Обманчивый блеск мишуры

Найо Марш, 1971

Представитель древнего аристократического рода Хилари Билл-Тасман выкупает некогда утраченную фамильную усадьбу и собирается восстановить ее. При этом он нанимает в качестве слуг людей, однажды осужденных за убийство. Накануне Рождества Билл-Тасман устраивает пышный банкет, на который приглашает и супругу Родерика Аллейна, известную художницу Трой Аллейн. И в самый разгар торжества один из слуг пропадает, а гости начинают получать анонимные записки с угрозами… Самое время вызывать Родерика Аллейна.

Глава 3

Счастливого Рождества!

I

Вытащив из конверта листок с каким-то посланием и пробежав его глазами, полковник Форрестер повел себя в точности так же, как его племянник в аналогичной ситуации несколько минут назад. То есть на некоторое время застыл безо всякого выражения на лице. Затем слегка покраснел и повернулся к Хилари.

— Дружочек, на два слова… — Старик свернул прочитанный листок. Руки его заметно дрожали.

— О чем речь… — начал было Хилари, но тетушка прервала его:

— Нет!

— Клу, позволь уж мне…

— Ни в коем случае. Как я вижу, ты тоже попал на крючок, — сказала она, — и мне нужно знать, на какой именно. Я говорю: на крю…

— Я тебя слышу. Но нет, Клу, не могу, дорогая. Это неловко и неуместно.

— Вздор, Фред, я настаиваю… — Голос ее сорвался на какой-то неожиданный стон. — Сядь сейчас же, Фред. Хилари!

Хилари ринулся к дяде, и вместе они кое-как усадили того на ближайший стул. Миссис Форрестер запустила узловатую кисть в нагрудный карман мужа и вытащила оттуда маленький флакон.

— Бренди! — скомандовала она, и Хилари тут же поднес ей бутылку с сервировочного столика, оставленного для гостей Мервином.

— Это движок. Стучит неровно, — сказал мистер Смит на ухо Трой. Затем он быстро отошел в дальний конец комнаты и распахнул окно. Вихри снега тут же ворвались внутрь, хвойные лапы на елке зашевелились, «букет поцелуев» закрутился во все стороны.

Полковник все еще сидел на стуле — с закрытыми глазами и взъерошенными волосами, он учащенно дышал.

— Со мной все в полном порядке, — просипел он наконец. — Было бы из-за чего поднимать шум.

— Никто ничего не поднимает, — отозвалась его решительная супруга. — Не могли бы вы теперь закрыть окно, Смит? Спасибо.

Тело Крессиды охватил приступ дрожи — продолжительной и наглядной, от макушки до пяток.

— Хорошо хоть без обморока, — шепнула она Трой. Та не прореагировала.

— Вот уже гораздо лучше, — произнес полковник, открывая глаза. Остальные вздохнули с облегчением.

Образ этой живописной группы, собравшейся в гостиной словно для того, чтобы позировать, глубоко запечатлелся в памяти Трой: пожилой офицер с прикрытыми веками изо всех сил пытается восстановить дыхание. Хилари — в вельветовом пиджаке сливового цвета, как всегда элегантен, но весьма взволнован и смущен. Крессида развалилась в кресле с золотистыми ручками в позе недовольной, но обольстительной. Миссис Форрестер с руками, скрещенными на груди, внимательно наблюдает за мужем с расстояния не более двух шагов. А сухонький старикан кокни в роскошной, дорогой домашней куртке рассеянно описывает круги вокруг праздничной елки.

В богатых усадебных декорациях, при своей старомодной чинности картина эта прекрасно подошла бы в качестве сюжета любому увенчанному славой мастеру эдвардианской жанровой живописи — Орчардсону или еще больше — достопочтенному Джону Кольеру^[42]. Название могло быть, например, просто «Письмо». Ведь оно все еще лежало на ковре — там, где его уронил полковник, — и составляло, несомненно, эмоциональный центр композиции.

В довершение этого безнадежно отжившего, допотопного сюжета мистер Смит вдруг прервал свое бесцельное движение и застыл как вкопанный, а миссис Форрестер, Хилари и Крессида будто по команде повернули головы и уставились на одинокий белый клочок бумаги.

И тут уж «полотну» пришла пора ожить. Полковник, как уже отмечалось, открыл глаза. Его жена сделала пять широких шагов по ковру и подняла листок.

— Но, тетя Клу… — начал было Хилари, но она заставила его умолкнуть одним только строгим взглядом.

«Письмо» лежало на полу лицевой стороной вниз, так что миссис Форрестер пришлось развернуть его, чтобы прочесть. Она прочла и… залилась краской до корней волос (тревожный симптом, особенно если речь идет о пожилых людях)!

— Что там, тетя Клу?

Рот ее захлопнулся с лязгом, словно стальной капкан. На лице появилось какое-то необычное, неопределенное выражение. Что это, ярость? — гадала Трой. Безусловно. Но и что-то еще. Не едва ли различимый отблеск удовлетворения? Не произнеся ни звука, она протянула бумагу племяннику.

На того она тоже произвела интересное впечатление: одна его бровь поползла кверху, губы разомкнулись, затем вновь сомкнулись. Хилари перечитал записку несколько раз, а затем, к крайнему изумлению Трой, издал сдержанный смешок и прикрыл рот рукою. Встретившись с художницей глазами, хозяин поместья посмотрел на нее как-то дико, но постарался поскорей овладеть собой и дрожащим голосом произнес:

— Это… ни в какие… никак… это так нелепо. Абсурдно. Дорогая моя тетя Клумба!

— Не смей называть меня так! — заорала вдруг старая леди.

— Простите, ради бога, простите, тысячу извинений. Просто я всегда… О господи. Понятно.

— Фред! Ты пришел в себя?

— Да-да, все уже в полном порядке, благодарю. Просто маленький приступ — ты знаешь, со мной они случаются. Вне всякой связи с этой штукой, уверяю тебя. Хилли совершенно прав: тут полная нелепица, глупость и абсурд. За тебя я очень обижен и зол, разумеется, но, сама понимаешь… все это смехотворно и больше ничего.

— Не знаю, не знаю. Возмутительно — конечно. Оскорбительно — безусловно. Скандально — да. Смехотворно — не нахожу. Автора необходимо высечь хлыстом на конюшне.

— Не спорю. Но, честно говоря, мне сейчас не до физических упражнений, Клу, к тому же мы не знаем, кого сечь.

— Надеюсь, это удастся узнать.

— Да-да, но это уже другая история. Нам с Хилли надо серьезно поговорить.

— Сейчас тебе надо только одно — поскорее улечься в постель.

— Что ж — пожалуй, пожалуй. Завтра следует быть в форме, не так ли? Однако ведь… Мы еще собирались нарядить елку. Я так люблю это дело…

— Не строй из себя дурака, Фред. Давай вызовем Маулта. Вместе с Хилари они могут…

— Не нужны мне никакие Хилари с Маултом. Совершенно не нужны, я прекрасно справлюсь сам. Если желаешь, могу подняться по лестнице спиной вперед. Не суетись, Клу. — Полковник решительно поднялся и отвесил Трой легкий галантный поклон. — Не передать словами, как мне жаль, что заставил вас переживать по пустякам.

— Никаких переживаний, не беспокойтесь…

— Очень мило с вашей стороны. Спокойной ночи. Спокойной ночи, Крессида, мой ангел. Спокойной ночи, Берт. Пойдем, что ли, Клу?

А все-таки «главный» в семье он, решила Трой, глядя, как полковник удаляется, опираясь на руку жены. Хилари вышел вслед за ними.

— Ну и ну! — лаконично высказался мистер Смит. — Кино.

Крессида с усилием выползла из кресла.

— Все так распсиховались из-за Форрестеров. Про то, что меня оскорбили, уже никто не помнит. А ведь нам даже не сказали, что там у них. Понимаете? Что у них в записке? Тетю Колумбину ведь вряд ли тоже обозвали «великой грешницей», как вы думаете?

— Точно нет, — согласился Смит. — Ни при каком потенциале рынка.

— В общем, я пошла спать, — заявила Крессида, расхаживая взад-вперед по гостиной. — Только хочу еще договорить с Хилари. Наверное, он наверху. Добрых снов, миссис Аллейн.

— Что же, мы так и разойдемся? А как же елочка?

— Смею думать, он сам ею займется, когда спустится обратно. В конце концов, еще не поздно. Время детское. Спокойной ночи, мистер Смит.

— Спокойной, красотка, — отвечал кокни. — Не переживайте, дышите ровно. Пусть мир сошел с ума, а нам и дела мало, правильно я говорю?

— Честно говоря, мне есть дело, понимаете ли. — Крессида прикусила губу и вышла прочь.

— Чудненько, чудненько! — проговорил ей вдогонку Смит и вновь наполнил свой стакан. — Вам плеснуть чо-нить, милая дама?

— Благодарю, не сейчас. Скажите, а вы разве не находите, что все это если и розыгрыши, то весьма предосудительные?

— Ах, вот вы о чем! Дельный вопрос. Я-то? Предосудительный — не знаю, а что до розыгрыша — сомневаюсь. Говоря образно…

Тут он вдруг осекся и бросил на Трой взгляд более острый, чем обычно.

— Что, спутались у вас все карты, да?

— Видите ли…

— Ага-а! Вас тоже не обошли вниманием, правильно?

— Ну, письма не присылали…

— А что прислали?

— Ничего особенного, — быстро проговорила Трой, вспомнив о своем обещании Мервину и слегка испугавшись проницательности мистера Смита.

— Решили придержать при себе? — спросил он. — Ваше право, конечно, но на вашем месте все-таки старине Хилли я б рассказал. Ну, да что там. День был длинный и все такое. Мне бы тоже недурно отправиться поспать. — Смит отпил глоток из бокала. — Совсем недурно, но, как говорится, лучшее, конечно, впереди.

— Лучшее? Впереди?

— На посошок, перед сном. Знаете, что я пью на посошок? Ячменную воду! Ей-ей, факт! Только ее. Ячменную воду с долькой лимона. Каждый вечер, всю мою долгую жизнь. Помогает держать режим и точно по мне, как хороший костюм. Хилли всегда велит этому своему призраку на полной ставке держать в моей комнате нужный запас.

— Найджелу?

— Угу. Бесплотному чудодею.

— А каково все же ваше мнение о здешнем антураже, мистер Смит?

— О чем это вы сейчас сказали?

— Об окружающей обстановке. Об обитателях. Об укладе жизни. Я имею в виду — в «Алебардах».

— А-а. Вас понял. Что ж, скажу: обстановка своеобразная. Диковинная. Специфическая. С какой стороны ни глянь — чуднáя. Но ведь, говоря образно, сам Хилли такой. Ему как раз подходит. Вот глядите: если б он, предположим, набрал себе сюда банду, ну там… фармазонов…

— Кого?

— Фальшивомонетчиков. Или шулеров. Или вымогателей. Или скупщиков краденого. Или аферистов. Или еще какой-нибудь такой шушеры — тут я был бы против категорически, можете поверить. Но вот убийцы — они одноразовики, с ними — дело другое.

— Знаете, мой муж с вами согласен.

— Ну вот, а кому же еще знать, как не ему-то?.. А вот от Альфа Маулта вы таких слов не дождетесь. Скорей рак на горе свистнет.

— Вы полагаете, он не доверяет здешнему персоналу?

— На дух не переносит их всех, простите уж за прямоту. Он, знаете ли, из тех, кто любит только норму, только стандарт, только чтоб по струнке. Солидность, приличия и политес подавай этому Альфу Маулту. Слуга военного разлива и большой сноб. Это я вам точно говорю. Я вот сам из низов, как видите, он таких «господ», как я, и в грош не ставит, зато мне легко распознать, как и чем дышит он, что думает. Знаете, как он их зовет, местных? Мразь, накипь и отбросы общества — вот как он их зовет. И только потому снисходит к ним в людскую — в прямом, как говорится, и переносном смысле, — только потому унижается до общения с ними, что таков порядок его службы у Форрестера, а между полковником и Господом Богом разницы никакой он, кажись, не замечает.

Мистер Смит опустил стакан на столик, вытер пальцами губы и подмигнул Трой.

— Отменно. Знаете что, будет здорово, если как-нибудь за эти дни вы заедете ко мне. Попросите Хилли свозить вас. У меня завалялась пара холстов, которые вас точно заинтересуют. Мы, знаете, любим иногда побаловать себя старыми мастерами. Время от времени что-то на рынке встречаю, что-то себе покупаю… Вам нравится Блейк?

— Блейк?

— Блейк, Уильям. У которого «тигр, тигр, жгучий страх»?^[43]

— Он великолепен.

— У меня есть один его набросок.

— В самом деле?!

— Приезжайте — гляньте сами. Увидите воочию.

Тут вернулся Хилари и сразу же принялся рассыпаться в извинениях.

— Боже, что вы должны были о нас подумать! — сокрушался он. — Беда за бедой. Неприятность за неприятностью гонится и чуть на пятки не наступает. Видимо, это мне за грехи, смирения гордыни ради.

— Так чем там в итоге дело кончилось? — спросил Смит.

— Слава богу, все в порядке, ничего больше не случилось, только Крессида очень нервничала.

— Ну, я вижу, она уже почти пришла в себя.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

42

Орчардсон, сэр Уильям Квиллер (1832–1910) и Кольер, Джон (1850–1934) — британские художники.

43

Имеется в виду английский поэт, художник и гравер Уильям Блейк (1757–1827), автор, в частности, известного стихотворения «Тигр» (1794). Перевод К. Бальмонта (1921).