Бронзовый воробей. Или приключения красавца-корнета

Наталья Александровна Доброхотова-Майкова

Романтическая фантазия с литературными аллюзиями. Действие происходит в вымышленной стране, примерно в XVIII веке, в таинственных руинах. Действующие лица – генералы, солдаты, прекрасная девушка, карлик, попугай и заговоренный конь… Герои преодолевают древнее заклятие, и все кончается хорошо.Иллюстрации автора.

Слава дней минувших

Корнет проснулся. Ярко светило солнце. Голова болела. Ему приснился страшный сон: он сдавал экзамен по стратегии, ему достался билет «осада Бонтона», и он не мог вспомнить, какой же хитростью Великий Паран все-таки взял Бонтон после смерти Бо—Мера. Это все были события тридцатилетней войны, которая предшествовала столетней. Корнет потряс головой, чтобы проснуться окончательно, оглянулся и замер: рядом с ним, прислонившись к колонне, с мушкетом на коленях сладко дремал мушкетер Тридцатилетней войны. Как он вчера не догадался? Каска, мушкет, форма… никакой не обозный, не сапер… понтон — это, конечно, был Бонтон, великий легендарный город, древняя столица изящества и великолепия, чье имя стало нарицательным для обозначения хорошего вкуса. Именно жители Бонтона первые начали мыться мылом и заедать вино редиской. Великий Паран сравнял его с землей, и гордился… кстати, то, что он вчера переводил, как «длинный баран», это и был Великий, или Большой Паран. А старый помер — это, конечно, Старый Бо—Мэр, добрый Мэр, последний правитель Бонтона. Ну да, и еще попер — Бобер, знаменитый капитан ландскнехтов.

«Я еще сплю», подумал корнет. Между ним и солдатом лежала фляжка с завинченной крышечкой. В ней плескалось вино — так со стакан примерно. Конечно, всего этого не могло быть. Даже если бы она вчера была полна и они с солдатом ее выпили, они не могли бы от этого напиться до беспамятства. Почему же тогда так болит голова? Тут его глазам предстало еще одно изумительное зрелище. Посреди двора, выщипывая мелкую травку среди разбитых плит, бок о бок мирно паслись крупный ветвисторогий олень и его рыжий конь. Они подняли головы одновременно. Олень, увидев, что на него смотрит человек, в два прыжка исчез. Конь приветствовал хозяина веселым ржанием. Корнет почувствовал раскаяние. Он напился и заснул, даже не расседлав коня. Теперь, наверно, уже не стоит, надо ехать скорее. Все же, жалея животное, он снял седло и обтер ему спину травой. Конь был, казалось, всем доволен: всю ночь он щипал росистую траву, а в углу двора, в разрушенном бассейне, вода стояла по края. И корнет не пренебрег этим бассейном. Вода в нем была чистая, хотя все дно водоема устилали прошлогодние листья. Корнет ополоснул лицо и напился, и тут вчерашний хмель улетучился, но взамен на него обрушился весь ужас происшедшего. Он, заблудший воин, вместо того чтобы попытаться под кровом мрака пересечь линию фронта и разыскать свою часть, всю ночь провел, пьянствуя с… он оглянулся на солдата. Конечно, вся эта история с тридцатилетней войной — сонный бред. Парень — ополченец или партизан, потому и вооружен музейным мушкетом. Правда, чей он, так и не удалось выяснить. Ну и ладно; все равно он какой-то бестолковый, помощи от него не дождешься. Что, если попробовать, в целях ориентировки, взобраться на верх этой руины? И корнет, отважно вступив под своды здания, начал подниматься по обрушенным лестницам. Прекрасны были благородные развалины, тут и там проросшие разнообразными растениями! Словно героя нашего пригласили во дворец, украшенный к празднику! Если бы только на этом празднике его еще и угостили… Голоден он был страшно, и, вспугивая певчих пташек, подумывал о дичи покрупнее. И вот, когда он с балкона второго этажа пытался, опираясь на плечи кариатиды, забраться на третий — из цветущей лианы перед самым его лицом вылетела, крича, огромная красно—синяя птица. Он чуть не свалился. «Ну нет», думал он, с усилием перебрасывая свое тело через подоконник, «кто угодно это был, но не попугай. Фазан, должно быть». Но он прекрасно видел, что это был не фазан. Вопрос остался пока открытым, как и вопрос о полупустой (или полуполной) фляжке.

Он нашел вполне целую лестницу наверх и вышел в лоджию с прекрасными колоннами. Двигаясь осторожно, чтобы не обвалиться вместе с куском узорного мраморного пола, он услышал над головой то странное клохтанье, которое ночью показалось ему похожим на человеческий смех, поднял голову — и обомлел: сквозь прореху кровли, среди свисающих цветущих гроздьев, на него смотрело человеческое лицо… Оно тут же исчезло, и наверху послышался быстрый топот, словно ребенок пробежал. А лицо было совсем не детское… Надо было немедленно выяснить хоть это! Однако взобраться выше ему долго не удавалось. Здесь, наверху, было еще светлее и веселее: почти все помещения, без крыш и потолков, открывались прямо в небо; на грудах каменных обломков цвели целые клумбы; воздух был чист и свеж в это нежаркое время года. Наконец он вылез на гребень стены и увидел, что дальше подниматься некуда… И еще он увидел, что здание, в которое и на которое он залез, очень велико; и еще увидел, вернее не увидел конца—краю окружающему лесу… Он неосторожно наступил на карниз и обломился вместе с ним. К счастью, внизу уже лежала куча обломков, и лежала давно, и ее покрывала многолетняя подушка мхов и листьев. Корнет уцелел. Сверху снова донеслось хихиканье. Он вскочил и в ярости снова стал искать путь наверх. Рядом когда-то был небольшой круглый зал овальной формы. Теперь посреди него росло дерево. На ветке сидел огромный красно—синий попугай. Увидев корнета, он перевернулся вниз головой, и, держась за ветку одной лапой, другой стал ковырять в носу.