Грегорианец. Четвёртый

Мэри Джейн Lexx, 2019

Парень двадцати лет, с провинциальной планеты, стремится покорить мир и отправляется поступать на службу к Императору. Встречает друзей, попадает в гущу придворных интриг и невольно участвует в событиях, послуживших причиной развязки войны меж двух империй. Погони и заговоры преследуют друзей, некоторые из которых хранят свои тайны и скрываются под иными личинами…

Глава 3. Знакомство

Господин Лау Вельер пребывал в самом, что ни есть, дурном расположении духа. Тем не менее, уважаемый муж учтиво принял молодого человека, поклонившегося почти до земли, и с улыбкой выслушал его приветствия. Грегорианский акцент паренька напомнил молодость и родные края, воспоминания, способные в любом возрасте порадовать человека. Но тут же, подойдя к дверям приемной и подняв руку типа в знак того, что он просит разрешения у Дартина сначала покончить с остальными, а затем уже приступить к беседе с ним, он трижды крикнул, с каждым разом повышая голос так, что в нем прозвучала вся гамма интонаций от повелительной до гневной:

— Шосс! Росс! Басс! — он исказил имена по непонятной причине.

Оба Клерика, с которыми мы уже успели познакомиться и которым принадлежали два последних имени, сразу же отделились от товарищей и вошли в кабинет, дверь которого захлопнулась за ними, как только они перешагнули порог. Их манера держаться, хотя они и не были вполне спокойны, своей непринужденностью, исполненной одновременно и достоинства, и покорности, вызвала восхищение Дартина, видевшего в этих людях неких полубогов, киберов и техноморфов в одном лице, а в их начальнике властелина вселенной, готового разразиться громом и молнией.

Когда оба легионера вошли и дверь за ними закрылась, гул разговоров в приемной, которым вызов Клериков послужил, вероятно, новой пищей, опять усилился, когда, наконец, господин Вельер, хмуря брови, три или четыре раза прошелся молча по кабинету мимо Басса и Росса, которые стояли безмолвно, вытянувшись, словно на построении, он внезапно остановился напротив и, окинув с ног до головы гневным взором, произнес:

— Известно ли вам, милые леди, что мне сказал император, и не далее как вчера вечером? Просто интересуюсь вашей проницательностью и осведомлённостью!

После такого открытия о принадлежности легионеров к женскому полу, наш юноша не то, что удивился, потерял нить повествования и забыл цель своего визита. В голове не укладывалась причина маскарада и вопиющего попустительства командующего. Нанимать девушек в Легион строго воспрещалось во все времена.

— Нет, — после короткого молчания ответствовали обе легионерши. — Нет, нам ничего не известно, — застыли пожирая командира глазами.

— Но мы надеемся, что вы окажете нам честь сообщить об этом, — добавила Росс в высшей степени учтиво и отвесила изящный поклон.

— Он сказал мне, что впредь будет подбирать себе бойцов из Адептов господина кардинала.

— Господина кардинала? Да ладно, вы шутить изволили? — ухмыльнулась Басс.

— Он пришел к заключению, что его кисленькое пиво требует подбавки свежего.

Обе девушки вспыхнули до ушей, а Дартин не знал, куда ему деваться, и готовился провалиться на месте. Неудобство может вылиться боком. Запрсто.

— Да, да! — продолжал Вельер, все более горячась. — И его императорское величество совершенно прав, — сделал паузу, прохаживаясь перед замерзшими, — ибо, клянусь честью, госпожи Клерики играют жалкую роль при дворе! Господин кардинал вчера вечером за игрой в шахматы соболезнующим тоном, который очень задел меня, принялся рассказывать, что эти проклятые легионеры-головорезы, произнося слова с особой насмешкой, которая понравилась мне еще меньше. Эти рубаки, добавил потом он, поглядывая на меня своими глазами дикой кошки, или рептилии, задержались позже разрешенного часа в ресторане на улице Еру. Его Адепты, совершавшие патрулирование, — покосился на проштрафившихся. — Казалось, он расхохочется мне в лицо. Так вот, они были буквально принуждены задержать этих нарушителей ночного покоя. Тысяча инсэктов! Вы знаете, что это значит? Арестовать имперских Клериков! Вы были в этой компании… И да, вы, не отпирайтесь, вас опознали, и кардинал назвал ваши имена. Я виноват, виноват, ведь сам подбираю себе людей. Вот хотя бы вы, Росс, нахрена выпросили у меня плащ легионера, когда вам так к лицу сутана?

— Ну а вы, Басс… вам роскошный подвес нужен, должно быть, чтобы повесить на нём тренировочную шпагу? А Шосс… Я не вижу Шосса. Итак, леди. Где он?

— Господин Вельер, — с грустью произнесла Росс, — он приболел, очень сильно.

— Приболел? Приболел, вы это утверждаете чтобы поиздеваться? А чем, позвольте спросить?

— Опасаются, что у него лунный грипп, — вздохнула Басс, поправляя серьёзную шпагу, стремясь вставить и свое слово. — Весьма печальная история. Эта болезнь может изуродовать его, вы же знаете, как она опасна.

— Грипп?.. Вот так славную историю вы тут рассказываете, Басс! Болеть лунным гриппом в его возрасте! Нет, нет!.. Он, должно быть, ранен… или убит… Если бы я мог знать!.. Тысяча инсэктов! Господа Клерики, — сменил обращение, на диалог как с мужчинами. — Я не желаю, чтобы мои люди шатались по подозрительным местам, затевали драки на улицах и пускали в ход шпаги в темных закоулках! Я не желаю, в конце концов, чтобы мои люди служили посмешищем для Адептов господина кардинала! Эти самые Адепты спокойные ребята, порядочные, ловкие. Их не за что арестовывать, да, кроме того, они и не дали бы себя арестовать. Я в этом уверен! Они предпочли бы умереть на месте, чем отступить хоть на шаг. Спасаться, бежать, удирать — на это способны только имперские легионеры!

Басс и Росс дрожали от ярости. Готовились задушить Лау Вельера, если бы в глубине души не чувствовали, что только горячая любовь к ним заставляет его так орать. Девушки в мужском обличии постукивали каблуками о ковер, до крови кусали губы и изо всех сил сжимали эфесы шпаг.

В приемной слышали, что вызывали Шосса, Басса и Росса, и по голосу уважаемого Вельера угадали, что он сильно разгневан. Десяток голов, терзаемых любопытством, прижался к двери в стремлении не упустить ни слова, и лица бледнели от ярости, тогда как уши, прильнувшие к скважине, не упускали ни звука, а уста повторяли одно за другим оскорбительные слова любимого всеми командующего Имперскими Легионерами, делая их достоянием всех присутствующих. В одно мгновение резиденция, от дверей кабинета и до самой дальней площадки паркинга лайтфлаев, превратилась в кипящий котел. Командующий вновь стал соблюдать девичье инкогнито вызванных Клериков.

— Неужто! Имперские легионеры позволяют алептам кардинала себя арестовывать! — продолжал хозяин кабинета, в глубине души не менее разъяренный, чем его подчинённые, чеканя слова и, словно заряды рельстронов вонзая их в грудь своих слушателей. — Вот как! Шестеро Адептов арестовывают шестерых Клериков императора! Тысяча инсэктов! Я принял решение. Прямо отсюда отправляюсь в Гартман к императору и подаю в отставку, отказываюсь от должности командующего Клериков и прошу назначить меня обычным лейтенантом Адептов кардинала. А если откажут, тысяча инсэктов, я стану аббатом!

При этих словах ропот за стеной превратился в бурю. Всюду раздавались проклятия и богохульства. Возгласы:

«Тысяча инсэктов!», «Бог и все его ангелы!», «Смерть и вторжение в мозг!» — повисли в воздухе. Дартин глазами искал, нет ли какой-нибудь портьеры, за которой он мог бы укрыться, и ощущал непреодолимое желание забраться под стол.

— Так вот, господин полковник! — буквально зашипела Басс, потеряв всякое самообладание. — Нас действительно было шестеро против шестерых, однако на нас напали из-за угла, и, раньше чем мы успели обнажить оружие, двоих убили наповал, а Шосс так тяжело ранен, что не многим отличался от труппа. Он пытался подняться и снова валился на землю. Том не менее мы не сдались. Нет! Нас уволокли силой. По пути мы воспользовались моментом и скрылись на лайтфлаях. Что касается Шосса, то его посчитали мертвым и оставили спокойно лежать на поле битвы, полагая, что с ним не стоит возиться. Вот как было дело. Черт дери, полковник! Не всякий бой можно выиграть. Великий Омеи и тот проиграл Фарскую битву.

— И я имею честь доложить, — добавила Росс, — что одного из нападавших я самолично заколола его собственной шпагой, так как моя сломалась после первого же выпада. Убила или заколола, как вам будет угодно, полковник. Жаль что рельсовики запрещены в столице…

— Я не знал этого, — смягчился Вельер, несколько успокаиваясь.

— Господин кардинал, как я вижу, кое-что преувеличил, — добавили Клерики.

— Но умоляю вас… — продолжала девушка в облике мужчины, видя, что хозяин кабинета смягчился, и уже осмеливаясь обратиться к нему с просьбой, — молю вас, не говорите никому, что Шосс ранен! Он был бы в отчаянии, если б это стало известно императору. А так как рана очень тяжелая заряд разгонника раздробил броневставку и повредил осколками плечо…

В эту минуту край портьеры приподнялся, и на пороге показался Клерик с благородным и красивым, но смертельно бледным лицом.

— Шосс! — вскрикнули обе легионерши. — Какого лешего ты припёрся? Тебе лежать и восстанавливаться в регенерационной капсуле надо!

— Шосс! — повторил за ними Лау Вельер. — Действительно? — перевёл взгляд на девушек.

— Вы звали меня, господин полковник, — с трудом выдал вошедший, обращаясь к Вельеру. Голос его звучал слабо, но совершенно спокойно. — Вы звали меня, как сообщили мне товарищи, и я поспешил явиться. Жду ваших приказаний!

И с этими словами Клерик, безукоризненно одетый и, как всегда, подтянутый, твердой поступью вошел в кабинет. Вельер, до глубины души тронутый таким проявлением мужества, бросился к нему:

— Я только что говорил этим леди, — начал Вель, — что запрещаю моим легионерам без надобности рисковать жизнью. Храбрецы дороги императору, а ему известно, что Клерики — самые храбрые люди в Гранжире. Вашу руку, Шосс!

И, не дожидаясь, чтобы вошедший ответил на проявление дружеских чувств, Вельер схватил правую руку Шосса и сжал её изо всех сил, не замечая, что тот, при всем своем самообладании, вздрогнул от боли и сделался ещё бледнее, хоть это и казалось невозможным.

Дверь оставалась полуоткрытой. Появление Шосса, о ране которого, несмотря на тайну, окружавшую все это дело, большинству присутствующих на базе легионеров было известно, поразило всех. Последние слова полковника встретили гулом удовлетворения, и две или три головы в порыве восторга просунулись между портьерами. Полковник, надо полагать, не преминул бы резким замечанием покарать за это нарушение этикета, но вдруг почувствовал, как рука Шосса судорожно дернулась в его руке, и, переведя взгляд на раненого легионера, увидел, что тот готов потерять сознание. В то же мгновение Шосс, собравший все силы, чтобы преодолеть боль, и все же сраженный ею, рухнул на пол как мертвый.

— Нейростимуляторы сюда и медика! — закричал Лау Вельер. — Моего или императорского, самого лучшего! Медика, или, тысяча инсэктов, мой храбрый Шосс умрет, а я спущу на вас свой праведный гнев!

На крик полковника все собравшиеся в приемной хлынули в кабинет, дверь которого он не подумал закрыть. Люди в броне суетились вокруг раненого, однако старания были бы напрасны, если б лекарь не оказался в самом доме. Расталкивая толпу, он приблизился к Шоссу, который все еще лежал без сознания, и, так как шум и суета мешали ему, он прежде всего потребовал, чтобы больного перенесли в соседнюю комнату. Вельер поспешно распахнул дверь и сам прошел вперед, указывая путь Басс и Росс, которые на руках вынесли своего друга. За ними следовал лекарь, а за лекарем дверь затворилась.

И тогда кабинет, всегда вызывавший трепет у входивших, мгновенно превратился в отделение приемной. Все болтали, разглагольствовали, не понижая голоса, сыпали проклятиями и, не боясь сильных выражений, посылали кардинала и его Адептов.

Немного погодя вернулись Басс и Росс. Возле раненого остались только полковник и врач с полевым медицинским кофром.

Наконец возвратился и полковник. Раненый, по его словам, пришел в сознание. Врач считал, что его положение не должно внушать друзьям никаких опасений, так как слабость вызвана только большой потерей крови.

Затем Лау Вельер подал знак рукой, и все удалились, за исключением Дартина, который, со свойственной грегорианцу настойчивостью, остался на месте, не забывая, что ему назначена аудиенция. Когда все вышли и дверь закрылась, Вельер обернулся и оказался лицом к лицу с молодым человеком. Происшедшие события прервали нить его мыслей. Он осведомился о том, чего от него желает настойчивый проситель. Юноша назвался, сразу пробудив в памяти Вельера и прошлое, и настоящее.

— Простите, любезный земляк, — произнес он с улыбкой, — я совершенно забыл о вас. Что вы хотите! Полковник, это тот же отец семейства, только отвечать он должен за большее, чем обыкновенный отец. Легионеры, это взрослые дети, но так как я требую, чтобы распоряжения императора и особенно господина кардинала выполнялись…

Дартин не мог скрыть улыбку, показавшую Лау Вельеру, что перед ним отнюдь не глупец, и он сразу перешел к делу.

— Я очень любил вашего отца, — сказал хозяин. — Чем я могу быть полезен его сыну? Говорите скорее, время у меня уже на исходе.

— Сударь, — произнес Дартин, — отправляясь с Грега на Гранжир, я надеялся в память той дружбы, о которой вы не забыли, просить у вас плащ легионера. Но после всего виденного мною за эти два часа я понял, что эта милость была бы столь огромна, что я боюсь оказаться недостойным её.

— Это действительно милость, молодой человек, — ответил полковник. — Но для вас она, может быть, не так недоступна, как вы думаете или делаете вид, что думаете. Впрочем, одно из распоряжений его императорского величества предусматривает подобный случай, и я вынужден, к сожалению, сообщить вам, что никого не зачисляют в Клерики, пока он не испытан в нескольких сражениях, не совершил каких-нибудь блестящих подвигов или не прослужил два года в другом подразделении, поскромнее, чем наш.

Дартин молча поклонился. Он еще более жаждал надеть экзоброню и плащ легионера, с тех пор как узнал, насколько трудно достичь желаемого.

— Однако! — продолжал Вельер, вперив в своего земляка такой пронзительный взгляд, словно он желал проникнуть в самую глубину его сердца, — из уважения к вашему отцу, моему старому другу, как я вам уже говорил, я все же хочу что-нибудь сделать для вас, молодой человек. Наши грегорианские юноши редко бывают богаты, и я не думаю, чтобы положение сильно изменилось с тех пор, как я покинул родную планету. Полагаю, что денег, привезенных вами, вряд ли хватит на жизнь…

Дартин гордо выпрямился, всем своим видом давая понять, что он ни у кого не просит милостыни.

— Полно, полно, молодой человек, — продолжал Лау Вельер, — мне эти повадки знакомы. Я прилетел в Гранж с четырьмя сотыми от полноценного кредита в кармане и вызвал бы на дуэль любого, кто осмелился бы сказать мне, что я не в состоянии купить Гартман.

Юноша еще выше поднял голову. Благодаря продаже лайтфлая он начинал свою карьеру, имея на четыре сотых больше, чем имел на первых порах полковник.

— Итак, — продолжал Вельер, — вам необходимо сохранить привезенные, как бы значительна ни была эта сумма. Но вам также следует усовершенствоваться в искусстве владеть оружием, произвести обновление баз нейросети с новыми тактическими корректировками и вообще, это необходимо дворянину. Я сегодня же напишу письмо начальнику Имперской академии, и с завтрашнего дня он примет вас, не требуя никакой платы. Не отказывайтесь от этого. Наши молодые дворяне, даже самые знатные и богатые, часто тщетно добиваются приема туда. Вы научитесь виртуозному управлению лайтвариором, фехтованию, и даже танцам. Завяжете полезные знакомства, а время от времени будете являться ко мне, докладывать, как у вас идут дела и чем я могу помочь вам.

Как ни чужды были Дартину придворные уловки, он все же почувствовал холодок, которым повеяло от этого приема.

— Увы! — вздохнул он. — Я вижу, как недостает мне сейчас послания на карте памяти с рекомендацией, данного мне отцом.

— Действительно, — отреагировал Вельер, — признаться, я удивлен, что вы пустились в столь дальний путь без этого единственного волшебного ключа, столь необходимого нашему брату грегорианцу.

— Оно у меня было, и, слава богу, оформленное как полагается! — воскликнул юноша. — Но у меня коварно похитили его!

И парень рассказал обо всем, что произошло в отеле при космопорте, описал незнакомого дворянина во всех подробностях, а речь его дышала жаром и искренностью, которые очаровали полковника.

— Странная история… — задумчиво произнес командующий легионом. — Вы, значит, громко называли мое имя?

— Да, это естественно. Я был так неосторожен. Но что вы хотите! Такое имя, как ваше, должно было служить мне в жизни щитом. Судите сами, как часто я прикрывался им.

Лесть была в те дни в моде, и Лау Вельер был так же чувствителен к фимиаму, как любой император или кардинал. Он не мог поэтому удержаться от выражавшей удовольствие улыбки, но улыбка быстро угасла.

— Скажите мне… — продолжил он, сам возвращаясь к происшествию, — скажите, не было ли у этого дворянина легкого рубца на виске?

— Да, как бы ссадина от прикосновения заряда разгонника.

— Это был видный мужчина?

— Ещё бы.

— Высокого роста?

— Несомненно.

— Бледный, с темными волосами?

— Да-да, именно. Каким образом, господин, вы знаете этого человека? Если когда-нибудь я разыщу его, — а я клянусь вам, что разыщу его хоть в аду…

— Он ожидал женщину? — перебил его Вельер.

— Уехал он, во всяком случае, только после того, как обменялся несколькими словами с той, которую поджидал.

— Вы не знаете, о чем они говорили?

— Вручив ей кофр, он сказал, что в нем она найдет его распоряжения, и предложил ей вскрыть его только при подлёте к Рокленду.

— Эта женщина была родом оттуда?

— Он называл ее Лигетта.

— Это он! — прошептал полковник. — Это он! А я полагал, что он еще в Сееле.

— Полковник! — заорал Дартин и осёкся, — скажите мне, а кто он и откуда, и я не буду просить вас ни о чем, даже о зачислении в легион! Ибо прежде всего я должен рассчитаться с этим уродом.

— Упаси вас бог от этого, молодой человек! — холодно парировал хозяин кабинета. — Если вы встретите его на улице, спешите перейти на другую сторону. Не натыкайтесь на эту скалу, иначе вы разобьетесь, как стекло.

— И все-таки, — произнес Дартин, — если только я его встречу…

— Пока, во всяком случае, не советую вам разыскивать его, — отмахнулся Вельер.

Внезапно полковник умолк, пораженный странным подозрением. Страстная ненависть, которую юноша выражал по отношению к человеку, якобы похитившему у него отцовское послание. Кто знает, не скрывался ли за этой ненавистью какой-нибудь коварный замысел? Не подослан ли этот молодой человек его высокопреосвященством? Не явился ли он с целью заманить его, Вельера, в ловушку? Этот человек, называющий себя Дартином, — но был ли он шпионом, которого пытаются ввести к нему в дом, чтобы он завоевал его доверие, а затем погубил, как это бывало с другими? Он еще внимательнее, чем раньше, поглядел на юношу. Вид этого подвижного лица, выражавшего ум, лукавство и притворную скромность, не слишком его успокоил.

«Я знаю, правда, что он грегорианец, — подумал Вельер. — Но он с таким же успехом может применить свои способности на пользу кардиналу, как и мне. Испытаем его…»

— Друг мой, — проговорил он медленно, — перед сыном моего старого друга — ибо я принимаю на веру всю эту историю с посланием, так вот, перед сыном моего друга я хочу искупить холодность, которую вы сразу ощутили в моем приеме, и раскрою перед вами тайны нашей политики. Император и кардинал наилучшие друзья. Мнимые трения между ними служат лишь для того, чтобы обмануть глупцов. Я не допущу, чтобы мой земляк, красивый юноша, славный малый, созданный для успеха, стал жертвой этих фокусов и попал впросак, как многие другие, сломавшие себе на этом голову. Запомните, что я предан этим двум всемогущим господам и что каждый мой шаг имеет целью служить императору и господину кардиналу, одному из самых выдающихся умов, какие когда-либо создавал Империя Гранжир. Отныне, молодой человек, примите это к сведению, и если, в силу семейных или дружеских связей или подчиняясь голосу страстей, вы питаете к кардиналу враждебные чувства, подобные тем, которые нередко прорываются у иных дворян, то мы наверняка распрощаемся с вами. Я приду вам на помощь при любых обстоятельствах, но не приближу вас к себе. Надеюсь, во всяком случае, что моя откровенность сделает вас моим другом, ибо вы единственный молодой человек, с которым я когда-либо так говорил.

«Если кардинал подослал ко мне эту гадину, — думал Вельер, — то, зная, как я его ненавижу, наверняка внушил своему сукину сыну, что лучший способ вкрасться ко мне в доверие — наговорить про него черт знает что. И, конечно, этот хитрец, несмотря на мои заверения, сейчас станет убеждать меня, что питает отвращение к его преосвященству».

Но все произошло совсем по-иному, абсолютно не так, как ожидал полковник.

Дартин ответил с совершенной прямотой, поправив статусный палаш на перевязи или так называемом тактическом подвесе парадного исполнения, для повседневного ношения.

— Господин, — произнес он просто, — я прибыл на Гранж именно с такими намерениями. Отец мой советовал не повиноваться никому, кроме императора, господина кардинала и вас, которых он считает первыми людьми Гранжира, — грегорианец не врал.

Дартин, как можно заметить, присоединил имя Лау Вельера к двум первым. Но это добавление, по его мнению, не могло испортить дело.

— Поэтому, — продолжил подобострастно, — я глубоко чту господина кардинала и преклоняюсь перед его действиями… Тем лучше для меня, если вы, как изволите говорить, вполне откровенны со мной. Значит, вы оказали мне честь, заметив сходство в наших взглядах. Но, если вы отнеслись ко мне с некоторым недоверием, а это было бы вполне естественно, то в этом случае, разумеется, я гублю себя этими словами в ваших глазах. Но все равно вы оцените мою прямоту, а ваше доброе мнение обо мне дороже всего на свете.

Лау Вельер поразился. Такая проницательность, такая искренность вызвали восхищение, но все же полностью не устранили сомнений. Чем больше выказывалось превосходство этого молодого человека перед другими молодыми людьми, тем больше было оснований остерегаться его, если полковник ошибался в нем.

— Вы честный человек, — ответил он, пожимая Дартину руку, — но сейчас я могу сделать для вас только то, что озвучил ранее. Двери моего дома всегда для вас открыты. Позже, имея возможность являться ко мне в любое время, а следовательно, и уловить благоприятный случай, вы, вероятно, достигнете того, к чему стремитесь.

— Другими словами, — подвёл итог парень, — вы ждете, чтобы я оказался достоин этой чести. Ну что ж, — добавил он с непринужденностью, свойственной грегорианцу, — вам недолго придется ждать.

И поклонился, собираясь удалиться, словно остальное касалось уже только его одного.

— Да постойте же, — возмутился Вельер, останавливая юношу. — Я обещал вам письмо к начальнику академии. Или вы чересчур горды, молодой человек, чтобы принять его от меня?

— Нет, господин полковник, — возразил Дартин. — И я отвечаю перед вами за то, что его не постигнет такая судьба, как послание моего отца. Я так бережно буду хранить его, что оно, клянусь вам, дойдет по назначению, и горе тому, кто попытается похитить его у меня!

Это бахвальство вызвало на устах великого мужа улыбку. Оставив молодого человека в амбразуре панорамного окна, где они только что беседовали, уселся за стол, чтобы оформить соответствующее послание и загрузить на карту памяти. Дартин в это время, ничем не занятый, выбивал по стеклу какой-то марш, наблюдая за Клериками, которые один за другим покидали резиденцию, и провожая их взглядом до самого оживлённого потока гравитранспорта.

Лау Вельер, оформил обещанное, записал на прозрачный носитель с личным гербом, встал и направился к молодому человеку, чтобы вручить ему ожидаемое. Но в то самое мгновение, когда Дартин протянул руку, Вельер с удивлением увидел, как юноша внезапно вздрогнул и, вспыхнув от гнева, бросился из кабинета с яростным криком:

— Что за хрень, тысяча инсэктов! На этот раз ты от меня не уйдешь, просто зараза какая-то!

— Кто? Кто? — заорал полковник.

— Он, тот самый вор! — отмахнулся на бегу парень. — Твою торпеду без взрывателя! — И с этими словами исчез за дверью.

— Клинический шизик! — пробормотал Вельер. — Если только… — медленно добавил, — это не уловка, чтобы удрать, раз он понял, что подвох не удался!

Дартин, как бешеный, в три скачка промчался через приемную и выбежал на площадку лестницы, по которой собирался спуститься опрометью, как вдруг с разбегу столкнулся с Клериком, выходившим от полковника через другую дверь. Клерик закричал или, вернее, взвыл от боли.

— Пардон! — произнес Дартин, намереваясь продолжать забег, — простите меня, но я спешу и это, удачи.

Не успел он спуститься до следующей площадки, как железная рука ухватила его за перевязь палаша и остановила.

— Стоять, тормози чутка, — одёрнул юношу Клерик, побледневший словно мертвец, — и под этим предлогом наскакиваете на меня, говорите «пардон» и считаете дело исчерпанным? Не совсем так, молодой человек. Не вообразили ли вы, что если господин Лау Вельер сегодня резко говорил с нами, то это дает вам право обращаться пренебрежительно? Ошибаетесь, молодой человек. Вы не господин полковник и мне нужно вас наказать, может выпороть для начала?

— Поверьте мне… — смутился Дартин, узнав Шосса, возвращавшегося к себе после врачевания, — поверьте, я сделал это совершенно нечаянно, и, сделав это нечаянно, я извинился, несколько привольно. По-моему, этого достаточно. А сейчас я повторяю вам и это, пожалуй, лишнее, что спешу, очень спешу. Посему прошу вас отпустить меня, не задерживая. Всё?

— Сударь, — парировал Шосс, выпуская из рук перевязь, — вы провинциальное быдло. Сразу видно, что прибыли в столицу издалека.

Дартин уже успел шагнуть вниз через три ступеньки, к гравиплатформе перехода, но слова Шосса заставили его остановиться.

— Слышь, уважаемый! — он резко обернулся. — Хоть я и прилетел издалека, но не вам учить меня хорошим манерам, предупреждаю последний раз.

— Хм. Кто знает! — пожал здоровым плечом Шосс.

— Н-да, если б я не так спешил, — продолжил Дартин, — и если б я не гнался за одним отморозком…

— Так вот, господин «пардонец», меня вы найдете, не гоняясь за мной, слышите?

— Где именно, не угодно ли сказать? Что из оружия берём и как разбираемся?

— Подле монастыря Рок. Бери палаш, коли не накопил на шпагу.

— Во сколько?

— Около полудня. Плюс минус.

— Около двенадцати? Хорошо, буду на месте.

— Постарайтесь не заставлять ждать. В четверть следующего часа я вам уши на ходу отрежу.

— Прекрасно, — крикнул Дартин, — явлюсь без десяти двенадцать и проделаю тоже с вами, если опоздаете!

И вновь пустился бежать как одержимый, все ещё надеясь догнать незнакомца, который не мог отойти особенно далеко, так как двигался не спеша.

Но у выхода к уличным магистралям он увидел Басс, беседовавшего с караульным. Между обоими собеседниками оставалось свободное местечко, через которое мог проскользнуть единственный человек. Дартину показалось, что его достаточно, и бросился напрямик, надеясь как стрела пронестись между ними. Но парень не принял в расчет ветра. В тот миг, когда он собирался проскользнуть между разговаривавшими, порыв раздул длинный плащ Басс, и Дартин запутался в его складках. У Басс, по-видимому, были веские причины не расставаться с этой важной частью своего одеяния, и, вместо того чтобы выпустить из рук полу, которую он придерживал, он потянул ее к себе, так что Дартин, по вине упрямой Басс, переодетой мужчиной, проделав какое-то вращательное движение, оказался совершенно закутанным в бархат плаща и уткнулся в упругие ягодицы девушки, переодетой мужчиной.

Слыша проклятия, которыми осыпала его перевоплотившаяся, юноша, как слепой, ощупывал достопримечательности красотки со спортивным телосложением, пытаясь выбраться из-под плаща. Он больше всего опасался как-нибудь повредить роскошную перевязь, подвес, о которой мы уже рассказывали, как и нарушить инкогнито девушки. Но, робко приоткрыв глаза, он увидел, что нос его упирается в попу Басс, а руки задевают и ту самую перевязь.

Так вышло, что, как и многое на этом свете, всё блестит только снаружи, перевязь Басс сверкала золотой отделкой лишь спереди, а сзади была из простой кожи. Легионерша, как истинная леди, не имея возможности приобрести перевязь, целиком отделанную золотом, приобрела статусную вещь, отделанною дорого хотя бы лишь спереди. Отсюда и выдуманная простуда, и необходимость плаща.

— Дьявол! Придурка кусок на крыльях летящий, — завопила Басс, делая невероятные усилия, чтобы освободиться от Дартина, который копошился у неё за спиной. — С катушек слетели, что бросаетесь на людей?

— Простите! — проговорил паренёк, выглядывая из под локтя, — но я очень спешу. Реально! Я гонюсь за одним человеком…

— Глаза вы, что ли, забываете дома, когда гонитесь за кем-нибудь? — орала Басс.

— Нет… — с обидой произнес парень, — нет, и мои глаза позволяют мне видеть даже то, чего не видят другие. А руки…

Поняла ли Басс или не поняла, но он дал полную волю своему гневу.

— Чудилка, — прорычала львица, — предупреждаю, если вы будете задевать Клериков императора, дело для вас кончится хреново!

— Хреново? — переспросил Дартин. — Не сильно ли сказано?

— Сказано человеком, привыкшим смотреть в лицо своим врагам.

— Еще бы! Мне хорошо известно, что тыл вы не покажете никому, ведь он слишком хорошенький!

И юноша, в восторге от своей озорной шутки, двинулся дальше, хохоча во все горло.

Басс в дикой ярости сделала движение, намереваясь броситься на обидчика.

— Потом, потом! — крикнул ей Дартин. — Когда на вас не будет плаща!

— Значит, в час, позади Бансионского дворца!

— Прекрасно, в час! — ответил парень, заворачивая за угол.

Но ни на переходе, по которому он пробежал, ни на другом, который он мог теперь охватить взглядом, не видно было ни души. Как ни медленно двигался незнакомец, он успел скрыться из виду или зайти в какой-нибудь дом.

Дартин расспрашивал о нем всех встречных, спустился до перевоза, вернулся по улице Ены, прошёл по другому переходу. Ничего, ровно ничего! Все же эта погоня принесла ему пользу. По мере того как пот выступал у него на лбу, сердце его остывало.

Он углубился в размышления о происшедших событиях. Их было много, и все они оказались неблагоприятными. Всего одиннадцать часов утра, а это утро успело уже принести ему немилость Вельера, который не мог не счесть проявлением развязности неожиданный уход Дартина.

Кроме того, он нарвался на два поединка с людьми, способными убить дюжину Дартинов каждый. Одним словом, с двумя легионерами, одна из которых дама, то есть с существами, перед которыми он благоговел так глубоко, что в сердце своем ставил их выше всех людей.

Положение усугубилось. Убежденный, что будет убит Шосс, парень, вполне понятно, не очень-то беспокоился о поединке с Басс. Все же, поскольку надежда есть последнее, что угасает в душе человека, он стал надеяться, что, хотя и получит страшные раны, все же останется жив, и на этот случай, в расчете на будущую жизнь, уже бранил себя за свои ошибки:

«Какой я безмозглый придурок! Этот несчастный и храбрый Шосс раненый именно в плечо, на которое я, как баран, налетел головой. Приходится только удивляться, что он не прикончил меня на месте, — он вправе был это сделать: боль, которую я причинил легионеру, была, наверное, ужасна. Что же касается Басс, о, что касается Басс — тут дело забавнее!..»

И молодой человек поднимающийся по эскалатору на следующий ярус перехода, вопреки своим мрачным мыслям, не мог удержаться от смеха, поглядывая все же при этом по сторонам не покажется ли такой беспричинный одинокий смех кому-нибудь оскорблением.

«Что касается Басс, то тут дело забавнее. Но я все же глупец. Разве можно так наскакивать на девушек? Подумать только! — и заглядывать им под плащ, чтобы увидеть то, чего там… Она бы простила меня… конечно, простила, если б я не пристал к ней с этой проклятой перевязью. Я, правда, только намекнул, но как ловко намекнул! Блин! Чертов я грегорианец, способный острить даже в аду на сковороде… Друг ты мой, Дартин, — продолжал он, обращаясь к самому себе с вполне понятным дружелюбием, — если ты уцелеешь, что маловероятно, необходимо впредь вести себя образцово и учтиво. Отныне все должны восхищаться тобой и ставить тебя в пример. Быть вежливым и предупредительным не значит еще быть трусом. Погляди только на Росс!

Росс, эта девушка сама кротость, олицетворенное изящество. А разве может прийти кому-нибудь в голову назвать её трусихой? Разумеется, нет! И отныне я во всем буду брать пример с неё. Ах, вот как раз и она сама!»

Дартин, продолжая разговаривать с самим собой, поравнялся с особняком госпожи Лау Дильён и тут увидел Росс, которая, остановившись перед самым домом, беседовала с двумя Адептами. Росс, со своей стороны, заметила парня. Он не забыл, что Лау Вельер в присутствии этого юноши так жестоко вспылил сегодня утром. Человек, имевший возможность слышать, какими упреками осыпали Клериков, был ей неприятен, и Росс сделала вид, что не замечает его. Дартин между тем, весь во власти своих планов стать образцом учтивости и вежливости, приблизился к молодым людям и отвесил им изысканнейший поклон, сопровождаемый самой приветливой улыбкой. Росс слегка поклонилась, но без улыбки. Все трое при этом сразу прервали разговор.

Дартин был не так глуп, чтобы не заметить, что лишний. Но не был еще достаточно искушен в приемах высшего света, чтобы найти выход из неудобного положения, в каком оказывается человек, подошедший к людям, мало ему знакомым, и вмешавшийся в разговор, его не касающийся. Он тщетно искал способа, не теряя достоинства, убраться отсюда, как вдруг заметил, что Росс уронила платок и, должно быть по рассеянности, наступила на него ногой. Дартину показалось, что он нашел случай загладить свою неловкость. Наклонившись, с самым любезным видом вытащил платок из-под ноги Клерика, как крепко тот или та ни наступала на него.

— Вот ваш платок, — произнес он с чрезвычайной учтивостью, помня о инкогнито девушки, — вам, вероятно, жаль было бы его потерять.

Платок был действительно покрыт богатой вышивкой, и в одном углу его выделялись корона и герб. Росс густо покраснела и скорее выхватила, чем взяла платок из рук грегорианца.

— Так, так, — воскликнул один из Адептов, — теперь наш скрытный Росс не станет уверять, что у него дурные отношения с госпожой де Бу Аси, раз эта милая дама была столь любезна, что одолжила ему свой платочек!

Росс бросила на Дартина один из тех взглядов, которые ясно дают понять человеку, что он нажил себе смертельного врага, но тут же перешла к обычному для неё слащавому тону.

— Вы ошибаетесь, господа, — произнесла она на мужской манер. — Платок этот вовсе не принадлежит мне, и я не знаю, почему этому господину взбрело на ум подать его именно мне, а не любому из вас. Лучшим подтверждением моих слов может служить то, что мой платок у меня в кармане.

С этими словами она вытащила из кармана свой собственный платок, также очень изящный и из тончайшего наноматериала производства рептилоидов, а он в те годы стоил очень дорого, но без всякой вышивки и герба, а лишь помеченный монограммой владельца.

На этот раз Дартин промолчал, поняв свою ошибку, а приятели Росс не дали себя убедить, несмотря на все уверения. Один из них с деланной серьезностью обратился к Клерику.

— Если дело обстоит так, как ты говоришь, дорогой мой Росс, — сказал он, — я вынужден буду потребовать от тебя этот платок. Как тебе известно, Бу Аси — мой близкий друг, и я не желаю, чтобы кто-либо хвастал вещами, принадлежащими его супруге.

— Ты не так просишь об этом, — ответила Росс. — И, признавая справедливость твоего требования, я все же откажу тебе из-за формы, в которую оно облечено.

— В самом деле, — робко заметил Дартин, — я не видел, чтобы платок выпал из кармана господина Росс. Господин Росс наступил на него ногой, вот я и подумал, что платок принадлежит ему.

— И это вопиющее заблуждение, — холодно произнесла девушка, словно не замечая желания парня загладить свою вину. — Кстати, — продолжила, обращаясь к Адепту, сославшемуся на свою дружбу с Бу Аси, — я вспомнил, дорогой мой, что связан с графом Лау Бу Аси не менее нежной дружбой, чем ты, близкий его друг, так что… платок с таким же успехом мог выпасть из твоего кармана, как из моего.

— Нет, клянусь честью! — воскликнул Адепт.

— Ты будешь клясться честью, а я ручаться честным словом, и один из нас при этом, очевидно, будет врать. Знаешь что, Онтаран? Давай лучше поделим его.

— Платок?

— Да.

— Изумительно! — закричали оба приятеля-Адепта. — Судилище! Росс, ты в самом деле воплощенная мудрость!

Молодые люди расхохотались, и все дело, как ясно всякому, на том и кончилось. Через несколько минут разговор оборвался, и собеседники расстались, сердечно пожав друг другу руки. Адепты кардинала зашагали в одну сторону по переходу, а Росс в другую.

«Вот подходящее время, чтобы помириться с этой благородной особой», — подумал Дартин, который в продолжение всего этого разговора стоял в стороне. И, подчиняясь доброму порыву, поспешил догнать Клерика императора, который шел, не обращая больше на него внимания.

— Сударь, — произнес Дартин, нагоняя Клерика и нарочито обращаясь как к мужчине, — надеюсь, вы извините меня…

— Милейший, — прервала его Росс, — разрешите вам заметить, что в этом деле вы поступили не так, как подобало бы благородному человеку.

— Как? — опешил парень. — Вы можете предположить…

— Я предполагаю, что вы не глупец и вам, хоть вы и прибыли с Грега, должно быть известно, что без причины не наступают ногой на носовой платок. Гранж, черт возьми, не вымощен платочками и они не разбрасываются с лайтфлаев пачками.

— Сударь, вы напрасно стараетесь меня унизить, — произнес Дартин, в котором задорный нрав начинал уже брать верх над мирными намерениями. — Я действительно прибыл с Грега, и, поскольку это вам известно, мне незачем вам напоминать, что грегорианцы не слишком терпеливы. Так что, единожды извинившись хотя бы за сделанную глупость, они бывают убеждены, что сделали вдвое больше положенного. Я достаточно вежливо говорю?

— Я сказал это вовсе не из желания искать с вами ссоры. Я, слава богу, не забияка какой-нибудь, и Клерик императорского легиона я лишь временно. Дерусь только когда бываю вынужден, и всегда с большой неохотой. Но на этот раз дело нешуточное, тут речь о даме, которую вы скомпрометировали.

— Мы скомпрометировали! — поправил Дартин.

— Как могли вы подать мне этот платок?

— Как могли вы обронить этот платок?

— Я уже сказал, и повторяю, что платок этот выпал не из моего кармана.

— Значит, вы наврали дважды, ибо я сам видел, как он выпал именно из вашего кармана.

— Ах, вот как вы позволяете себе разговаривать, господин грегорианец! Я научу вас вести себя!

— А я отправлю вас назад служить обедню, господин аббат! Вытаскивайте шпагу, прошу вас, и сию же минуту!

— Нет-нет, милый друг, не здесь, во всяком случае. Не видите вы разве, что мы находимся против самого дома Дильёнов, который наполнен клевретами кардинала? Кто уверит меня, что не его высокопреосвященство поручил вам доставить ему мою голову? А я, знаете, до смешного дорожу своей головой. Мне представляется, что она довольно ловко сидит у меня на плечах. Поэтому я согласен убить вас, будьте спокойны, но убить без шума, в укромном местечке, где вы никому не могли бы похвастать своей смертью.

— Без проблем. Только не будьте слишком уж уверенны и захватите ваш платочек, принадлежит ли он вам или нет, но он может вам пригодиться.

— Вы, грегорианец? — с иронией спросила Росс.

— Да. И грегорианцы обычно не откладывают поединка из осторожности.

— Осторожность, качество излишнее для Клерика, я это знаю. Но она необходима служителям церкви. И так как Клерик я только временно, то предпочитаю быть осторожным. В два часа я буду иметь честь встретиться с вами в резиденции господина Лау Вельера. Там я укажу вам подходящее для поединка место.

Молодые люди раскланялись, затем Росс удалился на эскалаторе к автоматическому переходу, ведущему к Бансионскому дворцу, а Дартин, видя, что уже довольно поздно, зашагал в сторону монастыря Рок.

«Ничего не поделаешь, — рассуждал парень сам с собой, — поправить ничего нельзя. Одно утешение, если я буду убит, то буду убит имперским легионером».