Марш! Марш! Люди и лошади в наполеоновских войнах

Мурат Куриев (2024)

Эта книга о людях и лошадях, о людях на лошадях. О кавалерии в «золотое» для нее время, эпоху наполеоновских войн. О людях мы знаем больше, о лошадях значительно меньше, хотя они — полноправные герои событий. Кто лучший из кавалерийских генералов того времени? Как Наполеон потерял в России кавалерию? Что делает из новобранца первоклассного всадника? Люди на лошадях. В войну, в мирное время, в легендах… В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Часть первая

Всадник N 1

Введение

Наездником он был не великим. Эти слова нам придется повторить еще не раз. Но этот человек, восседающий на белом коне, — символ эпохи. Почему они белые? Так и было, или опять легенда?

Много что Наполеон умел лучше всех. А если в чем-то он по-настоящему щедр, то в подаренных нам легендах. Про лошадей в том числе. И начинать книгу про людей и лошадей в войнах, названных его именем, логично с императора.

Разумеется, не только из-за легенд. И не только из-за того, что он одним словом приводил в движение огромные массы всадников. Так делали многие. Однако именно Наполеон стал использовать кавалерию по-новому. То есть ничего принципиально нового вроде и не было, но результат — потрясающий. Там все в куче — и кони, и люди, и идеи.

Всадник на белом коне… Он ездил плохо, но быстро. Он сменил много лошадей. Какие-то из них называются «любимыми». Кто-то утверждает, что «любимые лошади» — миф. Наполеон дал нам возможность подумать, не стоит сразу переходить в галоп…

Глава первая

Человек на белом коне

Кто не знает картину Давида «Бонапарт на перевале Сен-Бернар»? Белый конь, который встал на дыбы, развевающийся на ветру красный плащ, отважный всадник с указующим перстом. С этого все началось. И эпоха романтизма в живописи, и особая история наездника и его лошадей.

Сразу небольшое, но показательное отступление. Никакого «коня на дыбах» на перевале не было. Преодолевал его Бонапарт на осле… Или на муле? Серьезный и предметный спор продолжается до сих пор. Разница между мулами и ослами, конечно, есть. Но ведь внешне они очень похожи! Так осел или мул?! Казалось бы, не принципиально, однако все, что относится к Наполеону, сразу вызывает дискуссии.

Моментально появляются мифы. Наполеон, дескать, страдал гиппофобией, то есть боязнью лошадей. Многие сразу же упоминают еще и лейкофобию, страх перед белым цветом. Отличный повод сказать плохо о красивом — все эти картины, где Наполеон восседает на белых конях, не более чем плод воображения. Что ж, легенды, если, конечно, они связаны с великим императором, заслуживают того, чтобы с ними разбираться отдельно. Очередь придет. Вернемся к началу начал.

«Император садился верхом на лошадь очень неизящно, и я думаю, что он бы никогда не чувствовал себя на ней в полной безопасности, если бы в его распоряжение не доставляли только тех лошадей, которые были уже безупречно натренированы; но во избежание худшего принимались все меры предосторожности, и лошади, предназначенные для императора, должны были выдержать жестокое испытание, прежде чем добиться чести носить его на себе».

Камердинер Наполеона Констан не выдал большой тайны. О том, что у императора непростые отношения с лошадьми, знали практически все.

Означает ли это, что он был плохим наездником? Многие историки так и считают. Сделать подобный вывод не сложно, доказательств хватает. Что с того, что он провел в седле значительную часть жизни? Аргумент не работает. Всадник № 1, или N I — не самый искусный наездник? Можно признать, но нужно и разобраться.

Начнем с оправданий. Есть целые народы, заслужившие почетный титул прирожденные наездники. В тонкости вдаваться не будем, отметим лишь важнейшую деталь. Речь идет об областях, где мальчиков приучают к лошадям с раннего детства. Корсика — место совсем не такое.

Впрочем, научиться верховой езде можно было и там. Только своей конюшни у довольно бедной семьи Буонапарте не имелось. Что доставалось маленькому Наполеоне? Ослики, мулы (опыт пригодится), наверное, пони — если повезет. Практически с уверенностью можно утверждать, что до того момента, как Буонапарте попал в Парижскую военную школу, его общение с лошадьми минимально.

Он точно не прирожденный наездник, но ситуацию можно было бы исправить с помощью уроков верховой езды. Школа давала такую возможность.

Правила. Если кадет не собирался в кавалеристы (а Буонапарте готовился стать артиллерийским офицером), ему предлагали три занятия в неделю. Сразу отметим — не обязательные. Месье д’Овернь считался опытным преподавателем, научить мог многому, но сколько уроков взял Наполеон?

С уверенностью можно сказать — немного. Одна из причин почти наверняка в том, что он опасался насмешек со стороны более искусных товарищей. В те времена он еще был крайне чувствительным.

Д’Овернь утверждал, что учиться верховой езде нужно три года. Бонапарту не хватило ни времени, ни, что более важно, терпения. Именно «нетерпеливость» ляжет в основу стиля Наполеона как наездника. Плюс уверенность в себе. Наполеон полагал, что без изысканной верховой езды он вполне обойдется. Да это то же самое, что изящные манеры или танцы! Можно блистать, а можно и просто знать об их существовании. Лошади, безусловно, важнее танцев, но делать из них культ? Подход! Он сформировался довольно рано и со временем не сильно изменился.

…Барон Эрнст фон Оделебен, саксонский офицер при штабе Наполеона, оставил интересные воспоминания, в которых он рассуждает и о том, что для нас наиболее интересно. А именно — о том, каким наездником был император. Общая оценка — уничижительная. «Ездил, как мясник». Наверное, сам Оделебен, блестящий кавалерист, мог так сказать. А вот кое-что более пространное.

Саксонский полковник начинает с того, что, по признанию самого Наполеона, «он многому научился, но стать хорошим всадником так и не смог». Дальше Оделебен «вникает в тонкости».

«Его телосложение не очень подходило для верховой езды».

Деталь, на которую обращал внимание не только саксонец. Но что значит «не очень подходило»? Фигурой не вышел? Ноги слишком короткие или недостаточно кривые? Не очень-то серьезный аргумент. Дело, конечно, не в «телосложении». Плохо обучен — да, только и учиться не намерен. Самого Наполеона то, что есть, вполне устраивает. Недостатки? Пусть ими занимаются «специально обученные люди».

«Когда он скакал галопом, сидел в седле небрежно, поводья держал обычно в правой руке, левая — небрежно свисала вниз. Верхняя часть его тела никак не контролировалась… и если лошадь делала неверный шаг, он немедленно терял равновесие…»

Снова фон Оделебен, и на сей раз — по-кавалерийски точная оценка. Подтверждается многими и очень похоже на правду. В седле Наполеон держался не уверенно, лошадью управлял совсем не мастерски. Падал довольно часто, правда. Однако наступает и время разнообразных «но».

Пусть Наполеон и ездил, «как мясник», и болтало его отчаянно, и да, падал, но никакой гиппофобии у него не было. Лошадей он не боялся.

Более того, Наполеон очень любил верховую езду как таковую. Он не раз говорил о том, что конные прогулки весьма полезны для здоровья. Скакал он, может, и плохо, но часто и охотно. Однажды он сказал, что для того, чтобы избавиться от мучившей его головной боли, он просто скакал три часа подряд. Что же касается пресловутых падений…

…30 октября 1799 года, незадолго до государственного переворота, он ездил к брату Жозефу, упал с лошади и, по утверждению некоторых историков, «едва не погиб». Знак? Сколько еще их будет, таких «знаков».

Его падение с лошади как раз накануне вторжения в Россию? Знак, да еще какой! Это Наполеон, у него даже конфузы превращаются в легенды или крайне интересные истории.

Случай, описанный личным секретарем Наполеона, Меневалем.

«В начале 1803 года первый консул, находившийся тогда в Сен-Клу, захотел сам править каретой, запряженной четырьмя молодыми лошадьми. В карете сидели госпожа Бонапарт и ее дочь Гортензия. Наполеон забрался на козлы кареты, стоявшей перед ступеньками парка Сен-Клу. Подъехав к ограде, отделявшей этот парк от частного владения, Наполеон потерял контроль над очень молодыми и горячими лошадями. Они ринулись на ограду с таким неистовством, что Наполеон был сброшен со своего сиденья на гравий дорожки».

Инцидент хорошо известный, но можно о нем просто упомянуть, а можно — пойти дальше. По словам Меневаля, Наполеон в результате падения получил «легкое растяжение руки» и несколько дней не подписывал бумаги. А британский врач и писатель Майло Кейнс, правнук Чарльза Дарвина, пошел дальше. Гораздо дальше.

По его утверждению, Наполеон во время падения ударился головой (Меневаль об этом не упоминает), что привело к серьезным последствиям. На основании таких признаков, как увеличение веса, медлительность и «частичная потеря обоняния», Кейнс спустя почти два века «диагностировал» у Наполеона начало болезни Фрелиха, нейроэндокринной патологии. Звучит устрашающе, и своими соображениями Кейнс поделился в серьезном издании. Стоит ли к этому относиться серьезно? Майло Кейнс получил известность как ниспровергатель разного рода мифов о великих людях, причем именно с медицинской точки зрения.

Он потратил немало времени на то, чтобы доказать — правым, раненым глазом адмирал Нельсон видел столь же хорошо, как и левым. Не ахти какой секрет, но внимание к себе Кейнс привлек. Наполеон после тридцати начал набирать вес? Правда. Отличный повод порассуждать. Тот, кто хочет, этим занимается. Мы же вернемся к падениям. Точнее — к поведению Наполеона после них.

Есть многочисленные свидетельства, которые позволяют говорить о некой общей картине. В подавляющем большинстве случаев Наполеон падал — и практически сразу вставал. По возможности — не прибегая к помощи посторонних. Обычно — тут же снова садился в седло. Позерство? Если только отчасти.

Сам Наполеон невысоко оценивал свой уровень мастерства как наездника. Совершенствоваться, как мы уже знаем, не стал и падения воспринимал как данность. Мнение окружающих Наполеона, как обычно, мало волновало. Практический подход. Как есть, так и есть. Ничего ни личного, ни лишнего.

…Вот он, всадник N L Сидит в седле ссутулившись, расхлябанно. Чуть что — сразу переходит на галоп. Как управляет лошадью? С помощью не мастерства, а скорее интуиции. Неловок? Зато крепок физически и очень вынослив. По крайней мере, был таким до 1815 года.

Наступит время, и Наполеон будет по возможности перемещаться в каретах. Удобно. В карете он мог работать. Однако в случае необходимости Наполеон немедленно садился в седло. И проводил верхом на лошади много часов. Всадник он не искусный, но неутомимый.

Уже упоминавшийся Меневаль рассказывает, как во время посещения канала на реке Урк Наполеон «проехал верхом более восемнадцати лье (почти восемьдесят семь километров), составлявших протяжение канала, за пять часов». Это более чем неплохой результат.

Когда Наполеон пытался осуществить свой грандиозный план по высадке в Англию, он не только часто приезжал в Булонь, но и проводил дни в непрерывных инспекционных поездках. Все верхом, никаких карет. Его выносливость потрясала окружающих.

Неутомимый и, повторим, нетерпеливый. Большая проблема для тех, кто его сопровождал. Переходил в галоп и бросался вперед, практически не обращая внимание на местность. По свидетельству того же Оделебена, Наполеон часто «…оказывался в скалистых местах или на непроходимых дорогах и вынужден был слезать с лошади… Слушать разговоры о трудностях и препятствиях крайне не любил… и от своих намерений отказывался лишь тогда, когда сам убеждался в невозможности продолжать путь…»

Назовем это храбростью, граничившей с безрассудством. Есть немало историй о том, как император практически «отрывался» от сопровождавших его конных егерей гвардии, что могло привести к печальным последствиям. А уж его страсть к галопу, то есть самому быстрому аллюру, была настоящим проклятием для тех, кто его окружал.

Наполеона опасность мало волновала, но вот наглядное доказательство того, что эту опасность он просто не понимал. Когда верховой езде стали обучать его молодую жену, Марию-Луизу, редкое участие Наполеона в «уроках» выглядело, по словам его секретаря Меневаля, примерно так:

«Он обычно заставлял лошадь императрицы скакать галопом, смеясь от всего сердца, когда она кричала от страха, боясь свалиться. На самом деле такой опасности не было, так как вдоль всей дороги стояли конюхи, которые в любую минуту могли остановить лошадь и помешать падению».

…Безрассудный, неутомимый, не слишком умелый. Достаточно эпитетов для того, чтобы понять, каким наездником был Наполеон. Есть еще одна важная вещь. Его собственное отношение к лошадям.

«…Откуда нам известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать “нет”, потому мы что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала свое понимание того, что ее всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой. Она также никому не позволяла оседлать себя, за исключением одного конюха, который постоянно ухаживал за ней. Когда конюх ехал на ней, то ее движения были совсем другими, казалось, она осознает, что позволила ехать на себе человеку, подчиненному ее хозяину. Когда я терял дорогу, то обычно бросал вожжи, и она всегда находила правильный путь в местах, где я со всей моей наблюдательностью и хвалеными познаниями не мог этого сделать».

Часть самого пространного высказывания Наполеона о лошадях стала эпиграфом к этой книге. Неважно, думал ли он так на самом деле. Он это сказал. В беседе с доктором Барри О’Мирой на острове Святой Елены. Разговор, вообще-то, начался с обсуждения религий, затем император вдруг перешел к теме отношений между животными и Богом, а лошади уже появились в качестве примера — и voila, этот пассаж.

Британка Джилл Гамильтон, написавшая книгу о Наполеоне и его лошадях, разумеется, не могла проигнорировать слова императора. Наиболее интересна уже в ее рассуждениях по этому поводу вот какая мысль. Гамильтон считает, что Наполеон хотел понравиться англичанам.

В Британии лошади своего рода культ, о чем император знал. И высказался, дескать, соответствующим образом. И про лошадей хорошо, и себя в очередной раз возвысил.

Что ж, то, что Наполеон беседовал с ирландским доктором совсем не так, как, скажем, с Лас-Казом, факт общеизвестный. Лас-Казу он надиктовывал свою собственную легенду. О’Мире… Да, в общем-то, тоже, но с нюансами. Наполеон отдавал себе отчет в том, что говорит с иностранцем. Более того — с англичанином. Даже нет, с ирландцем. Когда требовалось, император умел вникать в тонкости.

Именно тонкости и позволяли ему быть более раскованным.

Больше правды? Нет, это не так. Правда все равно наполеоновская. Или снова — легенда. Известно, впрочем, что к разговорам с Лас-Казом император даже готовился, а затем и редактировал текст. Здесь есть и последовательность, и структура.

В беседах с О’Мирой значительно больше экспромта. Темы чаще всего появляются почти случайно. «Ответвления», по воле императора, могут быть любыми. Размышления о лошадях именно так и появились. И не стоит мучительно искать ответ на вопрос — почему он вдруг заговорил о лошадях? Почему начал с религии, перешел к животным, а закончил, как обычно, констатацией факта? Губернатор Лоу — натуральный злодей.

Как появились лошади? Неожиданно. Прискакали. Галопом. Искал пример — нашел. В свойственной ему манере. Можно делать выводы? Только не далеко идущие.

С уверенностью можно утверждать одно. Никакой гиппофобии, боязни лошадей, у Наполеона не было. Как не было и айлурофобии, то есть боязни кошек. Тоже нередко встречающийся миф.

Что насчет любви к животным? Сложнее? Да не очень-то. Собачку Жозефины, пуделя Фортюне, он точно терпеть не мог. Было за что. Брачную ночь чуть не испортил, за ногу укусил. Редкий пример сильных чувств.

Однако в целом к животным Наполеон относился весьма спокойно, если не сказать равнодушно. Хотя безусловную ценность тех же лошадей понимал. А любовь… На сильные чувства он, конечно же, был способен, но, в отличие от считающегося бесчувственным Веллингтона, сочинять эпитафию для любимого коня вряд ли бы стал.

Он рассказывает О’Мире об одной из своих лошадей. Хвалит, но имени ее не называет. Забыл? На память император никогда не жаловался. Он просто рассуждает отстраненно, и именно это — очень показательно. Почти все думают, что Наполеон говорит о Маренго, но — не факт. Совсем не факт. Дальше мы поймем почему. Про «любимых лошадей» тоже узнаем.

…У знаменитой картины Давида два автора. Художник нарисовал, заказчик сказал, как нужно. И мы до сих пор не знаем, кто из них решил, что лошадь должна быть белой.

Глава вторая

Конюшни Наполеона

Первая «своя» лошадь появилась у Бонапарта только во время осады Тулона. Имени ее мы не знаем. Что-то особенное? Считается, что она также была первой лошадью Наполеона, которая погибла в бою. Только не очень понятно, где именно. То ли прямо там, под Тулоном, то ли в Первом итальянском походе.

Не все ясно и с последней. Где — понятно. Вместе с Наполеоном в ссылке на Святой Елене. Но кто? Часто — особенно в XIX веке — писали, что Наполеон взял с собой на остров Святой Елены одного из любимых коней, арабского жеребца Шейха. Или же это был Таурис? А может, Визирь? Встретить можно несколько вариантов. Фигурирует даже имя Маренго, хотя про Маренго вроде бы точно известно, что он оказался в плену у англичан, в Англии же умер.

Есть те, кто убежден — злобные англичане вообще не дали императору взять с собой в ссылку одну из своих лошадей. На Святой Елене он ездил на лошади, предоставленной ему британцами. Звали ее Кинг Джордж. И все же Шейх — главный претендент на звание «последней лошади Наполеона». Пусть так и будет. Тем более что Наполеон упорно называл свою лошадь на Святой Елене Шейхом.

Что император действительно любил — так это давать своим лошадям имена. Традиции и изобретательность сочетались в равной степени. Он обожал историю Древнего мира и мифологию. Отсюда — Цезарь, Нерон, Гектор и другие. Разумеется, коням присваивали имена громких побед — Маренго, Аустерлиц, Ваграм. С остальными — разнобой. Есть и что-то уменьшительно-ласкательное, вроде Коко, и вдохновляющее, как Триумфатор. Лошадей к тому же частенько переименовывали. Что-то происходило, надо было реагировать.

Первая, последняя… Между ними — десятки лошадей! Сколько их всего было у Наполеона? Чаще всего встречается цифра 130. Речь, разумеется, о его собственных лошадях, о тех, на которых он ездил сам. В конюшнях лошадей содержалось гораздо больше. Для членов семьи, охоты, выездов и т. д. Тысячи!

Уже став императором, Наполеон многое сделал для развития коневодства во Франции. Создавал новые заводы, возродил скачки. Специальным указом от 1805 года проведение скачек становилось обязательным в тех регионах, где выращивали лошадей.

Англомания? Скорее, все те же практические соображения. Император стимулировал развитие, это было нужно стране, армии. И ему самому, конечно. Конезавод в Сен-Клу, например, поставил в императорские конюшни множество лошадей, и некоторые из них стали личными «Лошадьми Его Величества».

Хотя сам Наполеон предпочитал арабских лошадей, в его конюшнях были самые разные. За исключением, пожалуй, лишь баварских и бретонских лошадей, которых он считал «слишком тяжеловесными». Немецкие кони, которых высоко ценили его офицеры, императору вообще не очень нравились. За исключением тех, которых выращивали на Бергском конезаводе, одном из лучших в Европе.

В целом же картина в конюшнях наблюдалась довольно пестрая. Здесь были и чистокровные англичане, и лошади из Оверни, и из Лимузена, и испанские, и персидские. На конюшнях работали примерно пятьсот человек. Не так уж и много, учитывая количество лошадей.

«Его Величество ценил хороших конюхов, и поэтому принимались все необходимые меры, чтобы пажи получали самое тщательное обучение при подготовке на должность конюха. Чтобы научиться уверенно и с изяществом садиться на лошадь, им приходилось практиковать такие упражнения, связанные с вольтижировкой, которые, как мне казалось, были бы годны только для выступлений в цирке».

Камердинер Констан довольно много рассуждает на тему «Наполеон и лошади», и его воспоминания представляют особую ценность. Констан — не только доверенное лицо императора, но и человек очень неглупый и наблюдательный. По его словам, Наполеон отлично понимал важность «специально подготовленных людей», от которых зависела в том числе и его жизнь.

Отбором особых конюхов занимался Антуан Жарден, старший конюший. Этого человека Наполеон ценил крайне высоко и полностью ему доверял.

Жарден занимался повседневной работой, а общее руководство было за обер-шталмейстером, обязанности которого с момента создания императорских конюшен и до отречения Наполеона исполнял Арман де Коленкур. В этой должности он не только «заведовал лошадьми», но и руководил службой связи и следил за соблюдением этикета.

Идеальное соответствие человека и места! Коленкур — выходец из старинного рода, аристократ с безупречными манерами. При этом — блестящий кавалерист, знаток своего дела. Пунктуальный, энергичный. Близок к императору. Лошадьми занимался и шурин Наполеона, маршал Мюрат, но главную роль, безусловно, играл Коленкур. Во многом благодаря ему работа императорских конюшен была организована прекрасно. Можно сказать и так — Наполеон получал именно тех лошадей, которые ему подходили практически идеально. Особо подготовленных.

«Их тренировали выдерживать, не шелохнувшись, самые различные мучения, удары хлыстом по голове и ушам, барабанный бой и стрельбу из пистолетов, размахивание флагами перед глазами; к их ногам бросали тяжелые предметы, иногда даже овцу или свинью. От лошади требовалось, чтобы в момент самого быстрого галопа (а других император не любил) Наполеон смог бы на полном скаку неожиданно ее остановить. Вообще в распоряжении его величества были только натренированные до невероятного совершенства животные».

Снова Констан, «тень императора». Есть и другие свидетельства очевидцев, но представление о подготовке уже вполне можно составить. Теперь о нюансах.

Хорошо известно, что Наполеон предпочитал жеребцов. Меневаль, личный секретарь Наполеона в течение долгого времени, отмечает, что традиционный выбор владыки Франции — арабские лошади. Небольшие, серовато-белого цвета, мягкие и послушные. Присутствует весь «набор». Про послушных и рассуждать долго не стоит. Других, с его-то манерой езды, и быть не могло. Остальное требует уточнений.

Саксонский полковник Оденлебен утверждает, что многим офицерам было бы стыдно «садиться на таких лошадей». Дескать, практически все лошади Наполеона — маленькие и невзрачные. Спорный вопрос. Конечно, на знаменитых картинах лошади Наполеона, возможно, и выглядят совсем не так, как в жизни. Добавляют внушительности всаднику. Однако и обзывать их «невзрачными» как минимум не совсем справедливо. Небольшие? Да. Но это уже и выбор породы, а значит — пора поговорить о его арабских лошадях. Слова Наполеона: «Хороший арабский жеребец — лучшая лошадь в мире. С арабской кровью вы можете получить улучшение во всех породах».

Считается, что все началось с Египта. Генерала Бонапарта сильно впечатлили лошади мамелюков. Настолько сильно, что он даже составил некий перспективный план. Забрать во Францию как можно больше арабских лошадей для улучшения породы. Реализовать его полностью не удастся, но кое-что получится.

Чем так прельстили Наполеона представители одной из самых древних пород верховых лошадей? Скорее всего, первое, внешнее впечатление сыграло едва ли не решающую роль. Арабские лошади изящны, они отличаются чистотой линий, а кроме того, в большинстве своем они серого цвета. Мысль о «белых лошадях» к этому моменту уже явно поселилась в его голове, и про цвет мы поговорим чуть позже.

Про такие качества, как выносливость и неприхотливость, Бонапарту расскажут знающие люди. Это не могло ему не понравиться. И да, они не крупные. На таких конях Бонапарт бы хорошо смотрелся. Выбор очевиден, к тому же — цвет.

«Белые лошади»? Настоящие белые лошади — большая редкость. Именно по этой причине они стали сакральными символами. А арабские скакуны Наполеона вовсе не белые. Серые, с разными оттенками. Но человек на белой лошади… Он это видел, он представлял себя таким. Говорят, с того самого момента, когда он увидел героя первых лет революции, маркиза Лафайета, на великолепном белом коне.

Наполеон запомнил. Во время триумфального Первого итальянского похода он, перед вступлением в Милан, пересел на светло-серого коня, правда не араба, а овернца, Вижу, и въехал в город во главе отряда кавалеристов. Люди на лошадях вызывают и почтение, и восторг. В символах Наполеон отлично разбирался.

С его собственными лошадьми разбирались люди, которым он доверял. Они знали всё о его предпочтениях, они подбирали лошадей для него, под него. Он не был привередлив, особенно когда получал именно то, что хотел.

Придет время — и Наполеон будет предпочитать передвигаться в карете. Исключительно из соображений удобства. В каретах он мог и работать, и отдыхать. Но если возникала необходимость — немедленно садился верхом. В любом походе с ним несколько «комплектов» лошадей, или бригад. В каждой два боевых коня и один — просто для перемещений. Конюхи, кузнецы… Чего он действительно терпеть не мог, так это промедлений. Готово все должно было быть по первому требованию. Ездил он, конечно, не только на серых лошадях, в конюшнях имелось много самых разных.

…Известно, что за всю свою военную карьеру Наполеон получил лишь несколько легких ранений. А лошади под ним погибали. Кто-то говорит, что таких случаев было десять, кто-то — двадцать. Про «тулонскую лошадь» мы уже знаем, хорошо известна и история с последним погибшим конем.

Арси-сюр-Об, март 1814 года. Император в последний раз командует своими войсками накануне первого отречения. В какой-то момент ему понадобилось вдохновить солдат личным примером. Он уже давно этого не делал, но сейчас — необходимо. Наполеон въезжает на мост, достает шпагу из ножен. Под огнем! Некоторые историки утверждают, что император «искал смерти». Нет, он воевал. Сражался в безнадежной ситуации и — потерял лошадь.

Глава третья

Маренго, Визирь и другие

Скелет «любимого коня» Наполеона, Маренго, находится в Музее армии, в Лондоне. Чучело другого «любимого коня», Визиря, в Музее армии в Париже. Соревнование за звание самой известной лошади Наполеона Маренго выигрывает с явным преимуществом, романтический титул «любимый» нуждается в уточнениях.

Представим идиллическую картину. Наполеон целенаправленно отправляется на конюшню, чтобы угостить лошадь морковкой или яблоком. Не очень на него похоже… Он крайне мало говорил о своих конях, и того, что им сказано или сделано, хватает лишь для того, чтобы современники или потомки могли подумать — а этот, пожалуй, был его любимцем.

Какие-то основания есть. Мы уже знаем, что он предпочитал тех лошадей, которые хорошо подходили ему лично. Невысоких, покладистых, способных приспособиться к своеобразной манере езды. Обращал ли он внимание на внешние данные? Наверное, но вряд ли они играли решающую роль. Впрочем, арабские лошади практически все изящны, так что выбор Наполеона вполне обоснован.

Однако здесь возникает и проблема, которую следует обозначить сразу. Многие из лошадей императора очень похожи, что приводит к путанице. Одно-два ошибочных суждения современников — и появляются разногласия. Кто был с ним в России? Кто — в Испании? А эта лошадь вообще там была?

Сложности, допущения… Почти ни о чем нельзя говорить со стопроцентной уверенностью. «Любимые лошади» — тема опасная. Так ведь с Наполеоном всегда непросто. Он, конечно, не как Ленин, который противоречил самому себе раза три в день, но и император оставил нам столько разных слов, что сделал едва ли не главное занятие историков, опровержение, обычным делом. Потому и в разговоре о «любимых лошадях» будет лейтмотив.

Никакой категоричности! Не утверждаем, а, скорее, предполагаем. По-другому нельзя. Заветное имя сам Наполеон не назвал, а выбирать есть из кого.

Пример примеров. Многие историки, в их числе знаменитый Жан Тюлар, утверждают: да не был он любимой лошадью Наполеона! А согласно широко распространенной легенде — был. Маренго… Повторим, он точно самая известная лошадь.

Маренго прожил невероятно долгую по лошадиным меркам жизнь, 38 лет. Это больше 100 лет по человеческим меркам. Как раз арабские лошади считаются среди своих собратьев долгожителями. Что важно, последние годы жизни Маренго провел в Англии, где его показывали публике как коня Наполеона. Возможно, именно тогда его заодно стали называть любимой лошадью. В любом случае именно с Маренго началась история арабских лошадей Наполеона. Это уже аргумент серьезный. Первая любовь, не шутка.

Считается, что Маренго попал к генералу Бонапарту как военный трофей, после битвы при Абукире в 1799 году. Значит, Маренго уже было пять или шесть лет. В разного рода энциклопедиях его год рождения указывается точно (1793), хотя никаких «метрик» у Маренго не было и его возраст практически наверняка устанавливали по зубам. Не стопроцентно надежный, но проверенный способ, хотя, по мнению специалистов, как раз с арабскими лошадьми есть сложности. Эмаль на их зубах тверже, чем у представителей других пород, значит — зубы изнашиваются медленнее.

Еще одно подтверждение того, что в историях с лошадьми Наполеона очень много относительно точного. Был ли Маренго выращен на знаменитом в Египте конезаводе Эль Насери? Как именно он оказался во Франции? Предположений будет много. Но, в конце концов, от Маренго остались не только воспоминания, но и скелет. Кое-что мы знаем практически наверняка.

Маренго был невысок, чуть более 140 см в холке (то есть там, где шея соединяется со спиной). Рост лошадей измеряют так. Светло-серый, что подтверждают все. На роль «белой лошади», символа, годился.

Небольшой? Здесь есть и плюсы, и минусы. Конечно, маленькая лошадь никогда не сможет поддерживать высокую скорость на больших расстояниях, что легко сделают ее длинноногие собратья. Однако и содержать ее легче, и она более неприхотлива.

Всадник на такой лошади внушительного впечатления не производит, но и в бою он не выделяется, значит — вражеским артиллеристам труднее в него попасть. Белая лошадь сделала бы его хорошей мишенью, а серая не являлась чем-то необычным. Хотя в британской армии, например, «рассветом» считалось время, когда с расстояния в несколько сотен метров можно было различить «серую лошадь». Все равно можно говорить о том, что «непривлекательные» лошади Наполеона помогли ему избежать многих опасностей. Маренго тоже помог.

Свое имя он получил в честь знаменитого сражения, в котором, кстати, не участвовал. Наполеон часто называл своих лошадей «громкими победами», в его конюшнях были и Аустерлиц, и Ваграм. А в каких битвах участвовал Маренго?

Серую лошадь на рассвете рассмотреть можно, черную ночью — затруднительно. С лошадьми Наполеона в сражениях — большая путаница. Во-первых, он мог пересесть с одного коня на другого прямо по ходу битвы. Во-вторых, даже очевидцы событий «путаются в показаниях».

Применительно к Маренго чаще всего упоминаются три знаменитых баталии: Аустерлиц (1805), Иена (1806), Ваграм (1809). С Ватерлоо, где Маренго и закончил свой боевой путь, есть проблемы.

Некоторые исследователи считают, что именно на Маренго 18 июня 1815 года император ездил с «семи утра и до вечера». Напомним, что ездил он в тот день не так уж и много, и, похоже, не на Маренго. «Любимый конь» действительно сопровождал Наполеона в последней кампании, однако, судя по всему, он «находился в запасе». Маренго даже получил ранение, но, видимо, в результате шального обстрела. И его оставили…

Здесь и начинается шум. Да какой же он «любимый конь», если Маренго бросили, отдали врагам! Не очень убедительный аргумент. Наполеон ведь не какой-нибудь там кавалерист, который холил и лелеял своего единственного коня. Приказ «Спасти Маренго!» в той ситуации, тем более от Наполеона, выглядел бы просто нелепо. Но история про «любимых лошадей» на этом не заканчивается.

Визирь. Снова арабский жеребец и еще один претендент на почетное звание. Визирь — подарок от султана Османской империи, сделанный в 1802 году, в честь окончания войны. Существует даже легенда, что, отправляя коня Бонапарту, султан Селим III дал коню специальное напутствие: «Иди, мой дорогой Визирь! Иди ради Аллаха и ради твоего султана. Стань самым знаменитым конем Наполеона». Селим III был человеком просвещенным и сентиментальным, но вряд ли он так сильно заботился о славе Наполеона и его коней. Однако о том, что владыке Франции нравятся арабские лошади, хорошо знал.

Визирь — серый в гречку конь, ростом даже чуть меньше Маренго и примерно одного с ним возраста. Наполеон, безусловно, был к нему привязан, но больше или меньше, чем к Маренго, мы снова не знаем. Считается, что именно Визирь, а не Маренго изображен на многих картинах в качестве пресловутого «белого коня».

Картины, кстати, свою роль в создании «путаницы» тоже сыграли. Известно, что Наполеон терпеть не мог позировать и делал это крайне редко. Императора рисовали по памяти, лошадей разрешали выбирать на конюшне. Не все художники искали ту самую, белых арабских лошадей здесь хватало, можно выбрать просто подходящую. Визирь подходил хорошо.

Конь точно участвовал в кампании 1806–1807 годов, а дальше снова начинаются разночтения. Есть немало тех, кто утверждает, что Визирь сопровождал Наполеона в русском походе, повоевал в кампанию 1813 года, вместе с императором отправился на Эльбу и вернулся во Францию. Кто-то говорит, что в 1812 году Визиря отстранили от больших дел «по старости». Как-никак, но двадцать лет возраст для лошади уже почтенный.

Визиря легко «перемещают» по полям сражений, однако он, как и Маренго, занял свое место не только в истории, но и в музее. Причем именно там, где ему, простите за тавтологию, самое место. В Музее армии в Париже. Хотя без англичан и в этой истории не обошлось!

Скончался Визирь в 1826 году во Франции. Согласно распространенной версии, последние годы жизни он провел на попечении Леона де Шанлера, который несколько лет прослужил в императорских конюшнях. Кроме того, он был поэтом, писателем и большим поклонником Наполеона. Де Шанлер решил сделать чучело Визиря и заказал работу известному таксидермисту.

Однако в период правления Карла X во Франции никакие «наполеоновские начинания» не приветствовались. Опасаясь, что репрессии могут коснуться и чучела Визиря, де Шанлер продал его английскому предпринимателю. Доставили Визиря на Туманный Альбион с приключениями, но в целости. Чучело передали в Манчестерский музей естествознания, где Визирь экспонировался несколько лет. Странно, но такого же успеха, как у скелета Маренго, у него не было. Видимо, потому, что Маренго называли «любимой лошадью Наполеона», а Визиря просто «лошадью Наполеона».

В 1868 году, уже при Наполеоне III, Визиря вернули во Францию. Сначала в Лувр, где он несколько лет «томился в подвале», и только потом он попал Музей армии. Там он находится и по сей день. Действительно, совсем небольшой и уже не совсем белый.

В конце XX века хранители решили — с Визирем, то есть с его чучелом, пора что-то делать. Он буквально рассыпался на части. Спасали коня Наполеона всем миром. Уже в XXI веке объявили сбор средств, и оказалось, что поклонники Наполеона в стране сохранились. Визиря отреставрировали, и стоит он, в отличие от Маренго, буквально в нескольких метрах от своего хозяина. Хороший повод превратиться в «любимого коня», но — нет.

Продолжаем искать среди арабских лошадей императора. Как же их много! Еще один кандидат, снова серый арабский жеребец, Али. Снова — с тяжелым грузом легенд. Остановимся на классической.

Али был захвачен как военный трофей в знаменитой «Битве у пирамид», в 1798 году, французским драгуном. Кавалерист подарил лошадь генералу Мену, тому, что принял на Востоке ислам и стал последним главнокомандующим Египетской армии. Кто-то говорит, что Мену просто отобрал понравившегося ему коня у драгуна. Не важно. Лошадь все равно попадет к генералу Бонапарту, тоже в качестве подарка.

Почему Мену решил расстаться с Али, ведь, по свидетельствам очевидцев, он очень нравился генералу? Разумное объяснение — лошадь не слишком ему подходила. Мену был слегка полноват для небольшого арабского коня, а Наполеону Али подходил идеально. Генералу Бонапарту подарок Мену понравился. Настолько, что он взял его на борт «Мюирона», корабля, на котором он в спешке, оставив армию, возвращался во Францию.

Учитывая опасность предприятия и небольшие размеры флотилии, офицерам, сопровождавшим Бонапарта, разрешили взять с собой по одной лошади. Сам Бонапарт, конечно же, мог взять больше. Скорее всего, именно так попали во Францию и Маренго, и Али.

А кто из них был с Бонапартом в битве при Маренго в июне 1800 года? Специалисты говорят о двух лошадях. Жеребце Дезире, привезенном из королевских конюшен, и Али. Маренго лишь получил имя в честь битвы. В каких еще сражениях отметился Али? Называют Эсслинг и Ваграм, оба — в 1809 году.

Еще раз подчеркнем, в каждую военную кампанию для Наполеона брали много лошадей, так что одни и те же имена для одного и того же сражения — это нормально. Маренго при Ватерлоо был, но император на нем не ездил. Про «лошадей Ватерлоо» мы еще поговорим, пока закончим с темой «серых арабских лошадей».

Их много, обо всех не расскажешь, но уже понятно, что «небольшие серые лошади» не такая уж и маленькая часть наполеоновской легенды. «Серые» превращаются в «белых», белые становятся символами славы и величия. Лошади прекрасно выглядят и дают возможность рассказать о себе все что угодно. Для легенд — то, что надо.

Только с легендой о любимой лошади не очень хорошо получается. Но ведь должна же она быть, обязательно должна! Не легенда — лошадь. Может, ее следует искать не среди «серых арабских»?

Как уже было сказано, ездил Наполеон все же на разных лошадях, совсем не обязательно белых. У него был даже чистокровный английский жеребец, Геродот. Многие лошади были подарены ему разными венценосными особами, и некоторых из таких коней вполне можно считать его любимцами.

Таурис — подарок императора Александра I, серый в яблоках конь. Считается, что на нем Наполеон в 1812 году въезжал в Москву, во что легко поверить, так как император ценил злую иронию. Таурис вместе с Наполеоном «отступал» из России, попал на Эльбу, а затем стал героем «Полета Орла», то есть как раз на нем бежавший из ссылки император возвращался в Париж.

Не «пощадил» Наполеон и своего будущего тестя, австрийского императора Франца II. Франц подарил владыке Франции прекрасного вороного жеребца. О том, какое имя у него было изначально, историки спорят, но Наполеон называл его «Мой кузен». Прямо так и говорил при встрече с конем: «А, вот и ты, мой кузен!» Согласно легенде, это очень не нравилось маршалам, к которым император тоже обращался как к «кузенам». В 1809 году конь стал Ваграмом. В честь знаменитой победы над… австрийцами. Юмор. Почти черный, как лошадь.

Теперь — самое интересное. Судя по всему, именно Ваграм — главный претендент на звание любимой лошади Наполеона. Та лошадь, о которой говорил император на Святой Елене, которая безошибочно узнавала его, — это почти наверняка Ваграм, хотя имени Наполеон и не называет. Однако есть свидетельства очевидцев, подтверждающих — Ваграм радостно реагировал на приближение императора, и Наполеону это нравилось необыкновенно. Он находил для коня ласковые слова и даже угощал его.

Так кто же, Ваграм? Маренго? Все из области предположений. Но про «лошадь Ватерлоо» мы все же знаем. Серая кобыла по имени Дезире. Не путать с жеребцом, побывавшим при Маренго. Дезире — имя первой невесты Наполеона, Дезире Клари. Той самой, что выйдет замуж за маршала Бернадота и станет королевой Швеции. Неужто Наполеон был к ней столь сильно привязан? Тогда зачем давать ее имя жеребцу?

Дезире в переводе с французского означает «желанный». Хорошее, звучное имя для лошади. Не нужно искать скрытый смысл. Хотя… Если Наполеон хотел ужалить Бернадота, которого сильно недолюбливал, то тоже отлично подходит. Тем более что последняя Дезире императора кобыла, а не жеребец. Может, отступление от традиций его и подвело…