предупреждал. Мол, эти люди неразборчивы в средствах. И на руку нечисты. А в ответ услышал: «Нам такие и нужны!» И чего он добился? Теперь эти двое активно играют против него, против Серебряковой, против «Алексера». Война не закончилась, напротив. Разгорелась с новой силой. Но это уже совсем другая история.

Так было до среды, и Алексею уже начало казаться, будто произошедшие в выходные дни неприятности — случайный эпизод, не имеющий последствий. Поэтому Леонидов слегка растерялся, когда Марина Лазаревич, секретарша, доставшаяся ему в наследство от бывшего коммерческого директора Паши Сергеева, открыла дверь и голосом заговорщицы произнесла:

— Леша, там из милиции.

— Из какой милиции? Кто? Зачем? — удивленно спросил он.

— Представился как старший оперуполномоченный Михин. Я даже документы его проверила на всякий случай. А вдруг врет? С удостоверением все в порядке.

— Михин? А!.. Нет, этот не врет, он оттуда.

— Сказать, что ты в банк собираешься?

Алексей вдруг вспомнил, как сам в первый раз пришел сюда, в офис «Алексера». Он работал тогда по делу об убийстве А. А. Серебрякова. И все начальство в спешном порядке «уехало в банк», узнав о его приходе.

— Не будем уподобляться… — Он сладко потянулся в кресле, расправляя плечи.

— Кому? — удивилась Марина.

— Всем. Зови сюда этого парня, я готов лечь на амбразуру, не хватает только связки гранат. Чтобы по пути взорвать танк.

— Ты какой-то нервный, Леша, — покачала головой Марина. — Что-то серьезное?

— Принеси-ка нам лучше кофейку.

— Сделаю. Тебе как обычно, без сахара? А ему?

— Ему даже с молоком.

Марина, пытаясь сдержать смешок, открыла дверь и сказала тому, кто ждал в приемной:

— Проходите, пожалуйста. — Она ослепительно улыбнулась, отчего появившийся в дверях Михин побагровел и уставился в пол. Секретарша у Алексея была очень хорошенькой. Но без последствий. То есть для него самого ослепительные улыбки Марины последствий не имели. Занятое сердце — лучшая броня. А про Михина Алексей подумал: не женат.

— Алексей… Алексеевич, вас соединять с кем-нибудь? — сладко пропела секретарша.

При посторонних и клиентах они с Леонидовым соблюдали субординацию и были строго на «вы». Начальник и подчиненная.

— Пока нет, Марина. Скажите, чтобы перезвонили минут через пятнадцать.

Она вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

— Садитесь, пожалуйста, Игорь Павлович, — Леонидов кивнул на кресло напротив. — Сейчас нам принесут кофе.

— Вот, значит, где работают коммерческие директора? — Михин оглядел просторный кабинет. — Что ж, круто! Секретарша-красавица, кофеек.

— А без атрибутов? Без монитора на столе, кожаных кресел и секретарши в приемной не смотрюсь?

Кабинет, в который въехал Леонидов, так и оставался безликим. Алексей удовлетворил все просьбы сотрудников, но потратиться на себя так и не решился. Шикарный же кабинет Серебрякова, убитого в августе прошлого года, пустовал по-прежнему, Ирина Сергеевна, его вдова и нынешняя хозяйка фирмы заглядывала в офис редко.

— Я тут о вас справки навел, Алексей Алексеевич. Вы ушли из органов пять месяцев назад и в таком же звании, как я, только не из какого-то РОВД, а из Главного управления, и с хорошей репутацией ушли. Вам очередное звание должны были присвоить. Затянули, потому что у вас было взыскание. О вас чуть ли не легенды ходят! Мол, Леша Леонидов такое дело сразу раскрывал. Так мне сказали по поводу убийства Клишина.

— И что? Люди с министерских постов уходят, из президентов даже, но живут же после этого! Решение оставить карьеру сыщика — это не смертельно. Поверьте, можно не только выжить, но и достойно прожить.

— Это уж точно: достойно! На большие деньги польстились?

— Да. Польстился на большие деньги. О моей бывшей работе все?

— Это больная тема?

— Нет. Но хотелось бы знать, я что, подозреваемый?

— Подозрение с вас лично я не снимаю, хотя ясно начинаю понимать, что если убили вы, то доказать это практически невозможно.

— Это еще почему?

— Вы ведь прекрасно знаете, на чем можно засыпаться, и постарались улики уничтожить. В доме все чисто, отпечатков нет, следов грязной обуви тоже, никто вас не видел ни входящим в дом Клишина, ни выходящим оттуда. Все-таки профессионал, чего уж тут…

Леонидов едва сдержал улыбку, вспомнив, как ночью они с Барышевым, бывшим десантником, а ныне сотрудником вневедомственной охраны, весьма непрофессионально лезли в чужое окно. И сказал насмешливо:

— Да, ампулу из-под цианистого калия я бы не стал оставлять на месте преступления. И вообще не стал бы оставлять. Ибо на ней есть маркировка. Нетрудно вычислить, с какого химико-фармацевтического завода она взялась. Свидетелей нет, кроме покойника, а в его способности предсказывать будущее ни один суд не поверит. Тоже мне, Нострадамус из деревни Петушки!

— Вам весело, как я вижу?

— Грустно. Если я на Библии сейчас поклянусь, что не убивал никакого писателя и вообще не знал о том, что он заходил в мое отсутствие к моей жене, вы же мне не поверите? Что значат слова человека, не замеченного до сих пор ни в какой антиобщественной деятельности, против пуговицы от рубашки и голубого платка?

— Отчего же? Я как раз вчера беседовал с вашей супругой. Она, похоже, вообще врать не умеет. Честно рассказала мне про школьный роман с Клишиным, про то, что он был мстительным человеком. И по характеру не подарок.

— Вы были у Саши? — насторожился Алексей.

— А что странного? Из-за нее же весь это шум.

— И что заставило вас принять ее взгляд на проказы Клишина? Насчет его мстительности и злобы?

— Я разговаривал кое с кем из его знакомых. Надо же было узнать, писал он, основываясь на реальных фактах, или был мастер приврать.

— И что вы услышали, Игорь Павлович?

— С детства литературу не люблю и, признаюсь, ни черта в ней не понимаю. Например, нормальный человек просто скажет: «Я вышел из дома и пошел на электричку». А тот, который писатель, непременно выдаст: роса на траве блестела, что-то там звенело где-то в воздухе, гудок электрички был похож на набат, сама электричка еще на кого-то. И из обычной двухчасовой поездки в вашу, допустим, деревню Петушки на поливку огорода выйдет лирическая поэма о том, какое это счастье просыпаться рано утром и слушать пение птиц. Весь этот бред и есть литература.

— А почему бред?

— Да потому что все вышесказанное неправда! Все чепуха. Реалистом надо быть, а не пудрить людям мозги, — сердито сказал Михин. — Вот взять, например, этого писателя Клишина. Врал он? Конечно, врал! Все говорят, что был он человеком особенным. И эта особенность заключалась в том, что Павел Андреевич исключительно умел наживать себе врагов. У него не складывались отношения ни с кем: ни с женщинами, хотя он и был красавцем; ни с издателями, хотя он, без сомнения, был талантлив; ни с друзьями, хотя многие хотели бы таковыми стать. Он обладал уникальной способностью говорить людям вещи, которые они меньше всего хотели бы услышать. И люди переставали с ним разговаривать и вообще общаться.

— Как интересно! И кто конкретно?

В это время Марина Лазаревич торжественно внесла поднос с двумя чашечками кофе и вазочкой с конфетами. Михин прервал свой патетический монолог, невольно уставившись на ее стройные ножки, открытые короткой юбкой. Марина поставила поднос на стол, и ее каблучки зацокали обратно к двери. Дверь закрылась, а Михин все еще сидел. Открыв рот.

— Секретарша у вас, я смотрю… — покачал головой капитан.

— И что?

— Как жена на это смотрит?

— Положительно. Она не ревнивая. Так что именно говорил людям этот писатель?

— Писатель? А, да, мы о Клишине… Кофе можно пить?

— Да. Это настоящий, не муляж. — Михин отхлебнул кофе и сказал:

— Вкусно. Она еще и кофе умеет варить! Простите. Я тут изложу некоторые факты. Все знакомые Клишина в один голос утверждают, что Павел просто не умел говорить и писать приятных вещей. Вернее, как утверждает один издатель, не мог себя переломить. Ведь не секрет, что идеальный вкус есть у единиц, а дорогие вещи покупают все, и все хотят подтверждения тому, что не зря потратили деньги. Попробуй скажи откровенно человеку, что он отвалил кучу денег за ерунду, которая гроша ломаного не стоит! Наживешь себе врага на всю жизнь. Поэтому нужным людям обязательно надо врать. На комплиментах карьеру делают. Не умей хорошо работать, умей льстить начальству. Всем приятно слушать дифирамбы. Даже очень умные начальники попадаются на такой крючок просто потому, что боятся трезво оценить себя и своих жен. А Клишин умел замечать в людях все самое смешное, нелепое, потаенные движения души, которые человек и сам от себя порою скрывает. У каждого есть больное место, так вот Павел Андреевич обладал необыкновенным даром сразу же это место нащупывать и просто из интереса туда тыкать: что будет? Было очень плохо. У писателя в итоге оказалась куча врагов. И ни одного друга. Он был очень одинок.

— А как же талант? — спросил Алексей, который внимательно слушал разговорившегося Михина. «А мальчишка-то не так уж и глуп! И хорошо поработал! В нужном направлении».

— Так и талант был того же рода. Клишин изумительно описывал все гадкое, что отлично умел в людях замечать, — со вздохом сказал Михин.

— Значит, в моем случае я больше всего на свете боюсь, что жена мне изменит? — предположил Леонидов.

— Видимо, так. Вернее, вы ее наверняка очень любите, это ваша опора в жизни, что Клишину казалось нелепым и смешным.

— И я действительно тощий и красноглазый?

— Во внешности у каждого есть недостатки. Люди в массе своей далеки от идеала, а те, которым повезло, большие деньги на этом зарабатывают. Вспомните свою работу в розыске. Как описывают свидетели других людей? Например, спрашиваешь: «Кто к нему приходил?» Ответ: «Какая-то женщина в очках». Сразу представляешь возрастную грымзу, смотрящую целый день телевизор или читающую книжки под настольной лампой, а потом оказывается, что это ослепительно красивая девушка с отличной фигурой и белозубой улыбкой, но действительно в очках, хотя очки ей и идут. Вы худой, пусть даже тощий, и глаза у вас воспалены от постоянного недосыпания. Но можно ведь сказать и так: стройный. Человек, волосы у которого густые, черты лица правильные. Перечисли все это — возникает совсем другой образ. Вот из чего я делаю вывод, что Клишин мог просто описать события под тем углом зрения, под которым он привык воспринимать события и окружающих его людей.

— И кто же, по-вашему, его убил?

— А вот это вычислить необыкновенно сложно. Насолить Павел Андреевич успел всем своим знакомым и любимым женщинам. Если таковые у него были. Любовницам. Так будет вернее.

— Почему это он не мог влюбиться?

— С таким критическим взглядом на людей? Я тут пробовал читать его книги…

— И?

— Ни черта не понял! — в сердцах сказал Михин. — Это ж бред!

— Знаете, Игорь Павлович, у меня такое чувство, что вы пришли сюда посоветоваться. Так?

Михин вздохнул и как бы между прочим сказал:

— На дачу к Клишину в понедельник ночью какие-то хулиганы влезли.

— Что, все следы уничтожили? В которых вы хотели еще разок покопаться? — Алексей уткнулся в чашечку с кофе, чтобы Михин не поймал его взгляда.

— Да не в следах дело! Что следы! Вот и жена ваша говорит, что ничего не слышала, спала. А ведь сон у беременных женщин такой чуткий…

— Исключения из любых правил есть.

— Я человек конкретный, Алексей Алексеевич, у меня нет склонностей к аналитике…

— Я не заметил. Вы прекрасно изложили писательскую концепцию Клишина.

— С чужих слов, Алексей Алексеевич, с чужих слов. Чтобы понять этого писателя и вообще всю их братию, надо самому писателем родиться или хотя бы что-то в жизни прочитать. А я школьную программу еле-еле одолел и до сих пор не помню, кто старуху пришил топором: Рахметов или Раскольников. Чую, что «висяк» у меня будет. Да. Я понимаю, когда убивают из-за денег или ножом в пьяной драке. Но когда убивают из идейных соображений…

— А почему вы решили, что здесь какие-то идеи?

— Да роман этот покоя не дает! Эта злосчастная «Смерть на даче»! Вы почитайте некоторые места и сразу поймете.

— Где ж почитаю? Дайте!

Леонидов через стол протянул Михину руку. Тот посмотрел грустно, глаза у него оказались сиреневыми и глубокими, как две чернильницы. Алексею тут же захотелось обмакнуть в них гусиное перо и написать что-то о чудных мгновениях. Ресницы у его визави были длинные и пушистые, как у девушки, а губы пухлые. Симпатичный парень Игорек Михин, если отбросить слово «опер». Все правильно: описать человека можно по-разному. Смотря какие прилагательные оставить, а какими пренебречь.

— Не имею права, — сказал Михин, уставившись в потолок. А потом вдруг выдал: — Ну, залезли и залезли, ничего же не взяли! Ни ценных вещей, ни компьютер, ни одежду. Так, покуролесили немного, и что? Все равно наследник пока не объявился. Заявление о взломе никто не писал. А без заявления какое ж дело? Вы подумайте об этом деле на досуге, Алексей Алексеевич, а я еще зайду.

При этих словах Леонидов едва сдержался, чтобы не покраснеть: как раз сегодня дискета с творчеством Павла Клишина была при нем. Михин же вздохнул, залпом выпил остывший кофе и попрощался. Дверь не успела за ним закрыться, как в кабинет с вытаращенными глазами влетела Марина:

— Ты от нас уходишь?!

— С чего ты взяла?

— Разве он тебя не уговаривать приходил?! Чтобы снова в милицию?! Неужели Ирина Сергеевна отпустит?!

— Тише ты. Все гораздо проще. Моего соседа по даче убили, я только свидетель, а никак не рулевой.

— Да? А зачем же он тогда еще раз придет?

— Марина, я сколько раз говорил, чтобы ты дверь плотнее закрывала?

— Я только конец разговора слышала. Ваши коммерческие тайны меня мало интересуют, все равно через мои руки проходит вся документация. Но тут такое!

— Ты только молчи. И Серебряковой не говори. Этой фирме уголовных преступлений на весь оставшийся век хватит.

— А Саша знает?

— Да, ей не повезло. Ладно, Марина, кто там по мою душу? Соединяй. — Он с откровенной тоской посмотрел на телефон.

2

Жару, что пришла в Москву в начале июня, в общем-то, ждали. Количество холода прямо пропорционально количеству тепла, — такую формулу давно уже вывел для себя Алексей Леонидов. Если в мае были морозы, значит, в июне должна быть жара. Чем сильнее был мороз, тем больше градусов тепла покажет термометр. Но таково непременное свойство природных катаклизмов: сваливаться на голову неожиданно. Неожиданно для всех стало очень жарко. Бешеным спросом стали пользоваться кондиционеры, прохладительные напитки и мороженое. Людям порою казалось, что они сходят с ума. Зацементированный и заасфальтированный город был раскален добела, словно адова сковорода. Кто мог, уехал за город, в райские кущи. Кто не мог, работал. Варился в этом котле. А безжалостное солнце, хозяин этого ада, все подбрасывало и подбрасывало поленьев в топку.

Как правило, Леонидов выходил из офиса уже под вечер и всегда мерз. В кабинете у него исправно работал климат-контроль, установленный еще роскошным Пашей Сергеевым. Двадцать три градуса. И не меньше. За что деньги плачены! Сегодняшний вечер стал для Алексея настоящим открытием. Он вышел из офиса и почувствовал, что жарко. На него, одетого в пиджак, смотрели как на сумасшедшего. Улицы Москвы теперь напоминали гигантский пляж: мужчины разделись до трусов, женщины до бикини. Поверх бикини были накинуты полупрозрачные платки. Почувствовав себя идиотом, Алексей быстренько снял пиджак и пошел к машине.

«Как жить в такой жаре? — в отчаянии подумал он, забираясь в эту камеру пыток. — Точнее, как выжить?»

Все мировые катаклизмы мгновенно стушевались перед индивидуальным горем: необходимостью находиться в городе в неимоверную жару. Есть не хотелось. Котлеты сочные из мяса молодых бычков и из тех же бычков пельмени на таком солнце мгновенно бы размякли. Алексей ограничился тем, что купил фруктов. И молодой картошки, которую честно собирался пожарить. Потом он купил воду и два мороженых. После некоторого раздумья купил третье. И бегом домой. Пока не растаяло.

В квартире было так душно, что он сразу понял: не уснуть. Надо дождаться, когда стемнеет. Когда скроется безжалостное солнце. Алексей достал из дипломата распечатку того, что похитил на даче у Клишина. Наугад вытащил один из листков, прочитал и хмыкнул. Понятно, почему Михин с этим не справился! Такая философия отпугнет любого. Рассуждения самовлюбленного негодяя о людях и о себе.

Павел Клишин стал вызывать у Алексея еще большее отвращение.

«Смерть на даче». Отрывок

«…и каждый день я вижу в зеркале именно это лицо. Давно надо было отрастить бороду и избавиться от непременной утренней процедуры. От бритья. Плеснуть в лицо водой — и бежать! Бежать!!! Но я словно рожден для страданий. Каждое утро я снова вижу это и прихожу в отчаяние. Опасная бритва в моей руке дрожит и невольно ползет со щеки все ниже и ниже, к самому горлу.

Лицо мое похоже на коробку дорогих шоколадных конфет, такое же яркое снаружи и пустое внутри. Жалкая горстка шоколада, а поверх розочки, розочки, розочки… Глаза слишком синие, волосы слишком желтые, рот слишком красный, а ресницы и брови слишком черные. Это величайшая разноцветная глупость, которую я только видел в жизни, от ее созерцания тошнит уже через несколько минут. А мне приходится рассматривать буйство плохо сочетающихся красок изо дня в день. Каждое утро я тщательно умываюсь с мылом, словно надеюсь, что они хоть немного полиняют, эти глаза, брови, губы… Но — тщетно! Такое ощущение, что после обязательных утренних процедур они становятся еще ярче!

Это самое большое наказание в моей жизни, хотя многие со мной не согласятся. Если бы лишние килограммы не вызывали у меня раздражение и страх перед болезнями толстых людей не давил бы так на психику, я давно отрастил бы брюхо. Но я ужасно мнителен. Когда, взбегая по лестнице на пятый этаж, обнаруживаю у себя небольшую одышку, сразу начинаю думать, что это начинается рак. Смешно? И мне. Поэтому в спортзал я хожу тайно и тайно же не ем жирного и мучного. Как какая-нибудь баба!

Если бы при всех моих статях я родился дураком — это было бы огромное для меня счастье. Но мне не везет. Слишком ясно понимаю, чем привлекаю к себе всех этих женщин, и что они хотят от меня слышать и что получить. Им плевать на то, что я мыслю, важно только то, что умею двигаться, умею ходить, есть, пить, укладывать их в постель и вообще, что я живой, а не экранный и не журнальный вариант. Конечно, были и такие, которые утверждали, что любят мою бессмертную душу. Бессмертная душа! Какого дьявола она попала в эту дешевую конфетную оболочку?

Так вот о женщинах. Все они врут. Быть может, попривыкнув к моему конфетному лицу, они и вгляделись бы в душу мою и попытались ее понять, но это до первого появления со мной на публике. На улице или в гостях я не теряю ощущения, что попал на выставку собак, что я породистый пес на поводке у раздувшейся от гордости хозяйки и она с восторгом демонстрирует публике, какая у меня редкая масть, роскошный экстерьер и сколько на подобных же собачьих выставках я успел получить медалей. Любая женщина, идущая со мной, не устает ловить завистливые взгляды соплеменниц и чувствовать себя пусть временной, но владелицей того, что не каждой доступно.

Я всегда мечтал отомстить. Пусть не всем, но хотя бы части из них. Заставить страдать. Многие мечтают хоть на миг оказаться в оболочке очень красивого человека и понять, что он чувствует. Могу с уверенностью сказать только одно — красота не вызывает доверия. Что угодно: зависть, восхищение, желание обладать, но не доверие. От красивых людей все время ждут чего-то такого же неординарного, как и их внешность, и потому относятся к нам настороженно. Вот почему это мне мешает. Я не могу быть писателем. Я не могу ничего знать, потому что со мной никто не бывает откровенен, могу только обо всем догадываться. И еще я могу мстить…»

«Позер!» — откровенно зевнув, подумал Алексей. Сплошное самолюбование! Ни единому слову писателя он не поверил. Клишин — великий лжец. А насчет желания отомстить — это интересно. Фантазия у Павла Андреевича богатая. И вновь холодок побежал по спине у Леонидова. Не запрятал ли этот мстительный человек где-нибудь ампулу с ядом? Например, на даче у соседа.

Потом Алексей представил себя на месте Клишина. Вспомнил южные фотографии, на атлетическом теле откровенные плавки… «Ох, кабы мне бы! — вздохнул он и пошел к холодильнику, за последним мороженым. Врет негодяй Клишин! Он от себя в восхищении! Кого хочет обмануть? И зачем?» «Смерть на даче» была на время заброшена.

Съев мороженое, Алексей захотел жареной картошки. Он включил на кухне телевизор и попытался выслушать версию Первого канала о текущих событиях в стране и мире. Устав от избитых фраз, он выключил телевизор. Надо засесть за клишинскую «Смерть на даче». Наверное, этот доморощенный гений решил умереть, чтобы имя его прогремело. Хотел быть живее всех живых. Хоть после смерти — а на пьедестал! Алексей уже поставил Павлу Андреевичу диагноз — мания величия.

Вот, пожалуйста! Очередное подтверждение! Что Клишин был типичный психический больной! Очередная страница «Смерти» начиналась словами: «Творчество — это состояние нервного стресса». Алексей с трудом собрался с силами, чтобы заставить себя читать.

«Смерть на даче». Отрывок

«…стресса. Писатель — всего лишь проводник, он похож на электрический провод, по которому идет ток. Дело в том, что даже сам воздух насыщен словами. Все давно уже написано. Все существует. Мы живем в мире, параллельном лучшему из миров. Надо только услышать и донести его идеи до сознания людей. Обижаясь на меня, люди и не подозревают, что я всего лишь зеркало. Да-да, именно зеркало! Потому что я только отражаю их самих, их слова, настроение, мысли. Если человек добр, хорошо относится к людям, если он внутренне не агрессивен, я ему улыбаюсь и говорю приятные вещи, от которых, в свою очередь, улыбается и он. Но таких, увы, мало! Большинство — люди с большим самомнением, пренебрежением к окружающим, лицемерные и скрытные. Они говорят гадости завуалированные и очень обижаются, когда слышат в ответ гадости откровенные: а именно — правду о себе. Если их неискренняя улыбка, отразившись от моего лица, уходит обратно к собеседнику как отвратительная гримаса, разве же я в этом виноват? Как писатель я всего лишь изучаю, я настраиваюсь на того человека, с которым в данный момент нахожусь рядом. Настраиваюсь, словно на определенную волну радиоприемника, я его ловлю, а потом слушаю и отвечаю тем же. Вот и все. И, как говорится, нечего на зеркало пенять…

Конец ознакомительного фрагмента.