Легенды о Робин Гуде

Народное творчество, 1940

Легенды о Робин Гуде, настоящем народном герое средневековой Англии, собрал и пересказал переводчик и писатель Михаил Гершензон. Книга выходит с иллюстрациями Сергея Гаврилова, многократного лауреата премии «Образ книги». Для младшего и среднего школьного возраста. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 3. В которой рассказывается о весёлой встрече старых друзей

И Робин обоих их за руки взял —

И ну вокруг дуба кружиться!

«Нас трое весёлых, нас трое весёлых,

Втроём будем мы веселиться!»

— Клянусь святым Дунстаном, видно, как она растёт! — воскликнул Мук, сын мельника, обращаясь к своему соседу. Парень лежал на животе, подперев руками подбородок, и разглядывал пучок молодой травы, пробившейся на свет сквозь толстый слой прелого листа. — Кабы не обед, который урчит ещё у меня в брюхе, ей-ей, я принялся бы за свежую травку, как добрый конь!

— Вот ведь обжора! — рассмеялся Клем из Клю. — А я так и думать не могу о еде. Право, служи я по-прежнему своему приору, мне хватило бы такого обеда до самого Михайлова дня.

— Охотно верю. Небось ты привык у него поститься и до Михайлова дня, и после.

Стрелки́ лежали на самом припёке у ручья, неподалёку от той лужайки, по которой недавно кружились Робин и отец Тук, стараясь пересчитать друг у друга кости своими дубинками. Тёмными заплатами по молодой траве разбросаны были зелёные плащи лесных молодцов.

Кое-где ещё курились костры и потрескивало на угольях недоеденное мясо. Многие спали, осоловев от вина и сочной оленины.

Из избушки отшельника донеслись весёлые звуки лютни. К тонкому звону струн присоединился густой голос отца Тука:

Если ты купишь мясо —

С мясом ты купишь кости.

Если ты купишь землю —

Купишь с землёй и камни.

Если ты купишь яйца —

Купишь с яйцом скорлупку.

Если ты купишь добрый эль —

Купишь ты только добрый эль!

— Пойдём-ка послушаем, как поёт святой отец, — предложил Клем. — Сдаётся мне, что он ладит с лютней не хуже, чем с дубиной и чаркой.

Псы, лежавшие на дороге, не шелохнулись при приближении стрелков. Перешагнув через псов, стрелки́ вошли в обитель отшельника.

Посреди грубого дубового стола стоял пузатый бочонок, окружённый недопитыми ковшами из воловьего рога. Почерневший деревянный Христос терпеливо смотрел со своего креста на отца Тука, перебиравшего струны лютни.

Робин Гуд, Маленький Джон и Билль Статли смотрели на святого отца с удивлением и восторгом, потому что толстые пальцы причетника с необыкновенной лёгкостью порхали по струнам, а песен в его зычной глотке был неистощимый запас.

— Сколько монахов видал на своём веку, а такого не видывал, — сказал Билль Статли, когда отец Тук кончил петь. — Скажи-ка, отец, ты какого монастыря? Если в твоём монастыре все монахи вроде тебя, я охотно выложу последний шиллинг за тонзуру и, клянусь девой Марией, до конца дней не нарушу устава вашей обители!

Отец Тук повесил лютню на колышек, вбитый в стену и лукаво усмехнулся.

— Что ж, — сказал он, — коли хочешь повидать мой монастырь, отправляйся прямой дорогой в Рамзей, в графство Гентингдоншир. Оттуда рукой подать до нашего монастыря. Ты спроси, как пройти в Аббатов Риптон, — тебе всякий мальчишка укажет. Только ежели случилось бы тебе добраться до Риптона, избави тебя Господь назвать там имя фриара Тука. Ибо в Священном Писании сказано: что посеешь, то и пожнёшь. А я посеял там хорошие колотушки.

— Билль, Билль! — укоризненно покачал головой Робин Гуд. — И не жаль тебе добрых товарищей, что собрался в монастырь? Если так не хватает тебе духовных наставлений, у нас будет отныне свой духовник, капеллан и келарь. Не так ли, святой отец?

— Уж больно легко принимаешь ты людей в свою дружину, — заметил отец Тук. — А ну как я вовсе не агнец божий, а наёмник Гая Гисборна или лесничий шерифа Ноттингемского?

— Не тревожься, фриар Тук, у тебя найдутся поручители, — раздался голос Маленького Джона. — Если доброе вино не отшибло у тебя памяти, может быть, ты вспомнишь виллана Рамзейского монастыря Джона Литтля?

— Ещё бы не помнить! Из-за него-то мне и пришлось попрощаться с Аббатовым Риптоном. Помню, конечно, помню! Парень был видный, на голову выше тебя, стрелок.

— Неужто повыше? — Робин Гуд бросил быстрый взгляд на своего товарища. — А я-то думал, что не родился ещё на свет человек выше нашего Маленького Джона!

— Повыше, повыше, — повторил монах, — да, пожалуй, и в плечах пошире. Даром, что ли, случилась у нас потасовка? Когда взгромоздил он на себя целый стог сена и сказал: «Благодарствуйте, сэр сенешал», я думал, старик наш тут и протянет ноги…

— Да ты расскажи толком, святой отец, — вмешался в разговор Клем из Клю. — А то наплёл — ничего не понять. Что за сенешал такой и при чём тут сено?

— А сенешал — это управляющий в нашем маноре, в Аббатовом Риптоне. Я приставлен к нему был писарем и сумку носил с писульками. — Отец Тук кивнул на большую кожаную сумку, подвешенную к потолочине. — Пришли мы с ним на заливной луг в Готоне — принять работу у косарей. Этот самый Джон Литтль отбывал в тот день барщину и принёс с собой косу длиной в добрых семь футов, а окосье — с хорошую оглоблю. Сенешал мой было обрадовался, потому что Джон Литтль одним взмахом скашивал больше, чем трое других. Надо вам знать, что у нас испокон веку такое правило: в сенокос получает виллан за день работы столько сена, сколько поднимет на рукоятке своей косы. А если окосье сломается или коснётся земли, он теряет сено и уходит ни с чем. Так вот, этот самый Джон Литтль, как кончил работу, поднял на своей оглобле целый стог сена, и коса не сломалась и не коснулась земли. «Благодарствуйте, сэр сенешал». И пошёл прочь. А мой сенешал кричит: «Стой! Нет правила, чтобы такая была коса». Он крикнул людей, и началась тут драка. Сенешал на меня накинулся: «Ты что стоишь, как дубина?» Я говорю: «Не могу, мне надо сумку беречь». Он у меня хочет взять сумку, а мне не понравилась его повадка — вижу я, Литтль прав. Стукнул я сенешала сумкой по голове. Он обмер. Я одного, другого сшиб с ног и распрощался с проклятым Риптоном. Всего и осталось на память, что сумка да десяток пергаментных свитков.

— Порадовались небось ваши вилланы пропаже! — сказал Робин Гуд. — А ну-ка, фриар, покажи нам эти грамоты.

Стрелки́ с любопытством склонились над телячьей сумкой бывшего риптонского писаря. Отец Тук вытащил из неё пачку желтовато-серых свитков. Лица стрелков побледнели, глаза заблестели, а брови нахмурились, потому что каждый из них был когда-то вилланом и знал, чего стоят эти узкие полоски кожи.

— Вот он, хирограф Джона Литтля, — сказал отец Тук, раскатывая на столе ленту грубого пергамента, изрезанную по краю неровными зубцами.

— А ну-ка, почитай, почитай, — вздрогнув, сказал Маленький Джон и положил руку на стол, придерживая конец упругого свитка. — Посмотрим, сколь ты силён в грамоте, фриар!

Отец Тук хлебнул эля и принялся читать:

— «Джон Литтль держит одну виргату земли от Рамзейского монастыря. Он платит за это в три срока. И ещё на подмогу шерифу — четыре с половиной пенни; при объезде шерифа — два пенни сельдяных денег. И ещё вилланскую подать, плату за выпас свиней, сбор на починку мостов, погайдовый сбор, меркет, гериет и герзум. На Рождество — один хлеб и трёх кур в виде рождественского подарка; на пасху — двадцать яиц; за право собирать валежник — двух кур…»

Отец Тук читал, медленно покачиваясь из стороны в сторону.

Клем из Клю, присев, внимательно смотрел ему в рот: искусство чтения удивляло его куда больше, чем искусство, с которым монах владел дубиной.

Билль Статли, и Мук, и Робин, точно сговорившись, перевели взгляд с пожелтевшего пергамента на вечерние облачка — золотые кораблики, скользившие в вышине по вершинам дубов.

— «…Каждую неделю, от праздника святого Михаила до первого августа, Джон Литтль должен работать в течение трёх дней ту работу, какая будет ему приказана…»

— Мы работали на господина по понедельникам, вторникам и средам, — задумчиво сказал Билль Статли.

— «…Если ему будет приказано молотить, то за один рабочий день Джон Литтль должен обмолотить двадцать четыре снопа пшеницы или ржи или тридцать снопов ячменя…»

— Вот и у нас было тридцать, — кивнул молодой Мук.

— «…А при расчистке старой канавы он должен прокопать ров длиной в одну роду… Джон Литтль должен собрать за один рабочий день две связки хвороста и пятнадцать связок терновника. Он должен вспахивать каждую неделю, от праздника святого Михаила до первого августа, по одной полосе совместной плуговой запряжкой с другими вилланами».

Облачка в небе вспыхнули малиновым огнём. С каждой строчкой новые и новые повинности обрушивались на несчастного виллана. Они оплетали его со всех сторон бесконечной паутиной.

Каждое слово напоминало стрелкам о кабале, от которой они бежали в леса, и всё выше и выше поднималось небо над избушкой отшельника, и привольнее шумели тронутые багрянцем вершины деревьев.

Никто не заметил, как Маленький Джон, порывшись за пазухой, вытащил оттуда измятый, пропитанный по́том клочок пергамента.

— «…В обычные же сенокосные дни, — читал фриар Тук, — он получает столько сена, сколько может поднять на рукоятке косы, так, чтобы коса не коснулась земли…»

Тут Маленький Джон швырнул на стол свою грамоту.

— А ну-ка, святой отец, проверь, не сойдутся ли мои зубцы с твоими!

Десяток широких ладоней сразу притиснул обе полосы пергамента к столу.

Зубцы свитков сдвинулись и сошлись вместе так точно, будто нож только что раскроил грамоту на две половины.

— «…Джон Литтль держит одну виргату земли от Рамзейского монастыря…» — эту строку прочёл отец Тук на клочке пергамента, брошенном на стол Маленьким Джоном. Он поперхнулся от изумления и вытаращил свои маленькие глаза на стрелка.

— Ну-ка, приглядись, фриар Тук, правда ли это, что твой Джон Литтль был на голову выше меня? И в плечах пошире?

— А… а… а, пожалуй, что я и приврал, — отирая со лба пот, пробормотал отец Тук, и дружный хохот покрыл его слова.

Робин Гуд налил полный ковш и поднял его высоко над головой.

— За весёлый Шервудский лес! — воскликнул он. — За королевских оленей и наши меткие стрелы! За тридцать девять моих молодцов и за сорокового — фриара Тука!

Но фриар Тук решительно затряс головой.

— Погодите пить за фриара Тука, — сказал он. — Я не могу сейчас вступить в дружину. Честный человек должен держать свои обеты. У меня есть ещё должок перед святым Кесбертом, и, пока я не расплачусь с этим долгом, я над собой не волен.

Робин Гуд насупился и с досадой посмотрел на отца Тука.

— Какой же это обет ты дал святому Кесберту? Отправиться в Святую землю защищать Гроб Господень?

— Нет, Робин, до Гроба Господня посуху не пройдёшь, а морем — какой корабль выдержит тяжесть такого брюха? Я поклялся святым Кесбертом отправиться в Ноттингем на состязание лучников и доказать всему свету, что лук в руках хорошего монаха посылает стрелы в мишень нисколько не хуже, чем в руках королевских стрелков. Состязание начнётся в пятницу, так что нынче ночью мне нужно пуститься в путь.

Робин Гуд ухмыльнулся, покручивая ус. Он кивнул головой.

— Такие обеты мы уважаем, фриар Тук. Такие клятвы нужно держать твёрдо. Но только, сдаётся мне, но в обиде будет святой Кесберт, если вместо тебя в Ноттингем отправится Маленький Джон. Ведь он ещё не расплатился с тобой за стог сена, который с твоей помощью унёс с заливных лугов.

Тут Робин подмигнул Маленькому Джону; тот поднял свой лук, натянул и спустил тетиву. Тетива пела.

— Клянусь святым Кесбертом, — воскликнул стрелок, — я заплачу твой долг сполна, фриар Тук! Дай мне стрелу из твоего колчана.

Отец Тук не заставил себя долго упрашивать. С притворным вздохом он протянул Маленькому Джону сплетённый из ивовых прутьев колчан. Тот вытащил стрелу и внимательно взвесил её на ладони. Потом сунул её обратно в колчан и выбрал другую, потяжелее. Широкий железный наконечник блеснул, как остро отточенный нож.

— Хороша, — сказал Маленький Джон, — пряма и устойчива на ветру. — Он сравнил с нею стрелу из своего колчана. — Можно подумать, что их делал один стрельник. Не хромой ли стрельник из Трента?

— Он самый. Кто же ещё умеет сделать такую стрелу? Но у тебя теперь две одинаковые. Смотри же не спутай, помни, какая из них моя.

— Не беспокойся, фриар, святой Кесберт будет доволен.

Робин Гуд поднёс к губам свой рог. Трижды протрубил рог. И не успел ещё звук его затихнуть в глубине леса, весёлая вольница собралась перед домом отшельника. Дружным криком приветствовали стрелки́ нового соратника — фриара Тука. Потом, рассыпавшись по чаще, двинулись к Шервудскому лесу.

По лесной тропе шли только Робин, отец Тук и Маленький Джон, а впереди них, широкой грудью раздвигая орешник, трусили псы святого отца.

Теперь кончилось время шуток. Робин Гуд толковал с друзьями о серьёзных делах. Он говорил о том, что шериф Ноттингемский всё теснее смыкает кольцо вокруг горсти отважных стрелков.

— Мы можем уйти в Линдхерстский лес, — говорил Робин. — Но что в этом толку? Нас только четыре десятка. А рабов в весёлой Англии…

Он не кончил фразы и некоторое время шёл молча. Потом тряхнул головой.

— Ступай, ступай в Ноттингем, Маленький Джон, — сказал он вдруг. — Постарайся разведать, что замышляют наши враги. Мы должны знать наперёд, откуда грозит нам удар. Я подниму вилланов в Сайлсе и в Вордене. А пока… пока мы должны беречь наши силы, потому что во всей весёлой Англии — только четыре десятка свободных людей, только четыре, только четыре десятка…

Верхушки дубов и каштанов ловили ещё последние лучи солнца, но в лесу уже было темно.