Два шпиона в Каракасе

Мойзес Наим, 2019

Мойзес Наим – всемирно известный венесуэльский журналист и политолог, кавалер орденов Франции, Италии, Аргентины и Венесуэлы. Много лет он возглавлял журнал Foreign Policy, а до того, как начал заниматься журналистикой, был министром торговли и промышленности, директором Центрального банка Венесуэлы и исполнительным директором Всемирного банка. Работа Наима “Конец власти” признана в США лучшей книгой 2013 года (по версии Financial Times и The Washington Post). “Два шпиона в Каракасе” – его первый роман, и написан он в жанре шпионского триллера, однако вымышленные по большей части персонажи и захватывающий сюжет помогли автору создать яркую и убедительную картину реальности, в достоверности которой трудно усомниться. Это история правления Уго Чавеса, мечтавшего о вечной власти. Он даже внес ради этого поправки в Конституцию, однако судьба распорядилась его жизнью по-своему. Теперь всем известно, какой катастрофой обернулись для Венесуэлы попытки построить там “социализм ХХI века”.

Посвящается Эмме, Лили и Сами

Глава 1

Ночные звонки

Нет звука отвратительней, чем телефонный звонок, который помешал любовникам в постели. Женщина сердится, еще крепче прижимается к плечу мужчины и, почти задыхаясь, просит:

— Только не вздумай брать трубку!

Он не обращает на ее слова никакого внимания и поступает по-своему: ускользает от жадных губ, с силой отрывает от себя цепкие руки и в мгновение ока словно сбрасывает с себя дурман, которым она успела его окутать. Затем садится, подносит палец к губам, требуя тишины, и снимает трубку старомодного черного аппарата. Он уже полностью владеет своим голосом, и никто не смог бы догадаться, что всего несколько секунд назад он на всех парах мчался к оргазму.

— Алло!

— Иван, ты можешь мне объяснить, что за чертовщина творится там, в этой твоей Венесуэле?

Иван сразу узнает голос. Это Гальвес, его шеф.

Между тем женщина не желает сдаваться. Она прыгает на него, гладит, касается всех тех мест, которые, как ей известно, наверняка заставят его вернуться к ней. Пускает в ход руки, губы, язык, соски… Хочет оживить тот миг, который был погублен телефонным звонком.

Поведение любовника кажется Хлое непостижимым. Что может быть важнее секса с женщиной, которую ты так страстно любишь? Молодая голландская активистка приехала на Кубу “учиться” тому, как надо делать революцию и как экспортировать во все остальные страны мира уже проверенные здесь методы. Ее идеализм может соперничать лишь с ее чувственностью. И наивностью.

Однако она проявляет еще и неуемный интерес к политике — даже когда оказывается в постели со своим новым любовником, хотя именно он мог бы стать главным мужчиной ее жизни. Но у Ивана Ринкона есть служебные обязанности, о которых ей ничего не известно и которые для него куда важнее любовных похождений. Вот и сейчас он нервно вскакивает с постели, будто сразу забыв о лежащей там женщине.

И ей приходится проглотить обиду. Хлоя тоже встает и голая выходит на балкон, чтобы попытаться унять охватившее ее бешенство. Она делает глубокий вдох, впуская в легкие свежий воздух, принесенный ветерком с моря. Безмолвную в эти часы Гавану освещает одна только луна, которая вычерчивает силуэт города и отражается в волнах Карибского моря.

— Понятия не имею… Я тебе много раз повторял, что там никогда и ничего не происходит, — с напряжением в голосе объясняет Иван в трубку, но при этом не может скрыть удивления.

— Ты сильно ошибаешься… В Венесуэле что-то заваривается, — отвечает ему Гальвес.

— Что? Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что как раз в эти минуты и как раз сегодня, будь оно, это сегодня, проклято, то есть четвертого февраля тысяча девятьсот девяносто второго года, пока ты дрыхнешь без задних ног, в Венесуэле происходит военный переворот: танки атакуют президентский дворец, а на другом конце города из минометов обстреливают резиденцию президента. Мы не знаем, кто в этом замешан и кто командует путчистами. Зато я твердо уверен в другом: за нынешней весьма скверной историей стоят американцы.

— Кто???

— Позволь мне удивиться твоему удивлению… А еще ты меня здорово разочаровал или даже, вернее сказать, подвел. Я-то думал, что могу выкинуть Венесуэлу из головы, коль скоро этим направлением занимаешься ты. Ладно, давай кати немедленно сюда! — кричит ему Гальвес и дает отбой.

Расстроенный Иван швыряет телефонную трубку на рычаг и быстро одевается. Хлоя возвращается в комнату, ложится в постель и принимает соблазнительную позу, призывая его взглядом.

— Увидимся позже, — бросает Иван ледяным тоном, не обращая никакого внимания на обнаженное тело, потом быстро целует Хлою братским поцелуем и спешит к двери.

Он старается выжать все что можно из своей раздолбанной машины. В такие минуты Иван жалеет, что никогда как следует не занимался двигателем. И теперь ему кажется, что она вот-вот развалится на части. Машина мчится по пустынному городу, взрывая тишину и оставляя за собой дымный след. Путь от дома до здания G2 Иван проделывал тысячи раз. G2 — это место его службы, Главное управление разведки Кубы.

“Нет, Гальвес ошибается… — думает Иван, пытаясь ехать как можно быстрее. — Просто ему повсюду чудятся янки. К тому же трудно понять, каким боком военный переворот был бы полезен Вашингтону. Они и без всяких переворотов диктуют свою волю правительству Венесуэлы. Эти две страны — союзницы. Но если тут не замешаны американцы, то кто, черт возьми, заварил всю эту кашу? Не знаю. А вдруг Гальвес все-таки прав и мы имеем дело с очередным трюком ЦРУ? В таком случае они и впрямь застали меня со спущенными штанами. Но чтобы такое случилось со мной!.. Неужели и вправду проморгал?..”

Иван еще сильнее давит на газ. А что толку? Старый мотор слушаться его не желает.

Наконец он доезжает до Управления и, чтобы не терять времени в неторопливом лифте, бегом поднимается по лестнице. В комнате для совещаний он застает Гальвеса и кучу других людей, в том числе и военных. Кое-кто говорит по телефону. Иван знаком со всеми. И ему хорошо известно, что далеко не всех он может считать своими друзьями. Войдя, он робко здоровается с Гальвесом, стараясь не встречаться с ним взглядом. Шеф кипит от ярости.

— Ага, вот и ты наконец… Добро пожаловать! Лучше поздно, чем никогда, так ведь? — накидывается он на Ивана. Потом оборачивается к остальным и с издевкой добавляет: — Рад представить вам суперагента Ивана Ринкона. Вы его знаете… Это ваш легендарный коллега, который добивался удивительных успехов, участвуя в самых опасных операциях. Тот, кто не умеет проигрывать… Правда, спеси и самомнения у нашего героя больше, чем воды в океане… — добавляет Гальвес, не меняя тона. — О чем он забыл нам сообщить, так это о том, что уже ушел в отставку. И о том, что нынче его интересует исключительно роль первого любовника и он старается не пропустить ни одной нимфы, встреченной на пути. К сожалению, чрезмерная занятость помешала ему поставить меня в известность, что он больше не занимается Венесуэлой… Мало того, Иван Ринкон гостеприимно распахнул двери этой страны для наших врагов.

Иван чувствует, что упреки Гальвеса доходят до него не через уши, а через желудок. Его желудочный сок закипает, да и в груди вот-вот начнется пожар. От каждого слова Гальвеса огонь разгорается все жарче и жарче. Иван привык слышать от начальства одни лишь похвалы и восторги. Никогда раньше его так не унижали, и уж тем более перед коллегами. Пожар в груди делается нестерпимым. Наконец Иван решается подать голос:

— Вы правы, шеф. Видно, мы это дело действительно проворонили. Ни один из моих агентов в Венесуэле не забил тревоги и не предупредил, что может случиться что-то в таком вот роде. А ведь я и сам только что провел там целый месяц. И много где успел побывать, но не заметил никаких перемен — ровно ничего подозрительного. Все было как всегда. Много политики, много пустопорожней болтовни, много денег, много воровства и много бедных — ничего нового. Как видно, мы просто убедили себя, что пока в Венесуэле есть нефть, там ничего не может произойти.

Гальвес перебил его:

— С чем я тебя и поздравляю! Блестящий анализ ситуации! Жаль вот только, что ты абсолютно во всех своих оценках умудрился промахнуться. И пока ты шел к столь мудрым выводам, американцы рыли тебе яму. Да, ты ошибся, раскрасавец ты наш.

Коллеги улыбаются, и это вдвойне унизительно для Ивана. Гальвес между тем продолжает:

— Завтра же ты отправишься в Каракас и подготовишь для меня подробнейший отчет о том, что именно там творится. Сам прекрасно знаешь: Венесуэла всегда представляла для нас огромный интерес. Слышишь? Двигай туда и не возвращайся, пока не разработаешь план действий с учетом нынешней ситуации… То есть план, как повернуть эти события в нашу пользу.

В двух тысячах километров к северу

Почти в то же самое время, когда в Гаване телефонный звонок помешал Ивану испытать оргазм, другой звонок, но уже в Вашингтоне, прерывает медитацию Кристины Гарсы. Ее телефонный аппарат совсем не похож на тот черный и древний, что стоит в комнате у Ринкона. У нее телефон современный, беспроводной. Он не только звонит, но еще и вибрирует. Его призыв невозможно проигнорировать, особенно если звонки поступают со специальных номеров, как, скажем, вот этот, прилетевший из здания, расположенного в двух тысячах километров к северу от Гаваны.

Кристина с досадой открывает глаза и смотрит на улицу через огромное окно в гостиной ее небольшой, но с большим вкусом обустроенной квартиры.

За окном еще кружат последние снежинки — все, что осталось от бурана, парализовавшего на несколько дней Вашингтон. А к зиме Кристина привыкает с трудом. На самом деле она уверена, что никогда не сможет к ней привыкнуть. Для нее очевидно: холод и счастье — две вещи несовместимые. По крайней мере так Кристина их воспринимает. Вот уже полчаса как она пытается одолеть бессонницу, очередную бессонницу. Девушка следует советам своего психиатра: если сон не приходит, заснуть поможет медитация. А к Кристине сон не приходит часто. Ночь за ночью перед глазами встают одни и те же картины, от них она покрывается холодным потом, а из глаз текут слезы, хотя никаких слез там уже давно вроде бы не должно было остаться. Разве тут заснешь? Взрываются бомбы. Отчаянно кричит женщина, прижимая к груди безжизненное детское тельце. Куда-то бесцельно бредут окровавленные и оглушенные люди. На улице валяются трупы. И там, посреди этого ада, она, Кристина. В испачканной кровью форме, с винтовкой М1 на плече.

Кристина испробовала все, пытаясь избавиться от этих воспоминаний: таблетки, психотерапию, гипноз, рэйки, упражнения пранаямы, цигун и много чего еще. Но картины из прошлого продолжают возвращаться, словно призраки, твердо решившие сделать ее жизнь невыносимой.

— Это посттравматический стресс, — говорит психиатр. — Со временем это проходит.

— Да, но пока если что и проходит, так только время. А кошмары никуда не деваются. Они по-прежнему меня не отпускают.

И дело не ограничивается кошмарными снами, на самом деле Кристина снова и снова словно наяву видит эпизоды из той своей реальной жизни, когда она в качестве лейтенанта корпуса морской пехоты участвовала в операции Just Cause, “Правое дело”, — такое кодовое название дал Пентагон вторжению вооруженных сил США в Панаму. Целью операции было свержение диктатора Мануэля Норьеги, который превратил свою страну в наркогосударство и заключил весьма доходный союз с Пабло Эскобаром, лидером Медельинского картеля. И хотя участие в операции оставило на теле Кристины заметные шрамы — как, скажем, шрам на ноге после ранения осколком гранаты — или навязчивые картины в мозгу, она ни в чем не раскаивается. Завербоваться в морскую пехоту значило для нее найти свое место в мире, поставить перед собой трудную цель и победить собственные страхи. Она еще в детстве обрела способность держаться невидимкой, довела до совершенства приемы, позволявшие оставаться незаметной, не выделяться и не привлекать к себе внимания, — все это оказалось жизненно необходимым ей в будущем.

И вот сейчас, среди ночи, Кристине хотелось бы использовать свой талант и не прерывать медитации, но настойчивый телефонный звонок заставил ее вернуться к реальности. Вернуться незамедлительно, поскольку этот звонок звучал по-особому, и Кристина сразу определила, что добивается ее Оливер Уотсон, ее шеф. Она даже не успела поздороваться с ним, так как он с ходу спросил:

— Крис?.. Что происходит в Венесуэле?

— Не поняла…

— Военные устроили переворот…

— Какие еще военные?

Вопрос Кристины окончательно вывел шефа из себя.

— Это я должен у тебя спросить: какие еще военные, Кристина? Мы платим тебе хорошие деньги за то, чтобы ты знала все, что происходит в Венесуэле, вернее, чтобы ты знала обо всем раньше, чем что-то там произойдет. А оказывается, ты понятия ни о чем не имеешь. Даже после того, как некие события уже случились. Что ж, выходит, дело обстоит куда хуже, чем я полагал. Скажи, а тебе не кажется, что тут могут быть замешаны кубинцы?

Кристина отвечает, что ее агенты в Венесуэле держат под плотным наблюдением как кубинцев, так и венесуэльских военных, но до сих пор не замечали ничего подозрительного.

Молчание Уотсона длится несколько бесконечных секунд. — Немедленно приезжай сюда, — сухо приказывает он и отсоединяется.

Кристина словно окаменела. То, что сейчас происходит, грозит подорвать одну из двух опор ее жизни — лишить работы. У нее нет постоянного мужчины, нет детей, нет увлечений, она не верит в Бога. Ее семья раньше жила в Мексике, а теперь живет в США, в Аризоне, далеко от Вашингтона. Со временем Кристина превратилась в мать для своих родителей, братьев и сестер, о которых издалека заботится, которых поддерживает и защищает. Семья и профессия — два якоря, двойное “я”, единственное, что есть надежного в ее существовании.

Кристина переодевается с солдатской быстротой. Выбирает брюки, которые подчеркивают ее спортивную и очень соблазнительную фигуру, итальянский плащ и теплые сапоги. Чтобы скрыть черные круги под глазами, оставленные бессонными ночами, она вместо контактных линз надевает очки в массивной оправе. Войдя в лифт, смотрит на свое отражение в огромном зеркале. Очки не слишком помогли: на лице заметны следы бессонницы и сменявших ее кошмарных сновидений. Пока лифт спускается в подземный гараж, Кристина накладывает на лицо немного макияжа, красит губы розовой помадой и, чтобы чувствовать себя привычней, добавляет каплю своих любимых духов — Ma liberté Жана Пату.

Даже в такие предельно напряженные мгновения она остается перфекционисткой, это очень характерная ее черта, которая проявилась в детстве и стала еще заметнее после начала службы в корпусе морской пехоты.

До этого жизнь Кристины в Соединенных Штатах была такой же, как у всех нелегальных иммигрантов, то есть неустойчивой и опасной, что не давало права на ошибки. Поэтому следовало неукоснительно соблюдать ряд правил. Например, нельзя было попадать в руки миграционных властей и давать повод для высылки. Как и ее родители, Кристина жила в постоянном страхе, как бы не оказаться под облавой, ведь тогда их насильно отправили бы обратно в Мексику — и они стали бы еще одной семьей в длинном списке депортированных.

Много лет тому назад, еще девчонкой, Кристина вместе с родителями и младшими сестрой и братом, тогда грудным младенцем, пешком перебрались через границу. Испытание было жесточайшим. Они терпели жару, какая бывает только в пустыне и способна высушить у человека все нутро, терпели жажду, превращавшую слюну в песок, узнали страх перед змеями, перед американскими полицейскими и — особенно — перед “койотами”, негодяями, которым отец заплатил, чтобы они помогли семье пересечь воображаемую линию, отделявшую нищету от надежды. “Больше никогда, никогда в жизни я не соглашусь повторить ничего подобного”, — то и дело твердила себе маленькая Кристина. Но очень скоро поняла: чтобы это “никогда, никогда в жизни” стало реальностью, надо научиться быть невидимой. Присутствовать в любом месте, в любых обстоятельствах так, чтобы никто не заметил твоего присутствия. Это были самые ранние и растянувшиеся на долгие годы уроки, данные ей судьбой. Именно они сделали ее такой, какая она теперь есть. Сделали человеком, который сам видит все, но которого не видит никто.

Когда Кристина Гарса окончила среднюю школу, она узнала, как можно найти спасение от постоянно мучившего ее страха: только что принятый в США закон давал нелегальным иммигрантам шанс нормализовать собственное положение, а возможно, и положение всей своей семьи. Для этого надо было отслужить не меньше пяти лет в вооруженных силах США.

Кристина не поддалась на уговоры матери, по мнению которой, служба в армии была не менее рискованной, чем жизнь “без бумаг”, — и та и другая были своего рода минным полем. А служба в морской пехоте считалась самой опасной. Но Кристина думала иначе. На вид она была девушкой замкнутой, однако очень скоро ей удалось удивить как начальство, так и товарищей по учебе. В первые же месяцы, когда пришлось сдавать экзамены по общим дисциплинам и заниматься усиленной физической подготовкой, она проявила не только острый ум, но и способность выдерживать самые тяжелые нагрузки.

Киношники и фотографы, которые в конце 1989 года сопровождали корпус морской пехоты в Панаму, запечатлели для истории, как Кристина, рискуя жизнью, спасла товарища. В одном из столичных районов, где укрепились верные Норьеге военные, на маленькой площади лежал, истекая кровью, юный морпех. Кристина зигзагом добежала до раненого и помогла ему доползти до дерева, за которым можно было укрыться от пуль. И вдруг все вокруг словно замерло. Неожиданно прекратился огонь, и ни пехотинцы, ни панамские солдаты не решались нарушить эту тишину. Кристина услышала истошные женские крики, доносившиеся с другого края площади. Она поискала взглядом кричавшую и увидела, что та неподвижно лежит на земле рядом с ребенком, который непрерывно плачет. Не раздумывая, Кристина бросилась к женщине. Снова раздались выстрелы. Милисианос^[1] целились в нее, но ни разу не попали, вернее, просто не успели попасть, потому что им пришлось спешно прятаться в укрытия, поскольку все американские пехотинцы разом открыли по ним огонь, стараясь прикрыть Кристину.

Добежав до женщины, она с горечью поняла, что ребенок больше не плачет. И не дышит. Он попал под перекрестный огонь и был изрешечен пулями. Начиная с этого момента ее воспоминания становятся очень реальными и отчетливыми, но одновременно и очень смутными. Она ясно помнит, что, пока пыталась сдвинуть с места мать, раненую, но еще живую, услышала мощный взрыв, и сильная взрывная волна отбросила ее саму на несколько метров в сторону. А еще она почувствовала острую боль в правой ноге. Как она узнала уже потом, неподалеку взорвалась граната и осколок попал ей в ногу. Несмотря на рану, Кристина смогла ползком вернуться к умирающей женщине, все еще обнимавшей своего ребенка, и этот малыш навсегда останется в душе и в мыслях Кристины, лишая ее сна. Из-за этого малыша она будет каждодневно испытывать невыносимое и неотступное чувство вины. “Я должна была его спасти”, — повторяла она себе снова и снова.

Какое-то время спустя Уотсон, ее командир в корпусе морской пехоты, занял высокую должность в ЦРУ и предложил Кристине перейти следом за ним туда же. Уотсон слепо ей доверял. “Кристина может сделать все и все делает хорошо”, — говорил он. Так оно и было на самом деле. Кристина приняла предложение Уотсона, а попав в ЦРУ, стала очень быстро подниматься по служебной лестнице, в чем сыграли свою роль как владение испанским языком, так и уважение начальства к ее прошлой, отмеченной наградами, воинской службе, но в первую очередь — способность и умение всю себя без остатка отдавать работе.

Вскоре она была назначена на должность, которая словно нарочно ее дожидалась, и стала отвечать за весьма важное для интересов США направление — за Венесуэлу, имеющую самые большие в мире запасы нефти и расположенную всего в двух с половиной часах лета от берегов Соединенных Штатов, давних ее союзников.

Но теперь это не имело никакого значения. И Кристина, заводя свой новенький красный джип, чувствовала, что все летит к черту. Она на бешеной скорости выехала из гаража, не обращая внимания на опять поднявшуюся снежную бурю. Оставила позади столичные памятники, пересекла по мосту реку Потомак и меньше чем через полчаса вошла в штаб-квартиру ЦРУ в Лэнгли, штат Вирджиния.

Девушка поднялась в зал, где обычно заседал оперативный штаб, и увидела, что Уотсон уже проводит там совещание. Все взгляды обратились на нее. Никто ничего не сказал. Кристина тоже.

Вихри переворота

Уго Чавес наконец принимает решение. После нескольких недель, потраченных на подготовку, после нескольких недель напряженного ожидания он собирает пятерых офицеров в туалете Военной академии и тоном каудильо сообщает:

— Операцию “Самора” начинаем в ближайший понедельник в полночь.

Его слова со скоростью боевого приказа летят из Каракаса в Сулию, из Маракая — в Валенсию и дальше. На разработку планов ушло больше десяти лет. Были проведены сотни тайных совещаний, велись долгие разговоры о Боливаре, Марксе, Мао, Че Геваре, о ситуации в Венесуэле и Латинской Америке в целом. Со временем все чаще стали вспыхивать споры по стратегическим вопросам, а также по поводу карт, шифров, логистики, системы поддержки и всего прочего, что необходимо предусмотреть и продумать при подготовке государственного переворота.

Четверо молодых офицеров, только что выпущенных из Военной академии, собрались в тени американского кедра и, подражая клятве Симона Боливара Освободителя, поклялись Господом Богом, Родиной, собственной честью и душевным покоем, что разобьют цепи произвола и угнетения, чтобы заложить основы того, что они назвали Революционным боливарианским движением. Они верят: Венесуэла сможет возродиться под началом солдат-патриотов. Это один из тех проектов, которые так необходимы молодым людям, в чьей душе под маской искреннего и глубокого альтруизма таятся честолюбивые замыслы, поиски идентичности и потребность “принадлежать чему-то более великому, чем ты сам”. Однако эти молодые люди не в университетских аудиториях находили отвечавшие их настроениям идеи и мечтали о лучшем будущем. Они были военными, которых обучили владеть оружием так, чтобы оно без остановки сеяло смерть. А кроме того, они командовали другими молодыми людьми, еще более молодыми, чем они сами, а те командовали ротами и взводами, управляли танками, боевыми самолетами и стреляли из артиллерийских орудий. Они тоже были вооружены и обучены убивать.

Сейчас, когда Уго принял решение, у них оставалось меньше тридцати шести часов на завершение подготовки. Однако среди их сторонников есть не только военные — от курсантов военных училищ и сержантов до подполковников, — но и гражданские лица, готовые присоединиться к восстанию. У мятежников имеются танки, винтовки и боевое снаряжение. Настал час освободить Родину.

— Боливар!..

— Слава Боливару!

Заговорщики знают, что президент Карлос Андрес Перес этой ночью возвращается в страну. Знают, что неделю назад он улетел в Швейцарию, в маленький альпийский городок Давос, где каждый год проводится знаменитый экономический форум, на который съезжаются высокие должностные лица и крупнейшие бизнесмены со всего мира. А еще они знают — и с издевкой над этим посмеиваются, — что Перес отправился туда, чтобы завоевать доверие иностранных инвесторов, чтобы поговорить о нефтяном богатстве и политической безопасности, гарантированной в этой стране с одной из самых старых и стабильных демократических систем Латинской Америки. Они знают, что главная цель операции, которой Уго дал название “Самора”, — арестовать президента прямо в аэропорту. А если будет нужно, то и “нейтрализовать” его. Правда, они не знают, что президенту известно об их замыслах. И он не боится заговорщиков.

Прямо перед поездкой президента в Давос министр обороны и глава военной разведки попросили Переса о срочной встрече. Они призвали его к бдительности, так как получили сведения о заговоре КOMАКATE^[2], то есть команданте, майоров, капитанов и лейтенантов, — офицерской ложи, которая действовала тайно и осторожно вербовала сторонников среди военнослужащих всех рангов. Цель заговора — свержение правительства. Пользуясь тем, что страна переживает большие экономические трудности, и тем, что, согласно опросам, популярность президента, соответственно, упала, мятежники попытаются свергнуть президента силой. Их не останавливает то, что он был избран демократическим путем. Они больше не верят обманам и уловкам, с помощью которых непотопляемая элита угнетает народ.

“То, как у нас проводятся выборы, — это всегда чистое мошенничество”, — любит повторять Уго.

Во время упомянутой встречи с министром обороны и главой военной разведки президент с усмешкой ответил им: — Все это не более чем слухи. А предполагаемая тайная ложа, о которой вы говорите, — всего лишь группа офицеров, которые собираются вместе, чтобы обсудить предвыборные опросы и поспорить о политике. Разве существует в мире хоть одна армия, где не происходят подобные вещи? Так что я не вижу ни малейшего повода для беспокойства. Здесь у нас ничего произойти не может.

Иными словами, Перес был абсолютно уверен: эти военные просто слегка потеряли ориентиры, однако они не в состоянии причинить стране реальное зло и уж тем более им не удастся силой свергнуть президента.

— Сорок лет демократии, при которой жила наша страна после последней военной диктатуры, нельзя вот так разом взять и перечеркнуть. Во всяком случае, это не по плечу нацепившим военную форму юнцам, они умеют лишь произносить грозные речи и наводят страх на наивных простаков, — сказал президент генералам. — Я хорошо знаю нашу страну. Венесуэльцы любят свою свободу и, даже если они чем-то недовольны, сделают выбор в пользу демократии.

Закончилось совещание приказом, прозвучавшим как издевка:

— У вас, военных, слишком много свободного времени. Займите своих подчиненных каким-нибудь делом и держите их подальше отсюда! Это все.

Вскоре он вылетел в Швейцарию.

Если взяться за дело с умом, все получится как надо

Пока президент Перес садится в самолет, чтобы вернуться на родину, довольный услышанными в Швейцарии аплодисментами, поздравлениями и обещаниями инвестиций, в Венесуэле заговорщики не теряют времени даром. Сделав все возможное, чтобы не привлекать к себе внимания, и стараясь изобразить дело так, будто речь идет об обычных военных маневрах, они стягивают силы к международному аэропорту Каракаса. Их цель — арестовать президента сразу по прилете и взять в свои руки контроль над самыми важными стратегическими объектами — в первую очередь над дворцом Мирафлорес, официальной резиденцией президента и главным символом власти.

Зачинщики переворота решают, как, кем и в какой последовательности будут захвачены мосты, основные дороги, военные гарнизоны, воздушные базы, радио — и телестудии, государственные учреждения и все то, что может нести в себе угрозу в случае, если им удастся захватить власть.

В ночь накануне намеченного переворота двое руководителей заговора, в тысячный раз обсудив все детали намеченного плана, долго беседовали. Они пили ром из матовых пластиковых стаканчиков. Оба рвались в бой и были сильно возбуждены.

— Мы десять лет шли к этому, — говорит Уго Чавес Мануэлю Санчесу, тоже подполковнику, как и он сам, — подготовка была делом опасным, но мы поработали хорошо, как надо поработали — терпеливо, упорно… А главное, сумели сохранить все в тайне… И вот приближается час, которого мы так ждали! Час, когда будет покончено со всем этим демократическим фарсом и когда наши проворовавшиеся, погрязшие во лжи политики навсегда исчезнут со сцены.

— Дай-то Бог! Дай-то Бог! Главное, Уго, чтобы все у нас получилось! — задумчиво отвечает Санчес.

Сомнения соратника бесят Уго, но он старается его подбодрить:

— Надо надеяться на лучшее. Мы победим, и настоящий народ, наши люди наконец-то получат возможность пользоваться богатствами своей родины. Народ и армия. Вместе. Без всяких посредников.

— Народ… Главное, чтобы Господь помог народу понять и оценить нашу самоотверженность, чтобы народ поднялся наконец и вместе с нами выступил против общего врага!

— Да, дай-то Бог! Но я нутром чую, что у нас все получится. Народ устал от лжи… Он пойдет за нами! — уверенно говорит Уго, стараясь убедить в этом не только собеседника, но и себя самого тоже.

Они делают еще по глотку. Потом еще по одному. И чувствуют, как ром горячит кровь, а сердце начинает биться быстрее. Правда, они чувствуют еще и тревогу и даже страх, но в первую очередь — возбуждение.

— А если мы проиграем… наступят тяжелые времена, очень тяжелые! — тихо и задумчиво рассуждает Уго. — Смерть — она всегда маячит где-то рядом. Если я погибну, не увидев исполненными наши мечты… Прошу тебя, дорогой Мануэль, тогда ты возьми в свои руки знамя и продолжи борьбу. И позаботься о моих детях.

Совершенно очевидно, что Уго Чавес, человек, умеющий ловко манипулировать чужими эмоциями, пытается укрепить дружеские отношения, связывающие его с Санчесом, но тот знает Уго с юных лет, с тех самых пор, как они вместе учились в Военной академии, и поэтому подобными трюками его не удивишь и не обманешь. Ему, например, известно, что Уго абсолютно то же самое, ну просто слово в слово, сказал и еще нескольким товарищам, в частности Анхелю Монтесу. Вот почему Санчес ведет себя так, словно не слышит просьбы Чавеса, и старается сменить тему. А кроме того, сейчас он не желает думать о смерти — ни о смерти друга, ни о своей собственной.

Уго меняет тон:

— Ладно, не обращай на меня внимания, Санчес, все это ерунда, пустые слова. Никто из нас не погибнет, все будет сделано как надо. Мы с тобой станем управлять страной. И дадим народу все, что ему нужно.

Но оба знают, хотя предпочитают не говорить об этом вслух, что есть веские причины, мешающие слепо верить в успех задуманного ими переворота. Враг силен и имеет мощные средства защиты, а заговорщики не могут похвастаться ни многочисленностью, ни хорошей организацией, хотя своих сторонников заставили поверить в обратное. К тому же они не исключают, что в их движение внедрились верные правительству офицеры, а кроме того, боятся, как бы некоторые участники не пошли на попятный, едва вокруг засвистят пули. Но лучше такие вещи не обсуждать. Слишком поздно бить тревогу.

В казармах других городов солдаты уже строятся. Они во всю глотку скандируют лозунги и клянутся Господом Богом и Боливаром, Родиной и своей честью, что пойдут до конца. Но на самом деле мало кто знает, что именно затевается в стране. Ясно одно: нечто небывалое уже происходит или вот-вот произойдет.

Два товарища по борьбе подливают себе рому, потом Уго пылко и с оптимизмом произносит тост:

— Как сказал Боливар, если взяться за дело с умом, все получится как надо!

Добро пожаловать, сеньор президент!

На улицах столицы моросит безобидный дождик. Учреждения и магазины уже начинают закрывать свои двери, и люди расходятся по домам. Машины и автобусы двигаются вперед с черепашьей скоростью, то и дело застревая в пробках. Выпуски новостей не сообщают ничего примечательного. Обычный понедельник, который мог бы так и остаться одним из самых рядовых в истории страны. И мало кому известно, что тем вечером довольно странная группа, состоявшая из ста пятидесяти бейсболистов, явилась в Военный музей Каракаса. Впечатление такое, что сборище носит исключительно спортивный характер. Но нет. Едва выйдя из автобусов, “спортсмены” разоружают охранников музея и заключают под стражу. Из трех автобусов начинают выгружать винтовки, ящики с боеприпасами, откуда-то извлекаются черные полумаски и нарукавные повязки цветов национального флага. Бейсбольная форма быстро меняется на военную, а на большой площадке перед музеем развертывается легкая артиллерия. Оттуда виден исторический дворец Мирафлорес, он находится на расстоянии не более двух километров. Дворец — символ государственной власти.

У музея стоит камуфлированная боевая машина, которая сейчас служит импровизированным командным пунктом. Полковник Мануэль Санчес, руководящий как раз тем отрядом, что ближе остальных подошел ко дворцу, торжественно объявляет своим подчиненным:

— Друзья! Сегодняшний день для нас еще очень долго не закончится. Нам предстоят как терпеливое ожидание, так и решительные действия. Двести офицеров и больше двух тысяч солдат должны включиться в операцию по всей стране одновременно, но ориентироваться они будут на нас. С этого часа все мы — единое целое. И судьба у нас будет общая. Родина надеется на вас! — Следом полковник провозгласил священный лозунг: — Боливар!..

— Слава Боливару! — подхватывают удивленные его словами солдаты, но при этом все чувствуют большой подъем.

Многие только теперь и узнают, с какой целью их на самом деле привезли в Каракас. В большинстве своем это бедняки из сельских районов, которые первый раз оказались в столице.

По всему городу рассредоточены небольшие гражданские отряды, поддерживающие заговорщиков. Эти люди получают оружие из рук военных: винтовки, пистолеты-пулеметы, иногда ручные гранаты. Но в очень ограниченном количестве.

Между тем по радиотелефону приходят сообщения от всех участвующих в заговоре командиров — они докладывают, что заняли заранее намеченные позиции. Уго входит в музей. Он ищет одиночества, ему трудно справиться со страшным волнением, которое охватывает его при мысли о том, что должно произойти в ближайшие часы. Он разговаривает сам с собой, стараясь взять себя в руки. Застывает перед зеркалом. Снова и снова поправляет шарф и красный берет десантника, улыбается, приняв позу победителя. И при этом искренне чувствует, как дух Боливара вливается в его жаждущую свободы и справедливости душу.

В двадцати километрах от музея расположен международный аэропорт, где должен приземлиться самолет с возвращающимся на родину президентом. С ближайшего холма полковник Анхель Монтес, еще один из руководителей мятежа, в бинокль ночного видения наблюдает за посадочной полосой. Кроме того, у него есть возможность по радио слушать переговоры между командно-диспетчерским пунктом и теми самолетами, что взлетают или идут на посадку. Он сообщает своим товарищам:

— Президентский самолет только что попросил разрешения на посадку. Пока все идет по плану. Приготовьтесь и ждите моего приказа, чтобы двинуться в сторону аэропорта.

За несколько минут до посадки Карлос Андрес Перес с озабоченным видом, но совершенно спокойным голосом обращается к сопровождающим его людям:

— Друзья, я не хотел ничего говорить заранее, чтобы не испортить вам полет. Так вот, мне сообщили, что в стране пытаются устроить военный переворот. В ближайшие часы нас ждут тяжелые испытания.

Самолет без проблем приземляется, и как только открывают дверь, в салон входит министр обороны в сопровождении нескольких генералов. Нервно оглядываясь по сторонам, он докладывает президенту, что мятежникам удалось вывести из нескольких казарм вооруженных солдат вместе с техникой. Волнения замечены также в паре городов в провинции. Но ни о какой победе путчистов пока говорить не приходится. — К счастью, лишь немногие части поддержали мятеж. Элитный дивизион надежно обеспечивает безопасность аэропорта. Через несколько минут он будет оцеплен верными нам солдатами, все входы и выходы окажутся под контролем. Авиация и дворцовая охрана на нашей стороне. — Министр делает паузу и заканчивает свою речь с усмешкой, но твердо: — Добро пожаловать в Венесуэлу, сеньор президент!

Всего несколькими минутами раньше подполковник Монтес приказал своим людям выдвинуться к аэропорту, арестовать Переса, вывести его из самолета и сразу же доставить в заранее подготовленное для этого секретное место, где и предполагалось его содержать. Приказано было также уничтожать всякого, кто попытается помешать осуществлению этого плана. Но там, внизу, происходит нечто странное, отчего у Монтеса глаза лезут на лоб.

— В чем дело? — Он видит то, чего никак не ожидал и не должен был увидеть: десять бронемашин выстраиваются вдоль посадочной полосы. Верные правительству военные занимают позиции.

— Проклятье!.. — кричит Монтес, предчувствуя, что все летит к черту. — Я приказываю: арестовать Переса, захватить его во что бы то ни стало!

У трапа самолета уже стоят лимузины и вездеходы, в них садятся сопровождающие президента лица и охрана. Сотни солдат оцепили аэропорт, а также периметр вокруг самолета. Президент спускается по трапу и садится в черную машину без опознавательных знаков. Машина срывается с места, за ней следуют легкие грузовики с солдатами и охраной. Кортеж выезжает на шоссе, ведущее в Каракас. Но куда на самом деле направляется президент?

— Товарищи, объект от нас ушел, — сухо сообщает Монтес по радио офицерам, командующим боевыми отрядами. — Двигаюсь к вам с подкреплением. Жду инструкций. Куда я должен привезти своих солдат? — Ответа нет. — Товарищи, товарищи!

Тем временем мятежники, занявшие позиции во дворе Военного музея, с тревогой узнают, что дворцовый гарнизон готовится дать им отпор. Уго Чавес наблюдает за Мирафлоресом, используя телескопическую насадку ночного видения. Он замечает там непонятное движение, танкетки, переезжающие с места на место, силуэты людей — солдат и офицеров.

— Товарищи, у нас плохие новости, — повторяет Анхель Монтес из аэропорта. — Объект от нас ушел!

Разгневавшись на Господа Бога и на весь мир, Уго приказывает:

— Мы арестуем его в резиденции. Окружайте резиденцию!

Солдаты безропотно подчиняются, и очень быстро мятежные войска, которые отличаются трехцветными нарукавными повязками, перемещаются на другой конец города и окружает резиденцию президента. Они ждут приказа, чтобы начать штурм. Отряд, состоящий из восьми стрелков, маскируется в ближнем парке за деревьями и скамейками. Часовой с высокой сторожевой будки замечает подозрительное движение и засекает мятежников. Он хватает рацию.

Президентский кортеж несется по пустынным улицам Каракаса. В одном из лимузинов едут вместе Перес и министр обороны, министр говорит:

— Мы доставим вас прямо в резиденцию. Там находятся сейчас ваша супруга и вся ваша семья. Охрана осталась нам верна.

Но президент возражает:

— Нет! Мы едем во дворец. Власть сосредоточена там, там я и должен сейчас быть.

Кто всем этим руководит?

Резиденция и ее окрестности превращаются в поле боя, там льется кровь. Президентская охрана, усиленная полицией и другими силовиками, пытается отбить атаку путчистов. Кажется, в этом сражении задействованы все виды оружия. Грохочут минометы и гранатометы, слышны пулеметные очереди.

Люди, живущие поблизости, прячутся кто куда может. Многие звонят на радиостанции и в телецентры, и там немедленно начинают транслировать пугающие звуки перестрелки.

“Группы военных атакуют резиденцию президента и другие объекты, но мы не знаем, ни кто участвует в штурме, ни кто всем этим руководит. У нас также нет информации, где в настоящее время находится президент Республики”, — лихорадочно повторяют комментаторы в экстренных выпусках новостей.

В самой резиденции первая дама, ее дочери и внуки, а также обслуживающий персонал стараются отыскать наиболее безопасные места. Многие просто ложатся на пол — ничего лучше они придумать не могут. Среди солдат, полицейских и обслуги резиденции есть раненые. Появились и первые убитые. Все страшно напуганы.

Если бы президент приехал в резиденцию, как ему советовал министр обороны, живым бы он оттуда не вышел. Зато теперь его кортеж без всяких затруднений достиг дворца Мирафлорес. Миновав внутренние дворы и лабиринт коридоров, Перес вместе с помощниками и охраной спешит в свой кабинет. Навстречу им попадаются офицеры, солдаты и вооруженные гражданские лица, готовые защищать дворец. Вот-вот вступят в бой и танкетки. Президент на глазах молодеет от прилива адреналина, он ни на миг не теряет присутствия духа. Держится решительно и энергично.

Мануэль Санчес, занявший со своими людьми намеченные позиции на улицах, прилегающих ко дворцу, видел прибытие президентского кортежа. Он по радио связывается с товарищами и сообщает, что Перес находится во дворце и что сейчас начнется штурм. Санчес собирается отдать приказ, но все никак не решается сделать это. Беда в том, что для штурма требуется гораздо больше солдат, чем имеется в его распоряжении. При этом он знает: нужные люди есть у Чавеса, к тому же они лучше подготовлены и лучше вооружены. Кроме того, Уго находится совсем близко — в Военном музее. Можно было бы нанести удар по дворцу с разных флангов и постараться окружить его. Санчес приказывает солдату с рацией срочно соединить его с Чавесом.

Но Чавес не отвечает. Пока его товарищи готовились к атаке, он решил воздать почести “своему” генералу Симону Боливару. В полевой форме, с оружием в руках он потихоньку ускользнул от остальных и вошел в один из залов Военного музея. Закрыл за собой дверь и включил свет. Зал был заполнен большими картинами, воссоздающими великие битвы Войны за независимость против испанской империи. Уго поразило то, насколько точно образы былых сражений накладываются на бурлящие в его голове мысли о том сражении, которое должно вот-вот начаться. Его трясет от волнения. Подобного духовного откровения он еще никогда не испытывал. Чавес ощущает себя прямым участником баталий, случившихся два века назад. Он и Боливар — главные их герои. Уго вышагивает по залу, высоко подняв голову и выпятив грудь колесом. Он чувствует свою неразделимую близость с величайшим из всех людей на земле. На самом деле они двое, Чавес и Боливар, — единое целое. И это проявляется во многом, очень во многом.

Вдруг Чавес опять начинает слышать доносящиеся с улицы выстрелы, взрывы, крики и приказы. Всего в нескольких кварталах отсюда, у ворот дворца, восставшие ведут бой. Люди с той и другой стороны падают и умирают.

Подполковник Санчес решает, что ждать больше нельзя, и отдает приказ о начале штурма. Сам он находит укрытие за вездеходом. Но ему сразу же становится очевидно то, что он, если говорить честно, и так уже знал и чего боялся: его парни, его солдаты, как и офицеры, не обладают нужным опытом, чтобы одержать победу в подобной тяжелой операции. Они явно терпят поражение. Санчес видит, как некоторые впадают в панику и не могут двинуться с места. Он приказывает своим людям отступать — необходимо отвести их подальше от дворца. Но положение путчистов становится и вовсе безнадежным, когда появляется танкетка сторонников правительства. Санчес попал в западню. Он подползает к солдату с рацией и уже в который раз в бешенстве спрашивает: — Где, черт возьми, Уго? Без его людей у нас здесь ничего не получится.

Тем временем президентский кабинет сотрясается от взрывов и выстрелов.

— Надо идти в бункер. Я отвечаю за вашу безопасность, президент, — говорит министр.

— Нет, ни в коем случае, — отвечает тот. — Они хотят меня арестовать, но я не доставлю им такого удовольствия. У меня есть другой план, генерал: сейчас нам следует выбраться отсюда, а уж потом мы сумеем с ними покончить.

Снаружи подполковник Санчес снова кричит:

— Куда пропал Уго, разрази его гром? Почему он не начинает атаки? Ведь мы с ним обо всем четко договорились!

Но Чавес не может атаковать дворец, потому что по-прежнему стоит перед портретом Симона Боливара, переживая полное духовное слияние с Освободителем. Потом Уго по-военному отдает ему честь со словами:

— Клянусь вам! Клянусь Богом моих родителей…

Но глаза Боливара остаются равнодушными, он никак не реагирует на пылкую речь своего обожателя.

Радист упорно добивается соединения — но все его усилия напрасны. Уго Чавес все еще недоступен. Санчес видит, как башенка у танкетки начинает вращаться, готовясь поразить цель. Кучка мятежников прячется за вездеходом, они в отчаянии стреляют. Но пули верных правительству солдат продолжают крушить восставших.

Президент Перес идет по дворцу во главе свиты, состоящей из министров и охраны.

— Я знаю этот дворец как свои пять пальцев, — говорит он и указывает путь остальным.

Группа следует по лабиринту коридоров, по лестницам, проходит через посты охраны и бронированные двери, иногда оказывается в плохо освещенных помещениях.

— Сюда! Быстро! — командует президент, и все покорно, не теряя времени даром, подчиняются ему.

Правда, никто не знает, куда он их ведет. Но наконец беглецы попадают в тайный переход, который упирается в дверь заброшенного гаража, где группу ожидают несколько машин с включенным двигателем. Начальник президентской охраны, начавший работать с Пересом еще будучи молодым полицейским, уже находится там и, по всей видимости, успел все как следует подготовить.

Недалеко от дворца, в музее, Уго по-прежнему пребывает в глубокой задумчивости и разговаривает сам с собой, вернее, разговаривает с Боливаром:

— Надо порвать цепи, избавиться от власти испанцев… нет, не от власти испанцев, а просто порвать цепи власти…

Уго погружен в транс. Но тут появляется группа вооруженных людей. Они спешат к нему. Это его подчиненные. На их лицах читается удивление.

— При всем нашем уважении, команданте Чавес… Сейчас не время для… — говорит один из офицеров.

— Наших товарищей окружили, им нужна помощь! — в тревоге добавляет другой.

— Окру… окружили? — Уго вроде бы начинает возвращаться к реальности.

— Мы должны немедленно начать атаку! — настаивает тот же офицер, при этом у него дрожит подбородок.

И в тот же миг от взрыва обрушивается одна из стен. Верные президенту войска теперь окружили и музей. Подполковнику Чавесу кажется, что сейчас он похож на Боливара во время битвы при Карабобо^[3]. Но сам стрелять Уго не решается и отходит в безопасное место. Огонь снаружи не прекращается. Стоящие рядом с Уго офицеры пытаются отстреливаться.

— Занять позиции! Огонь! — кричит Уго словно в бреду, словно он так и не покинул далекие времена, куда мысленно успел улететь.

Не прекращая стрелять, офицеры с изумлением поглядывают на него, они не понимают, в чем дело: подполковник ведет себя более чем странно.

— Боливар смотрит на нас!.. Боливар вдохновляет нас и ведет вперед!.. — лихорадочно выкрикивает Уго. И пытается встать под пули. Один из солдат почти силой отводит его в безопасное место. — Вот она, песнь войны! — в экстазе продолжает вещать Уго.

Поражение или нет?

Президент и его свита подходят к машинам. Мятежники потеряли много людей, но одной группе, вооруженной в том числе и несколькими реактивными гранатометами и минометами, удалось подойти совсем близко ко дворцу. Атакующие занимают позиции, чтобы начать обстрел. И тут за их спинами отодвигается плита, открывая ворота подземного гаража, о существовании которого они даже не подозревали. Оттуда на бешеной скорости вылетают автомобили. Мятежники не знают, чей это кортеж, и не успевают должным образом среагировать. Ошибку свою они понимают, только когда видят, что в самой первой машине рядом с водителем сидит президент республики. Кортеж покидает территорию дворца под взрывы, непрерывные выстрелы и крики раненых. Как ни странно, никто не собирается его преследовать. Таким образом восставшие упустили человека, за которым они в первую очередь и охотились.

Перес приказывает ехать на одну из телестудий и делает пару звонков, чтобы там подготовились к встрече и обеспечили защиту на случай атаки мятежных военных. Вереница машин заезжает в гараж телестудии, где их уже ожидают вооруженные люди.

Теперь Перес вне опасности. Чего никак нельзя сказать про Чавеса и его соратников-путчистов. Президент обращается к согражданам, сообщает им о попытке военного переворота и о том, что она провалилась. Затем призывает еще не сложивших оружие бунтовщиков сдаться, чтобы избежать новых жертв.

Незадолго до этого в Военном музее верные правительству силы уже были близки к победе. Они практически разбили путчистов. Тем не менее те продолжают сражаться и не прекращают стрельбы. И только один человек так и не воспользовался своим оружием — подполковник Уго Чавес, глава бунтовщиков. Он целиком захвачен особого рода переживаниями, словно вживую став участником давних сражений Боливара. Но одновременно Уго напуган и растерян. Он жестами велит прекратить огонь.

— Прекратить огонь!.. Прекратить огонь!.. — кричит один из офицеров.

Правительственные войска тоже прекращают стрелять.

Уго выходит из укрытия и, гордо выпрямившись, пересекает полосу, разделяющую его сторонников и противников. Судя по всему, главу мятежников одолевают самые мрачные мысли, он идет словно пьяный, с блуждающим взглядом. Идет навстречу врагу. Понятно, что он готов сдаться. Слышны долгие и пронзительные стоны раненых, сейчас эти стоны почему-то напоминают вопли голодных кошек. Операция “Самора” провалилась.

Но худшее еще только впереди.

Несколько лет спустя Уго заявит, что они проиграли из-за предательства одного из своих. Но “свои”-то знают — хотя открыто говорят об этом лишь в самом узком кругу, — что проиграли они из-за того, что главный зачинщик переворота от участия в перевороте устранился. Уго оставил их одних, так и не начав атаки.

Примечания

1

Милисианос — члены отрядов народного ополчения. (Здесь и далее — прим. перев.)

2

КОМАКАТЕ (исп. COMACATE; аббревиатура от офицерских чинов — сomandantes, mayores, capitanes, tenientes — команданте, майоры, капитаны, лейтенанты). В 1982 г. Чавес вместе с другими молодыми офицерами основал подпольную организацию под таким названием. Позднее КОМАКАТЕ была преобразована в Революционное боливарианское движение, названное в честь героя латиноамериканской Войны за независимость Симона Боливара.

3

Карабобо — один из штатов Венесуэлы, расположенный на севере страны. В 1821 г. там состоялось сражение между испанскими войсками и армией Симона Боливара. Оно завершилось победой освободительной армии. Полностью Венесуэла, провозгласившая независимость в 1811-м, была освобождена от колониальной зависимости в 1824 г.