Золотой ключ, или Похождения Буратины. Часть 3. Безумный Пьеро

Михаил Харитонов, 2021

Этой книгой завершается эпическая трилогия Михаила Харитонова «Золотой ключ, или Похождения Буратины» – роман, который по праву называют самым дерзким, самым ярким, самым необычным, самым смешным, но и самым глубоким произведением новейшей русской литературы. Содержит нецензурную брань! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Checkpoint-2. 27 января 313 года

Doc 1.1. Удом адамантовым на ногти стальной

Эфирная трансляция

Точка вещания: не определено

Источник вещания: возможно, Хемуль (принималась при концентрации на красный свет)

Вещатель: “Великий Посвящённый Махатма Мория” (вероятно, псевдоним)

Истинно, истинно говорилось вам, что на Земле — и даже за её пределами — нет более древней и влиятельной организации, чем Досточтимое Братство, на людском именуемое Ха” брат Церех Аур Бохер.

То есть говорилось-то об этом истинно, а слушали вы зря. И вот почему.

Во-первых: нет никакого Братства, а разговоры о нём — всего лишь обывательские пересуды.

Во-вторых, Братство совсем даже не древнее и нисколько не могущественное. Просто клуб по интересам, не более.

А в-третьих, Братство не любит обывательские пересуды. И наказывает досужих говорунов — в частном порядке и соборно.

То есть на самом деле досужие говоруны сами себя наказывают. Потому что, как уже было сказано, нет никакого Братства. Просто всякое глупое и болтливое существо — само себе враг. Так устроена жизнь. И это совершенно очевидно всякому, у кого IIQ>70. А тем, у кого меньше, это тоже очевидно, потому что такое ясно и ежу. Да что ежу! любому комару, грибу, одичалой моркве и свихнувшейся от воздержания брюкве! Им и без мозгов понятно, что о некоторых вещах лучше помалкивать. Даже картошка это понимает. А потому — молчит. О чём молчит картошка? Не знаете? Значит, и не надо вам того знать. И от картошки вы тоже ничего не узнаете, хоть варите её, хоть жарьте на постном масле.

Но ежели вы всё-таки уж так любопытствуете, уж так настаиваете, мы кое-что расскажем. Исключительно в знак глубочайшего к вам доверия. Но — тссс, тихохонько, на ушко. И не для распространения, компреневу? А если что, пеняйте на себя. Вас предупреждали.

Зададимся-ка мы для начала таким вот вопросом: отчего же Досточтимое Братство просуществовало столь долго? Причём не растеряв по ходу истории влиятельности своей?

Кажется, что это постичь невозможно. И верно! — какому-нибудь пошляку, мещанину, реакционеру, недалёкому филистеру, это невозможно постичь. А вот существу пламенеющему, обуянному высшими идеалами, одержимому гуманистическими началами — ему открывается истина: Братство прочно, пока в его духовных жилах струится живительная струя единственно верного учения.

Зародилось оно в незапамятные времена, когда распалось Единое. Оно впечатано в бесплотную плоть калибровочных бозонов, в клубы плазмы, в сингонии кристаллов. Брачным бензольным кольцом обручилось оно с органической жизнью земною. В дебрях некодирующих участков ДНК, в строках Гомера и Пастернака, в мыслях великих радетелей человечества, мечтателей и пророков — мёда, мёда в рот им, всем Морам и Кампанеллам! — всюду оно, оно, оно! Да что говорить: даже в самом занюханном, самом пропащем глюоне с нулевым изоспином — даже и в нём сияет искра высшей Правды!

Учение это, вечно живое, изменчиво как сама Природа, и неизменно, как её же столпы. Тысячеликое, многоимённое, оно одно, едино и присно во веки веков. И в сладком шорохе волн морских, и в томном вое лир, и в револьверном лае,

в чеканных строках революционных декретов,

в грохоте взрываемых храмов ложной веры,

в дрожаньи голосов прооперированных трансгендеров,

в стонах зачищаемых реакционеров,

в теле, Христовом теле, выплёвываемом изо рта!!! — да! ДА!

в тех краях, что видятся по обкурке,

в тёплом ламповом хрусте французской булки,

в эксклюзивных брендах по клубным ценам,

в криках кошки, уёбываемой поленом,

в марлезонском балете, но и в ламбаде,

во смердящем торфе — не сраном гаде! —

в звонком визге сабли, что входит туго,

в неземном ликованье земного круга

различимы отзвуки волшебного рога

торжества

Вселенского Долга!

Учение это звалось по-разному, но в глубинной сути своей едино оно. Высшее Трилобитство, реальный Ящеризм, генуинное Кроманьоньство, аутентичное Атлантичество, святая вера Вавилонская и Карфагенская,

Живая Этика, чистый Ислам, Правда Революции,

подлинный Социализм, научный Коммунизм,

интерсекциональный Феминизм,

европейская Социал-Демократия,

Деятельный Гуманизм, Великая Анимация —

— вот лишь некоторые из славнейших имён его,

за которыми за всеми стоит Единый Строй,

святое

трисвятое

семисильное

миллиардо триллионо бездонно безмерно

сверх огромно безмерно стозевно

ВЕЛИКОЕ

ДЕЛОУЧЕНИЕ

— Указующий Перст Прогресса.

И лишь помрачённость существ, их косность, неверие и своекорыстие реакционных сил приводили к тому, что Учение искажалось при своей реализации, оставляя после очередной попытки дымящиеся развалины и горы трупов. Всё это — пустяки по сравнению с тем, что Братство всегда выживало. И всегда — после небольшой перегруппировки сил — вновь вело мир к осуществлению Великой Мечты.

Нет сомнений, что рано или поздно оно добьётся успеха, пусть даже ценой существования Вселенной. Ибо — да погибнет мир, да пожрёт бездна вакуума всякий квант излучения, все лептоны и барионы, пусть! пусть! — но да осуществятся предначертания Братства! Когда возгорится над потрясённым бытием лик Светоносного Господина!

И да возвеличится Он, Мудрейший,

templi omnium hominum pacis Abbas,

который из глыби Эона

напечатлел Волю Свою

Удом Адама́нтовым на Ногти Стальной!

Вот тогда-то всё cтрашное, грубое, липкое, грязное, жёстко тупое, всегда безобразное, медленно рвущее, мелко-нечестное, cкользкое, стыдное, низкое, тесное, явно-довольное, тайно-блудливое, плоско-смешное и тошно-трусливое, вязко, болотно и тинно застойное, жизни и смерти равно недостойное, рабское, хамское, гнойное, черное, изредка серое, в сером упорное, вечно лежачее, дьявольски косное, глупое, сохлое, сонное, злостное, трупно-холодное, жалко-ничтожное, непереносное, ложное, ложное — будет РАЗДАВЛЕНО КАК ГОВНО!! Наш сапог будет ласкать лицо Вселенной вечно!!!

И более — ни слова об этом.

Спасибо, что живой

— Ну вот теперь, — сказал Болотный Доктор, осматривая подсобку, пахнущую свежим деревом и озоном от “электры”, — это хотя бы на что-то похоже.

— Господарь, грошей дуже потрибно. Мы працювалы… — начал было бригадир, потряхивая седой кровососью.

— Во-первых, это они працювали, — Дуремар Олегович показал головой в окошко, где четыре молодых упыря в свете утренней зари пили кровушку из небольшого пикачу, — а ты активность изображал и мешался. Во-вторых, договорённость была на тридцатое. А сейчас какое?

— Числа на знаемо, бо календаря не маемо, мисяць у неби, рик у книзи, а день такий у нас, який у вас… — затянул бригадир.

— Сейчас двадцать седьмое, — пресёк Дуремар излияния упыря. — И ты, скобейда, ещё денег с меня хочешь? За три дня до срока? Уж не охуел ли ты часом, старина?

— По-вашому ни розумию, — нагло заявил бригадир. — Грошей потрибно.

— Товарищ не понимает, — обратился Айболит к Напси, который как раз просунул любопытную морду в подсобку. — Переведи ему, пожалуйста, что деньги он получит только тридцатого. И только после того, как его ребята закончат с крышей.

— Гррррррррррр! — сказал Напсибыпытритень и для верности оскалил огромные клыки. Шерсть на его загривке поднялась дыбом.

Бригадир не то чтобы испугался, но к стеночке всё же прижался.

— Ну вот зачем на меня зверюгу напускать, — буркнул он на нормальном русском.

— Затем, что тебе сие потрибно, — Дуремар Олегович воздел палец вверх. — Подобним чином я подымаю тоби самооцинку, пролетарий ты наш кровососательный.

— Шо? — не врубился бригадир.

— Йди до ху́я, телепень, — ласково посоветовал Айболит. — Гроши — тридцатого.

— Ось так бы видразу и сказав, — пробурчал упырь и, не прощаясь, вышел.

— Беда мне с ними, — пожаловался Болотный Доктор. — Я их, можно сказать, выпестовал, а они вон чо. Ладно, хоть здесь вроде не накосячили, — он ещё раз обвёл взглядом подсобку, но особых упущений не обнаружил.

Болотный Доктор достраивал новый дом. Дело это было муторное и хлопотное. Айболит нервничал и торопился. Недавно он нанял бригаду упырей-шабашников, чтобы они обустроили нежилые помещения. Упыри работали не то чтобы плохо, но без должного энтузиазма, и всё время хотели грошей.

— Ну что, зверь лютый, как насчёт позавтракать? — обратился Доктор к Напси.

Напси радостно завилял хвостом, подняв небольшой смерч. Во все стороны полетели опилки и строительный мусор.

— Что, с голосом проблемы? — посочувствовал Доктор. — А ну-ка скажи — “мама мыла раму”.

— М…ма! Мммма! Мыыыы, — этот звук у Напси получился просто изумительно, — ррррра рррраннну… ррраммму, — поправился он.

— Уже лучше. Ладно, дуй в гостиную. Сосиски не трогай, это мне. Всё, что на косточках — твоё. Шампанское будешь?

— У-у-у! — пёс застучал лапами по полу.

— Особо-то не налегай, — посоветовал Болотник. — У тебя ещё сегодня процедуры.

— Ы-ы-ы, — огорчился Напси.

— Уж потерпи, дружок, — посоветовал Доктор. — Это для твоего же блага.

Напси фыркнул. Доктор понял его фырк по-своему.

— Ну протупил я, не учёл экспрессию генов, — сказал он почти извиняющимся тоном. — Скажи ещё спасибо, что живой.

Напсибыпытретень воспринял это всерьёз — то есть лёг на пол, со всей мочи мотыляя хвостом.

— Хватит, хватит, — Айболит немного наклонился и потрепал Напси шерсть на загривке. — Ну и здоров же ты вымахал, братец!

— Воууу, — печально сказал пёс. Некстати случившееся масштабирование не радовало его ни чуточки.

Пусть тебя будет больше

Базилио проснулся счастливым.

Снилось ему что-то огромное, живое и доброе. Оно окружало его со всех сторон и укрывало, но ни в чём не сковывало, не теснило. Наоборот, именно внутри него-то он и был по-настоящему свободен. Он ощущал себя посреди вечности, которая была им самим.

Сперва кот решил, что умер и в рай попал. Но потом такую мысль отверг. Рай он представлял как-то иначе. Более населённым, что ли. И в раю должен быть Христос. Это он знал твёрдо. Так что, немного поразмыслив, Базилио пришёл к выводу, что его каким-то случаем занесло в Лоно Дочки-Матери.

Расстраиваться он не стал, решив, что высшие силы рано или поздно разберутся. И неизвестно ещё, куда его в итоге определят.

Так-то Базилио считал себя добрым христианином. Правда, религиозным долгом своим он по большей части манкировал. Зато возложенные на него Богом мирские обязанности исполнял честно. То есть не проваливал заданий, не убивал без нужды, не присваивал казённых средств. На его совести темнело лишь одно пятно — неисполнение обещания. Ибо он, как ни крути, поклялся расстаться с Алисой…

Кот подумал об Алисе и тут же проснулся. Счастливым. Потому что лиса лежала рядом и обнимала его. А их обоих по-прежнему окружало то самое — огромное, доброе и живое.

Вставать не хотелось. Не хотелось даже шевелиться. Хотелось лежать и любоваться спящей Алисой.

Он менял настройки камер, рассматривая лицо любимой. Кто-нибудь другой назвал бы его усталым и измождённым. Но для Базилио оно было воплощением совершенства. Кот любовался границей цветов, идущей по щекам и носу — там, где огненно-рыжее переходило в снежно-белое. Потом переводил камеру на крохотные чёрные усики — ах какие миленькие. Ушки лисы чуть подрагивали, ловя какие-то случайные шорохи.

Потом что-то изменилось. То неведомое и прекрасное, окружавшее влюблённых, померкло, отдалилось, а потом и вовсе растаяло. Базилио почувствовал, как под шерсть задувает холодом и увидел над собой перекрещивающиеся ветки.

Тут лиса прижалась к нему так сильно, что у него перехватило дыхание.

— Й-извини, — наконец, сказала она, размыкая объятья. — Я… это. Ну вдруг.

— Чего-чего? — кот потряс головой, разгоняя остатки сладкого морока. — Мы вообще где?

— Мы ещё тут, — лиса посмотрела на кота с удивлением. — Ну уже не там.

Как ни удивительно, но кот — впервые в жизни! — догадался, что Алиса имела в виду. Они были на Зоне — но всё-таки не на Поле Чудес. По сравнению с которым Зона воспринималась как тихое, спокойное место, где можно отдохнуть и расслабиться.

— Ф-фух, — только и сказал он, осторожно поднимаясь и садясь на корточки.

Они находились в каком-то шалаше — старом, покосившемся. Большую часть его занимала лежанка из веток, покрытых рогожкой. Откуда-то несло горьковатым дымом. В микроволнах стало понятно, откуда — неподалёку располагалась небольшая “жарка”, в ней тлели чьи-то перья.

Сам кот был голым — совсем, полностью. Лиса тоже, если не считать тапочек, непонятно откуда взявшихся.

Кот подключил навигатор. Он, как ни странно, работал. И слова Алисы подтвердил: они и впрямь находились на Зоне, и даже не в самой глухой её части. Выбраться отсюда было делом муторным, но не более того. Смущало то, что кот не помнил, каким образом они сюда попали. Последнее, что осталось в памяти — как он бежал за забытым дублоном…

Кстати, дублон! — Базилио аж дёорнулся весь, вспомнив об этом.

— Монетка наша где? — спросил он.

— У тебя, — сказала лиса. — Она велела.

— Кто это она? — насторожился Баз.

— Ну, Бася. То есть Хася. Она мне помогла. То есть нам помогла. Она хорошая, — сказала лиса с уверенностью. — Только очень… ну как это… — лиса нервно зевнула, — могущественная. Когда ты много можешь, трудно быть хорошим.

— Это она тебе сказала? — заинтересовался кот.

— Мы с ней много разговаривали. Про тебя тоже рассказала.

Коту аж поплохело.

— Не знаю, что она там тебе наговорила, — начал он самым уверенным тоном, на какой только был способен, но Алиса перебила его.

— Про цыганское счастье. Что ты встретился с обломинго и оно к тебе прицепилось. Но его больше нет. Сгорело.

"Цыганское счастье можно снять каким-нибудь смелым поступком” — вспомнились коту слова Болотного Доктора.

— Она так и думала, — продолжала лиса, не вставая. — Что ты бросишься. А то мы бы и дальше в приключения попадали бы. В дурацкие всякие.

У кота отлегло. Он-то опасался, что Хася рассказала Алисе кое-что другое.

— Слушай, — сказал он. — А тебе Хася сказала, кто она такая?

— Говорила, — лиса посмотрела на кота печально и неуверенно. — Только я не всё поняла. Но в общем она в каком-то древнем царстве работала. То есть сначала работала как Бася, а Хася была отдельно. Бася занималась добрыми делами, а Хася — справедливыми. А потом ту Хасю уволили. А Басю назначили ещё и Хасей по совместительству. И она подписала контракт насчёт справедливых дел, он записан в глобальную переменную, только из-за этого всего получилась какая-то ерунда… — она умолкла.

— Я ничего не понял, — сказал кот. — Вот совсем. Ни единого слова.

— Я тоже не поняла, — призналась лиса, вставая и отряхиваясь. — Давай лучше про нас.

— Ну, — подтвердил кот. — Что случилось, когда я за дублоном побежал?

— Ты почти добежал, — сказала лиса. — Потом свалился. Хася мне объяснила, что это у тебя электричество пробило. Ты бы сгорел, наверное. Если бы не Хася. Она пламя задержала. Потом открыла окно сюда. Ты без сознания был. И обгорел. Но она тебя вылечила.

— А тебя она вылечить не могла? — тут же спросил кот.

— Пробовала, — Алиса грустно опустила лицо. — Не получилось. Она про мою болезнь ничего не знает. Вот ожоги она лечит, раны всякие. Роды принимать умеет. А так — нет. Говорит, Дуремар Олегович пусть попробует. Она его уважает. Даже любит немножко, наверное. Но долго с ним не может. Он слишком хороший, ей с него невкусно.

— Не такой уж он хороший, — буркнул Базилио. — Постой, погоди, — вспомнил он. — Так дублон-то где?

— У тебя, — повторила лиса. — Внутри. Ты ещё глотать не хотел.

— А зачем? — не понял кот.

— Ну как зачем? — удивилась лиса. — Тут же Зона. Могут напасть разные. Особенно на тебя. На тебя же уже нападали.

— А! — до Базилио, наконец, дошло. — То есть, если я его через себя пропущу, можно сделать много Электрических Котов?

— Не то чтобы много, — сказала лиса с сомнением. — Но всё-таки два или три лучше, чем один? Пусть тебя будет больше.

Лис в своём репертуаре

Фингал Когтевран, филин по основе, и.о. директора Института Трансгенных Исследований, сидел на гостевом насесте в кабинете губернатора Города. И ощущал себя оскорблённым. В лучших чувствах.

Лучшими чувствами у него — как и у любого существа птичьей основы — были зрение и слух. Они-то и страдали.

Нет, сам-то кабинет был спроектирован весьма удачно. Четырёхугольная коробка с двумя дверями без окон, в которой не было ни одного опасного предмета. Зато была огромная золочёная люстра, увитая искусственным плющом, зелёные обои с вертикальными золотыми полосками, зелёные с золотом шторы, прикрывавшие, видимо, вторую дверь. В огромном камине пылал огонь, но оттуда не веяло теплом и не было слышно треска горящих поленьев. Скорее всего, это была голограмма — совсем как в институтской лаборатории в корпусе одиннадцать-бе, Когтеврану хорошо знакомой по посиделкам с доктором Коллоди.

Всё это было бы вполне терпимо, хотя и аляповато. Но стол! Хозяин кабинета заказал себе огромный письменный стол в стиле рококо, из-под которого выглядывали две суровые канцелярские тумбы, совершенно не совместимые с плавными линиями столешницы и ножек. Стол был придвинут к обитому зелёным бархатом канапе с двумя подушками. Третья подушка лежала между тумбами на полу. Острый взгляд Фингала приметил на полу короткие рыжие волосы. Похоже, кто-то долго стоял на этой подушке.

А на канапе лежал в свободной позе Лавр Исаевич Слуцкис. И оскорблял слух, похрапывая и смачно сипя носом.

Когтевран не понимал, зачем, собственно, его вызвали. Насколько ему было известно, своих жертв ЛИС к себе не приглашал, а сразу отправлял в тюрьму, откуда извлекал только для маналулы. С другой стороны, он не мог взять в толк, зачем он понадобился диктатору. Скверный запах ЛИСу убрали, здоровье поправили, член увеличили… что ещё? Или у него прорезались какие-то особенные желания? Уж не решился ли бурбулис на эксперименты в духе Абракадабра Мимикродона?

Он успел дойти до этой мысли, когда отдыхающий на диване губернатор потянулся, смачно зевнул и посмотрел на него одним глазом.

— А, это вы, — сказал он таким тоном, будто это Фингал явился к нему с какой-то докучной просьбой, причём не в первый раз, и успел порядком надоесть. — Ну что у нас там? Когда начинаем?

Эти вопросы поставили Когтеврана в тупик. У него даже клюв открылся от удивления.

Наконец, он собрался и сказал вежливо:

— Простите, Лавр Исаевич, вы о чём?

ЛИС грозно повёл усами.

— Как о чём? Где мой Третий глаз?

Фингал непроизвольно сглотнул. Такого поворота он никак не ожидал.

— В-видите ли, — он протянул паузу, лихорадочно подбирая выражения, — тут такое дело… В общем-то, мы его только устанавливаем. Он должен быть у вас.

— У меня? — Лавр Исаевич сыграл лицом удивление и возмущение.

— Ну да, Лавр Исаевич, — Фингал постарался не скрипнуть клювом. — Его всегда передают из губернаторского дворца. Наше дело — его вживить.

— Гм. Неожиданно. Ох, скобейда! Я плохой хозяин. Желаете чего-нибудь? Бокал шампанского? И червячка? А? Или чего-нибудь посущественнее? Скажем, ёжика тушёного? Диетический продукт! Если покакать — у нас вон там балкончик, пожалуйста, пользуйтесь, я смотреть не буду.

Когтевран помотал головой. Зашуршали перья на шее.

— Спасидо, я уже пообедал, — сказал он осторожно. — И у меня всё в порядке с желудком.

— Ну смотри, — подозрительно сказал Слуцкис, резко переходя на начальское “ты”. — А то у меня тут чисто. Нам гуано на ковре не надо.

Филин проглотил оскорбление.

— Ладно, не хочешь — как хочешь. А расскажи-ка ты мне, братец, про Третий Глаз. Что это за штука и откуда взялась. С самого начала только рассказывай. Не люблю, когда с середины. Могу обидеться.

Слуцкис сказал это как бы в шутку, но Фингал свой тощей птичьей задницей почувствовал, что всё серьёзно.

— Это старинная ритуальная награда, — начал он обтекаемо. — В первом веке увлекались такими вещами. Сейчас вот у собачьих есть Пятая Нога…

— Ты мне зубы-то не заговаривай! Что там в первом веке было — это too old. Давай по существу.

— Вы же сами просили с начала… — попробовал было Фингал.

— Не строй из себя дурака! — на этот раз бурбулис, кажется, и в самом деле вспылил.

Фингал вздохнул, перехватил левой ногой насест.

— Достоверные сведения о Третьем Глазе сохранились со времён Абракадабра Мимикродона, — сообщил он. — Вроде бы тот принял Третий Глаз первым. Ну, в этом смысле, — он повёл рукокрылью, перья заколыхались.

— В каком это в этом? — ЛИС перевернулся на живот, но не сел. — Что даёт эта штука?

— Как сказать-то… В общем, награда — она и есть награда. Её носят, потому что она символизирует. А у Мимикродона Третий Глаз был рабочим органом. И у тех, кто после него — тоже. Даже у Гнотрещемыльды был заветный бутончик аленький, видимо зрячий…

— Как это работает и что даёт?

— Точно не знаю, — признал Когтевран. — И никто точно не знает. Кроме тех, кто принял Глаз.

— Ну допустим, точно не знаешь, — как-то очень миролюбиво сказал ЛИС. — А чего не знаешь точно — о том не говоришь. Уважаю такую позицию. Но что-то ведь до тебя доходило? Давай чисто по-дружески. Просто расскажи, что слышал. И чего сам думаешь. Просто мне нужно от чего-то оттолкнуться, понимаешь? — голос Лавра Исаевича стал доверительныым, проникновенным. — И кстати. Если уж ты шампанского не будешь — давай по рюмашечке? Мне вот ужасно захотелось чего-нибудь этакого. Как насчёт настоечки на трёхдневных мышатах? У меня как раз бутылочка завалялась. Тут у нас вроде бы вкусы совпадают? По маленькой, а?

В этот момент где-то глубоко внутри головы Когтеврана мигнула красная лампочка. Что-то стрёмное было в этом разговоре. Однако Фингал решил, что ему это почудилось.

Если бы он вспомнил о том, кто таков Слуцкис по основе и чем та основа известна, он поостерёгся бы. Но он не поостерёгся. Странное легкомыслие овладело им. Ему вдруг показалось, что они с ЛИСом просто разговаривают.

— Ну давайте по маленькой, — вздохнул он.

Смутная идея, требующая доводки

— Порви мне жопоньку, — попросил Эстерхази Ларсон. И нежной, бархатной лапкой сжал Арлекиновы мудяшки.

— Пошёл на хуй, пидарас, — с удовольствием сказал Арлекин. Ему было приятно, что он нашёл пидара большего, чем он сам.

— Хочу на хуй! Хочу! Ну позязя! — Эстерхази, не выпуская из лапки яюшек любимого, извернулся, раскрывая и показывая розоватую дырочку.

— А деньги мои где, поёбыш? — Арле притянул к себе мягкое тельце Эстерхази и свёл руки у него на горле. Тот запищал тоненько, зовуще. Он-то знал, как на Арлекина действует этот писк.

— Где мои три тысячи, скобейда дырявая?! — маленький педрилка распалялся, сжимая шею хомяка. Хуй Арлекина налился бронзой, гранитом, небесной сталью. Как нож вошёл он в сырую хомячиную дристопырку.

Арлекин торжествовал. Эстерхази подарил ему то, чего так не хватало в мелкопидорской жизни его — знойное счастье доминирования. Хомячок был так податлив, так сладко-мякотен, что его всё время хотелось порвать. Нет, не так — порРРРвать. Разодрать сраку, в клочья изъебать, распидарасить до потрошков и кишочков, до защёчных мешочков! Оооррррр! Вуууууу!!!

Их роман начался в тот же день, когда хомяк пленил Арлекина, чтобы заставить пронести пистолет в губернаторскую резиденцию. Виною тому стал красавчик-кулан. По окончании переговоров Эстерхази велел ему Арлекина оглоушить чем-нибудь тяжёлым, развязать и вытащить тело на улицу. Кулан стукнул пленника копытом по голове, но недостаточно сильно. Арле очнулся слишком быстро, кулану в ответку настучал по кумполу (и вырубил нахуй), а сам пошёл искать того, кто называл себя “господином Первым”. И быстро нашёл — в соседнем помещении. Увидав ничтожного, хомяка, он разозлился, набросился на него и стал душить. К его удивлению, хомяк не сопротивлялся, только постанывал. До того сладко постанывал, что справедливая расправа переросла в страстное соитие. К которому довольно скоро присоединился и очухавшийся кулан.

Опустим завесу приличия над финалом этой сцены, началом следующей и т. п. Достаточно сказать одно: Арлекин был захвачен водоворотом новой страсти. Паскудник Ракалий был позабыт: неблагодарный пидрилка даже не стал забирать свои вещи из его дома. Теперь он дневал и ночевал в “Ажитации”. При каждом удобном и неудобном случае ебя и терзая хомячиное тельце. Благо Эстерхази был не против, а очень даже за.

Вот и сейчас они лежали в спальне хомячка на роскошной постели и наслаждались друг другом.

Что касается планов убийства ЛИСа, то Эстерхази о них не забыл. Да и как забудешь? Страсть страстью, а дамоклов меч над головой он чувствовал всякий раз, когда читал в газетах об очередных репрессиях, учинённых градоначальником. А учинял он их с завидной регулярностью. Хомячок думал, что ЛИС может захотеть сделать с ним самим — и буквально ссался от страха.

Однако с покушением всё как-то не ладилось.

Во-первых, братец Брейвик совсем уж пошёл вразнос. Он пил, закидывался айсом, после чего шёл буянить, всегда выбирая себе противника не по размеру или не по статусу. Недавно он искусал верблюда из губернаторской администрации. Эстерхази боялся, что братишка, если его протащить на мероприятие, просто не дождётся появления губера. И вместо него пристрелит какую-нибудь вип-персону, которая на него не так посмотрела.

Кроме того, хомяк узнал, что провести Арлекина и Брейвика на мероприятие губернаторского уровня не так-то просто. Главная проблема была в Арлекине, у которого не было городского гражданства, зато была репутация тораборского агента. Знакомые хомяку товарищи из спецслужб качали головами и говорили, что тораборца секьюрити не пропустит по определению.

И наконец, деньги. Обещанные Арлекину три тысячи — не говоря о всей сумме — всё никак не образовывались. Связано это было с тем, что хомячка обложили новыми поборами. Особенно бесила последняя обязаловка: его заставили вложиться в так называемый эфирный театр, который-де должен гнать на публику какие-то “сериалы” — что-то вроде коротких спектаклей. И кроме того, настоятельно попросили подогнать парочку завсегдатаев “Ажитации” на кастинг: у них там образовалась какая-то проблема с артистами.

Вот об этом-то хомяк и думал, лёжа на пузе и посасывая Арлекинову дылду. Изрядно опавшую, но ещё на что-то годную.

Вот в этой-то идиллической обстановке у хомячка в голове и зародилась идея. Пока ещё очень смутная, требующая конкретизации и доводки до ума.

— Слушай, тут такое дело, — сказал он, с сожалением выпуская изо рта любимый предмет. — Ты же вроде в театре играл?

В блудняке

— При Пендельшванце, — рассказывал Фингал, ставя на стол порожнюю рюмашку, — действие Глаза называли расширением кругозора. А Гнотрещемыльда в мемуарах писала про какую-то осмотрительность. Остальные — кто как, но в общем где-то как-то…

— Очень интересно, — ЛИС мягко подхватил бутылку, на дне которой лежал слипшийся розоватый комок, и долил Когтеврану. — И что же всё это значит практически?

— Ну… я что-то слышал. Но за правдивость не отвечаю, — Фингал решил поосторожничать. — Примите за сказку, Лавр Исаевич.

— Конечно-конечно, никаких претензий, — Слуцкис приглашающе поднял ушки. — Ты говори, говори.

— Ну что я думаю… Все наши правители, у кого был Третий Глаз, правили долго. И уходили мирно. Без эксцессов.

— А Мимикродон?

— Тёмная история. Вроде бы он Глаз проспорил. Или в карты проиграл, не помню точно.

— Кому проиграл? — заинтересовался ЛИС.

— Не знаю, — Когтевран щёлкнул клювом. — Кажется, какому-то полковнику…

— Барсукову, небось? Тогда понятно, — пробормотал Слуцкис. — То есть Глаз помогает удержаться у власти?

— Не то чтобы вот так, — Фингал покрутил головой — затекла шея. — Есть такое мнение, что Глаз позволяет видеть возможности. Для решения задач. Любых. Если они, конечно, правильные, эти задачи. У Линуха Токсидо Третий Глаз был, а он на дёгте сторчался.

— Фр-фр-фррр, — ЛИС издал какой-то очень лисий звук. — Выходит, вещь полезная. И всё-таки — откуда Глаз берётся? Откуда он взялся у Пендельшванца, например? Ты что-нибудь помнишь?

— Да как обычно, — Когтевран напряг память. — Где-то дней через десять после выборов мы получили автоклав. Маленький такой. В нём был Глаз.

— А в каком виде? — внезапно заинтересовался Лавр Исаевич. — Только глазное яблоко, или со зрительным нервом?

— Сам не в курсе, — признал Фингал. — Вот Роб Склифосовский с Пендельшванцем работал, он должен знать. Но вообще-то любые нервы проращиваются, это не проблема.

— Очень интересно, очень. И всё-таки — откуда он? Твои догадки?

— Братство присылает, кто ж ещё-то? — филин окончательно потерял страх.

— Ну вот и я так думаю. Значит, они решили, что мне этого не надо… — протянул ЛИС. — Но у меня другие планы. Пусть твои опоссумы готовятся. Потому что я намерен принять Глаз в самое ближайшее время. Боюсь только, он будет для меня великоват. Но это я как-нибудь переживу.

Филину понадобилось секунд пять, чтобы понять. Потом до него дошло.

— Вы хотите взять Глаз… — он не договорил.

ЛИС рассмеялся.

— Именно. Ему он не особо нужен, а мне пригодится.

— Насколько мне известно, — сказал Когтевран, — пересадить Глаз невозможно.

— А мы всё-таки попробуем, — Лис неожиданно подмигнул. — Я постараюсь заинтересовать вас в положительном результате. Способов много. Но в целом всё довольно просто. Если Глаз заработает, вы лично и ваш Институт будете как сыр в масле кататься. А если что пойдёт не так — всем вам пиздец. Уже без “как”, — добавил он в рифму.

Фингал почувствовал, что Лавр Исаевич не шутит вот ни на такусенькую малипусеньку. Скорее даже смягчает.

— Кстати об этом, — продолжал Лис, развалясь на канапе и поглаживая себя по белому шерстяному пузу. — Пока то да сё, вы, уважаемый, — он подчеркнул голосом это внезапное “вы” — будете моим гостем. Не беспокойтесь, проведёте время с комфортом. Вы даже будете руководить Институтом. Удалённо, да. Ничего страшного, обвыкнетесь… В общем, готовьтесь. Подтяните специалистов, привезите сюда оборудование. А я пока займусь поисками нашего донора. Он не мог уплыть далеко. Он где-то здесь. И мы его найдём.

Слуцкис дёрнул за свисающий с потолка витой шнур. Где-то зазвенел колокольчик.

— Сейчас придут мои ребята и отведут в ваши комнаты. Они же вам будут прислуживать. Ничего, что это ёжики? Вы не беспокойтесь, они дисциплинированные. Без приказа и не пикнут.

Филин совсем опечалился. Он-то отлично знал, что ежи испытывают к филинам особые чувства. Договориться с ними было нереально.

"Завёл меня всё-таки бурбулис в блудняк” — подумал Когтевран. С полным на то основанием.

Арлекин показывает, на что способен

Маленький педрилка не сразу согласился идти на пробы. Ему было лениво.

Хомячку пришлось потрудиться, чтобы уломать своего дролечку. Уламывать пришлось долго, у хомячка даже язык устал, что с ним случалось не часто. Но в конце концов он всё-таки склонил Арле заглянуть в ДК имени Зуева. Буквально на пару минут.

Раньше маленький педрилка в этом месте не был. Сперва ему там не понравилось. Зал показался слишком большим, сцена — голой и неприветливой. У Карабаса всё было разукрашено лентами и дюралайтом, а тут была пустота, много света и два стульчика. На одном сидел какой-то лемур в парике с набелёнными щеками, на втором — режиссёр. В первых рядах партера устроилась комиссия. Актёры толпились возле прохода, ожидая своей очереди.

Режиссёра Арлекин сразу узнал. Это был тот самый старичок-аллигатор, что подсаживался к нему в “Ажитации”. Многие артисты ему были тоже знакомы — по тому же случаю. Педрилка почувствовал себя среди своих. И приободрился.

— Я рождена в водной пучине, — бубнил лемур, — мне тяжек воздух земли… — похоже, он изображал девочку.

— Не верю! — кричал крокодил. — Ты страдаешь или что? Тебе воздух земли тяжек или где?

— Я рождена-а в водной пучи-ине, — лемур откровенно зевнул. — Мне тяяяжек воздух…

— О Дочь, какой беспомощный лепет, какая потетень, — застонал крокодил. — Пошёл отсюда, пиздоголовый. Следующий!

— А чего? Чего я? Нормально читал… — залупился претендент на роль.

— Этот юноша чужд искусству, — заявил кто-то их первого ряда голосом гордым и презрительным. — Я даже не удивлюсь, если он окажется натуралом. Гоните его в шею!

Арлекин повернулся и увидел в середине первого ряда странное малоформатное существо, напоминающее помесь долгоносика с гладиолусом. Из субтильных плечиков его рос стебелёк, на котором покачивался цветок с носиком и парой блестящих чёрных глазок. Вид у существа был чрезвычайно эстетский.

— Я. Рождена. В водной. Пучине, — снова начал лемур, на этот раз делая пафосные промежутки между словами.

— Да блядь грубятина какая-то! — завопил помреж.

Арлекину вся эта мудянка надоела.

Не особо думая о производимом впечатлении, он поднялся на сцену, подошёл к лемурёнку и с удовольствием хлестнул его по роже раскрытой ладонью. Головёнка лемурёныша мотнулась. Арле добавил вторую пощёчину, по напудренным щекам лемура покатились слёзы — крупные, натуральные, качественные слёзы.

— С-с-скобейда, — зловеще зашипел педрилка, — про водную пучину давай нормально! Выебу и высушу!

Лемурёнок растерянно оглянулся, ожидая, наверное, помощи или хотя бы сочувствия. Не дождался: все смотрели на сцену с интересом, но без осуждения.

— Я р-рождена, — начал лемурёнок дрожащим голосом, — в-в-в… в… водной пучине…

— Громче, блядь! — заорал Арлекин и отвесил неудачливому актёришке звонкий подзатыльник.

— Я рождена в водной пучине! — выкрикнул со слезами лемур. — Мне тяжек воздух земли… — тут он разрыдался, потому что Арле больно ущипнул его за шею.

— Вот! Вот! — вскричал крокодил. — То что надо!

Слёзы у лемурёнка тут же высохли. Видимо, ему была очень нужна роль.

— Дальше читать? — спросил он совершенно нормальным голосом.

— Пока нет, — расслабленно сказал крокодил. — Это я ему, — он посмотрел на Арлекина с одобрением. — Давай-ка мы тебя попробуем…

— Если мои глаза мне не изменяют, — снова подало голос эстетское существо, — перед нами артист эмпатетического театра имени Антонена Арто. Очень, очень жаль, что сейчас он закрылся. Я был на всех представлениях. Это восхитительный опыт. Вы бы видели, как уверенно и красиво он издевался над своим напарником! Было бы весьма неразумно упускать такой кадр. Разумеется, это только моё мнение, я всего лишь скромный театрал…

На зелёной морде режиссёра тем временем сменилось несколько выражений — от недовольства до почтительной заинтересованности.

— Ну если вы так говорите… — обратился он к долгоносику-гладиолусу… — Но всё же надо посмотреть.

— Конечно-конечно, смотри́те, — великодушно разрешил эстет.

Крокодил тут же устроил Арлекину пробу. Сначала он предложил ему сплясать качучу. Тот не знал, что это такое, но спрашивать не стал, а просто приспустил штаны и пару раз подпрыгнул. Режиссёр сказал, что это больше похоже на тверк, и попросил прочесть басню “Крот и гвоздь”. Пидрилка такой басни не знал — он вообще не любил сложную литературу и особенно стихов. Вместо неё прочёл единственный стишок, который помнил наизусть — “ты какой-то не такой, попу трогаешь рукой”. Крокодил почесал ноздри, цыкнул зубом и высказался в том смысле, что потенциал у Арлекина имеется. В заключение он попросил его сбросить лемурёныша со сцены. Тот, услышав такое, сам вскочил со стула и попытался бежать. Арлекин, вспомнив свои боевые навыки, ухватил его за ухо, тормознул, а потом ловким пинком сбросил его в пустую оркестровую яму. Куда тот и провалился — с грохотом и визгом.

Старый театрал разразился аплодисментами. Видимо, он был очень уважаемым существом, так как через пару секунд хлопали все.

Это Арлекину пришлось по душе. Ещё больше ему понравилось, когда крокодил отвёл его в сторонку и спросил, что он думает о двадцати соверенах в день. Арлекин, естественно, запросил сто. После недолгого торга сошлись на сорока, причём крокодил не особо-то и упирался. Из чего педрилка сделал вывод, что проект щедро финансируется. А ему и в самом деле были нужны деньги. То, что ему оставил Карабас, маленький педрилка уже прожрал и проебал. От Ракалия он ушёл. Эстерхази не только не одарил его тремя тысячами, но и вообще содержал весьма скудно, разве что кормил и отдавался бесплатно. Сорок соверенов в день были зарплатой более чем недурной, особенно по нынешним смутным временам. Поэтому он только спросил, когда первое представление.

Режиссёр тяжело вздохнул и сказал:

— Вообще-то через семь дней. Так что придётся, гм… импровизировать.

Замечания по ходу

Про картошку, которая молчит, как ты её не истязай. Ну, это банально. Все способы приготовления пищи и кулинарные приёмы произошли от пыток и казней. Например: сначала древние люди мучили других древних людей, прижигая им чувствительные места, а потом заметили, что горелое мясо приятно пахнет и попробовали его на вкус. Варка и жарка произошли от обливания кипятком и горячим маслом. Про потрошение и так понятно — чай не маленькие. Страшно даже и подумать о шпиговании. А про истинное назначение мясорубки знает всякий, читавший сочинение А. и Б. Стругацких “Трудно быть богом”.

Насчёт выплёвываемого христова тела — как ни странно, это Сергей Есенин отличился в одном стишке. Ему это, правда, не помогло.

Templi omnium hominum pacis Abbas — “настоятель храма всех людей”. Разумеется, под “людьми” здесь следует понимать Людей в истинном смысле, не связанном с грубой телесной оболочкой.

О религиозных обязанностях Базилио. Ну да, с этим у него было не всё хорошо. Если совсем уж честно, с того памятного момента на подлодке кот ни разу толком не молился. То есть как: на ночь он иногда бормотал что-нибудь вроде “прости Господи, ежели чего”, а в иные моменты даже просил Бога отпустить ему грехи вольные и невольные. Но и только. Что ж касается изучения Евангелия и богословских познаний, с ними у кота был полный швах. Взять к примеру: он, конечно, знал, что Дочка-Матерь истинным Богом не является и поклоняться ей не следует. Но в самом её существовании и даже могуществе не сомневался. И так же он думал об Аллахе, которого временами поминал Тораборский Король.

Почему автор решил, что огромная люстра в кабинете ЛИСа именно золочёная, а не золотая? Однако подумайте, сколько может весить огромная золотая люстра? Это весьма опасный предмет. А опасных предметов, как уже было сказано, ЛИС у себя в кабинете не держал. (Во всяком случае, на виду.)

Разговоры о желудке и балкончике. ЛИС намекает на то, что птичьи основы с трудом сдерживают естественные позывы организма и имеют привычку гадить с высоты. В общем-то, это правда, но Фингал подобного себе никогда не позволял — он следовал путём труда и гигиены. Даже несмотря на вороньи гены, которые в нём присутствуют и иногда дают о себе знать.

О противоестественных склонностях хомячков. Увы, вышеописанные девиации и в самом деле свойственны этим милым пушистым зверькам. Вот относительно пристойное описание хомячьих утех: https://pikabu.ru/story/khomyachki_3576202. И это ещё цветочки: помнится, автору этих строк рассказывали, как злоебучий хомяк надругался над трупом собрата. Автор даже подумывал использовать эту историю в романе. Однако он отринул эту идею, в силу присущей ему моральной дисциплины, дискурсивной ответственности и т. п. Некрофилия — ужасающее зло, и ей не место на чистых и целомудренных страницах нашего повествования! Заметьте, даже похотливый козёл Септимий чтил понятия и избегал труположества и никогда не доёбывал тело клиента, если тот издыхал раньше времени. Да послужит это всем нам нравственным уроком!

Как подудолили Эстерхази Ларсона? Да так же, как и всех остальных. Пришли полицейские. И предложили стать инвесторами нового проекта ООО “Единая Вещательная Корпорация”. Ну или ждать разных неожиданностей, начиная с внеплановых визитов налоговиков и кончая дел по уголовке и по политике. Перепуганный хомяк быстро подудолился — и ещё был рад, что не последнее взяли.

Разумеется, жалкие соверены хомячка были лишь незначительным вкладом в проект. Основные средства были получены от “Гросс-Банка”. Председатель правления которого, слизень-трупоед Жуан Педру де Силва Феррейра, после переговоров был госпитализирован с острой формой финансовой недостаточности. Он пришёл в себя только после поглощения “Гросс-Банком” АО “Упырькредит”.

Насчёт проблемы с артистами. Профессиональных актёров хватало более чем, но для сериала они не годились.

В далёком 280-м году тогдашний губернатор Директории, падуб Чурила Плёнкович, подписал указ о создании профсоюза работников искусства и культуры. В 282 году от этой организации отделился Союз актёров, режиссёров и театроведов. После национализации театров в 282 году эта организация смогла продавить на государственном уровне постановление, согласно которому актёра нельзя уволить без разрешения главрежа театра, его директора и самой организации. Это привело к тому, что средний возраст театрального актёра в Городе на описываемый момент составил 68 лет. Это сильно уменьшило посещаемость театров: не всем нравилось смотреть, например, ТЮЗовскую “Ромео и Джульетту”, где Джульетту играла очень заслуженная, но очень пожилая корова, имевшая привычку ссаться во время сцены у балкона… А в театре “Современник” (который был прозван театралами “Старпёр") после того, как три Дездемоны подряд скончались во время сцены удушения от разных возрастных болезней, на эту роль позвали черепаху из старого помёта Тортиллы. Которая, несмотря на 102-летний возраст, с ролью справилась, хотя имела странную привычку откладывать яйца в оркестровую яму… Зрители всё это терпели, а некоторые отдельные эстеты даже говорили, что старая опытная корова сыграет юную девушку лучше, чем юная девушка.

Однако сериал был рассчитан не на столь изысканную аудиторию, а на обычный электорат и работяг. Которые старую корову в роли юной Рыбони не восприняли бы вообще.

Что касается поиска актёров в гей-среде — тут нужно учесть личные пристрастия главрежа, а также и комиссии. Впрочем, тут нужно учесть ещё и то, что не все комиссии состоят из пидарасов, но во всякой комиссии есть что-то пидаристическое. Это вытекает из самой сущности комиссии.

Насчёт мышиного ликёрчика. Старинный дохомокостный корейский рецепт. Берётся выводок мышат. Мышата должны быть трёхдневные, ещё голенькие, чтобы шерсть не портила продукт. Весь выводок топится в рисовой водке и настаивается год. Применяется как лекарство “от всего вообще”, но есть особые ценители вкуса. Что касается ЛИСа и Когтеврана, то для этих уважаемых существ новорождённые мышки — лакомство. Тут и удивляться нечему.

По поводу Линуха Токсидо и дёгтя. Эта прискорбная история уже упоминалась во Второй Книге (см. Справка-синопсис. Политическая эволюция Директории). Тут мы её расскажем несколько подробнее.

Линух был общественно активным пингвином, любимцем технической интеллигенции. Известность он приобрёл как журналист — благодаря статьям о стрикулистах^[5] в госучреждениях. Позже организовал Фонд Борьбы со Стрикулизмом (ФоБоС), чем и прославился.

Власть он получил в 283 году, на внеочередных выборах: непопулярный кандидат, выдвинутый его предшественником, зуёк Попкинс, как-то случайно сломал себе шею.

Линух был поклонником научно-технического прогресса. Он вложил немалые деньги в восстановление дохомокостных технологий, и, по слухам, добился определённых результатов. В частности, выяснилось, что древние технологии связи при определённых условиях могут работать и в тесла-среде. Однако внедрение этих технологий по ряду не вполне ясных причин оказалось проблематичным и несвоевременным.

Тогда Токсидо увлёкся идеей достичь Западного полушария, исследовать его и завести отношения с местными жителями. Каким-то образом ему удалось построить два корабля с паровыми машинами (так называемые “пароходы"), а также закупить в Лапландии и доставить в Директорию сто тонн угля. Благодаря беспрецедентным дипломатическим усилиям ему удалось получить заверения всех рыбонских флотилий о беспрепятственном пропуске кораблей через Средиземное море. Увы, оба судна были затоплены подлодками Полундры, не утруждающей себя соблюдением договорённостей, особенно в некоторых случаях.

Неудачная трансатлантическая экспедиция истощила казну, и Линух ушёл с поста, оставив после себя своего сподвижника Мулентия, который через четыре года снова передал власть Линуху. На сей раз он всерьёз озаботился экономическим развитием. Благодаря ряду простых мер — уменьшение налогового пресса, дерегулирование, обеспечение независимости суда, урезание полномочий полиции и т. п. — ему удалось добиться экономического бума. Однако через некоторое время его политика изменилась — он ввёл многочисленные регуляции, изобрёл новые виды налогов, а также начал строительство помпезного Храма Всех Образов Дочки-Матери. Каковое строительство оказалось чрезвычайно затратным, при этом работы не продвинулись дальше закладки фундамента (при Пендельшванце работы были прекращены, а на месте фундамента был устроен искусственный пруд — большой и грязный).

Именно в этот период пингвин запил, а потом перешёл на лапландскую дегтярную настойку, которая била по шарам гораздо сильнее. В конце концов он впал в маразм. Уже в маразме упростил и усовершенствовал налоговую систему, после чего — в начале 298 года — был, наконец, отстранён от власти.

Если кто заинтересовался дегтярной настойкой, то лучшей сейчас считается лапландская “СъТерва": даже при умеренном (но регулярном!) потреблении она плавно снизит ваш IIQ на 10–15 единиц без всякого дебилдинга. Хотя её можно изготовить и самому. Берётся кристалловская водка и разбавляется поняшьим шампунем-ополаскивателем для хвоста “Берёзка ароматная” (лучше всего — с экстрактом корня лопуха, это придаёт особый привкус) в отношении 70:30. Перемешать, но не взбалтывать.

Откуда Когтевран знал, что пересадить Глаз невозможно? Вообще-то он этого точно не знал. Просто ему не хотелось делать что-либо, противоречащее планам Братства, и уж тем более — делать это ради Лавра Исаевича. К Пендельшванцу он, напротив, относился хорошо, так что идея ЛИСа ему крайне не понравилась.

Про особые чувства ежей к филинам. Мыши, зайцы и суслики по отношению к совиным тоже их испытывают, но они у них окрашены скорее в мазохистские тона: их возбуждает, когда их сжимают в больших когтях. Тот же Когтевран пользовался немалой популярностью среди лаборанток, бухгалтерш и прочей мелочи. Зайчуток он тоже регулярно поёбывал. Однако с ежами такие психологические игры не проходят, о нет. До самоубийственного озлобления — как индюшки с индейками — они не опускаются. Но совам они ничего не забыли и ничего не простили.

ДК имени Зуева назван в честь первого художественного руководителя и директора театра Аркадия Константиновича Зуева-Кукуева (Райхина). При Абракадабре Мимикродоне директор, страдавший возрастрой гунявостью, назвал со сцены Мимикродона “Авракадавром”, что диктатор счёл оскорбительным. Райхина отдали в ИТИ, где перешили до самой основы — из гордого альбатроса, каковым он был, его сделали позорным зуём, а для пущего унижения ещё и официально сменили фамилию. После гибели диктатора Аркадий Константинович прошёл обратный ребилдинг и вновь стал альбатросом — но фамилию оставил, говоря, что она служит напоминанием о преступлениях авторитарного режима. После смерти Аркадия Константиновича театр переименовали в “ДК имени Зуева-Кукуева”. Однако же через два года после этого в худруки пробился удод Заур Кукуев, чуть было не разваливший коллектив и оставивший по себе очень недобрую память. Решением театрального коллектива фамилия “Кукуев” была удалена из названия театра.

Басня “Крот и гвоздь” принадлежит к тому же кругу произведений, что и басня “Ургант и Виторган” — и, кстати, её авторство приписывается мифическому Урганту. Посвящена она проблеме вбивания гвоздей в мошонки, интереса для современного читателя не представляет.

ПОСЛЕДНИЙ ШТРИХ. Нас тут спрашивают: а что там в самом начале упоминалось — страшное, грубое, липкое, грязное, которое будет раздавлено и всё такое? Отвечаем: это пламенные строки поэтессы Зинаиды Гиппиус, обращённые к самой гнусной, реакционной и мерзостной стране старого мира, трижды проклятой тюрьмы народов, Российской Империи, прозябавшей под гнётом ничтожного и гадкого царька николашки. Но это в частности. А вообще-то Братья относятся так же и к реальности в целом. Что отнюдь не мешает им сполна наслаждаться её маленькими радостями. Но Братья достойны большего, гораздо большего, бесконечно большего. И так будет, будет! А все остальные будут нака-а-азаны!

PS. Гиппиус дожила до многочаемой Революции, сметшей как паутину столь ненавистное ей иго царизма. Но и Революцией она осталась не вполне довольна. Oh, those Russians!

Примечания

5

Стрикулист — мелкий жулик, хлюст, пройдоха, проныра, вьюн, штукарь, также — низовой коррупционер. Ключевые слова здесь — “мелкий” и “низовой”. В отличие от крупных ловчил из администра […] ФРАГМЕНТ ТЕКСТА УДАЛЁН ПО РАСПОРЯЖЕНИЮ АДМИНИСТРАЦИИ. АДМИНИСТРАЦИЯ.