Ужасное сияние

Мэй Платт, 2020

Постапокалипсис – это не только мрачные бункеры, мёртвые города, выживальщики, мародёры и радиоактивные мутанты. И не только героическое выживание человечества после глобальной катастрофы. Бывает и немного иначе. Здесь мир не умирает, а перерождается, становится чем-то иным. Здесь опаснейшие монстры красивы, как сам свет. Здесь в самых простых бытовых ситуациях сплетаются воедино красота и безумие, высокая утопия и самый страшный кошмар. Высокая наука, киберпанк и биопанк, квантовые парадоксы, коллапсы пространства и времени – и обычная жизнь обычных для этой реальности людей, «новая обыденность», простая, но от этого иногда ещё более пугающая. Простой деревенский парень, выдающийся столичный учёный-биолог, разбойник-рейдер, маленькая девочка «с особенностями», охотники на монстров, использующие для этого боевых роботов, – мы посмотрим на этот перерождённый мир их глазами. Содержит нецензурную брань.

Пролог

Она наносит косметику — слой за слоем. Большой стол и зеркало похожи на футуристичный алтарь с идолом-ромбом. Она по-прежнему путается в краске: первый слой — основа, плотные белила с запахом свежей грунтовки для стен, следующий — тональный крем, похожий оттенком на человеческую кожу.

Всё вместе скорее сродни театральному гриму. В семнадцать лет она выступала в школьной пьесе и играла Клариссу Маклеллан. В той постановке «451° по Фаренгейту» Монтэгом был долговязый Филипп Уивер, заикающийся в обычной жизни, который на сцене с лёгкостью превращался в мятежного «пожарника». Зато Кларисса оставалась холодной и погружённой в себя, до сих пор непонятно, почему ей всё-таки оставили роль.

В том школьном спектакле было кое-что поинтереснее прыщавого Уивера, что запомнилось лучше липкого грима: огонь. Настоящий, хотя и совершенно безопасный — это они с братом придумали, как сделать спецэффекты на уровне бродвейских постановок. Может, поэтому ей и досталась Кларисса.

«Ярко и безопасно». Спирт, борная и серная кислота. Ничего сложного.

Слой грима вырисовывает лицо, шею. Капля тонального крема капает на плечо, пачкая чёрный костюм. Парик приходится натягивать прямо поверх того, что осталось от волос.

В комнате становится немного меньше света, и она выдыхает, решаясь посмотреть в зеркало.

— Уже лучше, да?

Нужно вставить линзы. Она выбирает бесцветные с затемнением. Преломление лучей должно дать естественный серый оттенок. На губы стоило бы нанести хоть немного помады. Чёрт с ней, надоело возиться, хватит; сойдёт и тональный крем поверх старых добрых плотных белил-штукатурки.

Свет гаснет, если не считать пары лампочек под потолком.

В зеркале — молодая женщина: резковатые черты лица, возраст неопределим — около тридцати, может быть, чуть меньше или больше. Глаза получились скорее голубыми, но ничего не поделаешь, очень трудно подобрать правильные линзы. Тёмно-каштановый парик-каре из натуральных волос пока не пахнет палёной шерстью, это хорошо.

Тело спрятано под одеждой: от горла до плотных туфель на низком каблуке. Брючный костюм подчёркивает худощавую фигуру. Перчатки из латекса тоже окрашены бело-розовым тинтом, ногтей на них нет — и уже поздновато приклеивать.

Она прислушивается к тишине. Спальня уютная: двуспальная кровать — покрывало в розовых и жёлтых кроликах на синем фоне, телевизор-плазма на стене, шкаф и письменный стол. Напротив окна — постер с рекламой технологий «Ме-Лем Компани», будто острозубая ухмылка. Жалюзи задёрнуты, словно намекая: не отвлекайся.

— Я готова.

Она пытается прислушаться к вестибулярным ощущениям: поднимается ли пол, покачивается ли, словно океанский лайнер. Вряд ли: брата укачивало на воде, он должен был позаботиться о гравитационной подушке и стабилизаторах.

Пора его навестить.

Луч прорывается на уровне шеи. Она поспешно закрывает его верхней пуговицей.

— Ярко и безопасно, — она смеётся. Достает из бара-холодильника бутылку шампанского — это «Вдова Клико», а фужеров нет и льда тоже. Это неважно. Вряд ли брат будет пить.

Она опасается, что ему уже нечем пить. В последние дни становилось хуже; накануне вечером он едва мог говорить.

Пора идти.

Она ступает по длинному коридору — глянцевитая розовато-серая штукатурка на стенах бликует, под ногами какой-то специальный пластик. Глаза камер под потолком следят за ней, но они слепы уже много месяцев. Потом прозреют, всё подготовлено.

Низкие каблуки касаются пола, но стука всё равно нет. Туфли лгут, как грим и тональная пудра, как перчатки-руки-без-ногтей. Бутылка контрастно-плотная, материальная. Холодная.

Нужно пройти два коридора, подняться по короткому пролёту ступеней — на стене там ещё висит экспрессионистская картина, название которой она не помнит. Хромированный лифт поймает в зеркала, но пусть: она в чёрном брючном костюме, с аккуратно расчёсанными волосами, идёт по полу, у неё есть лицо.

Пять этажей вверх. Башня бесконечна. На самой её вершине — лаборатория, которая когда-то была их любимым местом.

Брат в своей комнате.

Она прислушивается в лифте: обычно он кричит так громко, что можно разобрать невнятные мольбы и проклятия до того, как тихое «дзынь» оповестит: приехали.

Криков нет.

Она едва не роняет бутылку — неужели всё-таки, он же не… Он кричал столько дней, недель, месяцев. Агония затянулась, могла ли она закончиться тем, чем обычно завершается агония?

Нет, не так.

Он не умрёт. Никто не умрёт — кроме «допустимых жертв», статистической погрешности, брат придумал всё, это его идея, лучше не думать о цене. Они оба хотели анекдотичного «как лучше». Всё ещё есть надежда, что-то получится.

Она толкает незапертую дверь. Комната — копия её собственной, только без зеркала, никаких зеркал уже много месяцев — беспомощный акт милосердия, словно попытка затушить лесной пожар стаканом воды. Пахнет несвежей сукровицей, нагретым железом.

Она подходит ближе к низкой кровати. Хлопчатобумажное покрывало съехало на пол, оно насквозь мокрое, в желтоватых пятнах гноя и лимфы и красных — крови.

Почему-то она старается смотреть куда угодно — на тряпку, на засохшие тёмно-багровые потёки, в сторону работающего вполголоса телевизора, в полуоткрытое окно, оттуда тянет прохладным вечерним воздухом. Только не на него.

Не на бесформенный конгломерат плоти. Ещё пару дней назад голову можно было отличить от всего остального, а теперь понятно, почему искорёженное создание больше не кричит — лепестки мяса закрыли рот, деформированные копии губ похожи на неестественно огромную розу с беспорядочными вкраплениями зубов. Тело напоминает сырой рубленый стейк — куски плоти раскиданы по кровати, десятки пальцев переплетаются с тем, что когда-то было хребтом, влажный глянец печени пульсирует поверх натянутой плёнки желудка.

— Прости, — говорит она, словно лишь её вина в том, что брат выглядит так, словно его разодрали на части живьём, скрепили какими-то плёнками или жилами, а потом срастили с ещё дюжиной несчастных.

Он пытается кивнуть. Она ставит бутылку на грязный пол, подходит ближе и решительно снимает перчатку. Мясное месиво подаётся назад, вздрагивает даже водяночно распухшая гроздь ступней на краю кровати.

В зелёном свете всё смотрится ещё хуже, но она решительно прочерчивает в изуродованной плоти дыру. Он говорил ей: не трать на это силы, есть вещи поважнее. Даже сейчас единственный различимый и узнаваемый глаз смотрит с неодобрением.

Зато у него теперь снова есть рот.

— Это было… — звучит вместо «спасибо».

— Необходимо, — перебивает она и быстро добавляет: — Уже всё. Верно?

Фрагмент, похожий на полусгнившую дыню, вздрагивает, шевелятся какие-то наросты и мембраны. Должно быть, это кивок. Она пытается вспомнить, как выглядел брат прежде — они близнецы, родились с разницей в два часа, но он всегда выглядел старше: рослый, широкоплечий, в юности был спортивным, с возрастом располнел, стал тяжеловесным и грузным, но всё равно, пожалуй, располагал к себе — у него получалось убеждать людей лучше, чем у неё. Если бы не он, сейчас не осталось бы вовсе никакой надежды.

Её свет способен вернуть ему прежний облик.

До сих пор он не хотел вмешательства: «Есть нечто более важное».

«Уже нет».

— Всё ведь закончено, да? — словно в ответ, пол под ногами в очередной раз вздрагивает. Она подходит к окну, убирает жалюзи, впускает ночь, свежий воздух и напряжённую темноту.

Он медлит.

Он хотел бы сделать больше, сестра хорошо знает брата, хотел бы спасти всех, даже запретил лечить его, пока люди готовились к неминуемой катастрофе, а она — сдерживала спрогнозированный апокалипсис из последних сил.

— Пожалуй, — произносит он с усилием. — Ты ведь пришла сказать, что…

— Больше не могу. Вот.

Рукав тёмного костюма скользит по лицу, размазывает верхний слой грима вместе с нижним, выпуская наружу слепящее зарево.

— Сколько укрылось в городах? — прорезь рта распахивается глубокой раной.

— Около двадцати миллионов. Это мало, знаю. И всё же…

— Человечество выживет.

Она кивает.

Смотрит в темноту, где уже начинают зажигаться изуродованными разросшимися звёздами ярко-зелёные шары. За несколько минут вспышки заполняют небо. Мгновение — и рухнут вниз фотонами-переростками, частицами размером с футбольный мяч, внезапно обретшими массу покоя; невозможное с точки зрения физики явление.

Она снимает перчатки — её руки тоже свет.

«Невозможное».

— Базы данных по этой твоей «всеобщей истории всего» спрятаны под землёй. Техника сработала. Мы наверху. В смысле… в воздухе. Купола полисов активированы. У тебя получилось. Ты спас мир.

Груда мяса булькает. Вероятно, это усмешка.

— Всё-таки мы виноваты.

— Могло быть хуже. Ядерная война, например.

— Ты оптимистка.

— Да. Я знаю, что впереди. Всё изменится, но продолжит существовать — благодаря тебе, благодаря… нам.

Без всякого перехода она срывается на визг:

— Я больше не могу сдерживать их!

Она хватает бутылку шампанского и швыряет её в стену. Стекло застывает причудливыми расплавленными формами, сомкнутыми каплями. Самый крупный осколок бьёт её в лицо, должен рассечь — но под гримом ничего, кроме света. Острый фрагмент летит сквозь неё и падает на пол.

Сполох заполняет комнату, вырывается в окно. Шары падают с небес. В эпицентре светящейся взвеси она протягивает брату руку, чтобы счистить уродливые наросты и освободить его — мы не умрём, ни ты, ни я, обещаю.

Он бы сказал: отлично, но что насчёт других?

Придётся пообещать и это: большинство выживет. Мир изменится, но не исчезнет — пока.

Снаружи переполняются, падают и лопаются шары. Трассы и поля, горы и каньоны, города, автозаправки, Диснейленды, военные базы и одинокие трейлеры на дорогах — всё залито зелёным заревом.

Так красиво.

Глава 1

Нейт проснулся с гортанным вскриком. Снилась опять какая-то чушь, козоверьево дерьмо — иначе не скажешь. Он сел в своём гамаке из брезента. Одеяло сползло почти до пола, наверное, давно скулил. Чудом не перебудил домашних.

Пахло горьким нефтяным «жиром», в носу свербело и хотелось чихнуть. Нейт оглянулся на спящих в соседних гамаках Курицу Кэти и Милли и нырнул под одеяло. Чихать расхотелось, но вскоре он выбрался, привычно собирая в хвост растрепавшиеся волосы, рыжие даже в полумраке почти погасшей лампы. Над головой привычно скрипели от ветра железные балки и болты, вон тот, десятый справа, того и гляди отвалится, но это не сегодня и не через месяц, ещё есть время поправить.

Нейт завозился. Желание выпрыгнуть из гамака и отлить боролось с мутными неприятными ошмётками кошмара: призрачные тени, сполохи неприятного жёлто-зелёного цвета, цвета аладовой травы. Невысокая сухопарая женщина обнимала его, прижималась маленькой грудью с торчащими сосками, и этот сон заставил бы семнадцатилетнего Нейта испачкать исподние штаны, но женщина была жестокой, с ножами вместо рук, с отравой на губах. Она поцеловала Нейта, не обращая внимания на крики, и он умер.

«Тьфу».

«Приснится же экая херня».

Он спрыгнул на пол: нужно сходить до ветру, умыться вчерашней, уже немного прелой водой, пока генератор не накачает свежую из грунта, а потом приниматься за повседневную работу: залить сырую нефть, «земляное масло», в колючую махину генератора, проверить, не сожрала ли кур поед-трава, подоить козоверку Хворостину и задать ей корму — ряски с охрянкой. Неплохо бы подкрутить и сам генератор, рычаг совсем разболтался. Курица — в смысле Кэти — его даже похвалит за такое старание. Кэти — не настоящая мать Нейта, но его родители погибли давно, обоих сожрали алады, поэтому подруга матери взяла на себя заботу о сироте. Родная дочь Курицы Кэти, Тощая Милли, приготовит завтрак. Приятно завалиться после всей работы обратно в дом — как раз к омлету с козоверьим беконом и выменянному у рейдеров цикорию с мёдом. Как раз вчера улей мурапчел «ограбили», эти ядовитые твари даже никого всерьёз не покусали.

Этот идеальный план прервался, когда Нейт окатил себя ведром воды. Стоя посреди двора, голый и дрожащий от утренней прохлады, он вдруг вспомнил: накануне Мордоворот Такер рассказывал, что приказавший было долго жить городской телепорт снова зашевелился, выплёвывает разные полезные штуки. Мордоворот поделился и с Милли, но та обозвала Такера придурком, вскинула цветастую, в жёлтых и синих пятнах, юбку, и ушла. Её тёмные кудрявые волосы вились возмущённым шлейфом.

Вообще-то Нейту уже не стоило соревноваться с Такером или пытаться обскакать того на хромом козовере. Пройдёт пара месяцев — и Змейкин Лог, в котором из всех змей водилась только поед-трава, пускай и впрямь на змей похожа, забудет про сироту Нейтана Уиллса. Зато у Синих Варанов, банды, что охраняла это селение и ещё несколько, появится новый авгур. Доказывать, что ты круче какого-то там дурацкого Такера, вся жизнь которого так и пройдёт в обществе козоверов, мурапчел и старых генераторов, просто тупо.

И всё-таки мысль о телепорте — снова ожившем телепорте — не давала покоя. Пускай и треплются — мол, вещи оттуда «скверные», но только потому что якобы все города заражены аладовой травой, не такой, как на камнях растёт, а невидимой, тонкой, как паутина. Телепорт часто выплёвывал полезные вещи. Генератор Курицы Кэти был собран из запчастей, большая часть которых вывалилась оттуда.

«Курица мне уши надерёт», — подумал Нейт, но переубедить себя было трудно. Он решительно поставил жестяное ведро на землю и сдёрнул с покосившегося колышка забора жёсткую камышовую рубаху.

Кэти и Милли ещё спят, отметил он, когда выходил на улицу. Обычно те просыпались раньше, а Милли ещё и расталкивала его, грозила облить водой прямо в гамаке. Пару раз так и сделала под ворчание Курицы, что Нейт лентяй и олух, и пора бы ему уже вырасти.

Нейт поёжился, вспомнив, почему проснулся первым. Ночной кошмар быстро выцветал с предрассветными лучами: первые проблески солнца ложились от горизонта до жестяных домиков маленькой деревни. Большой петух запрыгнул на забор рядом с Нейтом и пронзительно заорал.

— Цыц, суп сварю, — Нейт спихнул петуха на землю. Тот попытался отомстить, клюнул, но толстую резину высокого сапога не пробил.

Телепорт. Такер и телепорт. Милли оценит. Он принесёт ей какую-нибудь по-настоящему крутую штуку; вот прямо чувствовал: там нынче вывалилось нечто особенное. Почему бы ему и не чуять? Будущий авгур он или нет, в конце концов?

Синие Вараны ещё не скоро, а рассвет — вот он, и до телепорта всего полчаса быстрым шагов — во-он в ту сторону, где заросшие ряской холмы рыжеют прогалинами аладовой травы. Нейт успеет туда-обратно. А потом подоит Хворостину и всё остальное.

Показать Милли за завтраком находку из города — разве не стоит ради этого рискнуть ушами? Нудная брань Кэти Курицы его всё равно не проймёт.

«Я быстро», — Нейт перемахнул через забор и в несколько сотен больших шагов оставил Змейкин Лог позади.

Издалека телепорт разглядеть было непросто: платформа лежала в небольшом провале, как раз где холм спускался к мелкой речке, которую все называли просто Речкой. Выдавала место только буйно разросшаяся трава, но она же и прятала круг из металла, который никогда не ржавел и напоминал бледно-серебристую в голубизну лужу. Никто в деревне не помнил, когда местные обнаружили этот кусок «заразного» города так близко от жилья. Нейт спрашивал Курицу Кэти, старейшину Гартона, старуху Мамашу Кейбл — ей прошлой весной исполнилось девяносто лет, она всё помнила, — откуда телепорт взялся, когда это сюда приходили городские и зачем поставили одну из своих «невозможных дорог» посредине Пологих Земель. Ему не отвечали. Про городских вообще не любили говорить. Заразные, больные. Мамаша Кейбл, когда выяснилось, что Нейта алады не видят и он годится в авгуры, и на него самого стала плеваться.

«Отмеченный он. Не к добру это».

Она шамкала складками морщинистого рта и часто облизывала губы бледным языком. Зубов у Мамаши Кейбл осталось штук восемь, но этого хватало ещё и оскалиться вслед. Нейт её в детстве побаивался, особенно суковатой палки, а теперь скорее обижался.

Не к добру? Вон его рейдеры заберут. И будет он там авгуром.

Что именно это означает, Нейт представлял плохо. Наверное, как-то связано с аладами.

Как бы то ни было, про телепорт никто ему не отвечал, про города тоже, от того же Такера, Одноухого Бенни и Милли он слышал про всяческие чудеса с летающими внутри куполов машинами и волшебными кнопками: нажмёшь — отправит тебе в голову картинки, никаких книг читать не надо. Верил через пять баек на шестую. Как будто ровесники знали больше.

Телепорт Нейту нравился не только «плевками». Заражённые или нет, а штуками оттуда пользовались все. Ему нравилось подходить ближе, тогда привычная упругая ряска становилась реже, а жёсткая и одновременно какая-то бесплотная аладова трава норовила зацепиться за брезентовую штанину. В детстве Нейт, Такер и Милли швырялись в аладову траву камнями, пару раз подожгли и страшно собой гордились — аладов отгоняют, герои. Потом уже Шляпа Дональд, хозяин улья мурапчел, объяснил: аладова трава не привлекает тварей, просто вырастает там, где они водятся. А водятся они рядом с городскими штуками. С телепортом вот.

Шляпа Дональд был отцом Такера, он тогда не просто объяснил, а здорово всем всыпал. Мол, нечего шататься к «заражённому» месту. «Тебе — особенно», — сверкал он на Нейта прозрачными глазами навыкате, подразумевая: ты ведь не хочешь отправиться за горизонт вслед за отцом и матерью?

Нейт всегда знал, что с ними случилось. Телепорт его пугал несколько лет, даже затихший. А теперь вот ожил, да и «сопляк» подрос, но самое главное — другое.

«Алады меня не чуют».

«Я авгур».

Нейт всё-таки замедлил шаг по мере того, как приближался к матово поблёскивающей глади. Диск был всё таким же чистым, точно нарочно отмытым. Год назад Такер подарил Милли зеркало — та страшно дорожила подарком, Нейту даже прикоснуться не давала: «Разобьёшь ещё, Рыжий!»

Телепорт казался похожим на это зеркало — огромное зеркало, которое ничего не отражало, но как будто готовилось принять смельчака, что решится сделать пару шагов дальше кромки аладовой травы.

Такер наврал. Вокруг ничего не валялось — ни на расстоянии в сто шагов, ни в десять. Нейт разочарованно шмыгнул носом, поправил выбившуюся из хвоста прядь волос. Они успели высохнуть, пока бежал, а ещё стало жарко от поднявшегося над далёкими силуэтами гор солнца.

— Наврал, — произнёс Нейт вслух, словно подтверждая вывод. И провёл тыльной стороной ладони по лбу, стирая пот. Врезать бы Такеру, но это успеется, всё равно нужно возвращаться. Нейт помялся, балансируя с пятки на носок, а потом сделал ещё пару шагов к телепорту.

«Эй, эй».

Так близко нельзя подходить. Штуковины выплёвывают куски городов, словно сожрали своих же создателей и сыто отрыгивают комки шерсти и мелкие кости. Нельзя пересекать невидимую черту.

Нейт демонстративно развернулся всем телом.

Его ударило в спину. Он отпрыгнул, покатился в неприятно-мягкой траве, выхватил нож, который всегда носил на поясе.

— Тьфу ты.

Фляга. Удобная большая фляга — на вид хорошая, обитая каким-то материалом, вроде кожи козовера, а то и бизона, только ещё прочнее. Нейт сцапал добычу, встряхнул: даже не пустая.

Надо же. Такер не наврал!

Нейт сунул флягу в накладной карман штанов. Прищурился на телепорт: от слабого ветра к диску склонялись мягкие стебли аладовой травы, похожие на плохо расчёсанные волосы. Несколько волос коснулись диска. Тот ответил «плевком»: большим болтом, который мог бы рассечь лоб или вообще выбить глаз, но упал в нескольких метрах от Нейта. Резьба оказалась причудливой и незнакомой.

«Пригодится», — болт лёг в карман рядом с флягой. Нейт сел на траву и стал дожидаться новых подарков.

Но больше ничего не происходило. Аладова трава послушно гладила голубоватый металл, телепорт словно понял, что за ним наблюдают, и больше ничем делиться не собирался. Солнце медленно ползло по небу, блики отражались на гладкой поверхности и противно жгли глаза — Нейт жмурился, моргал. Под веками оставались бело-зелёные с черной каймой пятна.

Он поглядывал и на домики Змейкиного Лога. Вот теперь точно все проснулись, его наверняка потеряли и бранят на чём свет стоит. Фляга хороша, болт похуже, но тоже сойдёт. Оправдается. Пора уходить.

«А если…»

Нейт поскрёб рыжеволосую макушку. Ничего подобного в голову не приходило ещё никому, и он аж задохнулся от гениальности своей идеи.

— Ну-ка. Попробуем.

Он кинул в телепорт камень — на пробу. Ничего, конечно, покатился, как плоский «прыгун» по глади воды, соскользнул в траву. Это пробовали и другие.

Нейт достал болт. Заражённый, как сказала бы Мамаша Кейбл. Или кто-нибудь другой из суеверных стариков, но не ему, будущему авгуру, бояться городов или аладов.

Заражённый к заражённому.

Нейт швырнул болт на телепорт. Тот остался лежать на поверхности.

— Да ла-адно.

Телепорт полыхнул и «выстрелил» чем-то большим — Нейт едва не заорал от ужаса, человеческая нога это была, вот что такое, — а потом осознал: искусственная. Что-то вроде сапога, в который нужно засунуть собственную. Люди в городах такими пользуются, чтобы сделать себя сильнее.

Он читал в какой-то книге — не слишком-то старой, в ней было многое о «полисах», но мало понятного.

«Экзопротез», — вспомнил нужное слово Нейт. Нога, с которой можно бегать втрое быстрее. Не уставать.

— Охренеть.

Экзопротез был тяжелее фляжки и болта, поэтому упал недалеко от диска. Нейт неуютно передёрнул плечами, несмотря на быстро накаляющийся зной, его бросило в холод. Надо подойти ближе. Не бросать же такую полезную вещь! С ней можно работать целый день и не уставать. Или прикрутить к трактору — может, она вообще сумеет заменить человека-водителя.

Телепорт лежал чуть ниже места, где стоял Нейт; наклон был всего каких-нибудь десять-двенадцать градусов, но спускался тот, словно по отвесной скале.

— Фух.

Сел рядом с неестественно-белой ногой. Коснулся: на ощупь похоже на металл, но не совсем, неизвестный материал казался прочным и приятным, гладким, лёгким. Это тебе не ржавый генератор.

— Вот это круто, ага? Милли, ты оценишь. И Кэти оценит. И…

Нейт поднял ногу — была она не тяжёлая, только очень гладкая и скользкая, как юркая рыбёшка из Речки.

Потому и вывалилась из руки, а Нейт кинулся за драгоценной находкой прежде, чем осознал ошибку. Телепорт исказил воздух голубоватой дымкой. Он отшвырнул ногу-протез в заросли аладовой травы и померк, будто довольный собой, охотой и ловушкой, в которую попался незадачливый «авгур».

Глава 2

Головная боль растеклась по лбу до переносицы, заставив очнуться и резко — до звёзд перед глазами — перевернуться вниз лицом. Он скатился по упругой ряске с небольшого холма, расслабленные мышцы почти не сопротивлялись.

Заставил себя разжать веки. Солнечный свет обжёг горячечной болью, зато высветил нить желтоватой мутной воды. Вода оказалась холодной и приятно успокаивала больную голову.

Пролежал он так несколько часов. Солнце ярилось — стоило уползти от неумолимых лучей, сгорал-то он быстро, светлая кожа отражала небесную злость большими веснушками в отпечаток пальца величиной, а ещё ожогами, тонкой плёнкой сползающей кожи.

Вода спасала от жара. Сил спрятаться не было.

Он закрылся курткой, которую благоразумно накинул поверх камышовой футболки ещё в деревне. Это значило: вспомнить. Его зовут Нейтан «Рыжий» Уиллс из Змейкиного Лога. Или просто Нейт. Всю жизнь он прожил в селении, хотя лет с девяти и мечтал оттуда выбраться. Он подобрался к телепорту, нашёл там ногу, а потом…

Потом телепорт сожрал его самого.

Не совсем сожрал. Не так, как алады — до пульсирующего на костях мяса, до костей, пока ничего совсем не останется. Он живой, не за горизонтом — хотя в горизонт и жизнь после смерти особо и не верил. Зато вряд ли у мёртвых болит голова и стучит в переносице, как будто заело генератор. Если открыть глаза — Пологие Земли.

Просто закинуло куда-то. Нейт предположил: телепорт сработал неправильно. Обычно он выплёвывал предметы, но вообще-то мог перемещать и людей, а поскольку давным-давно сломался, то и кинул не в полис, а чёрт знает куда.

Нейт подполз на карачках к грязноватому ручью и жадно, как давно не поенный козовер, принялся хлебать. От воды или вечерних сумерек полегчало. Головная боль отпустила, вот только живот свело голодным спазмом. Воды он набрал и в свою найденную флягу.

«Херня, — подумал Нейт. — Не могло же далеко закинуть, да? Я найду дом!»

Ничего сложного. В его представлении Пологие Земли были чем-то вроде большого круга, в середине которого — маленький Змейкин Лог, родная деревня. Нейту приходилось читать книги, в которых описывались города, а то и жизнь людей до того, как Всё Изменилось, но все мысленные картинки сводились к простым картам. Пустыня — снаружи. Змейкин Лог — внутри.

Ничего сложного.

Речка напоминала ту же самую, что текла, огибая телепорт, и прибивалась к их поселению. Нейт сделал вывод: нужно идти вдоль русла, и подберёшься к дому. Чего тут сложного — ну, помимо того, что есть хотелось страшно.

Поймаю кого-нибудь, решил он. Поднял голову: где-то далеко в лиловом и уже темнеющем небе виднелись силуэты зайцев. Жирные твари годились на целый пир, их можно сбить камнем из хорошей рогатки. Но рогатки с собой не было.

«Ладно, чего-нибудь придумаю», — Нейт потёр лоб, борясь со страхом. В желудке поднялась горечь до горла, призывая исторгнуть пустую кислоту и слюну. Он сделал глоток воды.

Он выживет. Его собирались взять к Синим Варанам — и он почти авгур.

*

Голодный спазм заставил остановиться и согнуться пополам. Нейт наелся ряски — пытался заглушить боль, которая ввинчивалась в желудок всё злее с каждым часом, но от ряски легче не стало. Спазм протолкнуло к пищеводу. Полупереваренная ряска вышла горлом.

— Бля, — Нейт вытер кислую рвоту тыльной стороной ладони. Зачерпнул вонючей воды — хоть её хватало, шёл он вдоль ручья, совершенно не похожего на чистую речку Речку, которая текла рядом с домом. Он держал курс на массивы каких-то древних развалин. Ржавые трубы в десять человеческих ростов, рукотворные валуны с остатками заросшего все той же ряской стекла. Он никогда не уходил далеко от Змейкиного Лога, а эта местность была одновременно похожа на родные края и совершенно чужая. Серые в синеву тени на горизонте не обещали еды. В лучшем случае — защиту.

Нейт вообще-то умел выживать. И первые дня два ему везло, он находил дикие бананоягоды, кислолук, один раз довелось зажарить крупного, больше ступни, таракана. Так себе пища, но лучше ряски. Уже три дня — только она.

Нейт видел в ответвлении большой трубы — словно ветка дерева, идущая от ствола, — нескольких крыс, но твари сбежали, когда он запустил в них камнем. Попадались хитрющие твари-голуби, наглые и крупные, как будто дразнили пернатыми задницами, противно курлыкали.

Пару часов назад Нейт приметил стадо бизонов, от вида огромных туш желудок заныл сильнее прежнего, но он не настолько сошёл с ума, чтобы лезть к весящим под тонну стадным тварям. В ручье рыбы не водилось. Вот тебе и авгур, вот тебе и особенный. Попадёшь в телепорт, оставленный кем-то из этих самодовольных уродов из полисов — и выбирайся, как знаешь.

Нейт задрал грязную и рваную футболку, потрогал живот — тот совсем прижался куда-то аж к позвоночнику. Рёбра торчали, как у дохлого цыплёнка, провалявшегося на жаре неделю или две.

От боли в пустом желудке и жалости к себе Нейт тихонько заскулил, как будто это могло помочь. Нужно идти. В серых развалинах наверняка есть гнёзда, голубиные — точно, а может, и заячьи, если повезет — он найдёт яйца, или птенцов, или маленьких, ещё не покрытых толстой кожей зайчат, которых можно даже сожрать сырыми. Он потёр впадину живота, заставляя себя идти дальше. Большая труба упёрлась в холм — когда-то здесь был, похоже, тоннель, но теперь он зарос вездесущей ряской так плотно, что пришлось бы продираться с ножом. Сил не хватало. Нейт поднял голову, жмурясь в красновато-жёлтых лучах солнца: скоро закат, как раз успеть обойти холм. Или — он не такой уж и высокий — забраться наверх и спуститься с другой стороны. Вроде холм должен быть пологим, без отвесных скал. Ещё бы сил хватило.

Нейт зачерпнул ряски — зелёная водянистая трава расползлась по пальцам, как плевок, — и стал подниматься. Из-под подошв дырявых башмаков выкатывались камни. Сизые громады заброшенного города нависли как будто ближе. Что-то прохладное ткнулось в пятку — прямо в дыру над подошвой. Нейт вскрикнул. Ядовитый паук, дикая муропчела — да мало ли дряни в Пологих землях! Он отпрыгнул — чтобы получить ещё один характерный «тычок», как будто тонкие пальцы норовили пощекотать кожу, а потом, скребясь тупыми ногтями, воткнуться внутрь. Поед-трава.

— Ма-ать твою, — простонал Нейт. Дикая поед-трава, рассказывали дома, может даже человека сожрать. Тут её никто кислотой не поливает.

Надо вернуться и обогнуть полянку, заросли не слишком обширны: эта штука всегда растёт от одного «корня», а значит… Нейт сделал пару шагов и уставился в центр небольшой ямки, покрытой действительно похожими на иссохшие пальцы коричневато-красными колючками. Поед-трава сегодня, в отличие от него, не осталась без добычи. Прямо посередине лунки бился огромный жирный заяц, пытался взлететь, но побеги уже разорвали кожистые крылья, быстро проникали в брюшко — рыжевато-белая шерсть стала тёмной от крови, из дыры выглядывала петля кишок. Поед-трава особенно любила потроха.

«Еда», — подумал Нейт. Жирнющего зайца ему хватило бы на несколько дней. Несмотря на медный запах крови с явной примесью заячьего дерьма, рот наполнился слюной.

«Дикая поед-трава»… Но уступать добычу какой-то дурацкой траве Нейтан не собирался.

— Ладно, щас посмотрим.

Поед-трава реагирует на живое. На тёплую кровь, на мясо.

Нейт её тысячу раз выпалывал с огорода Курицы, где она время от времени разрасталась на крысах и начинала охотиться уже на кур. Надеваешь сапоги с особо толстыми подошвами — и вперёд. Главное, чтобы побольше резины — не как на «обычных» сапогах, в которых он по дури сбежал к телепорту. Нужны толстые подошвы, чтобы поед-трава не пыталась выклюнуться из-под земли. Те, что на нём — не годятся, они новыми уже лет пять как не были, а за долгий путь изорвались до дыр.

Взгляд Нейта упал на плоский камень и какой-то ржавый кусок железа — чем ближе к остаткам старых городов, тем больше такого валялось.

— Прощай, футболка.

Ничего, ещё куртка есть. Она хоть согревает, а от футболки и толку-то особо нет. Не жалко. Он оборвал два длинных куска-верёвки. Подцепил ножом добротную, несмотря на заплаты и дыры, ткань. Вместо длинной футболки осталось что-то совсем несуразное, даже живот не прикрывало — сверкал пупком теперь на все Пологие земли, если бы ещё кому было смотреть. Камень и арматурина весили по-разному. Камень тяжелее, арматурина полегче. К ногам они прицепились так себе. Ничего, сойдёт.

Нейт сделал первый шаг — работает, не хуже резиновых подошв. Второй и третий. Поед-трава ковырялась в зайце, методично высасывала его заживо; тот дрыгал крыльями — «пальцы» уже ободрали кожистую плоть до хрупких, тёмно-розовых от потёков крови костей. Потроха впитались в землю, тёмные «ногти» поднимались выше.

Заяц в тупой агонии таращился на Нейта красноватыми глазами. Однако туша всё ещё была цела, мясо у зайцев плотное, поед-трава так просто не сожрёт…

— Попался.

Нейт чикнул ножом по сгустку поед-травы. Заячья туша отделилась. Он издал гортанный клич. «Пальцы» схватили за руку. Это было быстро — как будто вцепилась настоящая иссохшая лапа мертвеца, что-то вроде одержимого аладами трупа. Нейт закачался на своих подпорках и рухнул прямо в центр поляны с поед-травой. Голым животом на «пальцы». «Ногти» завозились — мелкие лапки, как будто сотня насекомых, вроде комаров — и боль, пока несильная, сцарапывала верхний слой кожи, медленно погружаясь внутрь. Человек крупнее зайца, но беззащитный живот — лёгкая добыча. Нейт не кричал. Покатился, ударил ножом. Ещё раз, дважды. Камень и железяка отвалились с ног. Он двинул арматуриной по крупному побегу, целой «ладони» — та едва не заползла в рот, уже тронула губы и нос. Ещё один удар достался тонкой завязи, ткнувшейся в ухо до звенящей боли в барабанной перепонке. Промазал — голова наполнилась шумом и, кажется, по щеке потекла кровь.

Нейт рассёк сгусток с приглушённым воплем — нет уж, он не сдохнет здесь, как глупый заяц, не будет кормить поед-траву своими кишками и тощим мясом. Удалось перевернуться на спину — куртка из плотной кожи защищала, такие же плотные брезентовые штаны — тоже. На миг Нейт представил: если стебель заберётся за пояс, в штаны, ох, проклятье, только не это. Он выронил арматурину и просто карабкался прочь. Он кричал и полз. От ударов взмётывалась сухая серая почва, словно фонтаны воды, где плескались лягушки. «Пальцы» поед-травы шуршали и нападали снова с бессмысленным упорством безмозглой твари.

Нейт закричал — и продолжал кричать, уже когда выбрался на безопасное место, а затем замолк. Стёр тыльной стороной ладони кровь — в раненом ухе шумело, боль трещала в голове, но он вроде бы слышал.

А потом засмеялся, осознав, что держит в руках не только нож, но и заячью тушу. Добыча тянула килограммов на пять. Обожраться можно, а если подсушить мясо на огне — он дойдёт до какого-нибудь поселения.

— Удачной охоты, — сказал Нейт и показал поляне с поед-травой средний палец.

*

Заброшенный город как будто ждал его.

Нейт бродил по нему несколько дней. Прежде он только слышал, что такие бывают — словно огромные туши павших бизонов, только от бизона за неделю ничего не останется: мясо обглодают койоты и дикие кошки-манулы, потом подберутся насекомые, от мурапчел до тараканов, кости — и те растащат, кроме самых крупных. Иное дело — труп из камня, стекла и ржавых труб.

Нейт поднимался по щербатым лестницам. Иногда выбитыми зубами щерились целые пустые пролеты. Он нашёл где-то верёвку и поднимался всё равно. Разыскивал что-то с не свойственным ему упорством, но будь здесь чернокожая авгур, которая обещала забрать его и сделать подобным себе среди Синих Варанов, она сказала бы: таковы все отмеченные, дети Инанны, они ищут прошлое, подобно голодным зверям, вынюхивающим добычу. Еды в городе было мало — только тот заяц, которого Нейт отбил у поед-травы, несколько кустов бананоягод, мелких и зелёных, совсем несъедобных по сравнению с теми, что выращивались в деревне.

Нейт мучился животом после того, как решился поужинать ими, но сам виноват, ободрал сразу несколько десятков. Нужно было идти дальше; но он не мог себя заставить покинуть город — скелет города — бродил по улицам, заглядывал в разбитые стёкла зеркал. Подобрал куклу: когда-то она была яркой и красиво одетой, наверное, но платье истлело, остался чёрно-розовый пластик, много дыр на груди и спине, ещё одна — вместо нижней челюсти, и ярко-голубые, очень живые глаза. Почти лысый череп с парой золотых прядей помогал представить, как выглядела кукла прежде. До неё добрались алады? Она умерла вместе с городом?

Нейт положил куклу в карман. В другом месте он нашёл книги на незнакомом языке, обнаружил картинки, целую историю в картинках. Она рассказывала об избранных, о детях Инанны, как сказала бы авгур, которые были наделены огромной силой: поднимали целые ржавые сваи, разбивали землю ударом, часто — полыхали светом. Ужасным сиянием аладов. Люди знали о них до того, как всё поменялось? Нейт пытался понять по картинкам, не мог, сбивался и злился. Еда у него заканчивалась, но город не отпускал.

Он собрал коллекцию обрывков историй про древних детей Инанны, много блестящих камней и странную штуку — плотный железный кругляш с двумя «усиками» и разметкой на двенадцать делений. Нейт встряхнул последнюю находку, покрутил какое-то колёсико сбоку, и усики задвигались.

Древний механизм сообщал: «Я жив» монотонными звуками. Нужно уходить, иначе я умру здесь, понимал Нейт, когда доедал своего зайца, приправленного всё теми же бананоягодами. Он всегда был худощавым парнем, но сейчас штаны вообще сваливались, верёвка-пояс больше не могла их удержать. Но уходить он не хотел — ржавая вода в трубах помогала против рези в желудке, а мир этого скелета слишком цельный и законченный, нельзя его бросить. А снаружи Нейта ждут Пологие земли — бесконечные километры поросшей ряской, заваленной скалами и прогалинами земли и ни единого шанса вернуться домой.

От слабости мутило. Голод выгрызал в пустом животе знакомую дыру, но снова идти искать зайцев, тараканов, варанов или дикий батат — значило бросить картинки, бросить клацающую штуковину. Такую никогда не выплёвывали телепорты, ничего похожего в деревне не было, но Нейт сообразил: это вроде часов странной конструкции, без песка и или вспышек, чистая механика, примитивнее нефтяных генераторов, но удивительно надёжная штука. Он набрал ещё воды, текущей из огромной трубы, которая и привела Нейта сюда. В ней плавали хлопья ржавчины и каких-то водорослей. Нейт сделал большой глоток и закрыл глаза. Завтра он найдёт что-нибудь ещё. Бананоягоды кончились — он обчистил с куста даже листья и кору. Завтра город покажет новое чудо. Нейт заставлял себя вставать, выпрямляться, искать. Заставлял себя бродить по городу, собирать цветное стекло, обрывки картинок, странные предметы, назначения которых он не знал и никогда не узнает; и почти смирился с тем, что маленький скелет Нейта сокроется в большом остове, словно ключ в шкатулке.

Однажды на горизонте он увидел движущиеся фигуры. Это были не рейдеры — рапторы и пилоты, и Нейт, который почти не вставал уже третий день, только перебирал добытые сокровища, подумал: они сюда? Ко мне?

«Пусть уходят». «Пусть не доберутся».

Рапторов в деревне опасались. Они были частью полиса — и полис словно запускал длинные руки с телепортами и своими людьми в чужой мир.

Нейт уже ничего не мог бояться.

Он закрыл глаза, устраивая голову на колючих рёбрах камней, но потом подскочил от звуков монотонного механизма — «тиц-тиц-тиц», и прокричал:

— Помогите мне! Пожалуйста, помогите, я здесь!

Мёртвый город не простит его — твой голод оказался сильнее, глупая ты тварь из плоти, что всё равно сгниет, растащат ли её койоты с мурапчелами или сожгут, а пеплом удобрят батат.

Нейт смял лживую картинку с прекрасным и сияющим «отпрыском Инанны».

«Я хочу жить», — думал он, наблюдая, как силуэты рапторов, охотников на аладов из обитаемых городов под куполами, приближаются на крик.

«Я жутко голоден и хочу жить».

Глава 3

Леони обогнала Дрейка и ушла почти за горизонт — её раптор-механизм был пёстрой точкой, маячившей далеко впереди. Стоило бы ей сбросить скорость: местность опасная, руины одного из безымянных древних городов. Здесь могут водиться алады, но их-то они почуют, а вот какую-нибудь агрессивную живность с пустошей — не обязательно. Теоретически механизм мог выдержать даже столкновение со стадом взбесившихся бизонов и гигантским матриархом во главе, но проверять не хотелось.

Дрейк вызвал глазами дополненную реальность экрана, чтобы послать най-рисалдару Триш предупредительный сигнал, но передумал. Ладно, Кислотную Бабку видно, вон она маячит «хвостом» невообразимых оттенков фуксии, розового, синего и золотого. Эта пестрядь даже радует на фоне однообразного зелёно-ржаво-серого пейзажа. Леони и сама такая же аляпистая со своей раскрашенной механической рукой и наполовину выбритым черепом. Авторая половина — жёсткие волосы всё в тех же нереальных оттенках. Тёмная кожа только подчёркивает буйство красок.В отряде шутили, что старшие по званию — субедары — ставят этих двоих в пару специально. Для контраста. Ерунда, конечно, кому в Пологих Землях есть дело, альбинос ли Дрейк и любит ли Леони свои «кислотные» краски? Аладам, что ли? Так они слепые и вообще безмозглые.

Он снова переключил внимание на поиски. Местность та же. Поблизости ничего крупнее зайца в небе и нескольких койотов, глодающих чьи-то кости.

— Докладывает най-рисалдар Норт. Всё спокойно. Следуем вдоль остаточных конструкций сегмента эф-три сорок восемь дробь восемнадцать, — отправил он за них обоих обязательный пеленгующий сигнал.

Один из городов-мертвецов, эта груда металла, бетона и камня, давно потерял своё имя. Если вернуться в часть и поднять карты, то можно и отыскать, как этот несъедобный скелет раньше назывался, данные остались, но кому это надо? Дрейку — точно нет, не любил он эти старые развалины, в которых серо-ржавыми остовами выпирала древняя тоска. Развалины домов с битым стеклом, кое-где — пластик, так и не разрушившийся за полтора века. Хуже всего обнаруживать скелеты и какие-то дурацкие штуки из прежнего мира, вроде детских игрушек и остатков одежды — тоже то ли пластиковой, то ли достаточно добротной, чтобы не сгнить целиком. Порой попадались и скелеты, почему-то они не превратились в труху. Учитель Дрейка, най-рисалдар Гвинера, рассказывала: мол, алады просто явились в один миг, а где они обрушились метеоритным дождём из кармана другого мира, замерло и само время.

Никакой опасности на развалинах не было, по статистике — и Дрейк знал, что это правда, у него тридцать пять засечек на корпусе раптора, — сейчас здесь зелёных тварей почти не встретишь. Почему же ему не по себе? Да пойди разбери…

Стоило вспомнить о задании, а не забивать себе голову ерундой. Не обращать внимания на стук большой железной вывески о камни, точно крики какого-то зверя. Не всматриваться в частокол каменных остовов и заросшую неизменной ряской пещеру трубы.

С другой стороны…

— Леони.

Та ответила почти сразу.

— Чего тебе?

Они давно работали вместе, были в одном звании и «тыкали» друг другу без лишних церемоний.

— Я подумал, может, он тут прячется?

Дополненный экран с задумчивым лицом Леони дрогнул. Работа мысли была заметна даже на голограмме.

— Чего бы ему здесь делать?

— Убежище, — рассудил логичный Дрейк. — А ещё он мог именно на то и рассчитывать, что мы в подобные дыры редко суёмся. Вот и пройдём мимо.

Он даже хмыкнул, довольный своими выводами. Леони проворчала что-то насчёт ловли зайцев в небе, но решительно тряхнула цветастыми прядями правой стороны причёски.

— Давай проверим, хуже не будет. Машина-то протиснется?

Дрейк прикинул на глаз, подключил автоматику.

— Нет. Придётся выбраться.

— Вот чёрт. Ладно, пешком пройтись тоже полезно. Валяй.

Дрейк кивнул. Леони опередила его и первая выбралась из своего раптора. Когда он подошёл, она уже пробиралась прямо в раскрытый рот трубы.

— Вход здесь, по-моему, — сказала Леони. Эхо гулко разнесло голос. Под ногами хлюпала жижа, она пахла зацветшим болотом и горечью ржавчины. Покорёженное нутро пропускало солнечные лучи сквозь непрочное от древности железо, а кое-где сыпался песок или мелкие камни. Звук голосов потревожил мертвый город, тот дрожал гнилыми кишками труб и колючим панцирем на поверхности. Дрейк держал наготове мономолекулярный нож — оружие против аладов способно справиться не только с ними. Универсальная штука, лучше любого лазера и аннигилятора. Тот, кого им нужно найти — не алад, хотя…

Долгая история. Думать о ней прямо сейчас Дрейку не хотелось.

Леони просто шла вперёд, даже от запаха не кривилась.

Труба тянулась километра два, потом начала сужаться — Леони чуть наклонилась, а ему с его почти двумя метрами роста пришлось пригнуться. Дрейк не собирался предлагать повернуть назад, замкнутое пространство его не пугало, чёрная плесень и вездесущая ряска — тоже; что снаружи, что внутри, она растёт одинаково и без воды, и с водой. Другое дело — тут не было никого и ничего интересного, фонарик на лбу выхватывал пятна прогнившего металла, штыри и сваи, похожие на скрюченные пальцы великанов. По-настоящему сжаться труба не успела, они выбрались в серую мглу между разрушенных домов, вздыбленных комьев асфальта, остовов каких-то статуй или заборов, а может, могил. Давным-давно весь мир превратился в кладбище, могилы тоже. Дрейку казалось, что они провалились в кадры хроники, их уцелело около дюжины, но уж рапторам-то это показывали — мол, вот почему вы ловите аладов. Вот что будет, если не носиться по Пологим Землям и не отслеживать сигнатуры. Вот что случилось с людьми прошлого — если бы не Ме-Лем, то никаких куполов и полисов тоже не существовало бы, так что скажите спасибо тем двоим, Мальморам, создавшим Ме-Лем, поначалу просто компанию, потом — нечто вроде религии. Вы живы, полисы живы. Смотрите и запоминайте.

Действовало в три-дэ голограмме неплохо.

— По-моему, что-то есть, — не очень уверенно предположила Леони и вызвала дополненный экран на «браслете», встроенном прямо в бионическую левую руку. Живую лет пять или семь назад отъели алады. Дрейк слышал, ей удалось остановить сразу сдвоенную «трёшку», но за всё приходится платить. Интакт попытался возместить потерю, и Леони не жалела о протезе вместо плоти и крови.

— Стандартное состояние покинутых территорий, — Дрейк сел на корточки, перевернул лист железа. Поблёкшая синяя краска и белый схематичный человечек. Какой-то знак — наверное, в единой базе можно его найти, но смысла никакого. Провал просевшего под собственным весом многоэтажного дома напоминал улей мурапчёл, только не подземный, а вытащенный со всеми сотами наружу. За ним шёл почти целый, поменьше, разбитая дорога слева упиралась в наваленные друг на друга будки или какие-то металлические коробки, в каждую могло поместиться человек двести или триста. От древности, дождей и коррозии они сплавились в нечто цельное, и Дрейк некстати подумал о копирующих себя же аладах — научно их называют «фрактальными сигнатурами». Ни один раптор так не говорит, конечно. Алады — демоны, они и есть алады.

«И здесь их нет. Они вот это всё сделали, но здесь их нет».

Два раптора бы почуяли.

— Пройдём туда, — предложила Леони, продолжая озираться, и заглянула во вздыбленную дыру — асфальт и камни выломало, внутри была темнота, ещё одна ржавая труба древней канализации. — Да не вниз, вон туда, — она указала вперёд. Одинаковые бесцветные остовы ложились друг на друга.

— По-моему, там что-то есть. Живое. Пеленгатор не уверен, но…

— Ну, заяц залетел. Какой-нибудь дикий кот забрался. Койоты.

— Нет. Человек.

Среди древней серости Леони была почти вызывающе-яркой — и вызывающе-решительной. Белому призраку-альбиносу Дрейку Норту оставалось только плестись следом, аккуратно переступая через трещины и стараясь не трогать бугров. Их цель тут не прячется, он это точно знал, как собственное имя, но приказ был — обыскать всё в окрестностях, так что Леони его исполняет верно, не поспоришь.

— Слышишь?

Леони остановилась под опасно нависшим куском арматурины, на котором ещё оставался большой кусок серого цемента, как недогнившее мясо на кости. Дрейк потянул её за руку и глазами указал на опасность.

— Слышишь? — повторила она, дёрнув плечом.

Дрейк прислушался. Кто-то возился на втором или третьем этаже очередного здания, «второй» или «третий» — условно, они тут все провалились и схлопнулись, попробуй разбери, где что. Лестниц не осталось. Если они захотят туда забраться, придётся цепляться за вон те балки и выступы.

— Это не он, — проговорил Дрейк с сомнением. Опасный беглец. Монстр. Так его называли — и на него охотились рапторы, отдельный приказ гласил: брать живым. Ловцам, которые обычно уничтожали тупых и равнодушных к собственной судьбе аладов, трудновато оказалось настроиться на разумное существо.

— Ты так уверен?

Дрейк заранее знал, что сдастся.

— Окей, проверим. Я тебя подсажу, а сам… — он с сомнением прикинул, выдержит ли эта хлипкая штука мужика почти за центнер весом, учитывая оборудование и амуницию. Худощавая жилистая Леони — одно дело, а вот здоровяк-Дрейк…

— Не лезь. Страхуй здесь.

— Ты с ним не справишься, если это Монстр.

Леони погрозила цветным аугментатом-кулаком.

— Я?! Не справлюсь?!

Обычно Дрейк не спорил, но сейчас отрезал.

— Нет. Вон там обход, кажется, — он кивнул в сторону провала, который подпирал то ли кусок забора, то ли останки обвалившейся стены. Он сумеет взобраться и перепрыгнуть сразу на нужный этаж. — Без меня не иди дальше и не атакуй.

Дрейк без труда подсадил Леони. Та с опаской оперлась на уступ, проверяя — выдержит ли обломок того, что когда-то было куском пола и, наверное, оконной рамы. Несущая стена выглядела прочной, а вот перегородки — не особенно. Она подтянулась на руках, вскарабкалась и отряхнула поднявшиеся клубы серой пыли.

–Нормально, — ответила Леони на немой вопрос. Дрейк последовал за ней, как и планировал: сначала то ли забор, то ли торчащая из груды мусора стена, потом перелез к напарнице.

— Он здесь, — сказала Леони, когда Дрейк добрался до неё. Она дожидалась с не характерным для себя терпением. Может, правда решила, что Монстр прячется именно тут, хотя, зная её, скорее попыталась бы самостоятельно его одолеть. Ладно, может, та история с рукой чему-то её и научила.

Дрейк углубился в темноту разрушенного здания. Вдоль несущей стены сохранился бортик, который всё ещё выглядел относительно надёжным. Перед каждым шагом он пробовал этот бортик на прочность. Выдержит.

Пеленгатор и впрямь указывал на гуманоида поблизости.

— Иди сюда, — Леони вновь опередила его и теперь звала из провала темноты, очень резкого и похожего на кляксу из-за контраста с внешним ярким светом. Голос у неё был немного растерянным, но спокойным. Дрейк послушно подобрался ближе.

Он заметил человеческую фигуру — никакого не Монстра, а всего лишь тощего паренька лет пятнадцати-семнадцати. У мальчишки была очень светлая кожа, вся в пятнах веснушек, и рыжие волосы, которые свалялись и стали сероватыми от грязи. Парень лежал в позе зародыша, прижав острые колени к подбородку, голый до пояса — все кости торчали так, что казалось — он уже мёртв, проще уйти и не трогать тело.

— Он жив, — сказал Дрейк.

Мальчишка сжался на бетонной платформе, окружённый объедками фруктов, которые называют бананоягодами, рядом валялась шкурка зайца, полуистлевшие книжки с картинками, обугленная кукла. Дрейк поднял его голову, проверил на шее пульс. Рыжеволосый чуть дёрнулся, прикрывая какие-то свои сокровища тощей лапкой, но Дрейк не обращал на это внимания.

— Он истощён и болен.

Дрейк отстегнул от пояса флягу с высококалорийной и легкоусвояемой смесью, которую каждый раптор брал с собой на любую вылазку. По вкусу месиво напоминало чуть подсахаренный мел, так что он не удивился, когда парень закашлялся и скривился, прежде чем с инстинктивной жадностью голодного существа присосаться к горлышку.

— Эй-эй. Больше нельзя. Не всё сразу.

Дрейк убрал флягу, а парень потянулся за ней с хныканьем.

— Это его показывали приборы, — с неудовольствием произнесла Леони. Наверняка она уже представляла, как изловила Монстра, набросила на него энергосеть и тянет за собой, словно громадного бизона на привязи, а потом предъявит то ли субедарам в части, либо сразу потащит в Интакт, Благословенный Город, Летучий Город.

«Извини, не повезло».

Дрейк не жалел, на самом деле. Он знал, что нужно поймать Монстра, что за ним отправили не только их двоих, но и других рапторов, но он помнил прошлое имя того, кого Интакт назвал врагом и объявил охоту. Лучше бы они не ввязывались в это. Лучше бы по-прежнему ловили только аладов, безмозглых и очевидно опасных.

Как бы то ни было, найденный грязный, тощий рыжеволосый сопляк — не Монстр и вообще не из города.

— Он деревенский, — предположил Дрейк. Леони села на корточки.

— Да. Ну, если хочешь, оставим ему немного еды, и…

— Леони.

— Что? — та вскинулась, блестя глазами, яркие пряди и разводы на искусственной руке вспыхивали глубинным неоном.

— Мы ведь не можем его бросить тут?

— Дрейк, мы…

— Знаю.

Оба переглянулись. Рапторы выполняют свою работу. Рапторы не имеют права отвлекаться от задания, и уж точно никто не поблагодарит их за притащенного в часть мальчишку-дикаря.

— Мы не можем его тут бросить, — повторил Дрейк, уже не вопросом, а утверждением, с которым можно поспорить, но лучше не нужно. Леони выпрямилась. Сделала несколько шагов взад-вперёд, под мягкими прочными сапогами осыпалась древняя штукатурка и где-то заунывно выли ржавые сваи, поймавшие резонанс движения ветра.

— Ладно. Давай я его к себе.

— Нет, — Дрейк покачал головой. — Я о нём позабочусь.

— Субедар Аро тебя на гауптвахту отправит, а этого мелкого — выкинет куда-нибудь посреди Пологих Земель, аладам на корм.

Дрейк поморщился. Субедар Эркки Аро, долговязый и почти такой же белёсый, как альбинос, при всей своей выдержке умел наводить страх на вверенные ему отряды. Аро исполнилось лет сорок, он охотился на аладов с пятнадцати, поэтому его всё равно уважали, несмотря на жестокие порой решения.

— Попробую его уговорить.

Дрейк подхватил почти неподвижное, несмотря на спасительную калорийную смесь, тело.

— Давай возвращаться. Скажем, что прочесали всё по периметру в сотню километров. Никаких монстров и даже аладов.

Леони покачала головой.

— Тот ещё доклад. На тебя это не похоже.

«На тебя тоже», — они оба были известны своим почти фанатичным рвением исполнять приказы максимально точно.Обоих ценило начальство не только на уровне субедаров, но и выше — генералов, майоров. Леони вроде бы встречалась в Интакте с кем-то из высшего командования, где ей пожаловали награду заодно с новой рукой.

— Мы призваны защищать людей. Чем дикари хуже?

Леони выставила ладони вперёд.

— Я не спорю. Но мальчишку сам предъявишь, раз уж так за задницу укусило. Ещё не факт, что он выживет,кстати.

— Выживет, — хмуро откликнулся Дрейк. Он не признался бы вслух, но был рад уже тому, что они возвращаются, покидают этот проеденный ржавчиной и прогнивший до последнего камня город-остов с его остатками древних домов, вспученным асфальтом и ржавыми кишками труб. Дрейк заметил, как Леони подхватила что-то с серой, заляпанной грязью плиты — то ли одну из обугленных книжек, то ли куклу. Но промолчал.

В рапторе-механизме хватало места только на одного, но Дрейк сумел разместить и странного «пассажира», благо тощий подросток места почти не занимал, скрючился снова в позе зародыша, тяжело дышал и пару раз глухо простонал во сне. Дрейк задерживал механизм, вливал ему ещё смеси в рот, наблюдая за подёргивающимся светлым кадыком — даже на шее мелькала пара веснушек, не говоря уж о носе и щеках. Внешность у парня была необычная.

Пока ехали, пришла мысль: показать его медикам. Всех «необычных» проверяли в первую очередь, разве он сам, в конце концов, не был альбиносом?

Дрейк не стал делиться идеей с Леони. Та снова обогнала его на своей Кислотной Бабке, но теперь смутные догадки оформились во вполне подходящий план. Который мог даже сработать, если мальчишка доживёт до части, до медиков, если его редкое дыхание не остановится, а тёплая кожа не станет холодной. Дрейк вколол своей «находке» два стимулятора, и на всякий случай — регенерант, хотя внешних повреждений не заметил. Парень всё никак не просыпался, но вроде и умирать передумал.

Всё будет хорошо, говорил Дрейк. Он не ловил себя на том, что обещает это найденному в мёртвом городе бедолаге. Микрофон с дополненной реальностью монитора фиксировал речь, а Дрейк морщился: да что такого? Помочь человеку — разве это не святая обязанность раптора?

Спустя примерно сутки они миновали большой разрыв — однообразную равнину, поросшую неизбежной ряской. Аладова трава вспыхивала ярко-желтоватым всё чаще, указывая на постоянное размещение рапторов. Дикари, некстати вспомнил Дрейк, считают траву плохим знамением. Ерунда, конечно.

Когда они въехали в лагерь, Дрейк спешился вслед за Леони и решительно направился в корпус медиков со своей лохматой рыжеволосой добычей на плече.

Глава 4

— Доктор Таннер?

Голос заставил слегка передёрнуть плечами, но не отвлечься от зрелища: в автоклаве шевелилась масса, похожая то ли на морскую губку, то ли на начавшую распадаться опухоль. Раствор изначально был прозрачным, но преломление зелёного света и красно-коричневой основы сделало всё вместе тёмно-болотным. Свет прорывался и словно бы отрезал куски неравномерно разрастающегося мяса.

— Доктор…

Эшворт Таннер спрятал руки в карманы сине-белой униформы. Ему доводилось переживать не лучшие времена, и до сих пор, почти двадцать лет спустя, осталась напряжённая настороженность: кто здесь? Враги. Опасно. Его «плохие времена» продлились не так уж долго, всего пару лет, да и «плохими» они могли считаться лишь по меркам идеального «благословенного города», но даже полевые выезды с рапторами и охота на «живые» сигнатуры не оставили столько шрамов, как отвержение едва закончившего Академию учёного. Он, вероятно, первым в Интакте и Объединённых Полисах Ме-Лем предложил изучать аладов не как чудовищ, не только уничтожать их, но и попытаться понять, использовать, сделать с ними что-то. Тупицы из Академии оказались сродни разбегающимся от огня тараканам. Если бы не случай…

«Нет, не случай».

Таннер стал, если угодно, избранным, но он заслужил это. Возможно, он не самый первый, кто заинтересовался аладами, но у него получилось продвинуться дальше других.

Мальчишка Сорен Рац считал иначе, но он мог поцеловать костлявый зад Эшворта Таннера.

Эта лаборатория на Лазуритовом уровне — выше только Башня Анзе, — его собственность, его вотчина, он добился такой власти с нуля, заслужил, никто не может ему здесь угрожать. И обращался к нему сейчас всего лишь Вереш, Патрик Вереш, его аспирант и помощник. Вереш был лет на пять младше Таннера, но оставался лишь чуть более, чем просто исполнителем, одним из тех, кого можно заменить дронами и ботами. Зато Вереш не боялся фрактальных сигнатур, хотя и упорно называл их аладами. Но, может, у него кто-то из родственников в рапторах — а те, в свою очередь, нахватались от дикарей. Работал Вереш послушно, порой даже подавал неплохие идеи — например, посоветовал добавить в раствор больше питательных веществ на основе чистой глюкозы. Это сработало не совсем так, как предполагалось: стабильность культур клеток не улучшилась, но и дохнуть они стали как будто медленнее.

Может, предложит что-то ещё.

— Я вас слушаю, Патрик.

Таннер посмотрел на помощника чуть искоса и одновременно свысока. Рассеянный свет ламп, отражавшийся от глянцевых бело-синих стен лаборатории, не украсил бы ничью внешность, но Вереш и без этого часто выглядел больным и несчастным, а может быть, уставшим. Он был среднего роста и комплекции, но постоянно сутулился, лицо было смуглое, но какое-то выцветшее, и невыразительные карие глаза. Иногда в докторе Таннере даже просыпалась совесть: может, думал он, это моя вина, что Вереш так скверно выглядит? Но подобные мысли быстро гасли.

— Ваш агент из рапторов сообщила, что они так и не нашли нужного вам человека. Она пыталась связаться с вами, но ваш личный комм не отвечал.

Таннер вздохнул.

«Агент» однажды сопровождала его на охоте… вернее, именно она помогла добыть первую сигнатуру для дальнейших исследований. И так и не узнала, что если бы ничего не получилось, если бы заготовленная доктором Таннером культура не стабилизировала алада, то они оба превратились бы в груду ошмётков. Впрочем, сработало же. И Таннер до сих пор поддерживал с ней связь. Не потому, что «агент» интересовалась наукой — просто он умел общаться с простыми людьми, вроде тех же рапторов; не то, что этот малолетний идиот Рац, который только и знает, что свои эксперименты проводить. Из-за него, между прочим, и из-за его безумных опытов вот эти облавы сейчас и понадобились.

Но благодаря этому идиоту Таннер может сейчас получить преимущество.

А ещё ему, Таннеру, доводилось своими глазами видеть Пологие Земли — он был одним из немногих учёных, кто рисковал выбираться за пределы безопасных куполов. И поэтому прекрасно понимал: очень непросто найти там того, кто достаточно умён, чтобы прятаться. Это тебе не вечно голодные энергосгустки-алады, которые сами лезут ко всему живому.

— Спасибо, Патрик. Я с ней свяжусь. У вас есть что-то по образцам?

— Нет, сэр, — Вереш покачал головой, его взгляд привычно скользнул куда-то влево и вбок, была у него малоприятная привычка избегать прямого зрительного контакта. — Все результаты примерно одинаковы. Образцы выживают по несколько недель, как правило, до восьми — как раз когда активно должна формироваться ЦНС. Если удалять нервную систему, как вы пробовали сначала, то можно дожать до двадцати и дальше, но…

— Я помню результаты, Патрик. Не нужно повторять.

Таннер сделал рукой отстраняющий жест, как будто в стерильной, сияющей лаборатории из пластика, металла и стекла завелась противная навозная муха, а он её отгонял.

— Вы говорили, что новая партия должна приспособиться, сэр. Что у них получится выжить дольше, — напомнил Патрик, и это внезапное проявление инициативы, такое редкое, последний раз случавшееся несколько лет назад, когда тот придумал модифицировать формулу раствора в автоклаве, заставило Эшворта Таннера снова дёрнуться. Будто помощник и подчинённый стал одним из тех обвинителей, которые загнали юного самонадеянного умника на самое дно Интакта.

«Чёрт».

— Это лишь временные неудачи. Мы на верном пути, у нас есть контролируемые образцы сигнатур, и «ужасный свет» вполне неплохо подчиняется. Вереш?

— Да, сэр?

— Вы хорошо себя чувствуете? — этот вопрос стоило задать раньше. Мешки под глазами у Патрика аж сползали по скулам, цвет лица был землистым. — Здоровы?

— Да, сэр.

Таннер покачал головой. Он не умел ни о ком заботиться, дожил до сорока одного года одиночкой. У Патрика, слышал Таннер, есть дочь, которую тот забрал из общего инкубатора и решил воспитывать лично. В Интакте такое редкость, люди не любят ответственности, слишком заняты собой, своей карьерой, предпочитают поручать воспитание детей интернатам. Может, с девочкой что-то случилось, поэтому Вереш уже не первый день такой странный.

Выяснять это не хотелось.

— Идите, Патрик. Отдохните, я ещё поработаю, надо кое-что проверить, а потом… — он недовольно поморщился, потому что «потом» означало: надо доложить тому, кто даёт средства на лабораторию, на все исследования, кто в принципе управляет городом — да и всем миром, если на то пошло. Мир считал его ИИ. Таннер знал, что это не совсем так.

Энси, Хозяин. Не совсем человек. Он когда-то лично вытащил Таннера со дна и теперь вполне логично требовал результатов.

— Сэр.

— Что ещё?

Патрик помялся, покачался взад-вперёд на каблуках мягких туфель. Он был одет в такую же бело-голубую униформу, и его смуглая кожа на фоне светлой обстановки лаборатории — стен, потолка, пультов с настройками и автоклавов — казалась негативом старого фильма из хранилища Подземного Интакта.

— Доктор Рац говорил…

«Что?» — руки Таннера сжали мягкую прорезиненную ткань карманов. Патрик сглотнул.

— Извините. Я столкнулся с ним в его отсеке лаборатории. Доктор Рац просил передать, чтобы вы потом к нему заглянули. Кажется, у него есть какие-то персональные новости. Для вас.

Доктор Таннер не любил вспоминать, что он не единственный привилегированный исследователь, что прямо перед носом, в той же лаборатории Лазуритового уровня, засел занозой в… в пальце сопляк, которого и специалистом-то назвать язык не поворачивался. Сопляка звали Сорен Рац, он был даже не из Интакта родом — из небольшого полиса-аппендикса Санави, где всегда выращивали одинаковых, как дроны, медиков. Они годились создавать разные вакцины, сыворотки, что-нибудь вроде анаболиков для усиления всё тех же рапторов, а чаще — антидепрессанты, ингибиторы обратного захвата серотонина и активаторы дофаминовых рецепторов для жителей полисов. Плюс какие-нибудь утилизаторы молочной кислоты, тау-белка и бета-амилоидов. Жители городов желали оставаться активными круглые сутки, мечтали о вечной молодости; пока удалось достичь среднего результата в сто тридцать лет. Конечно, статистику существенно портили пилоты-рапторы. Их в официальные отчёты не включали и старались заботиться о том, чтобы эти люди не образовывали тесных связей за пределами своего сообщества. Иначе могли появиться вопросы: куда деваются рапторы после пятидесяти-шестидесяти лет?

Собственно, этим и занимался Сорен Рац. И сидел бы он где-нибудь в своём Санави, в лучшем случае — парой уровней ниже, на Гранатовом или Яшмовом. Но Рац был вроде червяка или жука, что пролезет в любую щёлку.

Добрался он и до Лазуритовой лаборатории. Таннер предпочитал считать, что он где-то там, далеко, но по сути они делили пополам одно и то же квадратное здание. У обоих, Таннер точно это знал, было одинаковое количество подчинённых — в основном автоматика, но есть и помощники из плоти и крови. Обоим полагались одинаковые дотации.

Таннер не сомневался: Рац точно так же имеет доступ в Башню Анзе. Он спрашивал у Энси напрямую, но тот отвечал со своей обычной уклончивостью, не говорил ни да, ни нет. Итог всегда был один: «Вы занимаетесь совершенно разными направлениями. Сорен вам не более конкурент, Эшворт, чем генетики из Итума, выращивающие новые сорта винограда или культуры клеток мраморной говядины». Энси был формально прав, но мальчишка из Санави всё-таки вызывал ощущение, сходное с камнем в ботинке. Выходя из лаборатории — голосовая команда погасила мягкую неоновую подсветку стен и потолка, автоклавы остались мерцать внутренней зеленью, расщепляя печально-уступчивое мясо, — Таннер выругался. Система замешкалась, не распознав команду.

— Стандартный протокол, — проворчал он. Разделённый надвое квадрат превращается в прямоугольники. Его б воля — разрезал бы совсем пополам, как ножом — кусок сыра, но приходилось ограничиваться только статутом секретности. Несколькими этажами ниже работали другие, формально — подчинённые Таннера, но они не имели значения.

Коридор был серым, с не самой свежей побелкой на стенах. Кто-то нарисовал на этой побелке дурацкую рожу флуоресцирующей краской — студенты, что ли, автоматика камер и систем безопасности наверняка отследила, за нарушение — штраф и риск вылететь. Они ничего не ценят, эти мелкие идиоты, и Рац не лучше, хоть и добился признания.

Лучше бы он выращивал виноград. Смешивал сыворотки. Делал что угодно, только не приближался к аладам, пускай и с «другой стороны».

Физического разделения лабораторий не было, никаких непроницаемых стен и энергобарьеров. Нужно было просто пройти по короткому коридору и повернуть направо. Фотоэлементы реагировали на движение, и мягкий свет заботливо разливался сверху и снизу, пол расстилался светло-бежевой гладкостью, будто пытаясь успокоить Таннера.

Он скривился возле двери с кривой неоновой табличкой «Д. Рац. Исследователь». Всё та же услужливая автоматика считала его фигуру, отсканировала сетчатку и сообщила о визите хозяину.

— Добрый вечер, — Сорен Рац открыл очень быстро. Таннер посмотрел на него сверху вниз — в прямом смысле, тот был мелким, женоподобным, с очень гладкой кожей. — Хорошо, что вы пришли.

Улыбался Рац широко, как ребёнок. Яркие губы блестели, словно накрашенные помадой или каким-то специальным средством. На лоб упала прядь тёмно-русых волос, неожиданно светлых для его явно азиатского происхождения — из тех стран, что назывались Японией или Китаем. Сорен убрал её привычным движением, а Таннер с раздражением подумал о нарушении правил стерильности и банальной аккуратности. Кто вообще носит длинные волосы в лаборатории?

Его злость на «выскочку из Санави» не имела никакой подоплёки, кроме, может быть, ревности. Ну, и того факта, что это он, Сорен Рац, упустил существо, которое теперь объявлено в розыск по всем Пологим Землям — с почти ничтожным шансом поймать ценный образец.

Хотя это как раз тот случай, когда неприятности оборачиваются возможностями.

— Добрый, — буркнул Таннер. И вошёл — без приглашения. Лаборатории Раца конструктивно и по обстановке не отличались от его собственных: лаково-белые перегородки с внутренней подсветкой, светло-голубые вкрапления пультов и экранов, которые иногда гасли, превращаясь в тёмные пятна, но чаще показывали какую-нибудь биометрию. Держал Рац здесь и собственные автоклавы — точнее, клетки. Его «образцы» не нуждались в растворе на основе глюкозы.

Энси — тот, кто поместил их обоих в одинаковые лаборатории, обеспечив всем необходимым, но не дав приоритет никому их них, — наверняка делал ставки. Это существо, полагал Таннер, считает себя если не божеством, то около того. Хотя и не любит, когда ему пересказывают дикарские россказни про Инанну Владычицу Зари, парящий шатёр и её брата-служителя, что разделил с ней общее на двоих проклятие.

— Сорен, о чём вы хотели со мной говорить? — Таннер без спроса прошёл вглубь лаборатории. Личный кабинет Раца среагировал на тепловое излучение и открылся створками устрицы. — Давайте ближе к делу.

Он сел в бледно-бежевое кресло, обтянутое материалом, который напоминал настоящую кожу. Тоже без приглашения. Кабинет у Сорена был аккуратный: суккулент на подоконнике, где вместо окна показывал телеметрию и биометрию широкий встроенный монитор, письменный стол, несколько пультов для трёхмерного моделирования. Хотелось из любопытства ткнуть в один из них, но требовался пароль, фото сетчатки и так далее, да и не настолько Таннер интересовался работой соперника.

Это Рац его позвал, не наоборот.

— Спасибо, что пришли. Выпьете что-нибудь?

Маленькая фигурка Сорена появилась сзади, а потом как будто телепортировалась на своё место.

— Нет. Ближе к делу.

— Как скажете.

Сорен вызвал из стены плато бара. Судя по цвету, в квадратный стакан он налил апельсиновый сок.

— Ближе — так ближе. Он хочет, чтобы мы работали вместе.

Таннер вцепился в подлокотники кресла. Ногти скользнули по плотной искусственной коже, нервные рецепторы отозвались противной недо-болью, как если бы он царапнул железом по стеклу. Сорен закрыл лицо стаканом с рыжей жидкостью.

— Что? Кто… — Таннер тянул время. Коротко стриженные ногти не ломались, но царапать мёртвое кресло было неприятно.

— Вы знаете, кто. И знаете, о чём я.

Сорен убрал стакан от лица, поставил на стол, взялся за один из пультов. Посреди кабинета взметнулась картинка в трёхмерном изображении, на ней проявилась человеческая фигура в разрезе: пульсирующее сердце, нити сосудов, бороздчатая опухоль мозга.

— Почему он…

— Потому что он Хозяин. Энси. Ну, а если вы хотите менее трансцендентное объяснение, то он, вероятно, считает, что вместе мы добьёмся лучших результатов, чем по отдельности. Он держал нас на расстоянии и отдельно друг от друга, но хватит фарса. Я знаю, вы меня не любите. Можете продолжать в том же духе. Просто служите Интакту и Объединённым Полисам, доктор Таннер.

Тот едва не сплюнул на пол.

— И он хочет, чтобы мы пришли сегодня к нему вместе. Как добрые приятели, — зубы, мелкие, как у какого-то грызуна, блеснули в улыбке. — Вместе мы наконец-то поймаем Монстра, разберёмся, как использовать аладов, и поймём природу фрактальной мутации вместе с самими сигнатурами — всё, как мы оба мечтаем. Это же прекрасно — объединить свои усилия в едином порыве, разве нет?

Таннеру оставалось глубоко вдохнуть. Он представил, как вскакивает из кресла и сдавливает пальцами тонкую шею Сорена Раца, мальчишки из Санави, а тот таращится, прерывисто трепыхается, а потом затихает. Смазливая мордочка становится лупоглазой, лягушечьей, глаза лопаются и покрываются изнутри красной сеткой. Изо рта течёт кровь.

Видение отозвалось приятным теплом ниже живота, даже получилось улыбнуться.

— Что ж, тогда не будем терять времени, доктор Рац.

Он здесь был, понял Таннер. В хромированном лифте, ведущем к жилым апартаментам башни Анзе, они оба молчали, но по фигуре Сорена, выражению его лица, довольно спокойной расслабленности ощущалось: Энси приглашает его на аудиенцию не первый и не сотый раз.

Таннер отвернулся. Отполированные стены отразили его — человека, выглядящего немного старше, чем считалось приличным среди обитателей полисов. В частности — для благословенного и не знающего бед Интакта. Он был чуть выше среднего роста, худ и немного сутулился. И носил очки, потому что не хотел менять свои глаза операциями и имплантами.

А ещё он был далеко не единственным гением, кто служит Энси, внезапно понял Таннер, и злость поднялась тошнотой от желудка к горлу, кислыми остатками ланча — сэндвичей с яйцом и авокадо, красным перцем и вишнёвым чаем.

«Ревность»?

Глупо. Хозяин есть Хозяин. Объединённые Полисы знают его как лучший искусственный интеллект. В каждом городе есть собственный «истинный правитель» — номинальные мэры просто передают компьютерный двоичный код людям на языке людей. Энси немногим от них отличается, кроме…

«Кроме того, что он из плоти и крови».

«Кроме того, что он почти человек».

Ему казалось, что они уже тысячу раз проделывали вот такой ритуал, как то, что происходит сейчас.

Сорен выходит из лифта первым. Таннер почему-то держится позади и не обращает внимания на мраморную роскошь жилых уровней Анзе. Эти стены с картинами каких-то древних художников и настоящим камнем в облицовке пола, стен, потолка всегда выглядели странно. Пол — розовый с золотыми прожилками, стены — белые с зеленоватым рисунком патины. Древность, история. Вроде музея.

Таннер ни за что не согласился бы здесь жить, и он уверен, что Сорен сказал бы то же самое, если потребовать от него ответить начистоту.

«Я не ревную».

Это действительно глупо.

Последней преградой стала дверь из настоящей древесины — тоже очень старой, может, даже не из ГМО и не из древокамыша, а какой-то почти ископаемой, окаменелой. Башня Анзе — центр Интакта и действительно самое старое здание, пусть боты регулярно обновляют её, но прошлое сохраняется, словно геологические слои. Энси рассказывал когда-то Таннеру свою историю — не всю, только несколько обрывков, просто чтобы ответить на самые очевидные вопросы. Интересно, подумал Таннер, знает ли Сорен больше?

Да какая разница.

— Что-то случилось? — Сорен попытался смерить Таннера с головы до пят. Он был невысоким, даже субтильным, но сейчас умудрялся выглядеть старше и значительнее.

— Ничего. После вас, доктор Рац.

Тот пожал узкими костлявыми плечами и толкнул дверь.

Их ждал просторный зал со скругленными углами — большую стену занимал экран, на котором зелёными, синими, красными и фиолетовыми изометрическими фигурами появлялись полисы, вырастали, словно мутировавшие грибы. Как всегда — широкий диван, кресла, перед ними низкий прозрачный стол. На нём еда — сыр, фрукты, канапе с креветками и мясом омаров, настоящим, прямиком из города-моря Аквэя. Обязательно — конфеты и печенье. Таннер внезапно подумал, что это личные вкусы Хозяина-Энси — его остатки человечности, если угодно.

Несколько ботов. Один из них, похожий на шар с длинными ногами, подошёл и поклонился.

— Прошу ожидать.

— Мальмор любит, чтобы его ждали, — вполголоса сказал Сорен. Он плюхнулся в кресло и сразу же подцепил одновременно бокал с пурпурным напитком и квадрат сыра, похожий на их лабораторию в миниатюре.

— Мальмор?

— Вы не знаете его настоящего имени, доктор Таннер?

На самом деле он знал. Только никогда не осмеливался называть Энси так. Таннер сел в соседнее кресло, диван остался большим пробелом.

— Энди Мальмор. Он мне сам сказал, конечно.

Таннер отвернулся. Есть ему не хотелось, употреблять алкоголь — тем более. «Любит, чтобы ждали», — пожалуй, это было не лишено смысла, но на сей раз не пришлось слишком долго сидеть в напряжённой позе. В приёмном зале Анзе не было окон, случайная стена — правая от Таннера — открылась, чтобы пропустить Хозяина.

Когда-то давно, лет двадцать назад, Эшворт Таннер принял его за бывшего раптора — экс-охотника в увольнении, сильно раздавшегося вширь, ставшего тучным и малоподвижным, хотя и по-прежнему опасного, если дело дойдёт до настоящей драки. Чёрный с серебряными вставками костюм от горла до пят, руки закрыты перчатками, возраст трудно определить — примерно около сорока, тёмные волосы с заметной сединой, но лицо довольно молодое, не считая морщин вокруг глаз. Он носил очки, как и сам Таннер, заставляя заподозрить скорее привычку, чем необходимость, — если учитывать все обстоятельства.

— Добрый вечер. Прошу извинить за задержку, — Энси кивнул с обычным своим лишённым эмоций видом. — Рад, что вы пришли вместе. По правде, давно пора.

— Точно, — Сорен отправил в рот очередное печенье. — Ну, мы от вас ждём новых данных и правды, Энди Мальмор… кстати, вы называли своё имя доктору Таннеру?

И сделал глоток вина. Задушить Сорена хотелось ещё сильнее, чем когда-либо — парень только что не тряс голой задницей, выплясывал, кичась «тайными сведениями», да ещё и обнаглел настолько, что едва ли не «тыкал» Энси.

— Он знает, Сорен. Извините, доктор Таннер. Пожалуйста, не отвлекайтесь на меня, если не возникнет необходимости, — Энси покачал головой. Кресло скрипнуло, сиденье заметно прогнулось под его весом. Диван так и остался нетронутым, словно какая-то нейтральная территория, на которую никто не осмелился ступить. — У вас ведь есть новости, правда?

— Правда.

Энси сцепил пальцы в перчатках в замок.

— Я слушаю.

— Да, сэр, — Таннеру хотелось выпрямиться и докладывать. Двадцать лет назад его вытащили за шкирку из помойки. Невозмутимый толстяк оказался повелителем всего мира, всех полисов разом, да и пустошей Пологих Земель тоже, если не брать в расчёт дикарей. Энси совершенно не изменился за эти годы. К сожалению, Таннер знал истинную причину — вовсе не сыворотки «молодости» или косметологические ухищрения. — Я стабилизировал сигнатуры. Если не развивать в зародышах ЦНС, то они могут быть в первичной зиготной стадии сколь угодно долго.

«Кузнечики».

Рапторы называют зиготные формы кузнечиками. Он перенял это словечко, главное — не написать его в отчёте и не ляпнуть в официальном разговоре.

— Неплохо, — сказал Энси.

— «Стабилизировал»… и толку от маринованных аладов? — Сорен закинул ногу на ногу. — Таннер, вы ведь должны научиться управлять «дикими»?

«Сучонок».

Решил избавиться от конкурента, вот что он делает. Это осознание явилось новой удушливой и жаркой волной злости. Таннер сжал левой рукой правое запястье, машинально отсчитывая участившийся пульс.

— Технологию можно использовать в вооружении рапторов. Я уже готов предложить инженерам проект «ловушек». Они помогут охотникам: «кузнечиков» убивать проще, чем последующие стадии. На то они и фрактальные сигнатуры: быстро множат себя. Вы-то вряд ли с ними сталкивались, а я видел собственными глазами, доктор Рац.

— Очень хорошо, — Энси то ли делал вид, что игнорирует, то ли впрямь игнорировал малозначимую для общего дела деталь — а именно то, что оба его избранника чуть не вцепились друг другу в глотку. Возможно, ему было всё равно. — Доктор Рац?

— Контроль фрактальной мутации на живых объектах даёт отличные результаты. Возможно, даже не придётся использовать всякие там ловушки. Мы сумеем сделать самих рапторов «ловушками»: алады не сумеют причинить им вреда. Всего лишь небольшие изменения, и…

Таннер улыбнулся. Некоторые удары наносить приятно, как разрезать аппетитный стейк и вдыхать запах мясного сока.

— Но ваш лучший образец сбежал, почему бы вам не упомянуть об этом, Сорен? Тот самый, с которым у вас получилось. Покинул не только лабораторию, но и город, и затерялся где-то на Пологих Землях.

У Сорена в пальцах с хрустом сломалось печенье. Он повернулся к Таннеру и заморгал, длинные ресницы затрепетали, на миг почудилось: выступят слезы. Но Сорен засмеялся.

— Неужели вы полагаете, что Хозяин не в курсе?

— Образец уже ищут, Таннер, — подтвердил тот. — Вот поэтому вы должны будете теперь работать вместе. Опробуйте свои «ловушки» на материале доктора Раца. Проводите эксперименты не только на культурах клеток. Доктор Рац, я позволю себе всё же напомнить об осторожности и о том, что вы имеете дело не с клонированным материалом в чашке Петри. Ваши пациенты…

— Да, кстати. Мне удалось улучшить препарат, сдерживающий фрактальную мутацию, — Сорен уставился в упор на Энси. — Он уже прошёл испытания. Не хотите попробовать?

В голове Таннера словно щёлкнули детали механизма, подошедшие друг к другу и образовавшие функциональное устройство. Сорен не просто так вёл себя, как скандальный мальчишка, и демонстрировал свой норов безо всякого страха и почтения.

«Сучонок обскакал меня».

Сорен Рац недаром был родом из Санави — полиса, где большинство выбирает медицину первым направлением обучения, а уже потом добавляет что-то ещё, как нашивки поверх основного костюма.

Он принёс Энси лекарство.

— Позже, — на миг показалось, что тот глубоко вздохнул. — Я не являюсь приоритетом ваших исследований, доктор Рац. Да, вы оба обязаны открыть друг другу все протоколы, биометрию, статистические данные и всё остальное.

Энси сжал пальцы в замке плотнее, чем прежде, и тут же разомкнул. Таннер сделал вывод: боль сильнее, чем обычно. Вероятно, уже началась активная фаза.

— Полагаю, вы также помните обо всех предосторожностях. Уже пришлось отвлечь рапторов от прямых обязанностей из-за вашей ошибки, доктор Рац. По вашей вине погибли люди, не говоря уже о потере ценного материала. Вы знаете, чем это может закончиться.

Шпажка из розового хрусталя замерла в воздухе с куском сыра. Сорен напоминал сейчас трёхмерное изображение-голо, которое поставили на паузу, он даже не дышал. Лицо стало белым в прозелень, как будто под цвет униформы. Вместо торжества Таннер ощутил какую-то муть в диафрагме или желудке. Неуместный выброс кортизола. Страх.

— Я… понимаю, — сказал Сорен. — Отнеситесь к этому эпизоду как к полевым испытаниям образца, Энси.

— Моя агент как раз участвует в операции, — решился ввернуть Таннер.

— Леони Триш. Най-рисалдар Триш.

Конечно, этот «искусственный интеллект» — поэтому и называли его Хозяином, — помнил каждого. Даже номер протеза раптора Леони Триш, не говоря уже о том, что она сейчас где-то в Пологих Землях пытается отыскать пресловутого беглеца.

— Пока нет результатов, но это не критично. Работайте. Объединяйте усилия. Ваши предшественники создали рапторов — выявили людей, которые способны чувствовать аладов, — Энси называл «фрактальные сигнатуры» словом из лексикона охотников и дикарей, и оно звучало уместно. — Они тоже поначалу воспринимали друг друга соперниками. Однако позже поняли: во вражде нет смысла. Вы же помните, что говорят о катастрофе детям в школах?

— Что Ме-Лем Компани спасла мир, — заискивающе заморгал Сорен.

— Полисы помогли человечеству выжить? — Таннер пожал плечами.

— Не только. Я имею в виду, что катастрофа остановила войны между людьми, битвы за власть и большую часть конфликтов. Возможно, всё могло бы закончиться намного хуже, если бы не алады. Помните это.

Энси с усилием поднялся, давая понять, что аудиенция окончена. На мгновение его лицо почти неузнаваемо исказилось. Светлые глаза стали чёрными из-за расширенных зрачков. Парасимпатические волокна почти отключились — обычная биологическая реакция на сильную боль.

— Вы оба можете приходить в любое время по мере необходимости. Предупредите по комму.

— Да, сэр, — откликнулись они дуэтом.

Снаружи, в лифте, Сорен сказал, глядя в потолок, похожий на седое запотевшее зеркало:

— Что ж, придётся подружиться.

Таннер снова представил свои пальцы на горле смазливого крысёныша.

— Думаю, у нас получится, — кивнул он.

Глава 5

Потолок был зелёным, на нём рябило пятно в форме большого таракана — с две человеческие ступни, настоящий тараканий король. Поначалу казалось, что это и есть притаившийся жук, а может, дохлый, кто-то его прихлопнул давным-давно, внутренности приклеились, и постепенно труп насекомого превратился в собственную тень.

Потом стало понятно: никакой это не таракан, просто пятно — более тёмное, чем окрашенный невзрачным оттенком разбавленной ряски потолок. В окно на стене падал свет, отчего несуществующий таракан шевелил «усами» и «лапками», словно пытаясь выбраться, стать настоящим. У него ничего не получалось.

По движениям пятна можно было опознавать вечер-день. Утро. Ночью темно, никаких пятен, даже встать и добраться до стоящей рядом кабинки биотуалета не так просто, нужно заставлять себя смотреть во тьму, пока предметы не согласятся обозначить свои контуры, но потом проще. К самому туалету привыкнуть оказалось сложнее: сложное устройство не только уничтожало все отходы, но ещё и мыло во всех местах с жутковатыми булькающими звуками. Пару раз Нейтан попытался выбраться наружу, как-то оно было привычнее, но его задержала непроницаемая сенсорная дверь на входе.

Нейту и вставать-то поначалу не разрешали, не то что уходить из комнаты с зелёным потолком, окнами-дырами, закрытыми чем-то вроде плотного полупрозрачного пластика и с выдуманным тараканом на потолке. Кровать была твёрдой по сравнению с привычным гамаком, одеяло «кусалось», а одежду отобрали, оставили только какую-то длинную рубаху ниже колен. Возле кровати и вокруг самого Нейта всё время сновали железные жуки, похожие на мурапчел, только с длинными, как у водомерок, лапками. Поначалу Нейт испугался «жуков», а потом понял — они вообще не живые. Иногда куски подобных штуковин вываливались из того самого телепорта, хотя никто не знал, как именно их заставить работать.

«Водомерки» трогали своими сегментированными блестящими лапками лоб, кололи сгиб руки — всё время их хотелось стряхнуть, словно надоедливых комаров. Зато они приносили еду. Много еды. Вкусной и ни на что не похожей еды: жёлтая каша с кусочками ярко пахнущего мяса и жгучей присыпкой. Ломтики кисло-сладких фруктов. Горячий суп с кольцами крахмалистых овощей, как батат, но плотнее. Оголодавший Нейт требовал вторые и третьи порции, поначалу «водомерки» его не слушались, а потом стали подчиняться.

Ещё в этой запертой комнате с ненастоящим тараканом было ужасно скучно, но потом Нейт нашёл на кровати чёрные горошины наушников. Выяснилось, что если их потыкать — можно включить книгу или даже фильм, повисающий в воздухе прямо перед носом. Что такое фильмы, он знал, в деревне хранился в специально запечатанном сарае целый один проектор с плёнкой. Его надо было настраивать, направлять на стену с висящей простыней, но результат того не очень стоил — одна и та же короткая череда сцен: люди из незнакомого мира шли в большое здание, подходили к другим людям, забирали сумки. Потом ели в странно выглядящем сарае или доме, где сразу собиралась целая толпа. Звук давно не работал, поэтому смысл происходящего никто не понимал. Был ещё один ролик, рисованный: там существо, похожее на прямоходящую рысь, всё гонялось за такой же ненастоящей крысой.

Книги нравились Нейту намного больше, но здесь наушники и трёхмерные картинки показывали чудеса, о которых он и помыслить не мог — истории про красивых мужчин и женщин, а ещё о рапторах, охотниках на аладов.

Некоторые из них были похожи на те древние книги, что он нашёл в мёртвом городе. Полисы как будто поклонялись посвящённым Инанне не меньше рейдеров. Нейт снова понимал не всё, но тут уж оставалось ждать, когда выпустят — должны же когда-то, — и тогда он задаст все вопросы людям, притащившим его сюда.

Людям из полиса. Рапторам. Это он уже понял — и то, что оказался в каком-то лазарете, тоже. Почему они его выхаживали? Что вообще случилось в том городе?

Вопросы могли обождать.

Ему бы хотелось вернуть те вещи, которые он нашёл. Куклу. Ту штуку, которая издавала странные звуки — вроде часов, но не совсем. У него забрали всё, даже драные штаны, выдали эту нелепую рубаху и ещё пластиковые, судя по ощущению, шлёпанцы.

Нейт, конечно, сказал бы спасибо спасителям: в мёртвом городе он почти умер от голода и какого-то дурацкого наваждения: будто включил нефтяной генератор, а сам лёг под выхлопную трубу. Но благодетели никак не приходили, только присылали своих железных «водомерок». Нейт облазил весь «сарай» — несмотря на пятна на потолках и кое-где облезшую краску, стены казались прочными. Окна узкие — даже такой тощий парень, как он, не пролезет, плюс закрыты какими-то «пузырями», которые пропускали воздух и служили чем-то вроде вентиляционных отверстий, но сломать мембраны не вышло.

Что они собираются с ним делать? Точно не убить — слишком много возни, жёлтой каши, лекарств, коричневого напитка с приятным горько-сладким вкусом и свежего мыла в туалете-душе. Мыться Нейта заставляли помимо воли — хоть углы меть вместо того, чтобы очередной раз отфыркиваться от пахнущей какими-то незнакомыми ягодами пены.

Точно не убьют.

Он повторял эту фразу, успокаивал себя же, несколько раз попытался зацепиться за водомерок и выскользнуть в хитро запечатанную дверь, похожую на круглый рот. Ничего не вышло.

Ещё немного — и таракан на потолке ожил бы, принялся гонять Нейта по его «камере», заставляя перепрыгивать концентрические круги старых пятен на всегда как будто липковатом полу, или пленник расшиб бы себе лоб в попытке вырваться. Но прежде этого вместе с водомерками вошли сразу трое.

Двоих Нейт как будто смутно помнил. Огромный мужик лет тридцати — широкоплечий атлет с неестественно белой кожей и белыми же волосами. Розовые глаза без ресниц и даже бровей делали его похожим на зайца — того самого, отбитого у поед-травы. Ростом он был не меньше двух метров, выглядел мрачным и чем-то недовольным. Его чернокожая спутница с яркими волосами, пирсингом и раскрашенной в десятки оттенков механической рукой смотрелась полной ему противоположностью.

«Они меня спасли», — вот откуда он их знал. Белый мужчина и женщина с протезом были одеты в одинаковую униформу — комбинезоны с нашивками. Рапторы.

С ними вошла женщина немного постарше «яркой»: довольно смуглая, с жёсткими тёмными волосами и тёмными глазами. Одежда у неё была странная, такую Нейт прежде не видел: бело-синяя, сшитая из прочной гладкой плёнки.

— Доктор Ван сказала, что к тебе уже можно, — раптор с механической рукой улыбнулась Нейту. Довольно неприятно: не с издёвкой или чем-то таким, а скорее как младенцу или упрямому козоверу, который никак не хочет слушаться хозяина.

— Зачем я вам? — Нейт завернулся в колючее одеяло по плечи. Не хотелось, чтобы на него таращились.

— Это ты его спрашивай, — внезапно интонация «механической руки» изменилась и стала нормальной, а кивнула она на спутника. — Дрейк тебя спас. По мне, толку от тебя мало…

— Най-рисалдар Триш, — перебила её смуглая доктор Ван. Нейт внезапно осознал: да она же настоящий человек из полиса. Все трое, строго говоря, из полиса, но рапторов всё-таки ему доводилось и раньше видеть, пускай издалека. «Доктор Ван» — не раптор; наверное, здесь работает.

«Здесь», кстати. А где?

— Изначально мы планировали оказать вам первую помощь и затем выдворить за пределы базы. Посторонним тут не место.

— Доктор Ван, — впервые заговорил белый. — Он же…

— Да. Раптор, как и вы оба. Хотя я по-прежнему не вижу смысла брать парня из дикарской деревни и обучать его, но это ваша инициатива, най-рисалдар Норт. Формально я не могу вам запретить этого, более того, рекруты всегда ценны и важны.

— Ещё бы, — фыркнула Триш. Най-рисалдар, насколько понял Нейт, это что-то вроде общего имени. Про него как будто забыли, вернее — обсуждали, как какой-то предмет, словно делили вывалившуюся из телепорта пружину для генератора. — Всегда пригодится мясо, которое можно натравить на аладов.

— Леони, прекрати.

Дрейк сложил руки за спиной и полуобернулся, закрывая крупной фигурой Нейта:

— Так точно, доктор Ван. Я беру на себя тренировки новобранца по имени…

«Белый» Дрейк покосился на него. Напарница и доктор Ван уставились следом.

— Рыжий… то есть, Нейт. Нейтан. Уиллс, — на последнем слоге голос осип: давно не разговаривал, а ещё и запутался. «Стойте, а зачем моё имя?»

— Нейтан Уиллс, — повторил Дрейк Норт. — В течение полугода представлю его как полноценного рекрута с дальнейшим получением ранга сипая.

— Э-эй, в смысле? — Нейт откинул одеяло и спрыгнул на пол. — Куда? Какой ещё ранг? Вы там как, меня спросить не хотите? Нахрена оно мне?! Я не из ваших городов! Отпустите!

На плечо ему легла ладонь Леони Триш — не механическая, из плоти и крови. Нейт её скинул. Доктор Ван насмешливо покачала головой:

— Вы сами на это подписались, най-рисалдар Норт. Что ж, дрессируйте тогда зверушку. «Рыжий». Неплохая кличка — можете её и оставить.

Нейт решительно защёлкнул пояс на комбинезоне. К нему была пристёгнута фляга, лучше той, что вывалилась из телепорта: эта воду не только обеззараживала, но и охлаждала. Рядом примостился специальный мономолекулярный нож — единственное, как объяснил Дрейк, эффективное оружие против аладов.«Стрелять по ним плазмой или чем-то ещё — бессмысленно. Всё равно что по солнечным зайчикам», — если бы не суровое выражение лица, Нейт решил бы, что тот пытается шутить. Особый нож сбивал в них что-то, Дрейк упоминал какую-то там «фрактальную зависимость». Нейт словосочетание запомнил, но всё равно нихрена не понял.

Рюкзак. Тяжёлый, в нем дюжина банок с консервами. Хватит на первое время. Немного кусалась совесть: эти рапторы и остальные, кто жил на базе, вроде как его приняли в свою банду. То есть семью. Почти как Синие Вараны, только сделали Нейта не авгуром, а рекрутом.

Нечестно их бросать.

Совсем нечестно.

«Да пошли они», — себе же ответил Нейт. Он не просил вытаскивать его из мёртвого города, и кстати, ему так и не вернули ни одну находку. Не просил спасать, не заставлял тащить его сюда, держать в лазарете, пичкать регенерантами и витаминами. Он просто хотел вернуться домой, в свой Змейкин Лог, а потом пойти с Синими Варанами, стать авгуром, как и должен всякий отмеченный.

Городские «отмеченные» были рапторами. Это казалось неправильным: у рейдеров люди, способные быть незаметными для аладов, поклоняются созданиям, а охотники пользуются своей силой и уничтожают их. Нейт суеверным себя не считал, понимал, что алады-то могут и сожрать тебя заживо, даже не поморщатся; впрочем, на деревни они нападали редко, рейдеры всегда говорили — это заслуга авгуров, которые умеют договариваться с «первенцами Инанны». Городские ни с кем не хотели договариваться.

Большая казарма для рекрутов дышала теплом двадцати тел, сонным бормотанием и чьими-то всхлипами сквозь дрёму. Нейт был среди «мелких» самым старшим, остальные — малышня совсем, от восьми до четырнадцати. Ещё одна причина свалить подальше от этих умников, которые считают его деревенским придурком, например, от Энни и Калеба, заносчивой парочки, брата и сестры из полиса под названием Аквэй. Высокие, бледные, с коротко стриженными волосами, они оба казались бесполыми и одинаково скучали по воде. Прежде они не покидали морских глубин месяцами и могли дышать под водой благодаря глубоководным имплантам. Энни и Калеб не только тосковали по большой воде, но и пытались укусить всех новичков, от маленькой Яо Мо из Интакта — девочке на вид было лет семь или восемь — до самого Нейта.

К аладам всех. К аладам, вот именно.

Нейт застегнул молнию под горлом. Он собирался уйти — прямо сейчас и навсегда. Он никогда не станет пилотом раптора, того самого почти легендарного механизма, что дал название и людям. Он никогда не попадёт в город.

«Да и в задницу вас всех».

Почему-то перед мысленным взором возникла печальная физиономия Дрейка Норта. Альбино, так его ещё называли. Дрейк поручился за него, а он собирался сбежать, как трусливый койот или взбесившийся козовер.

Нейт засопел. Кто-то из «малышни» ответил тем же — в своих одинаковых кроватях они напоминали кур в сарае. Казармабыла большой, просторной и намного удобнее деревенского жилья. Пожалуй, Нейт даже немного станет скучать по возможности помыть голову когда вздумается, а не когда накачает вдоволь воды генератор, а ещё по туалету, автоматически уничтожающему отходы — можно добавить ароматизатор с цветами или ягодами, хотя Нейт всё равно не понимал, почему бы дерьму не пахнуть честным дерьмом.

Ещё Нейт заберёт комбез, флягу, нож и еду. Ничего, городские не оголодают — среди рапторов вон сколько здоровяков, тот же двухметровый Дрейк, а медики и прочие из обслуживающего персонала бывают даже откровенно толстыми. Короче, не убудет с них от нескольких банок с консервами.

«Чёрт».

Нейт глубоко вздохнул. Почему-то на языке лежала горечь, и это никак не относилось к вполне нормальному ужину из жёлтой каши с мясом, двойной порцией овощей и витаминным напитком.

«Я просто уйду».

«Я не просил меня спасать».

Ну и всё, и он так слишком долго тянет домашнего варана за хвост. Он никого не обидит.

Нейт подошёл к выходу. Казарма для новобранцев почти не отличалась от лазарета — только была намного больше, с ровными рядами одинаковых кроватей, тумбочками и прямоугольниками санузлов между ними. Тот же унылый зеленоватый оттенок стен, словно сюда сливали какую-то никому не нужную краску. Нейт почти скучал по таракану на потолке. Выход-жерло тоже был похож, но выпустил без лишних вопросов про идентификацию личности и доступ.

Снаружи Нейт огляделся. База рапторов немного напоминала деревню — только здания были приземистыми и плоскими, плюс был целый очищенный от ряски и песка здоровенный плац под занятия, а ещё стояли шесты с флагами полисов. Энергетический забор защищал в основном от местной живности, вроде бизонов или каких-нибудь ядовитых змей, но на людей не реагировал — у рапторов не было врагов, кроме диких обитателей Пологих Земель. И аладов, конечно. Аладов здесь чуяли слишком многие — даже если стояла отдельная защита, она не была нужна.

Вон в том ангаре — сами «рапторы»-механизмы. Нейт успел посмотреть — крутые штуки, что ни говори, даже сейчас вздохнул. Может, остаться? Пилот раптора — разве это не круто?

«Они из полисов, а я нет».

«Я не просил меня спасать».

Нейт стиснул зубы до боли в челюстях, особенно справа сбоку — там давно болело, наверняка скоро зуб вывалится, — и направился к забору с северо-западной стороны, где не стоял пост, некому было его задержать.

Жаль, что так всё закончилось. Жаль даже тех штук, что так и не вернули — куклы, постукивающего кругляша и картинок с «детьми Инанны».

Зато теперь он точно не умрёт с голоду, сумеет добраться до Змейкиного Лога… если отыщет обратный путь.

Он старался не попадаться на глаза вахтенным. Дождался, пока освободится «дыра» — забор высокий, но не настолько, чтобы не перемахнуть. Вперёд Нейт кинул рюкзак, тот шлёпнулся по другую сторону с жестяным звуком. Лишь бы банки с консервами не лопнули, ну а помнутся — не беда. Нейт дотронулся до столба, подающего напряжение. Забор был невидим, только мелькал, искажая темноту и отблески фонарей. По столбу-генератору можно влезть. Нейт подтянулся, зеркально-гладкий металл скользил. Нейт плюхнулся задом в мелкий песок после первой, второй и третьей попытки, но четвёртая позволила подтянуться чуть выше. Он задел защитное поле ногой, и всё же перевалился вслед за своим рюкзаком.

Вот и всё. Очень просто.

Нейт оглянулся, подбирая сумку с «добычей», но упрямо сжал губы — теперь-то обратного пути нет. Он и не собирался оставаться. Он не раптор, что бы про него ни говорила доктор Рина Ван, и здесь ему не место.

Темнота Пологих Земель накинула плотное душновато-сырое покрывало. База как-то сразу осталась позади, а он шёл, и с каждым шагом несколько недель странной жизни, вырезанной из другого мира и наклеенной прямо поверх какого-то «нигде» Пологих Земель растворялись, словно их никогда и не было. Удобная лёгкая обувь вместо разболтанных сапог напоминала о приключении — просто было представить, будто все эти ценные штуки вывалились из телепорта.

Он шёл несколько часов. Горизонт стал тёмно-красным, ещё с полосами черноты. Нейт не очень-то понимал, куда идёт, но умел ориентироваться по воде и выростам ряски — здесь она была мельче и какой-то истоптанной. Аладовой травы было много, гораздо больше, чем рядом с деревней. Под подошвами хрустел песок. Над головой парил одинокий заяц и звенела мошкара.Нейтан садился на корточки, трогал траву — искал, где влажнее, воду надо отыскать, уже потом всё остальное, но редкая ряска здесь смотрелась побитой и жухлой. Зато пыль, едва рассвело, густо поднялась в воздух.

Фляга не поможет, если он не найдёт воды. В очередной раз Нейт подумал: может, не стоило уходить? Может, вообще вернуться?

Он забрал чужие вещи — консервы и нож, и флягу, и одежду. Его наверняка уже хватились, считают вором. Лучше бы найти какое-то укрытие, но как назло — ничего, даже холмы где-то на горизонте, похожие на опавшие горбы подохшего с голоду козовера.

Нейт заставлял себя ускорять шаг, а ещё не думать о запасе воды во фляге. Есть пока не хотелось. Он помнил о консервах, но мог подождать.

Пыль оседала на губах и противно скрипела, если сжать зубы. Хотелось плеваться, но во рту пересохло слишком сильно, чтобы набралось слюны.

«Я дойду». Он однажды уже почти сумел — ну и что, что наткнулся всего лишь на останки какого-то не полиса даже, а древнего города, и чуть там не умер. Он как будто почти отыскал нечто более важное, чем затерянная посреди нигде деревня Змейкин Лог, а сейчас это «важное» снова появилось, заставляло идти, и на самом деле из-за этого «важного» Нейт и бросил рапторов. Он погрузился в странное оцепенение между сном и явью, ноги сгибались сами по себе, дыхание выровнялось, а пыль и сухость досаждали меньше. Однообразный пейзаж позволял вовсе на него не смотреть. Просто иди и иди.

Когда на горизонте словно кто-то выбил искру из старой газовой зажигалки, Нейт просто остановился. Зелёный сполох бежал по траве, как зарождающийся пожар, аладова трава не гнулась под «лапками» существа, в честь которого её назвали. Оно приблизилось, но не к нему, «искра» мелькнула на расстоянии вытянутой руки и как будто замерла, переминаясь на длинных «ножках».

Нейту приходилось видеть аладов, но ни разу — так близко. Тварь его не чуяла, зато начинала раздуваться, отчего засияла вдвое ярче, перекрыв горячее утреннее солнце и скучную белизну пыли.

Алады совсем не страшные, подумалось Нейту. Кузнечик, точно. Настоящий кузнечик, как есть, только стрекотать не умеет. У них нет ни плоти, ни крови, только сияние. «Ужасное сияние», — называют авгуры, да и не только они.

Нейт подошёл ближе, понимая, насколько тупо себя ведёт. Он «особенный», ну, или раптор по-городскому; тварь не кинется, если убраться подобру-поздорову, зато вот сейчас уже выедает пыль и землю, траву, воздух. Всё сразу. Как будто оставляет в мире дыру в форме себя — и начинает светиться ярче.

«Оно растёт».

Ещё пара шагов, и Нейт рассмотрел, как именно: ноги повторяли друг друга, беспорядочно и путано. Как будто кто-то пытается сделать ещё одного точно такого же алада, потом двух, трёх, бросает не середине и хватается за новых.

«Убирайся отсюда!» — орал здравый смысл и всё, что Нейт когда-либо слышал о «голодных демонах». Оно ведь правда. Вместо солнца, песка, травы и самого мира — скручивающаяся спираль и разгорающийся зелёный свет, глаза уже слезятся.

«Убирайся».

Алад увеличился впятеро — это был теперь самый огромный кузнечик на свете, хотя по форме уже не напоминал насекомое. Хаотичность наслоения сочеталась с пугающей симметрией: копии копий путались друг с другом. Зелёное жгло глаза. Сгусток «ножек» или «усиков» поднялся, как шерсть разозленного койота на загривке.

«Кажется… оно меня заметило», — появилась запоздалая догадка.

Нейт сглотнул и сделал шаг назад. «Оно меня не видит. Я успею смотаться».

Тварь сиганула на него.

Он закричал.

Глава 6

— По-моему он помер, — Леони скептично поджала губы. Дрейк одарил её хмурым взглядом, всегда розовые веки успели немного сгореть на солнце. Они выбрались из механизмов с полчаса назад, потому что Дрейк всё твердил: «Он не мог далеко уйти, да и здесь чёртова пустыня, невозможно пропустить». Прогулка будет стоить ему нескольких мазков кремом-регенерантом по векам, ушам и щекам.

Ну вот, зато нашли.

Леони склонилась над тщедушным мальчишкой. Нейт упоминал, что ему семнадцать, но на вид казался не то чтобы младше — просто недокормленным по сравнению с рекрутами из полисов. Кожа у него была почти такая же светлая, как у Альбиноса, тоже сгорала, только не шелушилась, а отвечала крупными возмущёнными пятнами веснушек.

Сейчас он лежал в траве, обморочный и размякший, как переваренная спагетти.

— Здесь был алад, — сказала Леони. — Ты же его тоже чувствовал. Двойка, не меньше.

Дрейк неохотно кивнул. Не почуять «второй уровень» невозможно.

— Жертвы аладов выглядят иначе. Кроме того, он раптор.

— Тогда куда делась тварь? Тоже пожалела этот тупой мешок с костями, покрутила у виска, да решила прогуляться, искупаться в ближайшей речке?

Речек поблизости не было, они оба это знали.

Тем не менее Леони вслед за Дрейком потрогала пульс Рыжего — почему-то в голове она называла его так. Прозвище подходило деревенскому сопляку лучше почти нормального имени.

— И вообще, он дезертир, — напомнила она. — Аро его обратно не пустит.

Эркки Аро и так не очень-то был в восторге от «неправильного» рекрута, но разрешил — мол, раз уж притащили, не убивать же его. Причем, Леони не сомневалась: субедар Аро приказал бы вышвырнуть мальчишку прочь, не вступись за него ещё и доктор Рина Ван. Она спасла ему жизнь в первый раз: программировала своих врачебных дроидов, чтобы восстановить повреждённые истощением органы, восполняла многодневный авитаминоз и так далее. Сопляк оказался неблагодарным: махнул рыжим хвостом и убежал, как детёныш дикой рыси. Идиот малолетний.

Ну что ж, второй раз шансов не дают, сдох — туда и дорога.

Дрейк снова мрачно зыркнул на Леони. Парень был жив, хотя и валялся в позе томной городской барышни, увидевшей таракана-мутанта и хлопнувшейся в обморок.Алад — исчез, и они оба никак не могли объяснить то и другое.

— Ты ведь знаешь… — начал Дрейк.

— Знаю, — перебила его Леони, потому что этот тормоз соображал бы ещё минут пять, и его замедленные вне боя и всего, что касалось дисциплины, реакции бесили отдельно. Чувствовалось, что он родом из Табулы, «Доски», полиса, где добывают полезные ископаемые, в основном металлы, а инкубаторы как будто на уровне программного кода вшивают некоторую… Пускай будет заторможенность. Другой бы сказал: тупость. «Ты чего, с Доски приехал?» — Дрейк слышал подначку тысячу раз и был идеальной иллюстрацией «досочника». Леони ему старалась об этом не напоминать. Они всё-таки давно работали вместе, дружили. — Алады либо видят, либо нет. Алады никуда не исчезают, потому что, чёрт их подери, они вообще не живые. Зато он удивительно везуч для безмозглого костлявого щенка.

Ей на миг очень захотелось пнуть Рыжего. Не сильно и не со злостью, скорее будто ворох грязного тряпья. Ишь, разлёгся посреди перекрученной характерными спиралями полянки — почва, трава, камни и какие-то мелкие жучки, всё превратилось в однообразную воронку. Эти штуки называются ещё «поцелуями», алады оставляют их на теле земли и на теле человека. Им всё равно, что жрать — железо, плоть, минералы или растения. Там, где «поцелуев» много, ничего не растёт потом, кроме так называемой «аладовой травы», поэтому она так и называется. Земля-то потом восстанавливается, а вот живым сложнее — Леони руку отгрызли, например. Быстрее, чем она успела закричать или по-настоящему почувствовать боль. Превратили в свою пустую «воронку» кусок кабины раптора, приборную панель, кожу, мясо и кости.

Почему жуткие штуковины, к которым нельзя привыкнуть хоть за десятки лет охоты, должны сделать исключение для деревенского дурачка?

— Здесь был алад, здесь нету алада. Да нахрен такие загадки, — Леони хотела встряхнуть Рыжего. Дрейк загородил его своим телом. Он снова поливал и смачивал ему губы из собственной фляги, просто удивительная забота о мелкой живности.

— Вот этот факт Арро заинтересует точно.

«Досочник» или нет, но в данном случае Дрейк рассуждал верно.

Леони нехотя кивнула.

— Ван тоже.

Доктор наверняка тоже кому-то докладывала. Ерунда, будто рапторы сами себе хозяева, подчиняются только командованию Ирая — города-защиты, что отделяет обитаемые Пологие Земли от совсем мёртвой пустыни Тальталь, а что за ней — никто не знает. На самом деле, рапторы были инструментами. Леони связывалась со своим «умником» в обмен на разные полезные штуки, вроде улучшений для механической руки или накладного окуляра для глаза. Кто-то продавался дороже или дешевле. Впрочем, почему «продавался»? Они так или иначе служили общему делу.

Ну не на сторону же аладов переходили, а остальное — так ли значимо?

Вот только учёные чего-то там делили, грызлись между собой, и эта история с Монстром воняла, как не стиранные недели две портянки. Леони не хотела разбираться в политике полисов. Просто расскажет, пока Ван её не опередила.

Дрейку лучше не знать.

— И её, — согласился тот, словно услышав мысли. Леони даже передёрнула плечами, синтетические нервы приняли импульс.

— Хрень всё равно. Так не бывает. Чёрт, ну алады… они же… Тупые! Мозгов у них меньше, чем у пучка травы. Мне вон этот городской умник всё рассказывал про вирусы, про размножение по принципу самокопирования. «Фрактальные сигнатуры», — передразнила Леони доктора из Интакта, которому когда-то помогала ловить «кузнечика», да и сейчас он ей порой подкидывал задачки.

«Он тоже заинтересуется парнем», — подумала она.

Дрейк решился влить немного воды парню в рот. Глотательный рефлекс сработал, Рыжий даже вяло захныкал.

— Вероятно, Нейтан сумел справиться с сигнатурой или управлять ей.

Леони прикусила язык на очередном «хрень». Дрейк не смотрел на неё, но оба слышали россказни дикарей про рейдерских «авгуров», про тех, кто якобы поклонялся «Инанне из Небесного Шатра», а она давала власть над своими перворождёнными. Бред, конечно, но в каждом явившемся из дыма тенелиста бреду можно найти рациональное зерно.

«Доку понравится».

Монстра-то они так и не нашли, надо того чем-то порадовать, а то последние разы, когда Леони с ним связывалась по голо, умник из Интакта выглядел мятым, жёлтым и злым, как выползшая из облитого кипятком улья муропчела. Будто это он лично за пропажей по всем Пологим Землям мотался.

— Он удерёт и второй раз. Щенка койота нельзя приручить.

— Нет, — Дрейк уже каким-то привычным жестом поднял длинное тощее тело. Висящий на нём Рыжийсмотрелся удивительно гармонично. Длинные волосы опять растрепались и свешивались до пояса Дрейка. — Я с ним поговорю. И я обещал сделать из него настоящего раптора. Может, получится что-то большее.

— Может быть, — вопреки обыкновению Леони не спорила.

Алад просто взял и растворился в никуда, и Рыжий совершенно точно не пользовался мономолекулярным ножом, хотя бы потому, что не умел толком, ещё не успели научить. Оружие осталось в ножнах. Выглядело всё так, будто парень сожрал потустороннюю хреновину, а должно ведь было быть наоборот.

Да уж. Стоило раскусить орешек — и поскорее доложить тоже. Несколько лет назад Леони Триш потеряла руку в бою с аладом-«трёшкой», третьего уровня; её отправили лечиться в Интакт, где она и познакомилась с «умником». Тот попросил об услуге, не слыханной прежде: поймать «живого» алада.

У них получилось. С тех пор, кажется, всё и началось; хотя Леони знала — не теперь. Почти все обитатели охотничьих «баз» сотрудничали с кем-то из городских «покровителей», равно как и торговали с дикарями. Это была норма — баланс между двумя мирами.

Мальчишка Рыжий попался не вовремя и куда-то его сдвинул — или ещё нет.

«Не моё дело».

Пускай доктор Таннер решает.

Она не стала тянуть: едва вернулись в часть, отправилась к себе. Личного пространства в казарме было немного, но всегда можно захлопнуть створку шлема, и только по телесным реакциям посторонние смогут определить, чем ты занят.На соседней койке под объёмным постером со звездой виртуального кино Дэви И корчилась в характерной позе с раздвинутыми ногами и откинутым одеялом Тэсс Миджай, невысокая и коренастая. Она порой подкатывала к Леони, делилась своей коллекцией большегрудых красоток, записанных в собственный шлем. Леони отнекивалась. Тэсс была не в её вкусе, и при прочих равных она предпочитала мужчин. Судя по лежащей на полу и покрытой пылью униформе, Миджай недавно вернулась с вахты, но форму почистить и убрать не удосужилась — всегда она так, ничему жизнь не учит. Получит опять наряд вне очереди.

Леони решила, что это не её дело. Она сняла сапоги и села на свою кровать, достала шлем, переключила его из режима «развлечения» в «коннект». Объёмная фотография ночного неба плыла над головой, прикреплённая к перегородке чуть выше человеческого роста, — она не вешала никаких постеров, все эти годы маленький личный угол оставался почти нейтральным. Людей это удивляло: а как же Кислотная Бабка? Разрисованная рука?

Леони могла бы ответить: в том и дело. В «Бабке» я настоящая. Здесь — просто най-рисалдар, младший офицер, одна из многих.

Таннер ответил не сразу. Его не одобряющая целый мир физиономия в уродливых очках — они даже не работали как окуляр ночного видения или микроскоп с функцией анализа, вот умора, — висела в режиме «Ожидайте, вам обязательно ответят».

— Да очнись ты уже, зануда, — проговорила Леони в микрофон шлема. Никто её не услышал. Таннер тоже.

Ответил он спустя минут пять. Реальное выражение лица оказалось ещё более кислым. Таннер превзошёл самого себя. Леони едва не фыркнула: ты чего, все лимоны Итума сожрал за один присест?

— Какие-то новости?

Леони чуть не рявкнула привычное «Так точно», но выдержала паузу. Таннер был гражданским, отчитываться она была не обязана. Если бы Аро или кто-то ещё из старших по званию узнали, она наверняка получила бы строгий выговор. А может, они давно всё выяснили, но смотрели сквозь пальцы. Надо же и рапторам подработать на улучшения, которых неизвестно когда дождёшься по официальной программе. И на увольнительные в барах полисов — помимо жалованья.

— Вроде того, — сказала Леони.

Таннер сощурился.

— Монстр?

— Нет. О нём бы я докладывала не вам.

Запрос на беглеца был официальным, хотя док из Интакта и всячески давал понять, что, мол, не отказался бы получить весточку первым.

— Тогда?..

Всем своим видом Таннер выражал нетерпение. Связь тянула неважно, и Леони определила лишь, что он у себя дома, сидит на коричневом диване, по правую руку — аквариум с цветными рыбами. Настоящие они или моделированные — она никогда не спрашивала, но всегда обращала внимание, как и на резные украшения из настоящего дерева на стенах, это тебе не дешёвая голо-фотография. Мягкий рассеянный свет вызывал желание завернуться в одеяло и подремать.

«Ты там зад греешь на тёплом диване, ещё и рожу кислую строишь!»

Леони удалось продолжить спокойным тоном:

— Мы тут нашли парня, он не из полисов.

— Дикарь? Зачем он…

— Вы меня будете слушать, док?

Леони даже голоса не повысила, а тот смешался:

— Да, извините. Так при чём тут я и эта несомненно ценная находка?

— Он сожрал алада.

Судя по треску, с Таннера едва шлем не слетел. Картинка зарябила.

— Простите?

Леони выдержала паузу. Она ждала, пока умник соизволит ответить, теперь его очередь. А потом коротко изложила всё: от мёртвого города до сегодняшнего приключения. «Нет, мы не могли ошибиться. Да, совершенно точно была “двойка”. Вы мне будете рассказывать, как алады себя ведут, док?!»

— Извините, — Таннер как-то осип, словно от долгого крика. — Конечно. Конечно, у вас практический опыт, вы лучше кого-либо разбираетесь во фрактальных сигнатурах, и… мальчик у вас?

— Да.

Леони не называла имени Дрейка. Обойдётся Таннер без дополнительных зацепок.

— Мы… я в том числе буду его обучать. Вроде должен получиться неплохой раптор, но мне показалось, вы захотите узнать, док.

Таннер поскрёб затылок, взлохматил короткие седоватые волосы.

— Следите за ним. Сообщайте все изменения. Поверьте, это может быть очень важно для всех Объединённых Полисов Ме-Лем. Только пока больше никому не говорите, хорошо?

«Дрейк не проболтается», — Леони с уверенностью кивнула. Она пойдёт к нему и попросит никому не докладывать, даже Арои Ван, придумают что-нибудь — например, будто отправили малолетку на самостоятельное патрулирование, да здесь же, рядом с забором, а он заблудился. Ван посмеётся. Аро, наверное, будет зол, но махнет рукой: до получения звания сипая «мелюзге» прощается многое.

«Это всё ещё честно».

— Ладно, док. Не забудьте о договоре.

— Конечно, най-рисалдар Триш. Пришлю вам несколько занятных образцов модификантов. Вдобавок к изменению на вашем личном счёте.

Последнего Леони не слышала: отключила шлем. Офицерская казарма, всего на десять-пятнадцать человек, пустовала, не считая соседки. Миджай сладко дремала: пальцы между ног, одеяло сбилось, шлем скатился на пол. Эта картина казалась почти трогательной, хоть отдохни рядом, но впереди много дел. Начать стоило с Дрейка.

Леони нашла обоих в столовой. Она была общей и очень большой — в приземистую прямоугольную коробку, построенную по принципу «Зато все на месте», вошло бы человек пятьсот, хотя такого количества на их базе отродясь не было, даже когда объявляли какие-нибудь совместные рейды или общие учения. Архитектура и внутренняя конструкция всегда заставляла «городских» — в смысле, настоящих городских, — кривиться. Просто огромный прямоугольный ящик, серый снаружи и зеленоватый внутри. Иногда включали какие-нибудь нехитрые голограммы — леса с битыми пикселями, стопорящиеся на каждой волне прибоя моря, нейтральные градиентные фоны.

Никто не обращал на стены внимания. Все шли к автоматическому раздатчику, получали свою порцию и садились за один из столов на жёсткий пластиковый стул. Леони нарушила привычный ритуал, перехватила у дроида только стаканчик кофе, почти похожего на тот, что выращивали в Итуме, и устремилась к Дрейку и Нейту, благо здоровяка-альбиноса и рыжеволосого парня видно было издалека.

До того, как она приблизилась, Нейт за обе щеки уничтожал стейк из свинины с генами омаров — эту культуру клеток, насколько Леони слышала от своих в Итуме, забраковали в полисах, вот и решили сплавить рапторам. Мол, голодные охотники всё сожрут. Нейт не жаловался. Гарнир из кукурузы с картофелем, зеленью и клюквенным соусом исчезал так же быстро. Иногда тот останавливался, чтобы сделать большой глоток апельсинового сока из стакана. Дрейк взирал на эту картину с отстранённым видом, прихлёбывал кофе или чай, рядом стояла пустая тарелка.

— Что,нравится городская еда? — Леони села напротив Нейта и рядом с напарником. Рыжеволосый как раз раздирал грязными ногтями запечённую и политую маслом картофелину. Поперхнулся.

— У вас там, в деревнях, сплошной батат, козоверы да куры. Пробовала я это дерьмо, ну так да, оно и есть. А знаешь, откуда картофель? Мясо?

Нейт продолжал жевать, не глядя на неё.

— Из Итума. Аграрный полис. Я оттуда — вот эту картошку, чтобы она выросла, надо мелкой посадить в землю. Поливать и обрабатывать от бактерий. Добавлять подкормку. В Пологих Землях она не растёт, алады выгрызли целый мир, переварили и высрали ряску, козоверов, мурапчёл, летучих зайцев с поед-травой и всю остальную хрень.

— Леони.

Дрейк положил руку на её ладонь. На живую, конечно: надо было сесть с другой стороны.

— Чего? Я вру? Эти деревенские тоже прекрасно понимают: от мира одни кости остались. Но и их алады скоро догрызут. Говорят, тварей становится всё больше, а где они плодятся, там скоро ничего не будет, кроме «поцелуев» и травы.

— Леони, — Дрейк сжал её пальцы. Её тёмная ладонь тонула в его огромной белёсой пятерне. — Прекрати.

Нейт проглотил свою картофелину.

— Да знаю я, — он отвёл взгляд.

— Мы уже поговорили, — добавил Дрейк, каждое слово весило с раптора-механизм. — Нейт согласился остаться.

Тот шмыгнул носом и вытер его рукавом.

— А-а, я сейчас расплачусь от счастья, — Леони снова поймала взгляд парня. Глаза у него были зеленовато-голубые, прозрачные, как какие-то стекляшки. — Нас осчастливили. Дрейк, ну это точно ты герой. Уговорил великого покорителя Пологих Земель остаться! Интересно, на сколько его хватит? До завтра? Ещё пару недель продержится, отожрётся как следует, стырит пару дронов — их же можно разобрать, ввинтить в какие-то тракторы. Мы же тут хернёй страдаем, а не защищаем весь грёбаный мир от аладов. Мы заражённые и отравленные. Так вы нас называете?

— Замолчи ты!

Нейт толкнул тарелку. Недоеденный кусок стейка вывалился — ярко-розовый с белёсыми прожилками. Клюквенный сок расплылся на салфетке дорожкой. Восклицательным знаком.

— Я… не буду больше уходить. Слушай, Леони, — он впервые назвал её по имени. — Меня выбрали авгуром. У Синих Варанов померла старуха Укки, ну как померла…

— Принесла себя в жертву, — сказала Леони, заставляя сопляка смотреть себе в глаза. — Перерезала горло и пролила кровь во славу Инанны, а её тело сожрали алады. Ещё одна воронка.

— Откуда ты…

— Я много чего знаю, мальчик. И Дрейк тоже.

Тот как будто искал повода вклиниться в разговор, но не успевал за Леони и Нейтом. Подхватил возможность и пробурчал:

— Слушайте, может, хватит? Мы всё обсудили с Нейтом.

— Нихрена мы не обсудили, — теперь уже завёлся тот. — Ты мне просто сказал, чтобы я оставался, потому что не выберусь отсюда сам. И пообещал помочь, если… ой.

Кто-то ещё подчищал свои тарелки. Столовая никогда не пустовала. Отдалённые звуки чужих разговоров, скрежета вилок и ложек о пластик да мерное жужжание дронов нарушали тишину. Дрейк закрыл лицо рукой.

— Извини, — сказал Нейт.

— Значит, всё-таки хотел сбежать. А ты, Норт, собирался ему помочь? Ну давайте, лезьте в раптор и марш. Нахрен. Пускай будет ещё один авгур. Пускай алады отвоюют кусок Земель. Где у нас будет новый Лакос?

«Пропавший полис» не упоминали просто так. Леони сама не ожидала, что траурное название сорвётся с её губ. Лакос, потерянный город — по нему вечно скорбят те, кто остались.

Онане исключение.

Дрейк покраснел так ярко, словно его залили пигментом на основе беталаинов свёклы. Странное сравнение пришло Леони в голову, потому что именно свёклу она помогала модифицировать на ферме Итума до того, как забрали в рапторы. Может, ей тоже это нравилось больше — и работать «умником», как Таннер, тоже. Только кто спросил? Ладно, враньё. Леони ненавидела свёклу, горох и яблоки. Она прыгала кузнечиком-аладом, когда узнала, что её тесты подтвердили пригодность к «охоте».

— Я хотел стать авгуром, — сказал Нейт. Он отвернулся. — Это правильно.

— Мы не трогаем людей из деревень. Это вы считаете нас «заражёнными», но не брезгуете пользоваться всякими штуками, которые вываливаются из телепортов, а ещё и ваши, и рейдеры с нами торгуют, — Леони отвоевала ещё немного пространства белого стола, последней границей остался стейк и клюквенное пятно. Она почти вжалась лицом в Нейта. — Но тебя спасли. Дрейк спас. Пообещал представить как рекрута. Знаешь, ты можешь, конечно, уйти, и я верю, что наш добросердечный най-рисалдар Норт согласился даже наплевать на все инструкции и помочь тебе добраться до дома. Только что ты будешь делать, если алады всё-таки придут и в вашу деревню, как там она — Варанова Падь?

— Змейкин Лог, — поправил Нейт и снова шмыгнул носом.

–…придут и выгрызут до последней курицы. Последнего куска плоти, железа, до ульев мурапчёл. Всё станет одной здоровенной воронкой, а потом поверх зацветёт аладова трава. Вот чему мы не даём случиться. У тебя есть способности, отличные способности, лучше, чем у многих, и ты мог бы потом защищать свою деревню. Уже как раптор. Ну, или ты можешь вернуться сейчас, стать авгуром, молиться тварям и «благословлять» мародёров, которые собирают с твоих сородичей «дань», изредка гоняют всяких там бизонов и койотов, а по большей части — дерутся друг с другом. Полисы никогда вас не трогали, но сейчас просят помощи лично у тебя. Норт!

— Так точно.

Дрейк откашлялся.

— В смысле… Да. Леони права. Я сказал, у тебя сильные способности. Ты спрашивал, что там случилось — точно не знаю, но тебе удалось каким-то образом справиться с аладом. Я тоже надеюсь, что ты останешься.

Он добавил очень тихо:

— Пожалуйста, Нейт. Останься.

Тот пригладил грязными руками волосы. На прядях остался жир от мяса и белый с вкраплениями зелени соус.

— Да ну вас… прекратите. Что за… Херня. Здесь куча рекрутов.

— Верно. И важен каждый, — Дрейк уже перехватил инициативу. Леони его за это ценила, до него долго доходило, но потом он подстраивался неплохо. Напарник. — Леони спасла деревню, пожертвовав своей рукой, она тебе рассказывала? Полисы закрыты куполами, но говорят, это просто последнее средство, больше чтобы утешить людей. Слабых людей. Не таких, как мы — не рапторов; тех, кого алады чуют и хотят сожрать. Голодные демоны всегда голодны. Их нужно остановить.

Нейт вскочил и кинулся бежать. Он пересёк столовую, мелькая длинными ногами быстрее, чем немногочисленные обедающие поглядели вслед. Дроид странно пискнул вслед.

— Это было жестоко, — сказал Дрейк.

— Теперь он останется, — хмыкнула Леони. — И это действительно важно. Помалкивай о том, что он «съел» алада. Не болтай никому, даже доктору Ван. Понял?

Дрейк нахмурил свои бровные дуги — голые, без единого волоска и ещё больше порозовевшие от волнения.

— Почему…

— Так нужно, поверь мне.

Леони положила ему руку на плечо. Живую, конечно. Всё-таки она села с правильной стороны.

Глава 7

Патрик выжидал после работы пару часов в баре «Игла», прежде чем пойти домой. Ему всё казалось: следят. Может, не лично Таннер, не стал бы практически единовластный повелитель лаборатории на Лазуритовом уровне — ладно, половины, но это тоже больше, чем добивался кто-либо ещё, — шпионить за помощником. Патрик считал, что Таннер ему доверяет. А вот кто-то из менее удачливых учёных и лаборантов, вынужденных довольствоваться Яшмовым, Гранатовым или вовсе Родонитовым уровнем — другое дело.

Люди везде одинаковы. Патрик прожил в Интакте всю жизнь, почти двадцать лет проработал в Комплексе — сначала в лаборатории техники, первая специальность — конструировал дроны, придумывал им новые функции и прошивки, превращал удобные дома, глайдеры, только что не «умные» ботинки в ещё более удобные и полезные. Потом его назначили помогать Таннеру — наверняка тот сам выбрал среди нескольких подходящих досье. Патрик согласился.

Он один из немногих сам воспитывал свою дочь, Хезер, не полагаясь на интернаты и не отдавая всё в руки искусственного интеллекта, распределителей сперматозоидов, яйцеклеток, а потом и результата пробирочного зачатия. Матери Хезер он никогда не видел, но дочь была похожа на него, ей исполнилось девять, она быстро росла, хорошо училась. Дома, потому что Патрик не отдавал её в общую школу.

Хезер была не совсем обычной.

Таких людей отправляли в рапторы — самая почётная миссия, какая только может быть у человека. Пилоты механизмов, способные уничтожать жутких тварей из иномирья. Каждый второй ребёнок мечтал, чтобы тесты показали его пригодность.

Патрик знал, что рапторы не так уж везучи. В конце концов, ему доводилось — всего раза три или четыре, но вполне хватило, — заглядывать на территорию Раца. И аладов, запертых в сгустки клонированных клеток, зародышей с недосформированной нервной системой, он наблюдал не раз.

Пусть пилоты спасают мир, но его дочь останется с ним. К сожалению, становиться раптором или нет — не выбор, поэтому Патрик скрывался, врал, умалчивал и проверял «хвосты». В баре он пил якобы пиво или виски с содовой, но на самом деле большую часть выливал мимо, чтобы сохранить трезвую голову. Потом уходил и ещё какое-то время бродил по улицам, иногда заходил на Яшмовый уровень, иногда спускался до Родонитового, а потом вновь поднимался до высоты Лазурита — отсюда, залитая светом и бесконечными сполохами огней, особенно красивой была башня Анзе, что возвышалась над Интактом, подобно какой-то свае, опоре, некому столбу, на котором держался весь «летучий благословенный полис». Лёгкие лифты двигались по уровням вверх и вниз, улицы и дома невольно копировали башню Анзе — Интакт словно не терпел монолитности или приземлённости. Город между небом и землёй будто пытался подняться ещё выше, в стратосферу, а может, стать космическим кораблём. Когда-то давно, до катастрофы, до появления аладов, люди почти покорили космос. Будто оплакивая неудачу человечества, архитекторы всё тянули и тянули дома на несколько уровней, делая их похожими на шпили или на электропроводку в дроиде — множество тонких витых ванадиево-титановых нитей. Огни делили город на уровни: синий лазурит, мягко-коричневая яшма. Чёрно-розовый Родонитовый уровень был домом Патрика и Хезер. Убедившись, что никто не следит, Патрик решался скрыться в одном из тонких небоскрёбов и подняться в свою квартиру.

Он не оставлял Хезер одну по-настоящему. Не зря всё-таки начинал электронщиком — переделал дроиды, настроил защитные экраны снаружи и внутри. Окна были непроницаемы, если заглядывать с улицы, но показывали поддельные картинки. Стены обиты жаропрочным материалом на основе псевдоорганического пластика. Патрик пытался воспитывать дочь, учил её держать «свет» внутри, но он всё равно прорывался — словно из бесформенных зародышей Таннера. Это сходство пугало до тошноты.

Моя дочь — не уродливый сгусток патологически разросшегося мяса без ЦНС, думал Патрик. Хезер была обычной девятилетней девочкой. Любила гулять и ныла, что ей редко разрешают кататься на пневмокачелях или ловить голографических белок в парке на персональный браслет. Браслет ей Патрик тоже перепрошил так, чтобы Хезер вроде и числилась в системе Интакта, а вроде и оставалась невидимкой. Оставаясь без присмотра, она норовила переключить обучающий канал на мультики, и это получалось у неё всё чаще — хакер будущий растёт, ухмылялся Патрик. От неизбежной домашней работы и экзаменов по вечерам это её не спасало, впрочем, Хезер неплохо справлялась, а в награду получала шоколадный шарик или ванильное мороженое на ужин. Наверняка она бы с удовольствием играла с другими детьми, да и частенько стала спрашивать: «Почему я не в школе», «Почему ты не отдашь меня в интернат», но этого Патрик пока не мог ей объяснить.

Всё дело в свете, говорил он. Мы будем больше гулять, и я отпущу тебя поиграть с другими, когда ты научишься его прятать.

Никакого света, понятно?

Хезер кивала. Несколько недель или месяцев ничего не происходило.

А потом случалось что-нибудь. В этот день, знал Патрик, точно что-то будет. Разговор с Таннером по поводу его агента из рапторов, неприятный взгляд Раца — всё это кололось, словно под униформу насыпался колючий песок или он рухнул голым телом в стекловату. Зря он подозревал Таннера, Рац опаснее. Он имеет дело с людьми, если угодно.

«Он не тронет Хезер».

Патрик поймал себя на том, что сжимает кулаки до спазма в мышцах. Смуглые руки, белые костяшки. Он заставил себя принять расслабленную позу, не стоит пугать дочь; даже набрал перед последним этажом и своей лестничной площадкой вызов автоматической доставки — да, эклеры со сливовым кремом. Даже если Хезер сегодня не выучила законы Менделя и не решила задачки по алгебре, всё равно она заслужила десерт.

Гладкая металлическая дверь с традиционным для их уровня чёрно-розовым рисунком поддалась слишком легко. Патрик застыл с полуоткрытым ртом, слюна пересохла. Сердце забилось в горле.

— Хезер?

Он заставил себя вдохнуть и понял, что несёт гарью. Сильно несёт гарью. На гладком пластике пола, изображавшем морское дно с ракушками, — ещё одна простенькая и фальшивая даже на вид голограмма — лежали останки двух дроидов. Паучьи лапки подёргивались отдельно от круглых тел. Окуляры уставились на Патрика с тупым машинным изумлением.

— Хезер!

— Привет, пап, — та осторожно высунулась из своей комнаты. Автоматический свет среагировал на голос и показал дорожки слёз, уже подсохшие. Хезер держала большой жёлтый леденец на палочке, но не торопилась сунуть его в рот. — Прости. Я опять тут натворила.

— Чёрт.

Патрик привалился к стене. На ней висело зеркало с функцией биометрии. Механический голос выдал «ошибка обработки данных».

— Ты… ты… Всё хорошо? — Патрик обнял дочь, прижимая к себе. На домашних штанах и футболке мелькали пятна копоти. Та отстранилась.

— Норм. В смысле, я точно не ранена и ничего такого. Только это.

Она со вздохом обвела взглядом коридор, ведущий в её комнату — чёрные следы копоти лежали на потолке, закоптили стены, покрыли фальшивый «морской» пол жирным слоем гари. Стянутые в «хвост» кудрявые тёмные волосы плохо удерживались ярко-оранжевой резинкой. Прядь выбилась и легла на лицо. Хезер убрала её за ухо.

— Знаю. Свет. Ты его не сдержала. Ничего страшного, Хезер. Я поставлю новую защиту, — сейчас Патрик даже не думал, что случилось со старой, почему она, мать её, не сработала; или сработала, но не остановила чудовищный выплеск энергии.

— Пап, мне помогли с этой штукой справиться. Ну, со «светом».

— Помогли?

Теперь он снова уставился на леденец. Он не оставлял Хезер таких конфет.Сердце снова пропустило удар, и Патрик так и не начал дышать, когда из детской показалась невысокая субтильная фигурка; этого человека можно было издалека принять за подростка, да и вблизи он смотрелся от силы лет на двадцать.

— Добрый вечер, доктор Вереш. Задерживаетесь? Таннер вас совсем замучил, да? Ничего, мы тут с Хезер отлично поиграли, — со своей обычной обаятельной улыбкой сказал доктор Сорен Рац.

Патрик застыл с открытым ртом.

«Как он попал сюда?»

Патрик запрограммировал дверь, чтобы она реагировала только на его отпечаток пальца и снимок сетчатки — и никак иначе. С другой стороны, если Хезер устроила пожар, то сигнал отправился прямиком по единой сети, опутывающей Интакт. Искусственный интеллект — Башня Анзе, бесплотный разум «Энси» в ней следит за человеческими судьбами и ошибками; скромному технарю не сравниться с чудом инженерной и программистской мысли. «Это для вашей безопасности».

Конечно. Никто не вмешивается в частную жизнь горожан. Пожар — другое дело, это опасно, и всё же…

— Что вы здесь делаете? — Патрик прижал Хезер к себе и расправил плечи. Шаг навстречу Рацу дался, как прыжок через пропасть. Обувь оставляла отпечатки на чёрном слое грязи. Обломки какого-то дроида издали пищащий звук. — Это мой дом. Моя дочь. Я вызову охранные системы.

Рац покачал головой:

— Я думал, вы мне скажете спасибо, Вереш. Ваша дочь подвергла опасности себя в первую очередь. Очень неосмотрительно с вашей стороны оставлять её одну.

«Я не оставлял».

Экран следил за ней и отправлял информацию лично Патрику. Дроиды делали то же самое. Он должен был узнать первым.

Если кто-то не перехватил сигнал.

— Пап, ну прости. Я правда… натворила. Сорен мне помог.

Рац кивнул.

— Видите. Всё хорошо.

Хезер высвободилась. Она считала себя слишком взрослой, чтобы обниматься на людях.

— Убирайтесь, — сказал Патрик.

— Безусловно. Хотя я собирался дать вашей дочери время собрать вещи. Любимые игрушки, одежду. Вряд ли ей выдадут что-то приличное в Ирае, не говоря уж о базах рапторов. Там всегда одно и то же: серые коробки, одинаковые комбинезоны.

— Пап?

Хезер выронила леденец. Тот покатился по пластиковому полу с мерным перестуком.

— Убирайтесь, — повторил Патрик. Часть его кричала: ты знал, что этим закончится. Она раптор, она должна была оказаться среди других «охотников» ещё несколько лет назад, они обучают детей с пяти или семи, а у неё уже тогда появились способности. Нет, раньше. Патрик купил ей плюшевого медведя, который превратился даже не в пепел или обломки, а в облако газа, — Хезер тогда и трёх не исполнилось.

— Прекратите, Вереш. Вы собираетесь нарушить закон? Ваша дочь — раптор, она должна проходить соответствующее обучение, а потом стать одной из наших защитниц, тех, кто прыгает в этих забавных машинах по пустынным Пологим Землям.

Пока Рац болтал, Патрик сделал шаг — то ли к Хезер, то ли к обломку дроида. Это был телескопический щуп, который выдвигался по мере необходимости, вытягивался на длину до трёх с половиной метров. «Гибель» застала его врасплох, он валялся скрюченной балкой примерно тридцати сантиметров длиной.

— Вы и так нарушали закон несколько лет, насколько я понимаю. Вы думали, что Энси не узнает? Он знает всё. Может, он хотел дать вам возможность подольше побыть с ребёнком, которого вы решили воспитывать самостоятельно, но сейчас Хезер стала слишком опасной.

— Эй! — возмутилась та. — Я всё ещё здесь.

— Извини, — Рац снова широко улыбнулся. — Конечно, ты здесь. И тебе понравится новая жизнь. У тебя там будут друзья, ты увидишь все полисы, а не один Интакт.

— И летучих зайцев, — уточнила Хезер.

— Конечно. Их в Пологих Землях завались. Главное, чтобы на голову не накакали.

Детское «плохое слово» заставило Хезер фыркнуть от смеха. Патрик смотрел на неё, снова поправляющую выбившуюся прядь волос, ярко-оранжевая резинка не помогала, а на пёстрой футболке помимо гари была ещё и пара дыр. Патрик не сумел её научить владеть «светом». Рапторы — это ведь не так уж плохо? Он знал пару ребят, которых забрали, когда он сам ещё был школьником.

Сбитое освещение подсвечивало леденец красноватым, а останки дроида — лиловым.

— Хорошо, — кивнул Патрик. — Подождите здесь. Пойдёмте на кухню, я налью вам кофе или чай, пока мы будем собираться.

Рац склонил голову набок.

— Надо же, я думал, вы будете сопротивляться до последнего.

— Нет. Вы правы. Это давно надо было сделать.

Алгоритмы судорожно мешались друг с другом. Кухня. Свет. Дроид. Рац сделал шаг в нужном направлении, и Патрик совершенно искренне намеревался проводить его, активировать кофеварку, а потом попросить посидеть, пока они с Хезер сложат в её большой ярко-розовый рюкзак всё необходимое — от тёплого белья и носков до планшета, по которому она всегда сможет вызвать отца. Розовый рюкзак Хезер упросила купить, однажды увидев в рекламе. Как у настоящей школьницы.

Патрик шмыгнул носом, в горле застрял ком, и голову вело. Блики плясали на леденце и «ноге» дроида.

Он сам не понял, как схватил эту деталь, почему бросился на Раца. Тот закричал. Хезер — громче, её вопль перешёл в визг. Только не свет снова, подумал Патрик. Только не свет.

Света не было, но Рац упал на пол. Его обычно аккуратно уложенные волосы растрепались в точности, как у дочери Патрика — испачканный гарью, он стал похож на неё.

— Папа. Что ты сделал. Папа.

— Быстро, — Патрик отшвырнул своё «оружие», схватил дочь за руку. — Уходим.

Хезер визжала, он зажал ей рот. Маленькие зубы впились в ладонь.

— Тише. Тише, с ним всё в порядке. Давай. Быстро. Уходим.

Патрик никогда не боялся «света». В конце концов, Хезер была его дочерью, доверяла — и подчинилась сейчас.

Шприц с нано-иглой, с удобным поршнем — можно активировать минимальным мускульным усилием — лежал рядом, на низкой тумбочке в стиле «американской готики». Или это контемпорари? Шприц с автоматической разметкой топографии и анатомического строения.

До него ещё нужно дотянуться.

Готика или контемпорари? Фьюжен, может быть.

Он никогда не разбирался в этом, он оставался обычным парнем из Кливленда, Огайо, который в школе был неплохим квотербеком, а потом отучился в Университете Джона Хопкинса на факультете биотехнологий, защитил PhD, но индекс Хирша так и оставался где-то на дне одноимённой с названием родного штата реки. Он пожертвовал своей личной научной карьерой ради открытия сестры.

Та не просила его об этом. Та всегда говорила: не надо, я смогу всё сама, — он же слышал: «Других нет. Никого, кроме тебя, нет. Кто, если не ты?»

Потом его имя стало известным во всём мире, прежде чем кануть в дымку небытия, но большую часть жизни его знали как «А, это брат доктора Мальмор».

Дана Мальмор, его сестра-близнец, всегда была лучшей из них двоих, но он не завидовал. Они смотрели в одну сторону и создали то, что создали — несмотря ни на что, жалеть не получалось.

Шприц спорил теперь: ты не поднимешься с кровати, если не воткнёшь нано-иглу в сгиб руки. В дозаторе обезболивающее, очередная современная разработка. Первые годы он пользовался старым добрым морфием, по которому до сих пор немного скучал — отрава из маковой соломки давала нежное сонное забытьё, как прикосновения китайского шёлка к оголённой коже.

Потом про морфий забыли, новые анальгетики не предлагали грёзы побочных эффектов. Привыкание? Может быть. Это самое меньшее, чем он мог расплатиться.

Иногда ему хотелось уснуть, спать сто лет или тысячу, ничего не чувствовать — ни боли, ни необходимости контролировать каждое мгновение бытия. Полисы существовали автономно, сами по себе, в каждом — искусственный интеллект, способный просчитать вероятности и выдать матрицу наилучших решений по любому вопросу. Итуму — по посадкам саженцев и оптимальной дозе стимуляторов. Табуле — по опасным точкам: не трогайте эту пещеру, иначе обрушите на себя тонны породы, а то и вызовете выплеск магмы. Аквэю — карта движения штормов и тайфунов, а ещё в этом году должны отлично уродиться на фермах устрицы. И так далее. Даже городу-границе Ираю, похожему на недостроенный забор, — график активности фрактальных сигнатур в Тальтале.

Искусственный интеллект превзошёл человеческий: ни сомнений, ни рефлексий, ни сожалений. Та часть, что отвечала за сознание и личность, требовала неоправданно огромное количество ресурсов. От глюкозы до собственных гормонов — не хватит серотонина, и ты провалишься в депрессию, недоберёшь тирозина — руки затрясутся от болезни Альцгеймера, будешь пускать слюну и забывать собственное имя.

И всё же он привык считать себя лучше даже искусственных моделей, поскольку они предлагали лишь факты и рекомендации, но не брали на себя ответственность за решения.

Он был Хозяином — Энси, Энди Мальмором, братом своей сестры, владельцем некогда существовавшей компании «Ме-Лем», от которой остался логотип в виде разделенной натрое фрактальной молнии и стилизованного вензеля. Новый мир тоже унаследовал это имя. Он до сих пор правил этим миром.

Сейчас его тошнило от боли, а сил дотянуться до шприца не хватало. Кожа на левой ладони уже лопнула, к пяти пальцам прибавились отростки новых, а может, зародыши рук. На бархатную обивку стекала сукровица. Тёмно-коричневый цвет спрячет пятна, дроиды подчистят — никакого запаха не останется.

Худшее в невыносимой боли — беспомощность. Шприц близко и далеко. Потребуется вызвать мини-взрыв в иннервированных тканях, чтобы дотянуться, обхватить его, прижать к сгибу. Ладонь к этому моменту превратится в большой распухший шар с беспорядочным нагромождением пальцев, кусков ногтей, кровавых ошмётков.

Анальгетик не останавливает этот процесс, только убивает ещё сотню миллионов нервных клеток. Можно выдохнуть.

Энди всё равно необходимо лекарство — настоящее, единственное действующее. Ещё он собирался кое-что рассказать; его миссия — знать всё обо всех, это довольно утомительно, человеческие тайны, как правило, не стоят и секунды осмысления. Порой, когда он всё же засыпал на два-три часа, снилось его большое просторное кресло в лаборатории, несколько мониторов, белые мыши в аквариуме, коробка пончиков и свежий кофе из кофемашины на столе. Порой в лабораторию кто-нибудь заглядывал — эй, Мальмор, ты опять здесь торчишь? На ночную смену останешься? Ты бы отдыхал иногда, ну знаешь, — но потом люди уходили, а Энди дожидался сестру.

От его виска тянулся шнур с липучкой. Даже страдая от почти обыденной боли, он старался отслеживать все изменения в полисах, особенно когда сам же ставил задачи своим подчинённым. Энди заставил себя переключиться, снова просматривая запись с видеокамер — вот Сорен выполняет персональное поручение и идёт «обследовать» человека, на которого указал «Хозяин», а вот всё раскручивается быстрее, чем фрактальная мутация пожирает его тело.

«Чёрт».

Анальгетик всё же подействовал, не зря Энди к нему тянулся. Дроиды помогут встать. Для него делают специальных, способных выдержать массу до 200 кг — с запасом или учётом инерции, если он рухнет без предупреждения прямо на зависший благодаря антигравам костыль.

За окном уже стемнело, понял Энди, разглядывая мглу и звёзды, почти не различимые из-за окон, огней Интакта и купола. Два дроида подхватили его под руки своими щупами. Пора в секретный лифт и на вершину Башни Анзе.

Интакт весь в лифтах — это полис, который занимает небольшую площадь, но весь устремлён ввысь, вверх, словно недостаточно антигравитационной платформы, способной выдержать массу Луны. Это место породило собственный стиль и архитектуру, которую Энди почему-то сравнивал с пирамидой. А может быть, с сэндвичем, который пронизывала шпажка — хлеб, вяленая индейка, яйцо, соус, снова слой хлеба и так далее. Шпажка была длинной, пока ни один слой, включая Лазуритовый уровень, не добрался до верха.

Архитекторы подчинялись Энси — искусственному интеллекту, но лично его не знали. Таннер и Рац привыкли к нему, словно к обычному «боссу». Рац — особенно. Мальчишка позволял себе вольности, называл его на «ты» и отпускал неуместные остроты. Что ж, именно поэтому ему досталась та миссия, с которой он не справился.

«Чёрт бы его побрал».

Башня Анзе была похожа на роскошный дом очень богатых людей того времени, в котором жил обычный человек Энди Мальмор, либо на диковинный музей настоящего. Но верхний уровень пустовал. Только хромированные стены. Последняя дверь среагировала на голосовую команду-просьбу переключением красного диода в зелёный:

— Дана? Это я. Открой.

Когда-то давно он пытался сделать её уединение комфортным. Она не нуждалась в еде или воде, кровати, одежде. Энди приносил и сам монтировал телевизоры, приставки для видеоигр, автоматы-слотмашины и пинбол с марсианами, Мариинской впадиной и «Алисой в Стране Чудес». Она сжигала всё без остатка, он не задавал вопроса «Почему». Потом однажды сказала: не нужно. Мне ничего не нужно.

И добавила, погладив сначала по щеке, потом спустившись пальцами из зелёных сполохов по шее, груди и животу: только ты приходи, ладно?

Дана открывала не всегда. Порой Энди дожидался аудиенции часами, даже научился наслаждаться бездельем и ожиданием — ни единой нити, чтобы подключить к виску и вновь анализировать поступающие сводки данных. Он брал с собой планшет с парой старых фильмов, коробку эклеров с шоколадным и лимонным кремом, большой стакан айс-чоко. Дана всегда открывала в самый непредсказуемый момент — например, когда его рот был набит пирожными, и смеялась: я так рада, что ты прежний, ты совсем не изменился.

Сам Энди поспорил бы, но не с сестрой.

Сегодня она ждала его и не стала медлить. А ещё она всегда отлично ощущала его боль.

— Энди.

Сгусток зелёного света в виде фигуры человека отделился от общего фонового зарева — зеленовато-белого и спокойного, как освещение в реанимации. Сгусток жёг глаза. Когда-то она действительно выжгла ему глазные яблоки до жёлтого пятна и глубины зрительного нерва, а потом плакала сполохами, когда росли новые, аккуратно удаляла лишние фракталы.

В последнее время Дана научилась контролировать себя настолько, что, приближаясь к нему, «скрывала свой свет» — облекала себя в оболочки прежнего облика. Когда-то ей требовалась косметика. Сейчас — нет.

— Твоя рука, Энди. Покажи мне свою руку.

Гроздь пальцев, ногтей и чёрт знает чего ещё он прятал за спиной. Она всё равно увидела. Пришлось со вздохом предъявить, и в этот момент Дана напоминала их мать, которая осматривала после прогулки разбитые коленкии ссадины близнецов. Правда, им тогда было лет по семь или восемь.

— Больно?

— Не очень. Дана, есть новости…

Он не договорил — закричал. Зелёное зарево окутало руку, перекинулось на остальное тело. Энди сполз по жаропрочной стене, обитой соединением на основе стойких к радиации лантаноидов и свинца. Он знал всякую боль — от хронической и фоновой, на которую не обращал внимания, до той, что наступает, когда твои нервы выхлёстываются из мяса, словно витки червей-паразитов.

Дана была худшей. Зато потом месяц или два он чувствовал себя отлично: фрактальная мутация отступала.

— Так лучше.

Она села рядом и погладила его по волосам и щеке. Рука была живая, тёплая, но не обжигающая. Энди представил даже текстуру кожи.

— Дана, я отправил своего человека за той девочкой, на которую ты указала. Он обещал всё сделать, но не слишком-то преуспел. Отец ребёнка оказался настоящим бойцом, мать его.

— Убил?

— Нет, лишь вырубил, насколько я понял по биометрии. Мальчишка выживет и приползёт ко мне, как побитая собака. Проблема в том, что отец девочки — хакер, взломал охранные и наблюдающие системы Интакта, я чисто случайно обнаружил и его, и ребёнка. А теперь, полагаю, они будут скрываться там, где их не так легко обнаружить даже мне.

«Даже мне».

Он был лучше искусственного интеллекта, он подключал человеческое понимание. Большинство ИИ всё ещё оставались «китайской комнатой».

— Ничего, ты найдёшь, — Дана продолжила гладить его по щеке, потёрлась лбом о подбородок, а потом забралась к нему на руки, словно ластящаяся кошка. Весь её нестерпимый свет будто бы померк, но не исчез полностью, всё ещё скрывался под фальшивой кожей, ненастоящей плотью. Энди хватало и этого.

Он запрокинул голову.

— Я найду девочку. И парня, который сбежал от Раца. Чёрт. Этот Рац такой умный и талантливый, слишком он близко каждый раз подбирается к тому, что нужно, а потом…

— Ничего, Энди.

Она поцеловала его в щёку. Глаза щипало от влаги. Дана подхватила губами каплю-слезу.

— Я не тороплю тебя. Мы так долго ждали, сможем и ещё. Тот первый раз, он не совсем потерян.

Энди нахмурился, но Дана не обратила внимания — не сочла нужным:

— Девочка очень важна. Приведи её туда, где мы уже пробовали. Свет всё ещё на дне озера. Нужно туда вернуться, ты ведь скажешь об этом Таннеру? Продолжай, ладно? Я нахожусь не в одном моменте, в моём состоянии неплохо получается просчитывать и прогнозировать, даже лучше, чем у тебя, мистер нейронная сеть, — она щёлкнула бесплотной рукой по носу брата. — Я чувствую тех, кто мне нужен, а ты просто их найдёшь. Только не забывай про себя, не игнорируй трансформацию, хорошо?

Энди сморгнул.

Если закрыть глаза, сквозь веки потечёт оранжевое; кожа защищает от слепоты. Зажмуриться сильнее — до сполохов, круги расползаются фракталами.

Он подумал об озере — и о свете, вероятно, всё ещё заточенном на дне. Таннер не задаёт лишних вопросов. Он подойдёт.

— Конечно.

— Врёшь ведь, братец. Всегда всё сделаешь по-своему. Ладно, как будто у меня есть выбор.

Он вздрогнул. В этих словах звучало: я заперта здесь, у меня ничего нет, даже собственного тела — ничего, кроме света. Я просто энергия. Фотон без массы покоя. Ничто.

Вот поэтому он избегал до последнего подниматься к ней; порой — пока сам не превращался в месиво, покрытое деформированными фракталами конечностей, вывалившихся из-под кожи костей и внутренностей. Возможно, это была епитимья, подражание флагеллантам или просто груз вины, от которого невозможно избавиться ни на мгновение.

— Доверься мне.

Дана засмеялась, прижимаясь теснее.

— Как будто когда-то было иначе.

Он согласился: нет. Никогда.

Глава 8

«Лезвие» ножа-прерывателя только слегка светилось, невидимое, если не приглядываться. Нейт так до конца и не понял, как эта штука работает. Дрейк ему долго и нудно объяснял что-то о высокоэнергетичных протонах, реакции скалывания и перераспределении энергии. Несколько недель назад он заставил прочитать учебник от корки до корки, изучить трёхмерные чертежи и формулы, от которых у Нейта немедленно начинала трещать голова.

— Долбануться можно, — скулил Нейт. — Я эту херню никогда не запомню.

Дрейк закатил глаза и пояснил:

— Алады — это чистая энергия. Но если её одновременно «сбить» и вызвать перегрузку, то…

— А, — Нейт улыбнулся. — Как если слишком много тока подать от генератора на лампочку, она и перегорит?

Дрейк кивнул.

Вот так стало понятнее. Алады — просто лампочки, очень яркие сумасшедшие лампочки, а ножи-прерыватели заставляют их лопаться изнутри, брызжа осколками пластика, из которого делают оболочки, и сам тонкий волосок раскаляется добела, чтобы погаснуть. Сто раз Нейт такое видел — подумаешь, великая тайна мироздания. Зачем ему понимать устройство «демонов» и самого прерывателя, он тоже однажды спросил. И нарвался на длиннющую и нудную, как пейзаж Пологих Земель, лекцию. Была у Дрейка эта манера: вещать с непроницаемым видом, его бесцветное лицо как будто окончательно превращалось в маску. Сбежать от него в такой момент было невозможно: хоть он и казался токующим зайцем, а реакции никуда не девались, хватал за шиворот и возвращал на место. Лекции свои он читал в тесноватом помещении имитаций и симуляций, где тренировались и рекруты, и уже прошедшие обучение рапторы. Надеваешь шлем, включаешь программу — и вперёд: хоть со сворой «единичек», аладов первого уровня сражайся, хоть с жутковатой даже в реконструкции «трёшкой». Теоретический экзамен-тест о принципах работы ножей, рапторов и прочего тоже приходилось сдавать. Вместе с историей Объединённых Полисов Ме-Лем. Нейт предпочёл бы десять раз собрать и пересобрать раптора, пускай и виртуального, к настоящим пока не пускали, только бы не путаться в этих всех датах, событиях, людях, которые померли почти два века назад.

Шлем-шлемом, но Дрейк ещё и добавлял сверху.

— Ты не сможешь охотиться, если не будешь понимать, как устроены твои враги и техника, которую ты используешь. Но даже это не главное. Если верить, что алады — демоны, что они чудовища, с которыми не справиться, то так и будет.

Физиономия Дрейка сделалась вдохновенной и торжественной. Нейт пытался не заржать, ёрзал в своём кресле. На коленях лежал шлем. Несколько рядов кресел позволяли не мешать друг другу, одновременно практиковались в виртуале несколько человек, кто-то ругался, кто-то считал «три-пять-девять», перепрыгивая через числа.

— Ты можешь не заучивать все теории преобразования плазмы, чтобы пользоваться прерывателем и уничтожать их. Главное — понимать: они не «демоны», не какие-то неодолимые силы, а всего лишь пространственные парадоксы. Поклоняться аладам — всё равно что камням или воде, ультрафиолетовому излучению или фотосинтезу.

Что такое «фотосинтез», Нейт вроде недавно читал, но забыл, а переспрашивать Дрейка — себе дороже.

— Камни лежат себе тихо и не пытаются запрыгнуть и оставить кусок мяса и дыру, — пробурчал Нейт.

— В состоянии покоя. А если это шахта в скале и землетрясение? Я тебе рассказывал про город, из которого родом?

Слушать про полисы было интереснее разглагольствований, поэтому Нейт заискивающе улыбнулся.

— Полезные ископаемые добывают в Табуле, но они не лежат в одном месте, поэтому мы выбираемся далеко за пределы купола — под землёй. Это опасно, отработанные шахты запечатывают, чтобы там не образовывались алады, самую грязную работу делают дроиды, но всё равно, когда входишь в шахту, думаешь о том, что над тобой тысячи тонн камня, железных и золотых жил, есть и мягкий песчаник, и гранит, которому ничего не сделается за миллион лет, и потом лезешь в шкуродёр, и самое страшное для тебя — это камень. Меня однажды чуть не завалило в рукаве. Я был вдвое младше тебя, между прочим. А ты говоришь, что камни лежат тихо.

— Но вы к ним сами полезли. В смысле…

Нейт осёкся и вскочил.

Дрейк задумался. Он хмурился, и это всегда выглядело странно, как и б<i>о</i>льшая часть его мимики.

— Может, когда-то и к аладам тоже «полезли». В любом случае, уже поздно.

Дрейк не стал продолжать свою лекцию, а она теперь не выходила из головы Нейта. Он тренировался с ножом: теория-теорией, шлемы и виртуальная реальность — это хорошо, но под полигон оборудовали просторную площадку — две трети базы. Он ударил ножом «идиота», так прозвали болванки с минимальным компьютеризированным интеллектом. «Идиоты» годились для рядовых тренировок, поскольку были дёшевы, рекруты переводили их сотнями. Рапторы практиковались на более сложных мишенях, но их ещё нужно было заслужить.

Идиот пискнул и повалился в песок.

«Полезли к аладам».

Нейт помнил, что рассказывали дома. Он иногда скучал по прежней жизни, но в любом случае ушёл бы, а быть раптором лучше, чем авгуром, да? Он вернётся и будет защищать свою деревню. Может, и другие тоже.

«Я видел его, ту большую хрень, а потом она прыгнула».

«Я к ней не лез».

Ещё два удара. Нейт подпрыгнул и сделал пасс сбоку и снизу. Поблизости тренировались ещё несколько новичков, плюс его ровесница сипай Джейн Киз, у которой кожа была такая чёрная, что казалась сгоревшей до угля, но всё равно гладкая и красивая, хотелось потрогать её розовые губы и кудрявые волосы. Дрейк тренировал его каждый день, сначала это было невыносимо, потом Нейт привык, сам стал приходить на полигон. Мышцы ещё иногда болели от перегрузок, зато он научился подпрыгивать и бежать за целью — раз, и всё. «У тебя будет только пара секунд, пока тварь не разрастётся».

«Я не лез к той штуке, а куда она потом делась?»

Из утрамбованного песка откопались ещё три «идиота» на тонких проволочных подпорках. Нейт сшиб два, третий его ударил в живот и противно пропищал: «Проиграл!»

— Отвали, — Нейт нечестно пнул болванку, выключил прерыватель и пошёл искать Дрейка. Или Леони, они оба всегда были готовы ему помочь. Пожалуй, Леони даже лучше — она рассказывала поживее, да и с деревенскими общалась больше, насколько Нейт успел понять. Среди рапторов это не приветствовалось, но и не запрещалось, потому что очень трудно что-то запретить людям, которые постоянно рискуют жизнью, сражаясь с этими «камнями». Камнями, которые только и хотят оставить от тебя дыру и воронку, чёрт бы их побрал.

По пути с полигона до казармы най-рисалдаров в Нейта кинули по комку грязи близнецы Энни и Калеб, и Нейту пришлось ответить тем же, мелкие его бесили. Они дразнились «дылдой», «дикарём», подвывали и улюлюкали, становились на четвереньки, отклячивая зад. Нейт поколотил обоих пару раз, но получил взыскание и был вынужден перебирать с дроидами на складе крупу — «городскую» пшеницу пополам с обычной охрянкой, которая росла не в пример лучше за куполами и где угодно. Дроиды бы справились сами, оттого наказание было ещё унизительнее.

Ком грязи влепился в живот Калеба. Энни ускользнула, а её брат скрючился и начал противно хныкать. Нейт шумно вздохнул. Эти два бледных червяка вечно нарывались на трёпку, а потом изображали из себя невинных мальчика и девочку.

— Ты урод! — вопил сейчас Калеб. — Все знают, что ты урод! Дикарь! Все уже сипаи, один ты рекрут! Как мелкая Яо!

— А ты… а вы… — из-за ближайшего сарая, где хранили амуницию, в основном запчасти для рапторов и батареи-топливо, выглядывала Энни. — Авгур Укки и Мамаша Кейбл говорили, что когда близнецы — это как Инанна и её брат-муж. Проклятые и будут вечно мучиться, не живые, не мёртвые.

Нейт сам не знал, почему вырвалась старая сказка. Может, он слишком долго думал и слишком много хотел задать вопросов, в том числе про того алада, который пропал неизвестно куда. Он прикусил язык.

Близнецы Калеб и Энни высунулись откуда-то оба, мальчишка был грязным, а девчонка раскраснелась и даже стала не такой блёклой рыбиной, как всегда.

— Чё? — переспросила она.

— Ничё, — передразнил Нейт.

Это не то, чем было принято делиться. Не с городскими. Близнецы подошли ближе, глядя одинаковыми светло-серыми глазами, прозрачными, как четыре огромных лужи.

— Ну, это у нас так говорят, — нехотя продолжил Нейт. — Инанна, мать аладов, рождает чудовищных детей, а её близнец «принимает роды». Они хуже всех демонов, но они же и боги. Они хранят мир. Они пьют кровь земли и будут это делать, пока всё не закончится. — он пожал плечами. — Как-то так. Ладно, не забивайте голову, это просто легенда.

«Им же лет по двенадцать», — ему стало стыдно, что он всерьёз задирается с мелкими. Близнецы проводили его открытыми ртами и изумлёнными, вытянутыми рожицами.

Нейт почему-то неуютно передёрнул плечами, чуть щурясь от солнца: близился полдень, и обед скоро.

— Эй. Рыжий. Дрейк ушёл ловить аладов, — вдруг подала голос Энни.

Тот обернулся.

— Да? Спасибо. А Леони не видели?

— Видели, — сказал Калеб. — Она раптора своего подкручивает. Чего-то там новое ставит. Слушай… а мы не превратимся…

— В Инанну и её брата? Нет. Не думаю, — Нейт ухмыльнулся, но на языке всё ещё был какой-то железистый привкус, словно укусил губу, и рот заполнило кровью. — Спасибо.

В ангаре светились стены, потолок, даже пол. Яркость можно было отрегулировать, сделать направленной или приглушить. Свет здесь гас, только когда никого не было, но такое случалось редко, всегда кому-то надо было «подкрутить» раптора. Пилоты привязывались к своей технике, уже понял Нейт, не зря же их — людей и машин — называют одним словом. А похожим на укороченных, но длинноногих варанов механизмам дают имена.

«Кислотная Бабка» Леони стояла седьмой в девятом ряду. От неё действительно глаза жгло, как от кислоты. Нейт спросил однажды хозяйку, зачем это — рука, волосы, раптор. Та сначала буркнула: «Просто», а потом объяснила: «Когда днями и ночами торчишь в пустошах, чокнуться можно от этой зелёной ряски, голубого неба, серо-жёлтого песка». Нейт её не очень понял, ему даже местность вокруг Змейкиного Лога казалась интересной. Вон Речка, заросли аладовой травы, телепорт…

— Привет, — сказал Нейт.

Леони отвлеклась от раптора. На «морде» у того был поднят щиток, оголённые провода переплетались, как спутанные волосы, которые никаким гребнем не раздерёшь.

— Слушай, всё-таки расскажи ещё раз, что случилось, когда…

–..мы тебя нашли.

Леони вернулась к механизму, демонстративно повернулась спиной. Её наполовину выбритая голова и «перья» такой же пёстрой причёски выражали однозначное «Ты уже задолбал». Нейт помялся, потаращился по сторонам — рапторы были всё-таки крутыми штуками, хотелось поскорее опробовать, — и продолжил:

— Ну да.

Леони пожала плечами. Её комбинезон был сейчас расстёгнут до пояса, лямки свешивались. Под ним — футболка с короткими рукавами, и Нейт с любопытством уставился туда, где чуть влажная от пота кожа смыкалась с железом. Никакого шва или втулки, как будто она родилась с искусственной рукой. Он невольно вспомнил тот протез, из-за которого тут очутился.

— Я тебе уже сто раз говорила. Дрейк пошёл тебя искать. Он же пообещал, да и вообще за тебя впрягается почём зря. Ну, нашли.

— Там ведь был алад.

Леони обернулась. Электрическая отвёртка блеснула почти невидимой из-за яркого освещения искрой.

— Ну, был. Только я не знаю, куда он делся. И хватит тупых вопросов, а?

Нейт хмыкнул. Ничего нового, Леони предсказуема. Она напоминала одновременно Курицу Кэти и Милли. Умнее обеих и воин, конечно, но точно так же смотрела на него свысока. В переносном смысле: она была невысокой, жилистой. Назвать её «мелкой» язык не поворачивался, несмотря на физические габариты.

Нейт почесал затылок — волосы всё-таки стоило бы обрезать, мешаются только, — и снова вздохнул.

— Можешь научить ездить на рапторе? Да, я знаю, мне ещё не полагается. Но по одним виртуальным тренировкам я ничего не пойму. Это вы, городские, умные, — он обогнул Кислотную Бабку и заискивающе посмотрел в глаза Леони. — А я-то нет.

— Это запреще… А хотя ладно, — неожиданно согласилась Леони. Нейт аж глазами хлопнул. — Только Кислотную Бабку я тебе не доверю, это мой раптор. Обойдёшься. Тут есть «ничейные», запасные. Вон в том углу. Ничего сложного нет, все кнопки ты видел в шлеме, куда нажимать — тоже Я…

Она задумалась: поместиться вдвоём в рапторе — та ещё задачка. Хотя Дрейк как-то притащил Нейта.

— Я на крышу. Не вздумай меня скинуть. И дальше полигона тоже не направляй, понял?

— Понял, — Нейт улыбнулся. Леони недоверчиво покачала головой.

— Надо же, а я думала, мы тебе всё ещё «заражённые». Может, Дрейк и прав, из тебя когда-то и правда будет толк. Ну, чего рот открыл, зайцы гнездо совьют. Вперёд, вон твоя машина.

В симуляциях это было просто. Нейту казалось: вот он сядет за управляемый движениями глаз и лёгкими нажатиями сенсор и тут же выскочит прямо в жерло битвы с аладами, уложит целую кучу из открытой рапторовой пасти и из хвоста. «Прерыватели» с обеих сторон были установлены такие же, как в ноже, в идеале до прямого боя с тварью не доходило. А как забрался, так и открыл рот.

Внутри раптор был тесным и узким. Бронированное окно затемнённо поблёскивало. Нейт услышал стук подошв снаружи: Леони запрыгнула на кабину сверху.

— Ну, чего ждёшь?

«А… куда нажимать», — чуть не ляпнул Нейт, но ткнул почти наугад и зажмурившись. Механизм тяжело вздохнул, что-то зашевелилось внутри, словно в кишечнике бизона.

— Сейчас, — крикнул Нейт. Успокойся, сказал он себе. Это не экзамен, и ты это тысячу раз делал. Проходил самые сложные уровни симуляций: «скалы», «обрывы», даже «заброшенные города».

Он снова коснулся гладкой и совершенно лишённой каких-либо кнопок или указателей панели. Теперь верно: раптор снова тяжко вздохнул, как будто недовольный пробуждением, но послушно повернулся, поднял «хвост» и потопал из ангара. Дверь открылась автоматически.

— Ладно, пока неплохо, — комментировал голос Леони откуда-то издалека. Сенсорная панель чуть вспыхивала от нажатий. Нейт вывел на «окно» трёхмерную телеметрию. В полевых условиях она уловила бы массивные объекты и другие опасности. Не одни же алады в Пологих Землях водятся, столкнуться со злым бизоном или провалиться в архиулей с несколькими мурапчелиными матками тоже никому не надо.

— Давай к полигону, — командовала Леони. Она отбивала пяткой какой-то ритм. Нейт бы высунулся и сказал: «Эй, прекрати», но открыть окно не получилось с первого и второго раза, и он решил оставить это на потом.

Раптор шёл. Не бежал с неимоверной скоростью механоида, способного пересекать сотни километров за сутки, но шёл. Нейту он напоминал недовольного старого козовера, которого оседлал сопляк и дёргает за уши. Козовер мог брыкануть, противно заблеять и скинуть, ещё и плюнуть сверху. От железки такой подляни Нейт не ждал, хотя…

— Эй, осторожней, — мерзкий скрип металла о металл резанул по ушам.

— Извини, — пробурчал Нейт. «Всадник» у этого раптора всё-таки был. Леони, похоже, едва зацепилась, когда он задумался и проворонил бетонный пандус, ведущий к выступающей над землёй площадке полигона. — Ну, зато мы на месте. Дальше что?

— А теперь — беги.

— Чего?

Нейт всё же открыл окно, поскольку раптор остановился. Казалось, сейчас он наклонит «голову» кабины вместе с сидящим пассажиром и будет пожёвывать искусственно выращенный дёрн.

— «Того», — Леони свесилась и показала язык. — Ты плёлся, как водомерка без лапок. Давай, выжми из этой штуки скорость.

— Но ты же…

— Я не свалюсь, не бойся.

Нейт спрятался за стеклом. Сенсор-экран, активированный движением глаз, выглянул с приглашающим «Задать параметры». Он знал, как это делать. Тысячу раз в долбаных тренажёрах.

Раптор пошёл. Чуть быстрее, ещё больше напоминая очень ленивого козовера, которого ударили хлыстом, но он мало что почувствовал благодаря толстой шкуре. Леони пнула крышу.

«Да ну тебя».

Нейт сжал зубы и приказал: «Максимум».

Отдачей его впечатало в кресло. Он задохнулся и непременно свалился бы, задрав ноги, если бы хватило места. Судорожно махнул руками, потыкал сенсор — это сюда, это вот так. Раптор перемахнул через условное заграждение полигона и мчался теперь прямо к столбу забора.

— Стой! — заорал Нейт. На пути была фигура кого-то из врачей, судя по бело-голубой униформе. — Стой!!!

Раптор его или её растопчет. Нейт ударил обеими ладонями об сенсор. Раптор обогнул человека — тот, похоже, ругался вслед. Руки дрожали.

— Стой!!

Механизм резко свернул от столба к воротам и остановился возле них. Разрешения на выход в Пологие Земли у него не было.

«Я затормозил». Он не понимал, как именно это сделал. Просто получилось, и всё. Нейт откинулся в кресле, весь мокрый, словно тащил несколько тонн железа на плечах. Леони постучалась в окно.

— Ну как?

— Нор…мально, — пробурчал Нейт.

Та фыркнула.

— Ладно, Рыжий, не так плохо. Дрейк прав, из тебя получится путный раптор. А насчёт того, что ты меня спрашивал, про того алада, — она нахмурилась и потрогала шарик пирсинга в брови. — Я попробую выяснить. Есть пара способов, только молчи, иначе тебя заберут в полис уже без нашего с Дрейком присмотра и не факт, что отпустят. Ты же этого не хочешь.

— Не, — Нейт всё ещё думал о рапторе и о том медике, которого едва не сбил. Сердце колотилось в голове и кончиках пальцев. «Но у меня получилось. Это ведь правда не так сложно». — Э… спасибо, Леони. Это было круто.

Дрейк вернулся под утро. Ему хотелось проверить Нейта — как там мальчик. Но не хотел будить, топать своим немалым весом в общей казарме рекрутов, да и не годилось выделять его как любимчика. Старшие брали на «дрессировку» младших, это норма, но никакой особой приязни. Вы все одинаковые. Вырастете — будете рапторами, братьями или сёстрами по дару и крови, по способности почуять светящуюся зелёным тварь, пока она не ощущает вас, и это ближе, чем мать, отец и все остальные придумки о родстве.

Дрейк не знал, почему Нейт стал для него таким особенным. Он и раньше дрессировал других, до того, как приняться за мальчишку-дикаря, примеривался к близнецам из Аквэя, но их перехватила Джорджи Кута, тоже рождённая в «морском» городе и до сих пор, даже обрезав волосы под ноль, напоминавшая русалку своей красновато-золотистой кожей, будто покрытой чешуей, резкими чертами лица и странно-плавными движениями. С Джорджи у Дрейка были отношения лет десять назад: они потрепались несколько раз, посидели рядом на виртуальных тренировках, потом занимались сексом. Это ничего не значило для рапторов, потом они разошлись точно так же, как сбежались — без обид или сожалений. Кажется, Джорджи подцепила себе сейчас парня из персонала-учёных, их всегда хватало на базе и они всегда не возражали против экзотической интрижки с раптором.

Дрейку было всё равно, с кем спит его первая любовь, но Нейт стал чем-то вроде приёмного члена семьи — более близкого, чем другие охотники.

Хотелось его проверить. Спросить, как он да что. Леони обещала, что в отсутствие Дрейка присмотрит за мальчишкой.

Дрейк подумал и проследовал в женскую спальню, старательно игнорируя любвеобильную Тэсс Миджай, во сне обнимавшую малышку Лу Кэйи, «волчонка» из Ирая. Лу исполнилось восемнадцать неделю назад, а по тому, как сладко она спала в объятиях Тэсс, можно было без труда сделать вывод: познакомились они куда как раньше. Но Дрейку было всё равно, он старался держаться подальше от внутренних дрязг, доносов, поиска спонсоров и покровителей — обычной бытовухи рапторов. Ты сражаешься с аладами только иногда, лишь один из ста выходов на смену рождает кульминацию — бой с пугающей тварью. Обычно ты просто бродишь в своём механизме, прочёсываешь периметр, следишь за радарами. Летучие зайцы гадят на тебя с высоты сотни метров, под ногами механизма снуют дикие вараны и гремучие змеи. Тоска.

Дрейк хранил в личных вещах куклу Нейта, его картинки и тот круглый макет современных часов, который никак не совпадал по измерению хронотопа с чем-то нормальным. Дрейк понятия не имел, зачем ему эти древние безделушки.

Леони не спала. Она установила помимо руки, пару внутренних имплантов. Один был совместим и с внешним — с её искусственным глазом, который подключался к разъёму, когда хозяйка охотилась. Остальные стимулировали выработку АТФ, утилизацию молочной кислоты и прочие процессы на уровне биохимии клеток.

Леони читала что-то с планшета. В ушах поблёскивали металлические капли наушников, но боковое зрение и привычная настороженность охотника заставили отложить книгу или журнал. Леони достала наушник, сделала «страшные глаза», показав на спящих соратниц и молча кинула Дрейку микрофон-«намордник». Тот закрывал лицо от переносицы до подбородка, как чёрная лаковая маска, и изолировал звуки, кроме коннекта с нужной гарнитурой.

— Извини, — сказал Дрейк.

— Да всё нормально, — ответила Леони, нацепив такой же «намордник». — Как ты?

— Уничтожил «единичку». Она была далековато отсюда, на фронтире с номером…

— Да, знаю, — Леони перебила. — Там куча аладовой травы выросла, так что не удивительно. Дикарская примета работает.

— Я принёс несколько образцов травы. Но это всё.

Дрейк как будто каялся в своей несостоятельности, хотя он не понимал, откуда растёт это чувство вины. У него было на полдюжины зарубок больше, чем даже у Леони, в конце концов.

— Ты молодец, Дрейк, — подбодрила его Леони. — Отдохни. В следующую смену, надеюсь, поставят нас вместе. Всё ещё хочу изловить чёртова Монстра.

Дрейк промолчал. Он не любил делиться своими мыслями по поводу тех, кого сам Интакт объявил личным врагом.

— Как там мальчишка? — он сменил тему.

— Опробовал раптора. Чуть не обоссал штаны, но это норма. Я сама в первый раз, как вывалилась из кабинки, так думала, все кишки выблюю от ужаса.

— Да, — Дрейк почесал щёку, обросшую невидимой и бесцветной, но от этого не менее колючей щетиной. — А я просто тупил, кажется, три часа. Ну, ты знаешь.

Леони подмигнула.

— Надо его поскорее натаскать и сделать сипаем. Тогда можем попробовать настоящие силы, — сказала она.

Дрейк помрачнел.

— Это опасно.

— Альбинос, мы тут типа каждый день аладам в жопу головы суём. «Опасно». Скажи чего новое.

— Его способности…

— Могут помочь и Монстра изловить, — Леони прищурилась, закрытое ниже переносицы маской лицо казалось непроницаемым, но Дрейк понял и сокрушённо вздохнул. Ему всё казалось: он куда-то лезет, в грязь, в топь, в забвение мёртвых городов — всё вместе, плюс искры и рекламы полисов. Он не мог определить, в чём проблема. — Если ты, конечно, действительно хочешь поймать Монстра. Понимаешь, о чём я?

Дрейк потёр лоб и вздохнул.

— Я с ним завтра потренируюсь, — пообещал он Леони. Ухмылка у той была хитрой и одновременно тревожной, последнее точно относилось к Монстру. Она уже говорила: не попади в беду, Норт. Ты мне нравишься, мы с тобой столько работаем, сколько люди в полисах друг друга в партнёрах не держат. Не хочу, чтобы ты вляпался в дерьмо.

— Обещал же.

Та показала большой палец. Дрейк ещё раз кивнул.

Дрейк нередко торговал с деревенскими и рейдерами. Последние держали с рапторами вооружённый нейтралитет: даже один человек на вооружённом до зубов механизме мог превратить в пыль целую банду. Большинство группировок вели себя даже дружелюбно: не раз и не два Дрейка угощали жарким из бизона или зайца с лепестками цветоящериц, лучшими деликатесами, которые дарили Пологие Земли. И всё же надолго оставаться с ними, пить бататовый самогон и курить тенелист не стоило: ограбят, не убьют, так бросят неизвестно где, посреди бесконечных пустошей, хорошо ещё, если не найдётся умельца разобрать раптора по кусочкам. Особо хитроумные механики рейдеров вскрывали даже генетические ключи. Не исключено, что просто выламывали физический замок арматуриной.

Деревенские были мирными, но иногда боялись рапторов, словно те не защищали мир от аладов, а наоборот. Технологии считали «проклятыми», «заражёнными». Жили в убогих домишках из ржавого железа, понатасканных из мёртвых брошенных городов остовов фургонов, иногда тесали грубые бревна из древокамыша. Одно верно: алады их редко трогали, как будто брезговали примитивными нефтяными генераторами, саженцами батата, охрянковыми полями и дрессированными варанами. Деревенские охотно меняли одежду, их собственная была грубой, либо из того же камыша, либо из шкур животных — мохнатых козоверов, обувь из вараньей кожи, заячьи шкурки. Не гнушались оружием, только не слишком сложным, какой-нибудь плазменный излучатель рейдеры прикарманят с удовольствием, а деревенские испугаются «заразы». Уж лучше старый-добрый «плевака» на солнечных батареях, хотя им разве что зайца подстрелить можно, даже бизоний толстенный череп не пробьёт.

За эту зашоренность Дрейк недолюбливал деревенских. Нейт отличался от них. «Дикарь» или нет, Нейт был сообразительным мальчишкой, все технологии «охотников» осваивал на лету. Вероятно, всё дело в телепорте: Змейкин Лог много десятилетий паразитировал на «полезных штуках» из полисов. Эдакий компромисс между «заразой» и несомненной пользой. Наверняка его сородичи теперь объявили телепорт злом, запретили приближаться, доломать не смогут, но плевать трижды по три раза через левое плечо станут.

Зато Нейт за пару недель освоил раптора «вживую». Полигон ему наскучил, и Дрейк обещал взять его на настоящую охоту.

— Что, настоящего алада ловить? — парень сделал большие глаза.

— Они здесь регулярно появляются, поэтому постоянно кто-то дежурит поблизости. Сказать с точностью невозможно, но шансы велики.

Нейт красиво, явно рисуясь, подпрыгнул, описал сальто в воздухе и вырубил «идиота» ударом костяшек. Дрейк хмыкнул:

— Молодец. Завтра будь готов.

«Завтра» означало до рассвета. Примерно в четыре утра, но чем ближе к Ираю — и Тальталю, — тем непредсказуемее ведут себя отмеряющие часы и минуты устройства. Алады оставляют воронки не только в камнях, растениях, городах или человеческом мясе, но и в «четвёртом измерении». У Дрейка не получалось это объяснить Нейту, но тот понимал интуитивно, подобно тому, как птицы и зайцы прятались с приближением дождя, а наземные животные разбегались от тех же «голодных демонов».

— Затемно? — только уточнил он, недовольно зевнув.

— Именно. Так что спать ложись пораньше и не сиди долго со шлемом.

— Спасибо, папочка, — противным голосом передразнил Нейт. Дрейк вздохнул. От рапторов никогда не требовали идеальной субординации вне заданий, но кое-что давалось «деревенскому» хуже владения ножом-дизруптором и управления механизмом.

— Ты только другим такое не ляпни.

— Да помню-помню. Ладно, я пойду? Или мне ещё сделать пять кругов и отжаться десяток раз?

— Отдохни уже.

База наполнялась огнями. Всегда пестрел «досуговый центр», кто-то оставался в тире. В противоположном углу полигона Кейт Саммерс тренировала медлительного флегматичного Марека Фишера, который совершенно не оправдывал своё интактское происхождение из «вотчины гениев». Саммерс жаловалась недавно, что её рекрут может завалить все экзамены, а она окажется виноватой, но дело вовсе не в ней. Короче, Дрейку повезло, что он выбрал Рыжего.

Этим прозвищем так и хотелось припечатать Нейта, очень уж оно подходило. В полумраке его волосы казались тёмно-медными.

«Рыжий». Так ведь и останется, как Дрейк — Альбиносом.

Почему-то это вызвало улыбку.

Будить его не пришлось. Дрейк ещё только вышел из мужской офицерской казармы, которая, как и женская, была разделена на вполне удобные комнаты по пять-десять человек в каждой плюс длинный коридор с вечными мотивирующими голо, как увидел Нейта. Парень застегнул комбинезон под горло, нацепил нож, флягу, комплект инструментов.

— Рекрут Уиллс докладывает: к охоте готов.

Он даже вытянулся по струнке.

— Вольно, — сказал Дрейк. — Помнишь инструкции?

— Так точно. Следовать за вами, най-рисалдар Норт. Не отставать, не уходить влево или вправо, не опережать.

— Если почуешь алада первым…

— Докладывать вам, сэр.

Дрейк хлопнул парня по всё ещё тощему, но теперь скорее жилистому, чем костлявому плечу. Можешь, мол, когда захочешь.

Их выпустил робот-«привратник» и часовой, который украдкой зевал в кулак. Дрейк показал пропуск: обучение. Раптор Нейта жался к механизму наставника, пару раз едва не ткнулся «мордой» кабины в «хвост», затем дистанция выровнялась. Предутренняя прохлада оседала дымкой конденсата на стекле, олеофобное и влагоотталкивающее покрытие растворяло непрошеную влагу. Внутри раптора поддерживалась стандартная комфортная температура, но снаружи, Дрейк знал, холодно до зубного стука. Шаги механизмов глухо тарабанили о песок, ряски стало меньше, а аладовой травы — больше, желтоватые пятна словно выжигали более тёмную поросль.

— Видишь? — спросил Дрейк.

— Угу, — Нейт откликнулся сразу. — Прошлый раз аладовой травы было меньше.

— Ну, она не совсем бесполезная. Животные могут её есть. По сути, это скорее вроде мутации. Учёные в Интакте изучают эту траву и то, как она влияет на живность.

— И как?

— Понятия не имею, — честно сознался Дрейк.

Периметр он определил заранее. Это была относительно спокойная зона, если они и встретят алада — «кузнечика», не более того. Мерное движение убаюкивало, судя по тому, что раптор Нейта сбивался с шага, тот и впрямь клевал носом. Дрейк привык: он мог спать и вести механизм одновременно, но этому учатся далеко не на первом году службы.

Его подкинуло, привыкнуть к этому было нельзя. Когда-то Дрейк сравнил это ощущение с нехваткой воздуха в шахте, Леони — с ожогом от крапивы, только не на коже, а где-то в кишках. Некоторые рапторы кричали от боли. Другие жаловались на тошноту, головную боль, зуд в костях.

Общее одно: каждый знал это. Нейт тоже понял: остановил механизм. На прозрачном экране всплыло встревоженное лицо:

— Дрейк!

— Да. Ну, я обещал.

Нейт моргнул.

— Типа, я не боюсь. Я их видел. А они меня нет, гы, — видимо, у Рыжего побочным действием «предчувствия» были нервные шуточки. — А теперь чего?

— Ты же знаешь. Ориентируйся по приборам, но вот это, — он тронул горло, с усилием втянул воздух, — главное. Я прикрою.

«Единичка. Но лучше поторопиться, разрыв не очень свежий, будет скоро «двойка».

Конец ознакомительного фрагмента.