Русское масонство

М. В. Довнар-Запольский, 2023

Масонство – одна из самых закрытых и загадочных систем, связывающая историю своего появления с глубокой древностью. Строгая иерархия, замкнутость, сохранение секретов братства и обязательное соблюдение ритуалов делают масонские ложи объектом домыслов и способствуют созданию многочисленных легенд. Что в них правда, а что вымысел, пытаются разобраться авторы предлагаемой книги, ведущие историки рубежа XIX и XX веков. Сборник знакомит с происхождением русского масонства, сущностью многогранного масонского учения и различных масонских организаций. Для понимания масонской атрибутики и символики книга сопровождается разнообразным иллюстративным материалом, определяющим дух той ритуальности, которая сопутствовала масонскому учению. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2023

КоЛибри^®

A. M. Васютинский

Французское масонство в XVIII веке

Французское франкмасонство — побочное дитя английского. Ранняя история его тесно связана с наплывом во Францию английской знати после революций XVII века. «Славная революция» 1688 года низвергла окончательно династию Стюартов и заставила ее представителя Якова II с кучкой верных приверженцев искать убежища у христианнейшего «короля-солнца» Франции Людовика XIV. С этих пор устанавливается непрерывная тяга на континент во Францию той части английской знати, которая осталась верна королю-изгнаннику, надеялась на его возвращение и готова была содействовать этому даже с оружием в руках, за что и получила характерное название сторонников Якова — «якобитов». Наиболее скомпрометированные якобиты принуждены были окончательно расстаться с родиной. Эти эмигранты и сочувствовавшие им поклонники английских общественных порядков и были первыми основателями масонских лож во Франции.

Уже в тридцатых годах XVIII века в Париже насчитывалось пять лож. Первая ложа, известная под разными наименованиями, была образована в 1725 году, но лишь в 1732 году получила свою конституцию от Великой ложи Англии. В основании этой ложи среди других англичан принимал деятельное участие Чарльз Рэдклифф, граф Дервентуотер, убежденный якобит, сложивший впоследствии свою голову на плахе в Англии. Смутные сведения масонских летописцев и историков ставят его на почетное место предполагаемого 1-го великого мастера (гроссмейстера) Франции с 1736 года. После него, вероятно, был выбран 4-й или 6-й ложами в качестве великого мастера граф Гарнуестер, предполагаемый 2-й гроссмейстер Франции.

Таков легендарный период французского франкмасонства, признаваемый официальной масонской традицией.

Чарльз Рэдклифф, граф Дервентуотер. Портрет XVIII в.

Рядом с якобитским дворянством организуют ложи во Франции и представители английской знати, сохранившей верность новому Ганноверскому дому. Английские газеты рассказывают неоднократно о заседаниях парижских лож, учрежденных родовитыми английскими аристократами, на которых присутствует, между прочим, и знаменитый Монтескьё. В 1737 году одна из лондонских газет сообщает даже, что орден франкмасонов, давно уже существующий в Англии, пользуется в Париже большим расположением и недавно в него вступило 18–20 членов аристократии.

Общественный и политический строй Англии этого времени представлялся идеальным как французской знати, согнувшейся под игом королевского абсолютизма, так и буржуазии, жаждавшей сравняться с высшими классами. В самом деле, абсолютная власть короля лишила политической самостоятельности могущественное прежде дворянство. Всякие собрания, преследовавшие серьезные цели, воспрещались: и 20 дворян не имели права собраться без специального разрешения короля. От прежних провинциальных собраний (по сословиям) осталась одна тень. Собрания частных лиц были терпимы лишь тогда, когда устраивались ради развлечений, да и то под бдительным надзором полиции.

Между тем разорение и позор, навлеченные на Францию себялюбивой политикой Людовика XIV, не могли не вызвать протеста, робкого среди знати, бурного, стихийного среди народа, утесняемого и духовно, и экономически.

Королевское могущество было слишком велико, чтобы как отдельные голоса знатных критиков, так и отчаянная борьба отдельных кучек плохо организованного крестьянства могли пошатнуть престол Людовика XIV.

Но едва он закрыл глаза, как регент малолетнего Людовика XV Филипп II Орлеанский принужден был сделать некоторые уступки, смягчившие резкий характер абсолютной власти. Проснулись и былые политические притязания знати, которая устами графа Буленвилье производила себя от франков-завоевателей и требовала себе почетного места у других сословий, происходивших якобы от порабощенных галлов. Пробуждалось к жизни политической и третье сословие. Проповеди Массильона, сочинения аббата Сен-Пьера вызвали образование так называемого Клуба «антресоли», где ученые, государственные сановники и некоторые буржуа обсуждали политические вопросы дня. Клуб сумел повлиять даже на внешнюю политику правительства.

Тем с большей силой искало выхода и религиозное чувство буржуазии, оскорбляемой сухой обрядностью господствующей церкви и суровыми полицейскими преследованиями научной и религиозной мысли. Иногда эти религиозные томления выливались в уродливые формы почитания подозрительных праведников и сомнительных подвижников, несмотря на все гонения и запрещения духовных властей. В то же время цвет буржуазии, достигший влиятельного положения в рядах судейской магистратуры, вел нескончаемую упорную борьбу с ультрамонтанством, отстаивая от честолюбивых притязаний римской курии права национальной галликанской церкви.

Посвящение в масоны. Гравюра Жака-Филиппа Леба, XVIII в.

При таких условиях туманный и неопределенный идеал братства с религиозно-нравственной окраской, воплощенный в английском масонстве, нашел сочувствие и у французского аристократа, и у буржуа.

Если дворянам, мечтавшим о былой власти, представлялось выгодное положение руководителей новых обществ, то взоры всех худородных, жаждавших перемены своего общественного положения и недовольных сухой обрядностью господствующей церкви, устремились назад к любезному сердцу «естественному состоянию». И идеологи третьего сословия с особым тщанием должны были искать средства для того, чтобы вытеснить уклонение от природы, вернуть природе прежнюю власть и восстановить первобытное состояние всеобщей свободы и равенства. Лучше всего передает эти ожидания и упования очень популярное анонимное произведение «Франкмасон (Сновидение)». Оно неоднократно переиздавалось в 40-х годах XVIII века. Сама природа заявляет, что «счастливые времена должны вернуться. Законы мои будут управлять Францией. Настоящее ручается мне за счастливое будущее»… Она приглашает спящего следовать за ней и показывает ему умилительную картину смирения гордых. «Это моя лучшая победа над человечеством, — говорит природа. — Она напоминает великим закон равенства и повергает к ногам кумиров славу, жертву почтенной и благородной свободы, которая ничего не заимствует от неправедных преимуществ и учит чтить право государей и богов. Царство мое освятило справедливую зависимость, которой требует власть государей и богов. Не удивляйся поэтому счастливой гармонии, порождаемой общностью сего блестящего согласия…»

План ложи. Иллюстрация к Sceau Rompu. 1745 г.

Итак, пылкие мечты о возвращении к природе сочетаются с верноподданническими чувствами, и стремления к равенству и братству, облеченные в высокопарные фразы, отвергают какой-либо политический протест.

Принципы франкмасонства вполне соответствовали этим скромным стремлениям почтительного верноподданного буржуа к нравственному совершенствованию и социальному равенству.

Поэтому памфлет Sceau Rompu («Сломанная печать») энергично заявляет: «Каково бы ни было происхождение франкмасонства, каков бы ни был дух его учреждения, ныне вся его цель — возвратить человечество к первоначальному равенству и установить между масонами союз общности, отметая различия, порождаемые среди нас рождением, сословием и должностями…»

Третье сословие особенно должно было желать этого вожделенного равенства — и картина заседания масонской ложи вызывает умиление у мягкодушных братьев: «Какой иной пример может нам до сих пор представить счастливые времена Астреи? Всякий дворянин позволяет своему дворянству фамильярничать; буржуа возвышается до некоторого великодушия, словом, кто только имеет в чем преимущество, охотно отказывается от него; все уравновешивается. Титул “брата” не пустое словообращение: все сообща наслаждаются приятностями братства. Заслуги и таланты выделяются, но те, кто имеет счастье обладать ими, проявляют их без страха и гордости, потому что тот, кто лишен этих преимуществ, не чувствует от этого ни унижения, ни зависти. Никто не хочет там блистать, каждый старается нравиться».

Стремление к равенству настолько сильно сказывается, что ложи французские объявляют всех братьев благородными — «рыцарями».

Понятно, что масонство быстро начинает распространяться, и уже в 1732 году находим мы «английскую» ложу в Бордо. Вскоре затем появляются ложи в других больших городах Франции: Лионе, Руане, Кане, Монпелье, Авиньоне, Нанте, Тулузе. Наконец, молодой герцог д’Антен становится во главе парижских лож: это третий, если следовать масонской традиции, но на самом деле первый французский великий мастер.

Но слабое развитие общественного самосознания привело к усвоению лишь одной внешней формы английского масонства.

Герцог д’Антен пытается остановить полицейских, явившихся в ложу. Гравюра 1886 г. из антимасонской книги «Тайны масонства» Лео Таксиля

Времяпрепровождение братьев-масонов, собиравшихся в ресторанах и кабачках, не отличалось строгостью нравов: роскошные обеды и карточная игра, по-видимому, их главное занятие. Между тем таинственность, с одной стороны, и шумность собраний — с другой скоро привлекли к масонам особенное внимание полиции, не прекращавшей за масонами зоркого наблюдения с тех пор, как движение это вышло за пределы английской колонии. 10 сентября 1737 года полицейский обход застиг в полном разгаре собрание масонов у виноторговца Шапло. Уже на улице было заметно громадное скопление кабриолетов, лакеев знатных господ и любопытных. Несмотря на энергичный протест случившегося здесь великого мастера — герцога д’Антена, полицейский комиссар настоял на закрытии собрания, причем содержатель гостиницы поплатился большим штрафом. Но полицейские гонения не помешали дальнейшему распространению масонства в самом Париже и заседаниям у популярных гостинщиков:

Как они, иди работать у Гюлэна, у Рюэлля,

У Шапло, у Вальяна и у Ланделя.

Так советует враждебный масонам памфлетист. Особенно же свободно развивались ложи за пределами Парижа, в провинциях, куда не досягал зоркий глаз парижской полиции. Так, в Люневиле масоны устроили 17 февраля 1738 года большой пир, на котором присутствовали лица обоих полов и братья-масоны, притом во всех своих отличиях. Торжество началось концертом. В полночь открылся бал под звуки великолепного оркестра. В двух смежных комнатах шла оживленная игра в карты. Собравшиеся были так уверены в своей безнаказанности, что ожидали даже прибытия высокопоставленного гостя — короля Станислава Лещинского (наместника Лотарингии и тестя Людовика XV).

Очевидно, такое времяпрепровождение не было исключением в практике масонских лож. Так, в одной из французских газет 1736 года находим известие такого рода: «Столь старое, как и знаменитое, в Англии общество делается модным. Кто хочет вступить в него, должен внести 10 луидоров и в придачу сказать много добрых слов. Недавно было принято 10 новых сочленов, и церемония закончилась обедом, при котором присутствовали люди первых чинов, причем некий герцог, прежде чем садиться за стол, выиграл у одного английского лорда 700 луидоров в пикет». При таких условиях старания полиции разузнать масонские тайны увенчались успехом: при помощи подкупленной певички удалось получить масонский ритуал, который тотчас и был предан на посмеяние публики. Танцовщицы исполняли в театре «масонский танец». Ученики иезуитской коллегии высмеивали в пантомиме принятие в масоны. Даже в театре марионеток выступал франкмасон-петрушка. Посыпалась масса ядовитых памфлетов, но масонство вместе с тем стало вопросом дня — оно сделалось модным, и ему открылся широкий путь в ряды третьего сословия.

Правда, гонения обрушились на масонов во всех углах Европы и достигли своего апогея в выступлении римской курии. Папа Климент XII особой буллой от 7 апреля 1738 года обвинял свободных каменщиков (liberi muratori) в лицемерии, притворстве, ереси и извращениях. В особую вину им ставилась таинственность и скрытность. Виновным в принадлежности к масонству грозило отлучение.

Набеги полиции, злостные нападения официальных газет вызвали попытку самозащиты. Мишель Прокоп, доктор и видный член масонских лож, попытался защитить масонство и нарисовал в стихах любопытный портрет франкмасона 40-х годов.

«Позвольте мне вам сообщить, кто настоящий франкмасон. Люди нашего ордена всегда выигрывают от близкого знакомства с ними, и я надеюсь своей речью внушить желание вступить в орден. Что же такое представляет настоящий франкмасон? Вот его портрет. Это добрый гражданин, усердный подданный, верный своему государю и государству, и, кроме того, совершенный друг. У нас царит свобода, но всегда приличная. Мы вкушаем наслаждение, не оскорбляя небес. Цель наших стремлений — возродить Астрею и воссоздать людей такими, какими они были во времена Реи. Мы идем непроторенной стезею. Стараемся созидать, и наши здания — темницы для пороков, или храмы для добродетелей…» Таково общее направление французского масона: смирный, верноподданный и благочестивый человек, он живет в мире с установленной властью и господствующей церковью, усиленно подчеркивая это как на заседаниях, так и вне их и довольствуясь своим туманно и общо выраженным миросозерцанием.

Но булла Климента напугала верующих католиков, несмотря на то что парижский парламент отказался признать ее и воспротивился официальному ее опубликованию во Франции. Тотчас после нее основывается странный и малоизвестный орден мопсов, в который впервые допускаются и женщины в качестве членов, причем условием ставилась принадлежность к Римско-католической церкви.

Появляются и другие общества, преследовавшие исключительно цели веселые и ничего не имевшие общего с нравственностью: таковы орден благополучия, орден якоря (1742–1745).

Булла папы римского Климента XII

Гораздо раньше удумала полиция при помощи придворного духовенства создать противовес масонству, но удалось осуществить этот хитроумный проект при посредстве королевского духовника отца Вуазена лишь в 1742 году. Это был «бессмертный и почтенный орден благого отца и патриарха Ноя». Новоявленный орден должен был удовлетворять страсти к пышным титулам и церемониям, и ритуал его был скроен по образцу масонского. Ордену Ноя не удалось задержать развитие масонства во Франции, несмотря на то что в эти годы преследование полиции, угрозы главы церкви и хаотическое образование новых лож внесли в ряды французского масонства сильное разложение. Хотя де ла Тьерс уже в 1733 году перевел «Книгу Конституций» с английского, она лишь в 1742 году могла появиться в свет, да и то за границей, во Франкфурте-на-Майне. И сведения о характере и цели масонского труда, и ритуал, наконец, исторические данные о происхождении масонства приходилось черпать из памфлетов разного типа: одни из них сожалеют о печальном положении масонства, другие (как, например, произведение оперного музыканта Травеноля) злорадно высмеивают и издеваются. Доброжелательные памфлеты сороковых годов с грустью констатируют торговлю степенями, пышность торжественных обедов, разобщение провинциальных и столичных лож и умножение поддельных, мнимых масонских лож. Некоторые из авторов предлагают и целый ряд мер для исправления недостатков и возрождения гибнущего масонства: прежде всего необходимо широкое осведомление о целях и задачах масонства на основании английских конституций, потом ограничение числа членов ложи и строгая отчетность в расходовании денежных сумм. Упрекая мастеров лож в невежестве и незнании основоположений масонства, некоторые памфлеты указывают на существование семи степеней, на так называемых шотландских мастеров. В то же время резко подчеркивается особенное разложение столичных масонских лож, которое дошло до того, что в провинции называются «парижскими мастерами» все те, кто вовсе не исполняет или ленится исполнять предписания ордена.

Среди этих обвинений, соболезнующих советов и нареканий скончался герцог д’Антен, оставляя французское масонство без определенного центра, без внутренней связи.

Через два дня после его смерти, 11 декабря 1743 года, собрание 16 парижских мастеров выбрало пожизненным великим мастером принца королевской крови Людовика Бурбона, графа Клермон. С этих выборов ведет свое начало и Великая Английская ложа Франции.

Собрание парижских мастеров, избравшее нового гроссмейстера, приняло затем и новый устав, представлявший переработку английских андерсоновских конституций применительно к французским порядкам.

Следуя английскому образцу, устав признает лишь три символические степени и сурово отклоняет всякие притязания на особые преимущества и привилегии так называемых шотландских мастеров.

Таким образом, избиратели нового гроссмейстера принуждены были посчитаться с любопытным учреждением, выросшим на почве своеобразных условий развития французского масонства.

«Шотландцы», «шотландские мастера» формируются в потоке того же самого реформистского движения, которое выдвинуло и избирателей 1743 года.

Хаотическое распространение франкмасонства в провинциях, стремление малоосведомленных братьев познать основы масонской легенды, кривотолкования доморощенных мастеров привели к оригинальной эволюции самой легенды. Рядом с Хирамом становится Адонирам, ведающий работами в Соломоновом храме. Бок о бок с хирамической легендой, таким образом, развивается адонирамическая. Цель работы в ложе заключается в построении храма человеческого счастья. Мало того, проскальзывают и пантеистические, и даже материалистические элементы.

К этому присоединились интриги якобитов, подготавливавших экспедицию в Шотландию отчаянного авантюриста королевской крови Карла Эдуарда Стюарта, иначе — Молодого претендента. Экспедиция кончилась полным поражением якобитов и бегством претендента во Францию. Но ловкие памфлетисты сумели связать этот новый крестовый поход с ветхим Средневековьем и найти параллели между целями крестоносных орденов и франкмасонских лож. После этого нетрудно для них оказалось открыть хронологические звенья и даже родство масонов с рыцарями св. Иоанна Иерусалимского, а после протеста мальтийских рыцарей установить близость масонства к тамплиерам — рыцарям Храма — и отыскать в Шотландии мнимую прародину масонства. Так подготовлена была почва для появления таинственной степени «шотландского мастера». Постройка храма Соломонова, наименование рыцарей-храмовников, поход в Шотландию — все это сплелось в полную неразбериху, дающую полный простор для любителей филологических толкований и корнесловий. Немудрено, что на этот благодарный материал накинулись с жадностью всякого рода авантюристы, иные — задававшиеся благими целями вывести масонство на торную дорогу, другие — не имевшие ничего в виду, кроме честолюбивых эгоистических целей, третьи — мечтавшие сделать свои помыслы орудием политических интриг.

Типичным представителем таких людей стал первый, кто попытался установить связь между масонством и крестоносными орденами, Эндрю Майкл Рэмзи — личность темная и загадочная, связанная явно с якобитами, но в то же время получающая свободный пропуск в Англию; гувернер в знатном герцогском доме Бульонов, он мечтает о масонской космополитической республике и в то же время отрекается перед французским министром-кардиналом Флёри от всякого участия в масонских ложах. Шпион Стюартов, а быть может, и Ганноверской династии — человек с двойным лицом, он в своей знаменитой речи ловко формулировал связь масонства с орденами крестоносцев и дал толчок пышному расцвету разных систем и высших степеней. По следам его пошли и другие, и особенно много сделал для обработки степени «шотландского мастера» более поздний деятель шестидесятых годов барон Генрих Чуди, такая же перелетная птица, как и Рэмзи. Потомок известной швейцарской фамилии, заброшенной в Метц, сын советника парламента, рьяный памфлетист, актер французской труппы при дворе Елизаветы Петровны, частный секретарь И. И. Шувалова, он в то же время и лучший идеолог шотландской системы, связанной с легендами о храмовниках и борьбой Стюартов за утраченный престол.

Гравюра из антимасонской книги «Тайны масонства» Лео Таксиля

Таким образом, уже с 40-х годов памфлеты знакомят нас с различными новыми степенями — архитектора, избранника, кадоша, — которые выросли на почве развившейся легенды о мести за убитого Адонирама, о мести за гибель тамплиеров. Но чаще всего встречается окруженное особым ореолом звание «шотландского мастера»: от него ждут реформы и наставления.

Устав 1743 года с его запретом не мог положить преграду появлению высших степеней и новых систем. Уже в 1747 году шевалье Бошен основал орден дровосеков, который, уступая настойчивому стремлению знатных дам, вводил их в ложу как равноправных членов. В 1754 году шевалье Бонневиль основал капитул высших степеней в Париже и в честь гроссмейстера дал ему имя Клермонского. Но скоро этот капитул был поглощен новыми системами. Погоня за усложнением степеней и пышный расцвет многостепенных систем, очевидно, основывались на крупном социальном факте. Таковым и была борьба между дворянством и буржуазией, а в среде самого дворянства — между старым судейским и пожалованным. Если буржуа жаждал отличий, то не менее его жаждал их и дворянин, ревниво следивший за сохранением чести своих предков: он привык к феодальной иерархии и старался использовать в этом смысле масонскую легенду. Добивались места в ложе и знатная дама, и жена богатого буржуа, которые завоевали уже себе долю политического и общественного влияния: создали салоны.

Таким образом, все стремления к «естественному порядку» разбивались о классовые и групповые перегородки.

Понятно тогда, почему Великая Английская ложа Франции, издавая новый статут, в конце концов уступила общему течению и предоставила в 1755 году «шотландским мастерам» особые привилегии в ложах, поручила им наблюдение и увещание.

Если раньше устав считался с английскими конституциями, то теперь он резко расходился с ними, признавая необходимым условием вступления в ложу исповедание христианской религии и даже римско-католической. Самое название Великой ложи эмансипируется: она называется Великой ложей Франции. Масонство решительно становилось на путь полного приспособления к французским порядкам. После этого открылась широкая дорога для новых туземных масонских систем. В 1756 году появляется новый капитул «кавалеров Востока», а в 1758-м выступает еще более пышная система «Императоры Востока и Запада», члены которой именовали себя «верховными князьями-масонами, главными наместниками королевского искусства, великими наблюдателями и офицерами великой и верховной ложи Св. Иоанна Иерусалимского». Последняя система состояла из 25 степеней, разделенных на 7 классов: 1-й — ученик, подмастерье, мастер; 2-й — тайный мастер, совершенный мастер, интимный секретарь, прево и судья, интендант; 3-й — мастер, избранник 9-ти; мастер, избранник 15-ти, верховный избранный рыцарь; 4-й — Великий мастер — зодчий, рыцарь королевского ковчега, великий избранник; 5-й — рыцарь Востока, князь Иерусалима, рыцарь Востока и Запада, верховный князь — Розенкрейцер, великий жрец, пожизненный мастер; 6-й — Великий патриарх Ноя, Великий мастер масонского ключа, князь Ливанский, или князь королевской секиры; 7-й — Верховный князь ученик, Великий командор Черного орла, Верховный князь королевского молчания.

Большинство «рыцарей» принадлежали к буржуазии, «императоров» же — к знати, следствием этого была борьба между обеими системами, которая привела к основанию «императорами» новой Великой ложи.

В конце концов «императорам» удалось окончательно вытеснить «кавалеров» из Великой ложи.

Так не оправдались надежды на реорганизацию масонства. Великий мастер был занят своей военной карьерой, а потом обычными развлечениями знатного барина той эпохи. Но близость его к высшему духовенству не спасла масонство от новых громов церкви: папа Бенедикт XIV возобновил осуждение, высказанное Климентом XII.

Масонство было своего рода особым феодом, которым распоряжались подручные великого мастера, высокородного аристократа, принца крови; все вершили заместители графа Клермонского: незначительный банкир Бор и учитель танцев, связанный с графом Клермоном различными щекотливыми услугами, Лакорн. Они, разумеется, не обладали достаточным авторитетом, чтобы упорядочить расшатавшееся масонство. И снова возобновилось старое: заседания лож превращались в шумные оргии, масонские тайны выдавались людям весьма двусмысленной нравственности.

Между тем число лож непрерывно возрастало — и патентами на открытие, печатями, удостоверениями, знаками отличия открыто торговали, запрашивая дорого и уступая по своей цене.

Среди этой неурядицы умер граф Клермонский (1771), и кучка энергичных парижских масонов задумала провести вновь реформу. Враждовавшие в Великой ложе группы примирились, и в особом собрании, в котором участвовали вместе с парижскими мастерами и делегаты от провинциальных лож, был выбран новый гроссмейстер, герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, будущий Филипп Эгалите, и его заместитель, герцог Монморанси-Люксембург.

Это знаменитое собрание делегатов от лож продолжалось несколько месяцев в 1772–1773 годах и получило название национального. В трудах его, помимо депутатов от Парижа, участвовало более 90 провинциальных; очень много принадлежало к высшему титулованному дворянству (до 40). Но принцип непосредственного представительства не был осуществлен: большинство жило в Париже и представляло по нескольку провинциальных лож. Так, Бакон де ла Шевальри — 5; маркиз де ла Клермон-Тоннер — 7; Лабади — даже 27, Тюркгейм — все страсбургские, Виллермо — лионские, граф Александр Строганов — все ложи Франш-Конте. Всем вершил небольшой кружок знатных масонов, имевший во главе Монморанси-Люксембурга. Великая ложа была подразделена на три палаты: администрации, Парижа и провинции. Работа в ложах была подчинена надзору особых 22 провинциальных инспекторов, обязанных представлять отчеты о своих наблюдениях. Когда затем тесный аристократический кружок герцога Монморанси-Люксембурга стал энергично выяснять отчетность прежних деятелей Великой ложи и, набирая высших сановников ложи из своих, удалил Лабади, заведовавшего сношениями с провинциальными ложами, произошел раскол. Лабади, энергичный и честолюбивый буржуа, сумел привлечь на свою сторону парижских мастеров, объяснив им, насколько проводимые новыми заправилами централистические тенденции грозят их несменяемости и авторитету. Часть парижских мастеров поэтому протестовала и сохранила старую ложу.

Обе Великие ложи — нового состава и старого — вступили друг с другом в ожесточенную борьбу, хотя обе признавали одного и того же гроссмейстера и его заместителя. Монморанси не побрезговал даже воспользоваться своими связями, чтобы натравить полицию на вождей старой ложи.

22 октября 1773 года состоялось торжественное вступление в должность нового гроссмейстера, в признании которого объединились все капитулы, советы и шотландские ложи Франции. С этого времени новая Великая национальная ложа именует себя Великим Востоком Франции. Старая ложа, не уступая сопернице, принимает тоже титул Одного и Единственного Великого Востока Франции.

Лабади удержал в своих руках все документы, касавшиеся провинциальных лож, и поэтому, чтобы оторвать от старой ложи провинциальные и привлечь их к себе, Великий Восток замыслил разделить Францию на 32 генералитета и создать в главных городах местные центры — Великие провинциальные ложи. Но проект не принес реальных плодов: образовалось всего 4–5 провинциальных лож.

Продолжая дело внутренней организации масонства, Великий Восток высказывается за сохранение трех символических степеней, учреждает комиссию для редактирования высших степеней из трех лиц (Бакона де ла Шевальри, барона Туссена и графа Александра Строганова) и санкционирует допущение дам наравне с братьями-масонами, для чего учреждаются так называемые адоптивные ложи.

Эмблема Великого Востока

Во главе Великого Востока становятся зажиточные титулованные дворяне, что и отражается на высоких взносах, которыми облагаются главные сановники Великого Востока, не только на содержание своей ложи, но и на содержание центрального органа — не менее 150 ливров в год.

Аристократические тенденции заправил Великого Востока сказываются и в образовании особых лож, членами которых была исключительно знать. Так, герцог Шартрский основал в 1775 году ложу Чистоты, в которую вошли отборные представители знати: герцог Шуазёль, граф Лафайет, граф Сен-Жермен, принц Гессе, принц Нассау-Зиген, маркиз Спинола и другие. Особая ложа составляла даже фамильное достояние знатного рода герцогов Бульонов — Великий Восток Бульонов. Положен был предел и притоку членов из мелкой буржуазии: в ложи принимались лишь мастера в искусствах и ремеслах, и вовсе закрыт был доступ для актеров. Ложи окончательно приспособились к существовавшему общественному и политическому строю, и деятельность их свелась почти исключительно к делам благотворительности: помощи бедным, воспитанию сирот и подкидышей, поддержке инвалидов. Оставалось объединиться и организоваться.

Хотя Великий Восток и уклонился от разработки высших степеней, но он не мог подавить стремления к ним в своей среде.

В это время орден Строгого Послушания отправил эмиссаров, которые основали три новые провинции во Франции: в Лионе, Бордо и Страсбурге. Тогда Бакон де ла Шевальри внес предложение Великому Востоку соединиться с директориями новых провинций Строгого Послушания. В 1776 году был заключен договор, по которому ложи Строгого Послушания получали представительство в Великом Востоке и сохраняли в то же время полную свободу действий.

Тщетны были протесты некоторых провинциальных лож, восставших против привилегий иноземной системы.

Уладившие договор с орденом Строгого Послушания граф Строганов, Бакон де ла Шевальри, барон Туссен сами принадлежали к этому ордену и воспользовались случаем ликвидировать возложенную на них задачу рассмотрения высших степеней.

Параллельно германской системе развивается национальная шотландская система.

Еще в 1766 году Лазарь Брюнето основал ложу Св. Лазаря, которая успела получить санкцию от самостоятельной Великой Шотландской ложи в Авиньоне и еще до заключения договора с орденом Строгого Послушания объявила себя матерью-ложей — Шотландского философского ритуала, иначе — ложей Св. Иоанна Шотландского общественного договора. Ложа эта не была признана Великим Востоком и стала к нему явно во враждебные отношения, хотя и продолжала признавать гроссмейстером герцога Орлеанского. Эта соперница Великого Востока развивала энергичную деятельность, устраивая особые собрания — так называемые философские конвенты, на которые допускались масоны всех систем.

Итак, искание тайного смысла систем, направленное на разработку масонской легенды, истощалось. Между тем европейское общество было охвачено могучим стремлением познать тайны духа и физического мира. Преклонение пред ищущим разумом достигло высшего напряжения и разрешилось мистическим порывом, который захватил со страшной силой даже ученых. Эммануил Сведенборг — знаменитый шведский математик и естественник, попытавшийся в своих громадных фолиантах подвести итог, объединить все добытое наукой его времени, превращается в духовидца, разговаривающего с духами умерших; по их рассказам и собственным наблюдениям описывает тайны неба и земли с точностью и грубой реальностью рационалиста-естествоиспытателя. Учение его, представляющее странную смесь элементов рационализма, пережитков мистицизма и бредовых фантазий, переводится на французский язык врачом Шастанье. Ищущие премудрости обращаются к теософии. Изучается каббала, изощряется аллегорическое толкование символов. Хотели теперь переделывать людей; воспитать новое нравственное чувство; отыскать точную форму непостижимого Божества. В пылком энтузиазме задавались мыслью приподнять завесу, скрывающую мировые загадки, уловить тайну жизни, творчества, смерти.

Наступила благодатная пора для самозваных мудрецов и целителей, которых считали обладателями алхимической мудрости — философского камня и жизненного эликсира.

Одно из видных мест среди этих авантюристов занимает граф Сен-Жермен. Он последовательно появляется почти во всех европейских государствах во второй половине XVIII века под самыми разными именами: графа Зароги, князя Ракоци, генерала Салтыкова, маркиза Монферата, графа Беллами, графа Вельдона, графа Сен-Жермена. Все в нем таинственно и необычайно для глаз легковерного общества: и происхождение, и сама жизнь, и смерть. Португалец ли он, испанец, еврей, француз или русский, никто не мог сказать с уверенностью. Ему дают несколько отцов и одну мать — вдову Карла II Испанского, королеву Марию. Сам он уверял принца Карла Гессенского, что родился от первой жены венгерского принца Ракоци. Всегда изысканно одетый, ни в чем не нуждавшийся, с благородной осанкой, он был хорошо принят при французском дворе, пользовался благоволением Людовика XV, считался большим вольнодумцем и чародеем. Знаток истории, он хорошо умел использовать страшное впечатление, которое создавалось у его знакомых, слушавших его точные описания жизни и мыслей давно умерших исторических деятелей. Немудрено, что легковерные считали его пятисотлетним стариком, в то время как ему не было и восьмидесяти лет. Несколько удачных советов медицинского характера создали ему славу великого лекаря, которую он искусно поддерживал, продавая особый целебный чай Сен-Жермена. Прекрасный знаток драгоценных камней, он однажды предложил Людовику XV улучшить качество одного из принадлежавших королю бриллиантов, вернул обратно камень большей ценности и тем снискал себе славу обладателя философского камня. Ловкий шарлатан подсмеивался над легковерными, но не мешал сплетням, создавшим ему ореол чудотворца. Принятый в члены ордена Строгого Послушания, он был убежденным атеистом. Вечный скиталец по Европе, едва ли не тайный шпион французского двора, он скончался на руках принца Гессенского, сумев до самой смерти поддерживать в своем сиятельном гостеприимном хозяине чувство почтительной доверчивости и благоговейного преклонения.

Не менее его обращал на себя внимание выступивший позже в Париже чудодей, называвший себя графом Калиостро. Непостижимая смесь обмана и самоуверенности, образованности и невежества, красноречивый авантюрист и шарлатан-мистик неутомимо менял арену своих действий и свое имя. Здесь граф Феникс, там маркиз Пеллегрини, он производил неотразимое впечатление на доверчивых простаков. В его парижском салоне, убранном с восточной пышностью, стоял бюст Гиппократа и висела в особой рамке странная кощунственная молитва: «Отче Вселенной, Ты, которому все народы поклоняются под именем Иеговы, Юпитера и Господа, Верховная и первая причина, скрывающая Твою сущность от моих глаз и показывающая мне только мое неведение и Твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты различать добро от зла и оставлять человеческой свободе ее права, не посягая на Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя совесть, и предпочитать самому небу то, что она мне велит…» Во Франции он положил основание ложам египетского ритуала, имевшего целью физическое и духовное возрождение. Сам он, под именем Великого Кофты, стоял во главе своей системы, которая была доступна для обоих полов. Высокопоставленные люди вроде герцога Монморанси-Люксембурга и кардинала де Рогана покровительствовали ему, даже ученые поддались его шарлатанству. Духовидец и вызыватель умерших, возродитель юности, он долго дурачил легковерное парижское общество, пока не был запутан вместе со своим учеником кардиналом де Роганом в процесс по поводу похищения ожерелья. Освобожденный от суда, он, однако, принужден был оставить Францию, вскоре попал проездом через Италию в руки святейшей инквизиции и умер, осужденный на пожизненное заключение, в тюрьме.

Сеансы графа Калиостро. Гравюра 1886 г. из антимасонской книги «Тайны масонства» Лео Таксиля

Эмблема избранных коэнов Мартинеса де Паскуалли

Совпадение произношения двух английских слов mistery — «работа» и mystery — «таинство» словно толкало масона в ряды тех, кто отдался всей душой этому горячечно-мистическому настроению 1770–1790-х годов.

В речах видных масонов постоянно встречаются ссылки на древние мистерии. Естественно, что возродившаяся алхимия, изыскания розенкрейцеров встречают горячий отклик во французском масонстве, и так называемая наука Гермеса Трисмегиста — «герметическая мудрость» — находит рьяных последователей. В 1770 году аббат Пернетти основал в Авиньоне «герметическое» общество, преобразовавшееся скоро в Великую Шотландскую ложу. Притягивало ищущих премудрости и учение о духовном возрождении, облеченное в самые разные формы. Еще в 1754 году Мартинес де Паскуалли, человек очень темного происхождения, постоянно скитавшийся по свету, создал систему «избранных коэнов» (священнослужителей). В своем трактате о возрождении он проповедовал своеобразный мистический пантеизм с примесью гностицизма. Вначале все существа заключались в лоне Божием. Созданный Богом человек пал, но стремится вернуть свое прежнее состояние и для этого должен отождествить свою волю с волей Бога и, следовательно, слиться с Богом. Но для этого необходимо вмешательство промежуточных духов, при помощи которых человек постепенно восходит к Богу посредством таинственных обрядов. Паскуалли установил девять степеней, разделенных на три класса: 1-й: ученик, подмастерье, мастер, великий избранник и ученик коэн; 2-й: подмастерье коэн, мастер коэн, великий архитектор и рыцарь командор. Наконец, 3-й: рыцарь Злато-Розового Креста (Reaux-Croix) — несомненная анаграмматическая переделка розенкрейцера (Reaux-Croix — R(osae) et Au(ri) Crucis). Возрождающийся вдохновляется дыханием Божиим и может познать все сокровенные тайны природы и все науки, в том числе и каббалу.

В 1765 году Великая ложа Франции отвергла учение Паскуалли и отказалась признать его ложи, но он нашел отклик и в сердцах светских людей, и ученых, и философов (Гольбах), и священников (убежденный визионер аббат Фурнье), но особенно прославился «мартинесизм», превратившись в «мартинизм» в обработке ученика Мартинеса Паскуалли, маркиза Сен-Мартена. Отставной военный, с мягкой и кроткой душой, он делил свое время между размышлением, филантропией, музыкой, открывая свою душу в интимных беседах с друзьями. В 1773 году выходит его книга «О заблуждениях и истине. Сочинение неизвестного философа». Под маской таинственности автор делал нападение на религии и на саму власть. Религии осуждены уже самим их разнообразием. Правительство ложно в своей основе вследствие того же различия и неразумных столкновений. Гражданский и уголовный кодексы блуждают во тьме и, пропуская виновного, обрушиваются на главу невинных. Мрачной картине упадка противопоставляется живое изображение естественного состояния всеобщего равенства, которое продолжалось до тех пор, пока человек не употребил во зло своей свободной воли. Единственное спасение для павшего человека — подчинение принципу любви — деятельной и разумной причине. Только тому, кто возвышается своим желанием сделать людей счастливыми и способностью любить, и должна принадлежать власть и даже диктатура, пока не вернется естественное равенство.

Сен-Мартен имел немало верных последователей, но мартинисты не вышли за пределы внутреннего самоусовершенствования, погружаясь в переживания своего «я» — учитель недаром говорил: «Тень и молчание — любимые убежища истины».

Если Сен-Мартен нашел свою «деятельную и разумную причину» для того, чтобы внести единство в мир нравственный, то магнетизер Месмер предлагал обществу единый принцип мира физического — всемирную жидкость, чрез посредство которой существа оказывают друг на друга влияние, которое он называл животным магнетизмом и которому приписывал целебную силу от всех болезней. В залы для магнетических сеансов стекалось многочисленное и разнообразное общество. Пациенты толпились вокруг большого чана с сернистой водой. Длинные веревки выходили из деревянной крышки. Больные обвивали ее вокруг себя и, чтобы легче циркулировала магнетическая сила, прикасались друг к другу; кроме того, они держались за железные прутья, выходившие из той же крышки. В воздухе слышалась таинственная музыка. Со многими пациентами, особенно женщинами, делались нервные припадки, и их уносили в «зал кризисов». Среди этой стонущей, дремлющей, кричащей массы пациентов прогуливался с важностью сам чудодей, прикасаясь к больным своим жезлом или рукой. Напрасны были усилия академии разоблачить шарлатанские приемы Месмера. Популярность его возрастала. Образовалось Общество гармонии для материальной поддержки животного магнетизма. За Месмером последовали его ученики, демонстрируя и эксплуатируя сомнамбулизм и ясновидение. Общество жаждало веры и верило. Недаром ученик Месмера Пюисегюр говорил скептикам: «Верьте — хотите».

Сеансы Месмера. XVIII в.

Алхимические и мистические тенденции снова подогрели стремления к высшим степеням: родилась в ложе Соединенных друзей в Париже система «друзей истины» — филалетов. Подвергнув резкой критике разнообразные многостепенные системы, филалеты избрали особую комиссию для установления 11 нормальных степеней, не претендуя на их древнее происхождение. Почти одновременно в Нарбонне явился Первичный ритуал, устанавливавший 12 степеней: они делились на 4 капитула розенкрейцеров, причем члены первых трех подготовлялись постепенно к последнему и четвертому капитулу — Великого Розария, где приобретали, по мнению основателей, особенные знания в области онтологии, психологии, пнейматологии — словом, всех тайных или оккультных наук. Главная цель работы — возрождение человека.

Великий Восток должен был идти вслед за течением: он уже в 1781 году заключил договор с признавшей его первенство матерью-ложей Философского ритуала.

Наконец, по предложению Реттье де Монтало, в 1785 году соединились семь капитулов, состоявшие при парижских ложах, и образовали Генеральный Великий капитул для выработки и окончательного объединения степеней. Врач Эмбер Жербье заявил, что он глава старинного капитула Франции, и представил в доказательство древние документы английского происхождения, якобы относившиеся к 1721 и 1757 годам. Великий капитул поспешил признать подлинность документов (ныне признаваемых поддельными) и соединиться с Жербье. Вслед за тем Великий Восток санкционировал работы Великого капитула, который получил название Столичного. Так сложился «французский ритуал», который впервые был обнародован официально Великим Востоком в 1787 году. Он состоял из трех старых символических и четырех высших степеней: Избранника, Шотландца, Рыцаря Востока и Рыцаря Розенкрейцера. Конституирование степеней было закончено.

К этому времени число лож, подчинявшихся и старой Великой ложе, и Великому Востоку, значительно превысило 600. В разных ложах было неодинаковое число членов, но ни в одной ложе не доходило до 200. В большинстве числилось не более 15–30. Самая многолюдная ложа Дружбы в Бордо имела 178 членов, так что общее число французских масонов, по мнению Клосса, не превышает 10 000 человек.

Преследования со стороны светских властей давно уже улеглись. Великий Восток открыто снимал помещение в Париже, равно как и маленькие ложи в провинциальных городах. Отношения с духовенством не оставляли желать ничего лучшего. Обыкновенно ложи заказывали обедню в день своего годового праздника, заупокойные службы по случаю кончины какого-нибудь сочлена и время заседаний старались распределять так, чтобы не помешать братьям посещать богослужения. Масса духовных лиц вступала в ложи и достигала там нередко высокого положения. Столь же теплые отношения установились и с королевской властью. Заболевает ли Людовик XV — ложи молятся о его выздоровлении, заказывают молебен по поводу благополучного окончания Семилетней войны. Рождается у Людовика XVI наследник престола — ложи спешат ознаменовать это событие и торжественными молебнами, и делами благотворительности. Большинство членов лож к 1789 году рекрутируются из рядов 3-го сословия: многие из них с особым усердием выполняли свои масонские обязанности, не жалея средств на благолепие ложи. Так, в Тулузе скромный слесарь Пюжо предоставил в распоряжение своей Французской ложи до 100 000 ливров.

Вообще жизнь маленькой ложи довольно бесцветна: несколько заседаний в год, два-три банкета. Редкая могла похвастаться литературными трудами какого-нибудь сочлена. Таким образом, большинство лож походило на современные клубы с той лишь разницей, что собрания происходили гораздо реже: главная забота членов ложи — соблюсти весь кодекс установленных масонских обрядностей, не нарушить правил нравственности и благоповедения. Крупным событием стало нетрезвое поведение члена, его опоздание на заседания — таковы главные животрепещущие вопросы в провинциальной глуши.

Но рядом с такими ложами мы видим и другие, которые приближаются к типу ученого общества, собирают в своих недрах выдающихся представителей наук и искусств.

Такова ложа наук, основанная Лаландом в 1769 году и переименованная в ложу Девяти сестер. Лаланд имел в виду сгруппировать масонов, специально занятых научными исследованиями. В списках этой ложи значились Вольтер, Франклин, Кондорсе, Лаланд, Дюпати, Эли де Бомон, Кур де Жебелен, Дантон, Бриссо, Камиль Демулен, Сиейс, Бальи, Ромм, Тара, Пасторе, Форстер, Кабанис, Парни, Ласепед, Шамфор, Франсуа де Нёфшато, Делиль, Флориан, Грёз, Верне, Гудон, Монгольфье и другие — здесь и будущие крупные политические деятели, и литераторы, и художники, и ученые.

Такова же была ложа «Энциклопедическая» в Тулузе, открытая почти накануне революции в 1789 году. Едва открывшись, ложа уже подписывается на ряд научных изданий, покупает энциклопедию. Не прошло еще и года, как в ней не менее 120 членов, большинство ремесленников. Члены ложи распределяются по семи комитетам: сельского хозяйства, филантропии, цивический (гражданский), искусств технических и изящных, наук, масонский и философский. Эти комитеты последовательно рассматривают проект благотворительного бюро для уничтожения нищенства; вопрос о найденышах, вопрос об эпидемической болезни скота, освещении города, вопрос о его водоснабжении; делаются опытные посадки виноградных лоз и злаковых растений. Наконец, рассматривается ряд проектов изобретателей, открывается серия популярных лекций по наукам и литературе. Словом, это скорее ученая провинциальная академия. Но главные труды свои члены лож посвящали филантропии. Ей всецело отдавались дамы — члены адоптивных лож.

В 1782 году торговка фруктами Мент имела небольшую лавочку близ Лувра. Корыстолюбивая сестра оттягала у нее наследство 4000 ливров. В ответ бедная торговка усыновила внебрачного сына своей сестры, несмотря на то что сама уже имела десять. Вскоре она благополучно родила одиннадцатое дитя; крестной матерью вызвалась быть баронесса Шампло. Спустя две недели после этих крестин ложа Чистоты задала роскошный банкет, на котором присутствовало до 140 знатных лиц обоего пола. После обычного церемониала взвился занавес, и все увидели на троне добрую Мент, окруженную десятью ее детьми с усыновленным мальчиком у ног: вся семья была одета в чистое платье за счет ложи. Маркиз, председатель, произнес красноречивую речь о добродетелях бедной женщины. В самый патетический момент одна графиня возложила гражданский венок на голову Мент; одна маркиза вручила ей кошелек со значительной суммой денег, а другая графиня поднесла корзиночку с бельем для новорожденного. Усыновленный мальчик был объявлен стипендиатом ложи.

В том же году та же ложа на празднестве в честь братьев Монгольфье восславила за выдающуюся храбрость молодого солдата Клавдия Тиона.

После блестящей речи председателя о великолепном открытии братьев Монгольфье один из них был тут же на эстраде награжден одной из графинь.

Слышится барабанный бой: открываются ворота, и среди своих товарищей и развевающихся знамен показывается храбрый Тион, который и был награжден грациями ложи при звуках барабанов. Графиня П. преподнесла герою великолепную медаль, и военная музыка в соседнем помещении исполнила известную арию «Ничто так не приятно прекрасным очам, как доблесть воителей»… Затем последовал блестящий банкет на 100 кувертов. За здоровье храбреца пили под звуки военного оркестра. Бедняк Тион не выдержал и залился слезами. Один из членов ложи от имени чествуемого произнес нарочито сочиненное стихотворение.

Близится революция. Какую роль сыграло масонство в этом движении? Когда революционная буря пронеслась, не один писатель приписывал ее происхождение масонам. В 1797 году Джон Робинсон доказывал существование заговора франкмасонов и иллюминатов против всех религий и правительств Европы, причем утверждал, что во французских ложах развился зародыш пагубных начал, разрушивших религию и нравы. В том же году иезуит Огюстен Баррюэль издал знаменитые «Мемуары к истории якобинизма». Он доказывает, что ложи распространились по городам, селам и местечкам Франции и по приказу Центрального комитета готовы были начать восстания, превращаясь в якобинские клубы. До сих пор реакционная французская историография остается верна заветам отца-иезуита Баррюэля: ученый-архивист Борд написал два тома и обещает еще несколько, чтобы доказать, что масоны были главными виновниками Великой революции.

Баррюэль уверяет, что парижские предместья были масонизированы, и мало того: он исчисляет французских масонов в эпоху революции в 600 000. Из них полмиллиона, по его словам, были готовы по первому знаку к восстанию. Добросовестные исследователи истории масонства с цифрами в руках опровергли эти злостные измышления. Несомненно, возможно указать принадлежность многих крупных революционных деятелей к масонским ложам — и Робеспьера, и Дантона, и Мирабо, и Бриссо, и других. Но сам характер деятельности масона, как указано выше, исключал возможность политической оппозиции.

Как резко преломляется личность во время Великой революции, доказывает недавно открытая речь Шометта, который произнес ее в восьмидесятых годах в одной масонской ложе. Будущий прокурор революционной коммуны, адепт культа разума, атеист и террорист становится елейным проповедником, противником атеизма и материализма; он проявляет большую эрудицию в богословии, ссылается на пророка Даниила, цитирует с умением опытного проповедника подходящие места из Евангелия, развивает довольно своеобразную философию математики: это довольно скучный благонамеренный педант, но, во всяком случае, ничто не предрекает в нем будущего ярого революционера.

Общий взгляд на списки лож и регистры их заседаний, опубликованные даже таким пристрастным историком, как Борд, доказывает, что деятельность лож постепенно прекращается к 91-му году. Жизнь уходит из лож: они погружаются в оцепенение, засыпают. Некоторые обращаются с приветственными адресами к национальному собранию, но большинство безмолвствует. Политическая и социальная борьба ворвалась в тихий приют безмятежного жития масонов. Многие эмигрировали, другие ушли в политические клубы. Немногие ложи нашли силы продолжать свои прежние занятия в это бурное время и реагировать на события дня.

Так, ложа Шотландского общественного договора в Париже после бегства короля в Варенн нашла достаточно силы, чтобы 16 июля 1791 года послать циркуляр к капитулам, признававшим ее власть, советуя уважать конституцию и соблюдать полнейшую преданность законному государю Людовику XVI. Но уже 31 июля ее главный оратор, аббат Бертольо, потребовал прекращения работ, которые и закрылись с сентября, чтобы возобновиться лишь в 1801 году.

Иначе вела себя старая Английская ложа в Бордо: она выказала себя ревностной сторонницей революции. 13 ноября 1792 года она постановляет сжечь атрибуты брата Муши, «изгнанного святыми законами республики». 28 ноября 1794 года принимает титул ложи Равенства, устанавливает обращение на «ты» и удостаивается посещения народного представителя Изабо. Но и эта революционизированная ложа принуждена была с 9 термидора II года по брюмер III года (приблизительно 9 месяцев 1794–1795 годов) прекратить свои заседания и лишь после этого промежутка вернулась к своему прежнему имени. При всем этом, несмотря на все старания Баррюэля, Борда и других, не представляется возможности отметить выступление революционеров как членов масонских лож. Единственным случайным фактом становится церемония при приеме Людовика XVI в Парижской думе 17 июля 1789 года. Когда иностранец-масон посещал ложу, то, если он обладал высшей степенью, члены ложи, выстроившись в две шеренги, пропускали его, скрещивая над головой гостя «стальной свод» из шпаг. Такой свод образовали над головой Людовика XVI, когда он стал подниматься по ступенькам лестницы, входя в Думу. Но и в этом случае масоны демонстрировали свое глубокое уважение к королю и отнюдь не революционные тенденции.

По мере того как замирала жизнь в отдельных ложах, засыпали и центральные органы. Если еще в 1791 году Великий Восток открывал новые ложи, то уже в декабре 1792 года герцог Орлеанский, принявший имя Луи Филиппа Жозефа Эгалите, сложил с себя звание гроссмейстера, доведя об этом до всеобщего сведения путем печати. «Я вступил в масонство, — гласило его заявление, — которое представляет собой некоторое подобие равенства, в ту эпоху, когда еще никто не мог предвидеть нашей революции, точно так же, как примкнул к парламентам — подобию свободы. Но я покинул затем призрак ради действительности. Не зная, каким образом составлен Великий Восток, и полагая, что республика, особенно в начале своего учреждения, не должна допускать никакой тайны, никакого тайного общества, я не желаю более вмешиваться ни во что, касающееся как Великого Востока, так и собраний франкмасонов».

Немногие ложи нашли силу жить в это тяжелое время, и те ушли целиком в свои мелкие дела. Так, во время борьбы Жиронды с Горой важнейший вопрос, интересующий Французскую ложу в Тулузе, — перемена часов собраний. Ложи так напуганы, что та же ложа после смерти Робеспьера решает воспретить всякие беседы по вопросам политическим и заниматься лишь масонскими делами.

Одно лишь вливает на время некоторое оживление в тусклое прозябание уцелевших лож: сборы пожертвований на обмундирование волонтеров.

Долгое время уцелевшим ложам удается сохранять свою верность католической церкви, но им приходится принять новый календарь, заменить прежние праздники Иоанна летнего (Иоанна Крестителя) и Иоанна зимнего (Иоанна Богослова) тожествами 31 мая, 22 сентября и «первого дня масонического года»; кроме того, приходится выбросить из своих названий имена святых или переименоваться в ложи Горы — в честь господствующей политической фракции, принять название «республиканских лож Франции», но и в таком виде они возбуждают подозрение у ревностных монтаньяров. Комиссары Конвента, энергично поддерживая народные общества, вооружаются против «всех памятников фанатизма, равно всех союзов и собраний, не разрешенных законом, а именно масонских обществ». 7 флореаля II года комиссар Конвента Лекарпантье закрыл в Дижоне ложу Нежного братства «как возбуждающую подозрение и нетерпимую при республиканском режиме, когда свобода сделалась общим достоянием, пользование коим не нуждается во мраке таинственности». Последние цепко державшиеся за свой ритуал ложи принуждены были закрыться.

Аббат Фоше. Гравюра Франсуа Бонневиля. 1792 г.

Место их заняли народные общества, демократические по составу, открытые для всех и связанные с активным центром — Якобинским клубом в Париже.

Быть может, единственным опытом слияния франкмасонских идеалов с революционной практикой явился Социальный кружок, основанный аббатом Фоше. Он задался целью учредить всеобщее братство человеческое во имя правды и любви к ближнему. В евангельском учении Христа старался указать пламенный аббат начала равенства и братства. Ему удалось при содействии Николы де Бонвиля и Кондорсе собрать до 10 000 сочленов на всех собраниях-лекциях. Но скоро основатели клуба разошлись, сам Фоше занял место конституционного епископа, и Социальный кружок распался. Основатель его погиб в октябре 1793 года на гильотине. Сумрачный покров террора окутывает французское общество. Находит смерть на эшафоте бывший гроссмейстер Филипп Орлеанский, гибнет часть членов Великого Востока. Лишь три ложи в Париже поддерживали свою деятельность: Центр друзей, «Друзья свободы» и Святого Людовика Мартиники. Кончается террор, просыпаются ложи: в 1795 году энергичный Ретье де Монтало вызывает к жизни новый Великий Восток и способствует его примирению с остатками старой ложи (1799). Но прежний дух деятелей филантропии отлетел от масонства. Религиозное течение, одушевлявшее его, обособляется в официально признанную и покровительствуемую правительством директории секту теофилантропов. Ложи покорно живут старыми традиционными формами. Умножается число банкетов патриотического содержания и прокладывается путь для того парадного сервилизма, который охватил ложи во время Первой империи.

«И обновишь лицо земли…» — гласил гордый девиз Великого Востока!.. Но само масонство было лишь струйкой в том могучем идейном потоке XVIII века, который закончился Великой французской революцией.