Мой самый второй: шанс изменить всё. Сборник рассказов LitBand

Коллектив авторов, 2018

В жизни не всегда бывает второй шанс, но порой судьба решает сделать исключение из правил. И то, что не получилось однажды, вдруг, спустя годы, получается. Складывается волшебная мозаика удачи и счастливого случая. Даже когда уже почти не веришь и не надеешься. Сборник выпускников литературной школы LitBand – это яркая россыпь коротких рассказов, которые можно прочитать за одну остановку метро и пережить насыщенный сюжет целого романа. Новые имена, свежие истории и легкий стиль – вот главные черты этой книги!

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мой самый второй: шанс изменить всё. Сборник рассказов LitBand предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

© Фарба Е., 2018

© Буданова А., 2018

© Ковалюк М., 2018

© Прюдон С., 2018

© Золочевская Т., 2018

© Бобровская А., 2018

© Помазан Е., 2018

© Рубина Н., 2018

© Хотимская О., 2018

© Заватрова В., 2018

© Аносова М., 2018

© Ковылкин А., 2018

© Штырник И., 2018

© Шахворостова М., 2018

© Ренн Ю., 2018

© Завтоньева С., 2018

© Лопинова О., 2018

© Гугель А., 2018

© Сахарова Е., 2018

© Шипилова А., 2018

© Копытина М., 2018

© Кожевников А., 2018

© Гмызина А., 2018

© Буданова О., 2018

© Норина Я., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Елена Фарба. Желания

Короткая повесть

Вся моя жизнь — это просто истории.

Те истории, которые я себе о ней рассказываю.

Они про то прошлое, которое было и которого никогда не было.

Это прошлое было только во мне и только для меня.

Они — это та я, какая я сейчас, прямо сию секунду.

Завтра я буду другой, и они станут другими.

Они меняются в зависимости от моего настроения, от отношений к тем или иным людям, даже от времени года.

Иногда эти истории полны юмора.

Иногда — наоборот.

Вот так живешь-живешь, а получается сборник рассказов «Про жизнь».

Пролог

— Свой путь — это когда ты делаешь то, что хочешь делать. И не делаешь того, что делать не хочешь, — написал Леське друг.

— Как же, прямо вот так, на том, что ты хочешь, строить свою жизнь?!..

— Не понял вопроса, а на чем же тогда строить, на планах партии и правительства?

— Но с чего же начинать, не понимаю. Как понять, чего я хочу.

— Начинать с того, что делать не хочешь. И не делать этого. Опора просто железобетонная.

Глава 1. Смутные воспоминания

Леська наверняка могла сказать, что появилась осенью. Причем глубокой и безлистой. Наверное, поэтому она ее так волновала. А может, и не поэтому.

Мама с папой появления Леськи не ожидали. Просто две недели в микрорайоне на окраине Таллина, где жили Леськины родители, не было света… Поэтому спустя время там народилось множество Свет и Лен. И еще Леська.

Таллин Леська помнила. Хотя, когда родители с братом и Леськой переехали в Калининград, ей и года не было. Психология не в состоянии объяснить этот феномен. Леська точно помнила Таллин. Помнила сыроватый пасмурный воздух, аллею с осенними деревьями, особый пряный запах. И еще что-то такое, чему больше всего подходит слово «дух»… Она помнила дух этого города. И когда оказалась там спустя двадцать пять лет, сразу вновь его узнала.

Еще смутно она помнила Калининград. Они с братом получили в подарок замечательные пузатые самолеты. Он — синий побольше. Она — красный поменьше. Самолеты были просто обалденные, держать в руках их было необычайно приятно. Леська помнила это чувство — самолет в руке. Прохладная пластмасса касается ее пальцев и ладони. А самолет такой большой и такой красивый. И если посмотреть на него, сразу понятно, что он летает. Это очень понятно. Сразу видна вся особенная тайная страна, где летает ее пузатый красный самолет. У него обязательно есть лицо, он разговаривает мальчишеским голосом, немножко с басцой… А она, Леська, сидит в кресле пилота, и на ней большие защитные очки и специальная одежда. Ветер и солнце бьют в лицо. Внизу сочно-зеленые деревья и разноцветные домики… Ух, красота!

Родители переехали из Калининграда, когда Леське было два года.

До того как их семья поселилась в восьмом доме, в Подмосковье, Леська мало что помнила. На первый взгляд, конечно. Просто то, что она помнила, было довольно мучительно. Родители хлопотали с переездом, Леську определили в ясли, перетекающие в сад. Мама говорила, что там она сидела, качалась и орала басом на одной ноте. Так она могла сидеть, качаться и орать часами. Единственное светлое воспоминание, которое у нее запечатлелось с той поры, — это была чудесная тететька по фамилии Пирожкина. Вообще-то она была Рожкина, но Леська свои особенные доверительные чувства к ней могла выразить одним только способом. Всякий раз, разговаривая с мамой об Але Рожкиной, называть ее Пирожкина… Это была мамина подружка, которая работала в саду, в группе Леськи. Мама работала в том же саду, но не могла по правилам сада быть вместе со своей дочкой. В общем, когда с Леськой была Пирожкина, она переставала горевать и даже немножечко играла.

По маме Леська все время тосковала. Леське больше всего на свете хотелось быть с мамой. Мамы всегда не хватало. Леська боялась ее рассердить, огорчить. Радовалась, когда мама была с ней и была ей рада. Но все равно это почему-то казалось временным и ненадежным. Вот сейчас мама уйдет. Вот сейчас рассердится.

Мама часто сердилась или бывала чем-то расстроена. Мама свободолюбивая, она не могла терпеть советскую реальность. Каждую незначащую ерунду приходилось выстаивать часами в очереди, выписывать заявлениями, выпрашивать знакомых… Леська помнила, что та жизнь была как накрытая крышкой кастрюля. Все время мало света, пасмурно, резкие голоса, взывающие к совести, ранние холодные вставания, растянутые на коленях колготки. Леське от мамы передался вкус в смысле эстетики. Ее эстетическое чувство надрывалось от цвета стен в поликлинике, от вида домов, от одежды, от лиц… От всего. Просто от всего…

Леська жила в своих историях, стараясь поменьше соприкасаться с реальностью. Папа часто бывал в командировках и привозил из командировок книги. Для Леськи он привозил сказки, конечно. Больше всего Леська любила «Сказки народов мира». Особенно восточные. Пери и дэвы, роскошь и красота приводили ее в полный восторг. Еще Леська любила сказки про принцесс. Но странно. Ощущала-то она себя только и исключительно принцессой в смысле внешней красоты и внутренней исключительности, а вот жила жизнью и приключениями главного героя, то есть мужчины. А хотя, что странного? В жизни принцесс до и после кульминационного момента с женихами ничего интересного-то и не было. А вот у самого главного жениха жизнь была что надо! Вот тебе приключения, вот тебе путешествия, открытия, победы, новые знакомства! Кстати, Леська само слово «жених» почему-то произносила как «нежих»…

Еще Леська обожала играть в кубики. Они были разноцветные, деревянные, довольно большие и складывались в большой зеленый деревянный ящик из-под чего-то. Все вещи в те времена были… как бы сказать, многофункциональные. Когда освобождался ящик, он не выкидывался, ему находили новое применение. И это было здорово, когда оно, это новое применение, находилось и было уместным. Так вот, в зеленом ящике из-под чего-то хранились Леськины кубики. Она сама или вместе с братом могли из них сделать что хочешь. Хочешь замок, хочешь дом, хочешь — что хочешь…

Еще была настольная игра, в которую они играли всей семьей, путешествие по какому-то необыкновенному Лукоморью. Еще была любимая книга, в которой герои запрыгивали внутрь марок и попадали в нарисованные обстоятельства. Диафильмы и чтение перед сном. Целый мир в книге с рисунками Херлуфа Бидструпа. Гости по выходным и обязательно предшествующий их приходу волшебный саксофон Фаусто Папетти…

Все это было прекрасно.

Плохо только, что некоторые сказки были страшными. Особенно плохо, если их показывали по телевизору. Леська помнит, когда впервые испытала настоящий ужас и совсем не смогла спать ночью. Тогда вечером они всей семьей посмотрели немецкий телеспектакль «Карлик Нос». Вид уродливого карлика и мешок с отрубленными головами вместо капусты на протяжении многих лет преследовал Леську в темноте… Она бежала к родителям, укладывалась к ним под бок и только тогда спокойно засыпала. Да, эта беготня по ночам продлилась очень долго… А когда Леська оказалась замужем, возможность на законном основании спать у кого-то под боком ее очень радовала.

Глава 2. Восьмой дом

Восьмой дом, куда Леськина семья переехала в ее три года, ей нравился. Он был маленький, трехэтажный, трехподъездный, светло-желтого цвета старинного особянка. Вокруг дома было много зелени, деревьев. Окна затеняли кусты, а справа от дома начиналась липовая аллея. И когда весной цвели липы, дурман-запах тек по улице, проникая даже в квартиру Леськи.

Сама квартира, правда, была сыровата. Из окон в холодные дни ощутимо дуло. Леська помнила, как они болели вместе с братом. Если кто-то из них заболевал, неизбежно через пару дней заболевал другой. Но это их скорее радовало, болели они со вкусом. Прямо скажем, с удовольствием. Можно было лежать, ничего не делать, никуда не ходить. Читать книги, играть в игрушки. А потом вообще стало можно телевизор смотреть. В восьмом доме телевизоров было уже два. Потом их становилось все больше. Леськин папа увлекался техникой. И у него все работало, даже самое неисправное. Правда, все работало не ахти, и без папы обязательно начинались какие-то сложности с техникой. А потому что она слушалась только его: техника ведь не дура, знает, кто ее любит и кормит. А папа и любил, и кормил своим вниманием, заботой. Иногда вечерами папа паял. Паяльник — это такая железная длинная штука на деревянной ручке с электропроводом. Когда паяльник подключен, железная штука раскаляется и окунается в специальную паяльную смолу. Конечно, называется эта субстанция как-то по-другому. Назовем ее смолой для простоты. Она, эта смола, когда холодная, твердая как камень. А когда ее касаются раскаленным паяльником, становится тягучей. Очень красивая, янтарного цвета. Вечерами, когда папа брался паять, комната наполнялась густым синим дымом…

У брата с Леськой там была своя комната, у родителей — своя. Но вообще-то это была коммуналка. То есть в их квартире была еще одна неведомая комната, принадлежавшая совсем чужим людям. Но эти люди почти никогда в ней не жили, она стояла закрытая. В ванной, кухне, туалете, коридоре на не вполне законных основаниях царствовала Леська. Ну, и вся ее семья тоже.

Еще по соседству, кажется, на втором этаже, жила бабушка. Как ее звали, Леська уже и не вспомнит. Бабушка была очень добрая. Очень. В ней была какая-то особенная доброта, вместе с мудростью. Она любила Леську. Сейчас вот это кажется каким-то странным и даже натянутым. Ну с чего это чужой бабушке любить постороннего ребенка? Но тогда Леське это не казалось странным, а очень даже естественным. Когда ее любили, это было хорошо, приятно, но совершенно естественно. Кстати, так и до сих пор…

Леське нравилось, что жили они на первом этаже. В окно было видно улицу, играющих ребят, двор, подальше — дом, в котором жил мальчик Денис. Он нравился Леське, потому что был похож на мальчика Кристофера из книжки про Карлсона, как его нарисовал художник. Он казался Леське очень красивым. Спустя десять лет этот мальчик влюбится в Леську и будет за ней ухаживать. Леська не ответит ему взаимностью. А потом еще лет пятнадцать он не женится… В общем-то, и сейчас он еще не женат.

Брат часто, но неохотно брал с собой Леську гулять. Мама ему велела, поскольку старший. А Леське очень нравилось гулять с братом и играть во всякие мужские игры. В ножички, салки, сифы и все остальное. Правда, она себя чувствовала чужой. Наверное, потому что брат тяготился ею. Она же была маленькая, не могла так быстро бегать, как вся орава мальчишек. Брату приходилось ее тащить, а самому опаздывать к игре…

В один из годов брат неимоверно превзошел Леську во всех смыслах. Он пошел в школу. Школа была буквально в соседнем доме. Но брата все равно нужно было водить через гарнизонную проходную и дорогу. Эта проходная, кстати, почему-то сильно волновала Леську. Что-то неведомое, прекрасное было в том, чтобы выходить за территорию…

Когда брат пошел в школу, Леське исполнилось пять лет. Время, когда они вместе ходили в детский сад, только в разные группы, закончилось. Это было грустно. Леське нестерпимо хотелось в школу. И именно в ту, куда пошел брат. Вообще ей все хотелось, как у брата. Но получалось только с одеждой, которую Леська с гордостью донашивала. Брат ревностно охранял все свое от Леськиных посягательств. А когда пришло время и все его друзья по очереди стали влюбляться в Леську, вызывал приятелей на разговор и говорил свирепо: «Это моя сестра!» Ухажеры пугались и ретировались.

Вообще привычка задвигать то, чего очень сильно хочется, куда подальше, начала появляться у Леськи ужасно рано. Можно только предполагать, что ее останавливало. Например, то, что «неправильные» желания могли расстроить маму. И не могли бы, а точно расстраивали. Мама гордилась, что у нее дети воспитанные, ничего не просят. Но, положа руку на сердце, Леське сложно было удержаться от просьб.

Была ли Леська счастливой тогда, в восьмом доме? Хотя она любила восьмой дом, Леська не была счастлива. Ей как-то нелегко жилось. Она была как будто чужой и ненужной. Хотя точно знала, что родная и нужная. Но чувствовала себя неправильной. А свои желания — глупыми и никчемушными. В характере Леськи таинственным образом сплелись воедино могучая тяга к правде, справедливости, за что соседи прозвали ее прокурором, и скрытность в той части, что касается самой ее, живой и настоящей. Когда Леське хотелось конфетки, она не могла просто подойти и взять ее. Ей было стыдно. Зато могла лет до пяти взять ее втихаря и спрятать фантик. А после пяти лет и этого уже не могла. Потому что поняла, что так поступать еще стыдней. Могла только мечтать о том, как пойдет и возьмет. И ждать, что конфетка волшебным образом попадет к ней.

Вот так Леська стала терять свои желания. Она их имела, но не исполняла. Желания накапливались и давили на нее всей своей неистраченной силой изнутри. Но Леська ничего не могла поделать. Она не умела идти по дороге своих желаний. А, значит, по своей дороге. И она брела, спотыкаясь, распевая бравурные песенки, которые другие хотели от нее слышать.

В восьмом доме у Леськи случились чудесные мурашки. Однажды сбоку дома, на скамейках около песочницы, собрались ребята, мальчики и девочки. Леська была самой младшей. Одна девочка усадила Леську на скамеечку и стала делать ей прическу. Когда она расчесывала длинные Леськины волосы, по спине у Леськи бежали та-акие приятные мурашки, что она вся размякла и сидела в блаженстве. Забавно, прошло много лет со времен той песочницы, и кто-то придумал такую штукенцию, похожую на раскрытый венчик для взбивания яиц. Называется этот агрегат «массажер Мурашка». Так вот, если им поводить по голове, особенно если не себе, а другому и неожиданно, начинаются те самые прекрасные мурашки. С тех пор Леська нашла способ прийти в гармоничное состояние. Просто нужно найти мягкую женственную парикмахершу, которая будет легко, без нажима, причесывать, стричь, оживляя Леськины кудряшки и заодно пугливые мурашки.

В восьмом доме им с братом всегда читали на ночь… А еще они баловались все вместе, всей семьей. Особенно с папой. Он очень любил смешить или щекотать. Там же они с братом научились читать, и зачитали от души! Полюбили это дело. Леська уже в четыре года бегло читала про себя. Что? Конечно, сказки, что же еще. Брат же читал все подряд. Это не художественное преувеличение. Он читал все подряд. Что попадалось под руку, то и читал. Инструкция к миксеру или радиоприемнику, фантастика, классика, исторические книги, журналы… Сейчас выросший брат не перестает поражать свою жену внезапными энциклопедическими знаниями на абсолютно непредсказуемые темы…

Вообще Леська уже в восьмом доме поняла, что у нее особенная семья. Она ей очень гордилась. Все в семье были очень умные и образованные. Любой ее вопрос находил четкий и развернутый ответ. Правда, просто так показывать свои знания считалось некультурным и называлось «умничать».

Глава 3. Полет

У Леськи была эльфийская природа. Ну то есть она не была эльфом. Потому что она — человек. Живой и вполне нормальный. Но в ней было куда больше воздуха, чем земли или, скажем, воды… Часто она видела в полусне, как летает. И это действительно были как будто не совсем сны, ощущения совершенно реальные. Она чувствовала, что летает. Поднимается то выше, то ниже, разглядывает с высоты свой город… Особенно почему-то часто Леська видела, как перелетает через широкую реку, попадает в вихревой поток и скользит по воде…

Но это все на грани реальности и иллюзий. А в жизни Леська просто отличалась легкостью. Легкостью на подъем, она готова была ехать-скакать при первой возможности куда подальше; легкостью в идеях, тягой к творчеству во всех его проявлениях. Наверное, именно эти качества привлекали к ней людей, вовлекали в ее идеи, как ее саму в тот самый вихревой поток. Вихрь кружил голову мужчинам и женщинам. Но то, что мужчинам, конечно, приятнее…

К сожалению, в своей чистоте и первозданности ее воздушная природа проявлялась не так уж часто. Сдерживали-искажали ее, конечно, они, страхи. А страхов у Леськи было предостаточно. На любую тему, какую ни возьми. И тогда ветер останавливал свое движение, замирал, воздух начинал застаиваться. Эту внутреннюю духоту Леська чувствовала физически. Ей не хватало воздуха, было душно. Даже на улице зимой порой возникало такое чувство. И она расстегивала на холоде пальто, снимала шапку, включала обогрев в машине в режиме кондиционера… Ничего не помогало.

Облегчение приносило только общение и только с правильными людьми. Леська не могла бы дать точного определения тому, кто такой «правильный человек». Ряд разрозненных признаков, таких как чувство юмора или искренность, увлеченность и самобытность, не дает полной понятной картины того, кто правильный, а кто нет. Леська просто чувствовала себя сразу хорошо рядом с правильным человеком. Снова начинала глупо хихикать по поводу и без. И периодически воспарять, зависая в воздухе, как же без этого. Таких людей в ее жизни, как ни удивительно, было немало. Степень правильности только, когда к сожалению, когда к счастью, колебалась. Вот так не пообщаешься с самым что ни на есть правильным человеком год-другой, а он… Бр-р-р. Сер лицом и мюслеобразен в мыслях. А бывает, самый что ни на есть трясучий тип или просто противный через время вдруг превращается в Человека. Как с капусты вялые пожухлые листы сняли — а внутри она свежая и хрустящая. Кто разберет. Леська и не пыталась. Просто просыпалась и отдыхала от своих кошмаров. А потом опять впадала в беспокойную и мучительную спячку. Предположить, когда одно состояние сменит другое, как долго продлится, было невозможно. Или возможно… Но только сама Леська никак не могла этим управлять. Иногда все шло как нельзя лучше, весна, птички, общее благоденствие, и вдруг ка-ак накатит. А иногда все, наоборот, так препогано, все-то Леську мучают, все покушаются на ее время и нервы. А у нее внутри: «Три часа, полет нормальный!» И ничего ей не делается.

Недавно пересмотренный «Осенний марафон» вызвал у Леськи неожиданный отклик в душе. Она ненавидела этот фильм так же, как Штирлиц — «Девушку моей мечты». Но посмотрела. Главный герой фильма Бузыкин — фигура по-чеховски трагикомическая. Раньше Леська не могла вытерпеть его постоянные сделки с собой и совестью, его нерешительность и слюнтяйство. А в этот раз она задумалась. А как она бы поступила на его месте. Если есть вот такая вот многолетняя жена и воодушевленная любовница. Вообще, осталось за кадром самое главное — как Бузыкин в принципе попал в эту историю. С его-то нирыба-нимясовством… Да, Леська понимала, что она в эту воду просто бы заходить не стала. Любовник, суетливые встречи, заметание следов… Бр-р-р-р… Противно такое даже представлять. Но тут важно другое. Вопрос выбора. Причем не вообще выбора, а в конкретных заданных условиях, а именно: кому из близких людей разбивать сердце в связи со своими собственными поисками счастья… Невыносимо.

Леська летела по небу, а ее жизнь отражалась внизу, в речках, ручейках и окнах… Ее жизнь происходила как-то сама собой. Леська летела-летела, смотрела в бесконечно разнообразную палитру неба, любовалась нежностью восходов и решительностью закатов… А там, внизу, она разговаривала с какими-то людьми, играла в работу и образование, выходила замуж, ссорилась и мирилась с мамой, совершала регулярные звонки родственникам. Потом, спустя время, она заметила, что летит не одна. Где-то, то ниже, то рядом, то выше нее, летит муж… И вдруг она увидела летящих откуда-то сверху двух ангелов… Маленьких и прекрасных. Они летели прямо к ней, запрыгивали в живот и выходили уже там, внизу… В самую гущу людей…

Отпускать их в мир было тяжело. И страшно. Она каждый раз страдала, оттягивала момент называния малышей. А люди, все подряд, даже чужие-случайные, все с жадностью твердили: «Родила? Родила? Как назвали? Как назвали?» Когда факт называния свершался, становилось легче. Жизнь принимала новых членов и до поры до времени теряла к ним интерес.

Полет Леськи продолжался. Теперь они уже летели маленькой стаей. Прибавило ли это Леське счастья? Конечно, прибавило. Только счастье — это такая субстанция… Как мед у Винни Пуха. Если уж оно есть, то есть, и с прибавкой еще больше. А уж если нет, то нет. И Леська летела-летела, сомневаясь и мучаясь, совершая массу очень и крайне важных дел. Но что-то самое главное всегда держа в луче внутреннего света…

Что оно, черт его дери, самое главное?

Глава 4. Любовь

Леська чувствовала, что любовь. Но вслух все равно бы не сказала. Почему… Потому что Леська вообще-то человек серьезный и про всякие глупости, типа любви, говорить не привыкла. Вклад в человечество, всеобщее процветание и счастье, развитие науки и техники, гуманизация общества — это пожалуйста. Про любовь в самом безжизненном, то есть глобально-философском смысле, — тоже…

А вот про самую что ни на есть любовь… В простом и приземленном смысле. Между мужчиной и женщиной… Это так тревожило ее, так тянуло… Что она и сама с собой об этом говорила и думала вполуха-вполслова.

Некоторые песни вдруг взрывали ее всю изнутри. И она начинала плясать какие-то бешеные танцы одна, дома. Или становилось пронзительно-кристально ясно, все-все. Вихрем неслись картины перед ее глазами. Закат, убегающая прямо в него дорога. А внутри — свобода! Потому что любовь.

Она даже немного боялась себя в такие моменты. В ней просыпалось что-то ведьминское. Она чувствовала в себе могучую силу, силу магнетическую. И боялась выпустить ее наружу, не знала, как ею распорядиться… Просто чувствовала и ждала.

Сколько себя помнила, Леська ждала. Она ждала, хотя ненавидела ждать. Может, как раз потому, что ждала в главном. Всю-всю жизнь. Внутри нее были голоса, легкие и воздушные, трепетные и нежные. Но также занудливые и вредные, конечно. Вообще голосов, то есть мыслей, было много. Просто когда речь идет о мыслях, получается, что они все Леськины. Будто бы она сама их создала и озвучила. А вот голоса означают, что идеи, которые они озвучивают, Леське не принадлежат. Просто когда-то очень давно, в самом раннем детстве или, может, совсем недавно, кто-то что-то сказал, а Леська и поверила. И понесся круговорот в Леськиной голове… Ей говорили много. Некоторые вещи говорили много-много раз. Так, как будто это само собой разумеющееся. Потом, правда, Леська могла обнаружить, что все это «само собой разумеющееся» совсем не соответствует действительности. Ее действительности. Но мысль, привычная, как грязь по весне, не исчезала.

Леська все собиралась навести порядок в своей голове, вымести оттуда весь мусор. К сожалению, не получалось. Зато Леська стала ужасно придирчивой в смысле внешнего порядка в себе и доме. Иногда это выливалось в стремление поддерживать порядок на уровне стерильности. И это было утомительно. Вещи раздавались или выкидывались. Со столов и тумбочек убиралось абсолютно все. Вещи, надетые один раз, бросались в стирку… Все это приносило облегчение. Но ненадолго.

Что касается внешнего порядка в себе, то есть во внешности — это было еще сложнее. Леська прилагала кучу усилий, чтобы привести себя в соответствие со своими собственными требованиями. Когда это ей удавалось, самое логичное было бы замереть где-нибудь в людном месте, чтобы ею могли налюбоваться, а она — попозировать всласть. Но Леська была человеком активным. Молча позировать было скучно. Поэтому она неслась по своим адресам, стараясь не растерять доведенную до совершенства упорядоченность образа… Это было нелегко… Особенно если нужно было поесть, особенно в компании. Видимо, назло подсознание Леськи выдавало какой-нибудь кульбит, и вот уже пивная кружка валяется на столе, а все ее содержимое могучим потоком изливается на ее белоснежные брюки. Ну, или капнуть на себя что-нибудь. Или колготки порвать… Это Леське запросто. Леське давно было пора навести порядок в голове, я же говорю. Но все как-то не получалось…

Но, несмотря на все эти нелепые нелепости и занудные занудности в стремлении к чистоте и порядку, Леська на самом деле была совершенно нестерильный человек. Она была взлохмаченной, несущейся на всех парусах неважно куда, лишь бы нестись и чтобы хотелось. Она была румяной, и глаз ее горел. Внутри нее плясали бесенята, смешившие ее каждый раз, когда она о них вспоминала. И оттого все, что думала Леська своими мыслями, а не чужими, было смешным и даже парадоксальным. В нее, когда она была собой, влюблялись сразу, с первого взгляда. И это было самым естественным из всего естественного. И она влюблялась с первого взгляда. Постоянно.

Первый раз ей признался в любви мальчик Ваня. Это было ранней весной в туалете детского сада. Странно, но туалет был общим. Видимо, считалось, что советские дети до семи лет сохраняют младенческую наивность и не замечают некоторой разницы в устройстве девочек и мальчиков. Что бы ни считалось, но на детской площадке детки давно и с удовольствием играли в доктора. В самом что ни на есть эротическом смысле… Так что туалет был выбран как место для признаний неслучайно. Во-первых, уединенность, такая недостижимая в «группе», во-вторых, очевидная противоположность в смысле пола.

Так вот. Мальчик Ваня подошел к Леське и сказал: «Я тебя люблю». Это было неожиданно и очень приятно. Но как-то непонятно. «И что я должна теперь сделать в ответ?» — недоумевала Леська. Поскольку ничего она не придумала, это признание так и осталось висящим в весеннем воздухе детскосадовского туалета.

Потом Леська услышит эти слова не раз. А реакция ее будет всегда одной и той же. Как в самый первый раз. Приятно и непонятно… «Что я теперь должна с этим делать?..»

Глава 5. Школа

Когда Леське исполнилось семь лет, ее семья: мама, папа, брат и она — переехала в новый девятиэтажный дом. Папе на работе дали квартиру. Все, конечно, было непросто. Квартиру давно обещали и долго не давали. Либо предлагали не то. Но Леська обо всех этих перипетиях не знала. Просто в какой-то момент они всей семьей взяли и переехали. Прямо к сентябрю первого класса Леськи.

Она помнила, как рабочие вчетвером или даже впятером поднимали по лестнице на пятый этаж ее пианино. В доме был только один лифт, пассажирский. А пианино было большим и очень тяжелым. Рабочие долго и с явным трудом его поднимали. А потом занесли в комнату Леськи и брата. Поставили они его как-то странно, полубоком. Леська увидела это и сказала приехавшей из Мичуринска проводить внучку в школу бабушке Юле: «Как криво!» Бабушка согласилась: да, мол, кривовато. А потом Леська отчетливо услышала кухонный разговор бабушки с папой: «Ты представляешь, рабочие такую тяжесть несли на пятый этаж, а ей не нравится, как поставили! Фу, гадость!»

Для Леськи это был удар. И самое обидное, что непонятно, что теперь делать. Сказанного не воротишь. Но, во-первых, она не хотела обидеть рабочих, которые все равно уже ушли и ее слов не слышали. Во-вторых, она констатировала то, что видела. Ну а в-третьих, она никак не могла ожидать такого от бабушки Юли. Ведь та сама с ней согласилась! Да и вообще, бабушка Юля была отличной бабушкой. Она не заставляла доедать, высиживая часами за столом. «Не хочешь — не ешь, нам больше достанется!» — с улыбкой говорила бабушка им с братом. Она возила их с собой на работу, в библиотеку. Раньше она была заведующей, а теперь подрабатывала в своей же библиотеке уборщицей. Там можно было выбирать любые книжки! И читать их сразу или брать с собой. А еще бабушка Юля была необыкновенным рассказчиком. Когда она начинала какую-нибудь свою историю, обязательно смешную, все слушатели замирали, открыв рот. Заканчивалась любая ее история под гомерический хохот публики. В общем, бабушка Юля была молодец. А тут такое! В ее, Леськин, адрес. Леська сильно расстроилась и, так и не поняв, в чем провинилась, стала более придирчивой к своим словам.

Кстати, как раз этот случай открыл Леське странное распределение звука в новой квартире. Кухня, самое удаленное от их с братом комнаты место, идеально прослушивалась как раз с Леськиной кровати. А наоборот — нет. И вообще, вся остальная квартира была защищена в смысле подслушиваний. Каждая комната была сама по себе, там вполне можно было вести любые беседы без лишних ушей. А вот кухня… Да. Это было странно и интересно. Например, когда они с братом учились в старших классах, Леська, которую запихали спать, услышала «мужской разговор» одноклассников брата. Она узнала много нового об отношениях мужчины и женщины и много новых слов…

Но тогда, в пианинов день, ее голова была занята совсем другим. Она идет в школу! Целых два года, с тех пор, как туда отправился брат, она об этом мечтала. И вот уже совсем скоро. С садом покончено! Она будет ходить в школу и возвращаться домой к обеду. Она будет октябренком! А потом станет пионером! Леську все это сильно вдохновляло.

Тридцать первого августа Леську отпустили гулять. Всех домашних лихорадило. Переезд, новый дом, сборы детей в школу… Поэтому Леську отправили гулять с облегчением. Леська пошла за дом, на новую площадку. Собственно, весь их район был новый, военный городок еще отстраивался. Леська на улице познакомилась с какими-то девочками и мальчиками. Они отлично играли, лазали по лабиринту, бегали… Потом какая-то новая знакомая предложила Леське пойти к ней домой поиграть в кукол. Леська, естественно, согласилась. Они играли до прихода девочкиной мамы. Та спросила у Леськи: «А твоя мама знает, что ты пошла к нам?» Узнав, что нет, девочкина мама отправила Леську домой. Довольная и счастливая столь плодотворно проведенным временем, Леська прибежала к себе. А там!..

А там… В общем, на бедную Леську обрушился такой шквал всего самого неприятного, что Леська даже пожалела, что вернулась. Хотя, конечно, она должна была пожалеть, что вернулась так поздно… Пропала, никого не предупредив… Ну, и так далее. Чувство собственной вины заедало Леську. Мама тогда ругалась отчаянно.

Странно, что именно в главе про школу всплыла «ругательная» тема. И странно, и совсем не странно. Само здание школы, унылые коридоры, хмурые лица уборщиц, гардеробщиц, визгливые голоса поварих, недовольные — учителей… Все это рождало в Леське чувство виноватости. Презумпция виновности, непонятно перед кем, непонятно за что, но виновна, факт.

В школе Леська заковалась окончательно. Спрятала себя, какая она есть, подальше от чужих глаз и четвертных сценок. А миру представила объемную модель Леськи под названием «отличница и первая во всем». Она писала сочинения в стихах, которые зачитывались перед классом под бурные аплодисменты. Только придя в школу, в первом классе, сразу всех обогнала по скорости чтения. С самого начала училась на одни пятерки. В неучебной школьной жизни она была, кем только можно было быть: командиром звездочки, плавно перетекшей в председателя совета отряда, капитаном команды КВН, членом совета дружины, трижды принимала в пионеры на Красной площади. Она выиграла первый и единственный школьный конкурс «Поле чудес» с настоящими призами.

И на фоне всего этого общественного признания и общей передовитости Леська страдала от неуверенности в себе. Ее дружба с девочками не клеилась. С мальчиками же все обстояло прекрасно. Но вдруг, после обидного выпада какого-то дворового хулигана, Леська застеснялась, что водится только с мальчиками. Совсем небольшой кусочек суши под ногами закачался на волнах сомнений и стеснительностей… Она не отказалась совсем от дружбы с мальчишками, но что-то внутри нее сломалось. Какой-то барометр благополучия и уверенности. Леська, натужно кряхтя, натянула на себя маску и тут, в самой любимой обстановке и с самыми безопасными людьми — мальчишками… Увы.

Леська помнила, что изначально хотела быть мальчиком. Ей казалось, что мальчикам, то есть мужчинам достались все самые интересные профессии. Космонавт, милиционер, военный, директор… А еще Леська тянулась за старшим братом. Не специально, но с удовольствием носила его клетчатые рубашки и джинсы, находилась в компании его друзей, чувствуя себя не своей. Девчонка, что тут поделаешь…

Леська очень долго стеснялась своей женской сути. И чем больше она в ней прорастала, тем сложней с ней было Леське. Привыкшей и коня, и избу, и все что хочешь делать наравне, а чаще — лучше, быстрей, звонче, храбрей мальчишек. Один мальчик влюбился в ее боевой характер и даже рассказал об этом своим друзьям. А те — рассказали Леське. Правда, к тому времени этот мальчик по имени Андрей уже перешел в другую школу. Леська ужасно внутри себя гордилась, что вот такой мальчик, в которого были влюблены все девочки класса, выбрал именно ее. Он ей тоже нравился, но она привыкла дружить.

А еще у нее преподавал историю учитель с правильной для историка и мыслителя фамилией Чаадаев. Он рассказывал, что является потомком того самого Чаадаева и что у него в гараже стоит лошадь. На переменах он уходил в свою маленькую комнатку, закрывал дверь и курил, пока из-под двери не начинал просачиваться синими клубами дым. В общем, он был странный мужчина. Но у него была харизма и загадка, и он нравился Леське. А она нравилась ему. Только не гадко-сомнительно, а в некоем предвкушении-ожидании, какой она станет, когда вырастет… Он видел в ней то, что и сама Леська в себе не видела, — красоту, породу, женственность…

Кроме того, у нее были сложносочиненные отношения с сыном маминой подруги. Сережа был на шесть лет ее старше, но выказывал к ней явную симпатию с самого Леськиного щенячьего возраста, лет с пяти. Всякие переглядки, особые слова, комплименты, вся эта странная и непонятная история продолжалась до ее шестого класса. Если бы Леська хоть немножко умела быть девочкой тогда, может быть, у них случился бы роман под названием «первая любовь». Прямо как в чудесном фильме «Вам и не снилось»… Но Леська не умела.

Еще ей нравились мальчики из их общей компании. Сложно сказать, в какой очередности. По кругу. Дима Петушков, Сашка Ирисов, Пашка Окунько, Коля Спиридонов. Он — особенно. Когда Леська закончила восьмой класс, они с этими ребятами и еще девчонками пошли в парк аттракционов. Погода была прекрасная. Солнечная, ясная, теплая. Они сами пошли далеко от дома в этот парк, сами выбирали, где кататься. А особенно — с кем кататься… Коля Спиридонов катал Леську. И другие ребята тоже. Она просто купалась во внимании. Эх, да чего там — в любви! Вот это удивительное чувство — быть в эпицентре любовного вихря — Леська испытала впервые… Настолько сильно она испытает его, только когда станет в два раза старше, перенесется из четырнадцати в двадцать восемь. И вот тогда, на тридцатилетии брата, сидя с его школьными друзьями на веранде родительского дома и бренча-попевая старые полузабытые песни, Леська почувствует себя растворенной в могучем потоке любви вот этих самых людей. Уже таких взрослых, таких серьезных… И поймет, что не зря она училась играть на гитаре, не зря подбирала и пела им песни, ведь на этих школьных, а потом и студенческих вечерах-попойках-посиделках росли и расцветали их души…

Между этими двумя вехами, конечно, множество эпизодов. Школьный выпускной брата, и ее кружат танец за танцем один за другим ребята… Горячая испанская ночь, бушует Фиеста, пригород андалузского города Малаги, а она держит на себе всю дискотеку, и все взгляды обращены к ней… Доминикана, и двое влюбленных мужчин борются за ее, Леськино, внимание… Другая дискотека, в зимней Москве, она танцует, сливаясь с ритмом, и ее тело ей послушно, а все окружающие, замерев, смотрят на нее… Солидный, тонкий и образованный мужчина робеет рядом с ней и показывает что-то в своем компьютере… Ее будущий муж смотрит на нее впервые в жизни, и в его глазах отражается любовь.

Глава 6. Музыкальная школа

Леська сидела тихонько на задней парте кабинета сольфеджио, а на коленях ее лежала раскрытая книга Соловьева про приключения Ходжи Насреддина. Ей было хорошо. За окном бушевала весна, пели птицы, а здесь было тихо и торжественно. В солнечных лучах вились струйки пыли, мягко звучал голос Любови Васильевны, со всех сторон Леськи сидели ее друзья или просто приятные ей люди… Она и здесь была лучшей, так что тихонько подхалтуривала, время от времени читая свою любимую книгу. Леська прекрасно училась в музыкальной школе. Она ее очень любила. Без мазохизма или, наоборот, самолюбования. Она просто любила музыкальную школу именно такой, какая она была. Любила своих учителей, особенно учительницу по специальности, добрую и в то же время интеллигентно-строгую Валентину Леонидовну, и обладающую поистине фейским обаянием Любовь Васильевну, преподававшую хор и сольфеджио. Музыкальная школа отвечала Леське взаимностью. Ее любили, ценили, она вела концерты и даже иногда исполняла на них произведения своего собственного сочинения.

Леське нравилась особая атмосфера, царившая в музыкальной школе, кабинеты с высокими потолками и окнами. Гулкие коридоры, кабинеты с инструментами. Даже название здания, где была музыкальная школа, напоминало о чем-то возвышенном — Дом офицеров…

Закончила Леська музыкальную школу, конечно, на одни пятерки. И однажды даже выиграла конкурс этюдов. Но это было скорее случайностью, чем закономерностью. Потому что Леська боялась спортивной соревновательности. Она не любила конкурсы, слишком сильно волновалась и делала какие-нибудь глупые ляпы в давно доведенных до автоматизма пьесах. В какой-то момент концерта или конкурса у нее обязательно появлялась подлая мысль, что вот-де все ее слушают, все на нее смотрят, и сразу за этим внутри нее все холодело, замирало, предпочитая пересидеть опасный момент. Леська совершала глупую ошибку… После которой все снова начинало работать в полную силу, разум и руки опять начинали ее слушаться, и она благополучно доигрывала до конца. Так что победа в конкурсе была случайностью, а не закономерностью. Просто в этот день она ужасно торопилась на день рождения своей одноклассницы и мечтала лишь о том, чтобы быстрей отбарабанить и убежать. А потом уж Леська узнала от учительницы, что была лучшей среди всех, даже уже зарекомендовавших себя музыкальных «спортсменов». И ее фамилия висела некоторое время на стенде музыкальной школы с припиской — «первое место»… Все-таки Леське нравилось быть первой. Факт.

В музыкальной школе у Леськи были замечательные друзья. Им было вместе интересно, они все время что-то выдумывали. На выпускной вообще разыграли для учителей целый спектакль по мотивам сказки «Красная Шапочка», пародию на модные в те времена бразильские сериалы. Разговаривали они исключительно глупыми междометиями, типа «бум-кара-бырцшвак!», а один парень, исполнявший роль переводчика, говорил по-русски длинные смешные фразы. Они придумали себе наряды в духе бразильских героев. Леська играла бабушку. Она нацепила дурацкие очки на кончик носа, чего-то там изобразила на голове, а под широкое платье, взаправду взятое у бабушки, подвязала подушку. Весь этот вид дополнялся особого вида прихрамыванием и Леськиным темпераментом. Зрители хохотали.

Что касается сольфеджио, тут волноваться не о чем, Леська была молодец. У нее обнаружился замечательный слух, она с легкостью писала музыкальные диктанты. Музыкальный диктант — это когда учитель играет мелодию, а ученики должны ее записать нотами, соблюдая тональность, длительность, ритмику и все остальное. Причем никто ведь не говорит: «Начинайте с ноты «ля». Сами должны догадаться. Для многих музыкальные диктанты были совершенно непосильной задачей. А Леське удавались — и потому нравились. Кроме того, она была дисциплинированной в смысле домашних заданий.

Но вообще больше всего она любила другие задания — творческие. Когда, например, им на музлитературе включали какое-нибудь произведение. И нужно было рассказать о тех образах, картинках, которые возникали. Догадаться, как называется произведение или чему посвящено. Леське это очень нравилось. Более того, когда она сама играла, она всегда придумывала ту историю, которую играла. Иногда им давали задание придумать музыку или стихи к какой-нибудь картине. Леська однажды выбрала для описания картину Карла Брюллова «Последний день Помпеи». Картина и та реальная история, которая случилась много столетий назад, так потрясли Леську, что у нее родилось большое стихотворение, наполненное ее эмоциями. Написала она его на бегу, по пути в музыкальную школу, она вечно куда-то опаздывала. Но получилось от души. Вообще, удивительно, но именно этот момент, когда Леська бежала в музыкальную школу, на ходу соединяя слова и фразы… Момент, когда в голове у нее рождались образы далекого прекрасного города Помпеи уже на краю своего исчезновения… Именно этот момент запомнился Леське ярко, во всех деталях. Вместе с ясным вечерним небом, подсвеченным еще желтыми полосками заката…

А Помпеи, этот древний город, стал для Леськи символом Божьей воли, иногда сокрушающей, но все равно поразительной. Она и мечтать не смела о том, чтобы побывать на раскопках Помпей. Но все-таки мечтала. И почему-то эти мечты для нее были мечтами вовсе не про прикосновение к древности. Или про счастье ныне живущего в сравнении с погибшими тогда. Эти мечты, так же, как и все приключения Ходжи Насреддина, как и все-все в музыкальной школе, включая странные комнатные растения, похожие на карликовые деревья, с короткими жесткими ветками и темно-зелеными сочными листиками… Все-все это было для нее про любовь.

Но тогда, когда Леська сидела на задней парте в кабинете сольфеджио, а на коленях у нее раскинулась жаркая томящаяся Бухара, ей еще было далеко до выпускного. Она успевала выхватить только пару строк. Но и это было очень приятно и волнующе. Любовь Васильевна ничего не замечала.

Глава 7. Неведомые луга

Леська летом ездила к бабушкам. Строго говоря, к бабушкам с дедушками. Бабушек было три, дедушек — двое. Увы, у одной бабушки не случилось дедушки. От этого у нее безнадёжно испортился характер, и бывать у этой бабушки в гостях Леське не особенно нравилось. Звали ее Зина.

Странное это имя. Одно время в СССР любили называть девочек Галями, Варями, Зинами, Лидами… Сейчас же само звучание этих имен адресует куда-то в недалекое, но отчетливо устаревшее прошлое, с граммофонной «Риоритой» на улице. Зин Леська знала не очень много. Но те, кого знала, были похожи уверенными голосами и способностью устроить скандал даже без повода. Еще знакомые Леське Зины любили порассуждать о глупости и неправоте других людей, как в общем, так и в частности. При этом Зины могли запросто с теми самыми людьми, которых при Леське клеймили позором, прекрасно общаться. Потому что обсуждали они их за глаза, а, разговаривая с ними, возмущались поведением кого-нибудь другого. Все это создавало особую интимность в отношениях Зин с другими. Люди не подозревали или не хотели подозревать, что сами являются точно такими же объектами Зининого злословия. Леська на этот счет не питала иллюзий. Правда, прозрение случилось, когда она стала постарше. Кстати, тогда же, когда стала старше, она встретила совсем другую Зину. Добрую, тонкую и заботливую… Но все это потом.

А тогда, в летние школьные каникулы, Леська с братом вбрасывались на Достоевскую, 35, города Мичуринска, в рыжий одноэтажный дом довоенной постройки, огороженный забором. Дом был со ставнями и парадным выходом прямо на улицу. К сожалению, этот выход когда-то был наглухо закрыт, и выходить из дома приходилось через крыльцо в глубине двора. Ну а потом — через калитку на Достоевскую улицу. Это было как шагнуть из одного мира в другой.

Когда Леська стала чуть-чуть постарше, летние вечера на этой улице стали преисполнены особого смысла. Каждый теплый вечер, когда на улицу стекались ребята и девчонки, обещал ту самую, долгожданную встречу. Там и тогда происходило много интересных вещей. Затевались разные игры, «Испорченный телефон» там или «Съедобное-несъедобное». Складывался и зажигался в сумерках гигантский костер, рассказывались страшные истории… Все это было, конечно, про любовь.

А с другой стороны калитки, за домом и двором, был сад. Он потрясал Леську, казался ей огромным. В конце сада еще и тек ручей. Леське казалось, что когда она доходит до конца сада, она попадает в другую реальность. Она смотрела за забор, видела участки соседей и поражалась им так, как будто видела лунный ландшафт. Да, наверное, и ему она бы так сильно не удивлялась. Там, за забором, происходила какая-то отдельная неведомая жизнь. И ее Леська видела в особых красках. Даже небо за забором было другим, ярче и богаче палитрой.

Когда Леська смотрела за забор сада, маленькая и мечтательная, она одновременно видела и не видела, что там. Ей чудилось чье-то огромное непостижимое счастье, любовь, загадки, которые ей никогда не разгадать. Там, за забором, было то, к чему она хотела, но не могла прикоснуться. Там были жаркие экзотические страны, особые люди, неведомые пути, долгожданные встречи… Там была та жизнь, к которой Леська стремилась всей душой, но которая была далека от нее, закрыта и еще запечатана. На всякий случай. Там была вольная воля, выбор, идущий от сердца.

Там было все не так, как здесь. Потому что здесь — запреты без причин и оснований, запреты ради запретов. Страхи, возведенные в ранг хорошего тона. И лучшее, что могла сделать Леська здесь, по эту сторону забора, — ждать.

Глава 8. Виола от Валио

Леська шла за руку с мамой и папой. Брат бегал вокруг. Они шли через огромное поле по широкой утоптанной дороге. Солнце светило ярко, но было не жарко, а приятно. Легкий летний ветерок дул в лицо и развевал волосы. Леська шла, жмурясь от солнца, и его тепло разливалось внутри по всему телу. Она шла и немножко подпрыгивала. Мама с папой разговаривали о чем-то, смеясь. Брат жужжал в игре. По небу пролетал самолет. А вокруг расстилалось кукурузное поле. Кукуруза казалась Леське высоченной, она запросто могла бы потеряться в этом поле, если бы сошла с дороги. Мама с папой остановились и нарвали в сумку несколько початков кукурузы. Початки были сверху зеленые, а внутри, если снять все слои кукурузных листьев, — нежно-желтые.

Потом они пришли домой, в свою квартиру. Такую летнюю-летнюю, с ленивым жужжанием мух, с приятным сквознячком. Мама сварила кукурузу и, когда Леська ее попробовала, это было невообразимо вкусно. После обеда Леська с братом вывалились гулять, играли с какими-то до этого незнакомыми ребятами до темноты… Играли интересно, расстались друзьями.

Леська задумчиво смотрела на баночку плавленого сыра, где два слова повторяли одно другое, если переставить буквы. Она смотрела на простую картинку, изменившуюся со времен ее детства. Но все равно знакомую и близкую.

Леська смотрела — и внутри нее крепло и расширялось чувство, что там на картинке, мистическим и непостижимым образом запечатлена именно она, Леська. Это она стоит там, на фоне кукурузного поля, и это ее золотые волосы развевает ветер. Именно на нее влюбленно смотрит фотограф. А через объектив его фотокамеры — весь мир, залитый солнцем и бесконечным счастьем.

Глава 9. Девичество

«В горнице моей светло-о-о-о», — нежно вытягивала Капуро, пока в жизни у Леськи расцветал-распускался новый этап. Самый главный этап в жизни любой женщины. А уж Леськи особенно. Леська впадала в девичество, как в маразм. Незаметно, но неотвратимо.

Девичество поглотило ее всю, все ее мысли, все события ее жизни, все встречи и все расставания. Леська безудержно влюблялась, не отвечала взаимностью, страдала от непонимания и страха за собственную натуру. Ужасно далекую от совершенства и все-таки родную и любимую. Красивую и ужасную. Безобразную и прекрасную. Середины у Леськи и раньше не было, а уж в девичестве совсем пропала Леська. То она блистала королевой красоты, ее рисовали художники и устраивали фотосессии фотографы. А то ходила по дому растутехой, пугаясь своего отражения в зеркале и мучаясь, что ее, вот такую, моментально разлюбят или, что еще хуже, не полюбят. Она не могла, ну никак не могла собрать себя для предъявления общественности. И институт в этот день оставался без Леськи.

Все ее мысли были забиты одной только любовью. Самым мелким в мире шрифтом там было набрано это слово тысячи и миллионы раз. И ни для чего другого места не оставалось. Институт, учеба, сессии… Все это проживалось Леськой как: друзья, подружки, КВН, новогодние и прочие тусовки.

Была, правда, в ее жизни цельная часть без ухода в параллельные реальности. Это было участие Леськи в музыкальных коллективах, а потом — на короткое время, но все же — создание своего собственного. В чужих группах, гордо зовущихся «рок», она играла на синтезаторе. Спасибо музыкальной школе. А потом у нее сами собой стали выходить песни. Так странно. В какой-то момент Леська просто-напросто остановила беготню и сосредоточилась на написании песен. Сидела так иногда в расслабленном одиночестве, наигрывала на гитаре сама себе чего-то, и — бац! — откуда ни возьмись, песня. И, если кто слышал не врет, неплохие песни у нее получались.

С ребятами, которым Леська подыгрывала на клавишных, у них было много концертов. В разных странных местах и неизвестных клубах. У нее же самой, когда уже ей подыгрывали на ударных, соло, бас-гитаре, клавишных и трубе, был только один концерт. Только один. Да и то Леська ночь не спала перед ним, так трусила.

Глава 10. Путь без конца

Леську душили слезы. Они не текли, они именно ее душили. Не давали дышать, стояли комом в горле, текли из носа насморком. Леська страдала от невысказанных, задавленных, искренних своих желаний. Которых накопилось так много, и столько еще копилось каждый день, каждую минуту. Потому что Леська не умела, боялась или еще что, но не получалось у нее жить с ними вместе. Она хотела чего-то, мечтала о чем-то. И… шла в другую сторону.

И только сейчас, придя к особой этой, тридцатитрехлетней планке… Родив двоих детей… И разуверившись в родительских заветах… Только сейчас на Леську начало накатывать цунами понимания, что вот такая она, ее жизнь, и есть. Самая что ни на есть. Что она уже происходит. И мало того, произошла более чем на треть.

Чего ты, Леська, ждешь?

Чего ты ждешь, когда тебе хочется танцевать?! Быть в гуще людей и событий?! Наслаждаться жизнью в разных странах?! Общаться и встречаться с разными людьми?! Нестись вихревым потоком по миру?!

И когда тебе, Леська, так мучительно хочется быть собой… Быть собой, любимой.

Сколько раз, еще в школе, а потом в институте, она страстно хотела идти, бежать к друзьям. Тусоваться, веселиться, радоваться. Посещать разные места. Но сидела дома и делала какую-то ненужную глупую домашнюю работу. Или глупую ненужную учебу.

Леська замерла на грани со своим комом и слезами. Как канатоходец, она балансировала между молодостью и старостью. Вот что такое эти магические тридцать три. Это предел. Предел мечтаний, предел желаний. Это предел, когда становится окончательно ясно: будущее происходит сейчас. Оно же настоящее.

Настоящее, в котором Леськой ежедневно совершалось множество действий. Но не было того самого, самого точного, самого прицельного действия. Того действия, которого ей по-настоящему хотелось. И понимания, в чем оно, это действие состоит, тоже не было. Пока.

Но зато была вера, что она обязательно найдет его, то самое. Найдет. А найдя, совершит. Откроет белую дверь. А там…

В голове у Леськи кружились картинки, разрозненные и яркие. Ее несбывшиеся желания. Мечты, которые всегда жили в ней и никогда не жили в ее жизни.

Каждый день, каждую секунду, стремясь в колумбийские джунгли или утонченный Париж, Леська ждала чуда. Чуда, которое все наполнит смыслом, — и все заживет, запоет, затанцует. Леська жила в его предчувствиии…

Все страны, в которых Леська хотела бы пожить и никогда не жила. Все языки, на которых Леська хотела бы говорить — и не говорила. Все друзья, к которым так яростно она стремилась, и, достремившись, не успевала насладиться их обществом… Все поиски смысла жизни и жизнь в бессмысленности… Все разочарования и потери… Неожиданно для себя Леська почувствовала, что во всем этом сумбурном нагромождении мыслей и чувств, воспоминаний прошлого и надежд на будущее, есть то, что она знает наверняка. То, что это самое расширяющее чувство живет внутри нее. Чувство любви без адреса и прописки. Это оно стегало ее и гнало куда-то. Накрывало тоской. Ободряло надеждой. Пугало датами.

Оно наполняло все смыслом — бессмысленным, потому что бессловесным. Оно разливалось по всему телу безмятежностью, когда она смотрела на свою семью. Леська внезапно до мурашек почувствовала, как долог этот путь. И как чудесно идти по нему. Где он пролегает, куда ведет?.. Да какая разница… Путь Леськи, как русло реки, пролегает и идет туда, куда бегут все реки мира. Куда идут все души. А значит, любви будет только прибывать…

— Раз я так хочу путешествовать, встречаться, удивляться, любить, творить и говорить с людьми об этом, значит, это мне и делать, — Леська счастливо вздохнула, посмотрела на дорогих своему сердцу сопящих мужа и детей и закрыла ноутбук.

Конец

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мой самый второй: шанс изменить всё. Сборник рассказов LitBand предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я