Танец гюрзы

Михаил Серегин

Убийца всегда на ход впереди. Владимир Свиридов, в прошлом «государственный киллер», отлично это знает. Знает и то, что человек, задумавший истребить семью бизнесмена Знаменского, так просто инициативы не упустит. Значит, необходимо что-то придумать, чтобы опередить убийцу и взять его с поличным. Для этого надо очень сильно рисковать. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского...

Глава 2

Опасные глаза

— Ты знаешь, кто звонил буквально несколько минут назад? — спросил Свиридов у своего младшего брата, который тщетно пытался поймать и водворить в клетку кружащегося по всей комнате попугая Брателло. Последний с хриплым клекотом рассекал воздух, оглашая пространство комнаты пронзительными воплями «Ррразведем лоха, брррратва!» и «Отдай герррру, шмаррра!». При этом он грассировал подобно породистому парижанину.

— Кто? — недовольно спросил Илья, очередной раз упустив мерзкую птицу.

— Да отстань ты от него, — сказал Владимир. — Чего он тебе сдался?

— Да эта гнида у меня цепочку свистнула! Опять клювом распотрошит, и чини тогда!

Владимир посмотрел на злобную птицу: в самом деле, на шее попугая — в полном соответствии с его грозным криминальным именем — болталась тонкая золотая цепочка с крестиком, подаренная младшему Свиридову Фокиным в ту пору, когда Афанасий еще служил в Воздвиженском храме.

— Эту сволочь убить мало, — продолжал развивать плодотворную тему Илья. — Мало того, что редкая скотина, так еще и скотина с крыльями.

— Говоришь, убить мало? — лениво проговорил Свиридов, дотягиваясь правой рукой до своего любимого пневматического пистолета. Он только что плотно пообедал и потому благодушествовал. — Что, Илюха, может, подстрелить его… и дело с концом?

В устах любого другого человека, предлагающего подстрелить неистово кружащуюся и просто беспорядочно мечущуюся по комнате птицу, подобные слова прозвучали бы неуместной похвальбой и желанием покрасоваться. Но Илья Свиридов прекрасно знал, как стреляет его брат и как свободно, почти не целясь, он подстреливает опрометчивых домашних тараканов, рискнувших выбежать на обои в поле зрения Владимира (Фокин утверждал, что он их нарочно разводит, чтобы было на ком практиковаться в стрельбе).

Поэтому младший брат протестующе замахал рукой и быстро проговорил:

— Да что ты такое говоришь! Щас он сам утихомирится. Кто там, ты говоришь, звонил?

— Звонил Фокин, — ответил Владимир. — Он приехал в город и теперь горит желанием нас навестить.

— Афанасий вернулся! — с блеснувшей в глазах радостной искоркой воскликнул Илья. — Два месяца ни слухом ни духом, и вдруг на тебе — выкатился свет ясен месяц на простор речной волны.

— Не месяц, а расписные Стеньки Разина челны, — лениво уточнил Володя. — На машине из Нижнего приехал. О-па! Не он ли это, случаем? — прибавил он, потому что в этот момент раздался звонок. — Иди-ка открой, Илюха.

— Открой-ка лучше ты… не видишь, я занят. Эту тварь надо все-таки выловить.

Свиридов не стал спорить, а сунул ноги в мягкие тапочки в виде двух львов, которые Фокин почему-то называл педерастическими, и пошел открывать дверь.

Щелкнул замок, дверь распахнулась, и на пороге появилась огромная статная фигура, облаченная в дорогой черный пиджак, ладно пригнанный по фигуре и сообщавший ей стройность и элегантность.

— Ну, здорово, Афоня! — широко улыбнувшись, сказал Свиридов. — Проходи!

Они обнялись, Фокин басовито рявкнул:

— Рад тебя видеть, дружище!

Фокин приехал не один. С ним была высокая, стройная, темноволосая женщина в сером деловом костюме, с бледным и, как показалось Владимиру, холодным лицом с несколько неправильными чертами. Она шагнула вперед, и Свиридов увидел, что у нее огромные темно-зеленые глаза, мягкий подбородок и яркие чувственные губы, вероятно, особо ценимые Афанасием.

Сам же Афанасий изрядно изменился. Он сбрил бороду, оставив только стильную трехдневную небритость, а волосы, которые должно оставлять любому священнику, зачесал назад и завязал, и теперь до пошлого походил на ортодоксальных итальянских мафиози в голливудских боевиках — этаких серьезных мужчин в черных костюмах, с зачесанными назад гладкими набриолиненными темными волосами, курящих сигары и разговаривающих короткими внушительными фразами.

— Хорошо выглядишь, Афоня, — сказал Владимир. — А что же ты не представляешь меня даме? Насколько я могу судить, мы с ней незнакомы.

Фокин как-то сразу помрачнел. Ослепительная улыбка сошла с его лица — хотя, надо отметить, Свиридов не произнес ничего недозволенного, предосудительного или тем более оскорбительного.

— Это Полина, — коротко сказал он, быстро посмотрев на женщину и переведя взгляд на Владимира. — Поля… это Владимир, мой друг. Мой лучший друг, — прибавил он каким-то особенным, многозначительным тоном, акцентировавшись на слове «лучший».

— Очень приятно, — сказал Свиридов, и в ответ мелодичный голос темноволосой женщины проговорил:

— Мне также, Володя. Афанасий много говорил о вас. Только… только я представляла вас немного иным.

— Каким же?

— Сложно сказать. По рассказам Афанасия вообще сложно составить однозначное впечатление. Таким… таинственным, что ли. Каким-то байроновским героем, перенесенным в современность.

«Ну-ну, лепи, мымра», — саркастически проскрежетало в мозгу, и Свиридов поймал на себе пристальный темный взгляд прищуренных глаз Фокина.

«Да, Афанасий изменился не только внешне, но и внутренне, — отметил Владимир. — Он стал каким-то… скрытным, что ли. Эта нездоровая многозначительность никогда раньше не присутствовала в поведении Фокина…»

— Ну что, Афоня, все еще отправляешь культ или уже перешел на сугубо светские занятия? — спросил Володя, жестом предлагая гостям пройти в комнаты.

— Да какое там… — неопределенно отмахнулся тот. — В храме я… дьяконом. Куда дядька сплавил, там и торчу. А-а-а, Илюха! Здорово!

Этот возглас Фокина был вызван появлением торжествующего Свиридова-младшего в одних трико с болтающимися коленями и с золотой цепочкой на шее — той самой, которую коварно умыкнул попугай. Сама же птица, угрюмо нахохлившись, находилась в руках Ильи.

Обвившись вокруг правой ноги, к младшему Свиридову плотно присосался второй член домашнего зверинца — обезьяна Наполеон.

— А, здорово, Афоня, ежкин перец! — воскликнул Илья и тут же, увидев перед собой молодую женщину, о присутствии которой в своей квартире до сих пор не догадывался, выдавил благожелательную улыбку и, придерживая спадающие под весом Наполеона трико, поспешил ретироваться. Вероятно, для того, чтобы одеться более прилично.

— Располагайтесь, — пригласил Владимир. — Что будете? Кофе, ликеры? Может, по рюмочке за знакомство?

— Да, пожалуй, — ответил Афанасий. — Тебе чего, Поля? Водку будешь?

— Почему бы и нет, — чуть нараспев, растягивая слова, ответила та. — В конце концов, мы же в России, а не в Лос-Анджелесе, из которого недавно вернулся мой брат. Говорит, что если попросишь бутылку водки — немедленно вызовут «Скорую помощь» и госпитализируют. Причем в психиатрическую клинику.

К этой невесть к чему сказанной тираде больше всех прислушивался попугай Брателло. Он сидел на абажуре лампы, с умным видом склонив голову в сторону говорящей и подогнув под себя одну лапку. Потом подпрыгнул и гаркнул едва ли не в самое ухо Полине:

— Отдай герррру, шмаррра!!

Та вздрогнула:

— Что он сказал?

— Он сказал: «Отдай геру, шмара», — снисходительно пояснил Афанасий. — В смысле: отдай героин, нехорошая женщина. У него вообще такой… социально ориентированный репертуар. Недаром у него прозвище Брателло.

— У вас много животных, Володя, — сказала Полина. — Я смотрю, у вас есть еще обезьяна…

–…и кот, — добавил Фокин. — А раньше были еще вторая обезьяна по прозвищу Папа Зю… ее Наполеон мочил вовсю, и Илюха ее отдал каким-то знакомым… и еще какая-то собака. Она то ли сдохла, то ли сбежала.

Фокин имел в виду одноглазого эрдельтерьера по кличке Кутузов, который в полном соответствии с историческими параллелями не на жизнь, а на смерть враждовал с хвостатым Наполеоном. Впрочем, на редкость проворный и ушлый Наполеон изменил-таки ход истории (как мы помним, исторический Наполеон Кутузову проиграл, правда, с треском разбив его при Аустерлице) и выжил Кутузова из квартиры Ильи почти тем же манером, что и Папу Зю.

— Вы любите животных? — дежурно спросила Полина.

— Не я люблю животных, а мой брат Илья, — ответил Свиридов. — А я животных, наоборот, отстреливаю.

Полина взмахнула длинными ресницами:

— Простите… вы охотник?

Сидящий рядом с ней Фокин засмеялся:

— Угу… охотник. Охотник на тараканов. Я всегда говорил, что он их нарочно разводит, чтобы было по кому стрелять.

— Ладно, — сказал Свиридов, — сейчас принесу с кухни все, что надо. Одну минуту.

Как только он вышел, Полина посмотрела на Афанасия и хмуро произнесла:

— Что-то не похож он на человека, о котором ты мне говорил. По твоим рассказам, он просто супермен какой-то, а тут — обычный мужик. По тараканам стреляет. Гм… детство чистой воды. И зоопарк этот… Хотя, конечно, красивый, ничего не ска…

— Не бурчи, Поля, — перебил ее Фокин. — Я знаю, о чем говорю. Этот, как ты выразилась, впадающий в детство охотник на тараканов — самый совершенный боец, какого я когда-либо знал. А знал я их, как ты сама понимаешь, немало. Впрочем, это легко может подтвердить твой брат. Он ведь точно так же, как и я, был штатной единицей «Капеллы». А там были только лучшие. Элитные офицеры спецназа ГРУ. А ты говоришь — обычный мужик. Какой же он должен быть? С двумя херами, что ли?

Этот грубоватый юмор Фокина вызвал у Полины только легкую улыбку и чуть недоуменное пожимание хрупкими изящными плечами.

Фокину всегда нравились узкие женские плечи…

* * *

Афанасий говорил Полине правду.

И в то же самое время он многого недоговаривал.

Фокин сказал о том, что он и Свиридов в самом деле являлись бывшими офицерами секретнейшего спецотдела ГРУ под звучным наименованием «Капелла». И о том, что ныне Владимир Свиридов пребывал в отставке и пробавлялся случайными заработками.

Он упоминал о том, что Илья, работающий в сфере модельного бизнеса, иногда привлекал к этому своего брата, обладающего идеальной фигурой, хотя Владимир был слишком ленив, чтобы закрепиться на определенном поприще и терпеливо, кропотливо и упорно взбираться по карьерной лестнице, обеспечить себе солидный счет в банке, спокойное и безбедное житье на закате лет и снискать всеобщие почет и уважение.

Но Фокин не сказал, что у его друга было свое поприще, свой род занятий.

Потому как этот самый род занятий Свиридова характеризовался одним выразительным и все более народным словом — «киллер».

Причем киллер высочайшего класса, работающий только по особым заказам.

А отчего бы ему, этому классу, не быть высоким после обучения в высшей школе ГРУ Генштаба и последующей многолетней учебы, стажировки и работы в уже упоминавшемся элитном отделе Главного разведывательного управления под красивым музыкальным названием «Капелла».

«Музыканты», разучивающие «романсы» в этом отделе под руководством опытнейшего «дирижера», матерого волка внешней разведки полковника Платонова, считались самыми совершенными и непревзойденными убийцами на территории всего бывшего Союза. Четырнадцать человек, четырнадцать офицеров ГРУ в звании от лейтенанта до капитана.

Государственные киллеры.

Они выполняли заказы государственных спецслужб до расформирования отдела «Капелла» в 1993 году в связи с реформированием силовых структур России и невозможностью дальнейшего финансирования этой элитной группы офицеров, обходившихся ох как недешево. После этого экс-капелловцы в полном составе направились в Чечню, где выполняли специальные поручения диверсионного плана.

Надо отметить, не без успеха, в отличие от общей картины событий на чеченском фронте.

После ранения Свиридов оставил военную службу, но ненадолго. Обстоятельства сложились так, что он вынужден был продолжать зарабатывать себе на жизнь кровью и смертью других людей.

Смерть не желала отпускать своего верного и безотказного служителя.

Но неверным будет утверждать, что после многих лет Владимир превратился в некое живое подобие терминатора, косящее все на своем пути и несущее ужас и гибель. Очень красноречиво по этому поводу выражался его старый друг Афанасий Фокин, ныне принявший сан и служащий литургии в соборе (он чистосердечно полагал, что это может искупить грехи его бурной и кровавой молодости). Он частенько называл Свиридова не иначе, как Робин Гудом. Правда, без привнесения той мессианско-освободительской наивности, которыми в контексте современности окутана личность легендарного шотландца, героя сотен баллад.

В свою очередь Владимир именовал Фокина братом Туком — монахом-забулдыгой, постоянным спутником Робин Гуда. Надо сказать, что Афанасий, принявший в связи с возведением в сан имя отца Велимира, куда больше смахивал на Тука, чем Свиридов на Робина.

* * *

В тот момент, когда Афанасий произносил свою заключительную фразу — про гипотетическую необычность анатомии Свиридова, в частности его мочеполовой системы (это про «мужика с двумя херами»), — в комнату вошли одновременно Илья в приличных брюках и рубашке и Владимир с подносом, на котором стояли бутылка водки «Кристалл», бутылка джин-тоника, ваза со льдом, пакет яблочного сока и ваза с апельсинами и грушами.

— Сойдет? — спросил он, ставя поднос на столик.

— Сойдет, — ухмыльнулся Фокин. — Наливай, Володька. За встречу.

Пока Владимир наливал, Илья усиленно пялился на Полину. При этом он, как весьма прожженный женолюб — несмотря на свои двадцать три года, — смотрел сквозь приспущенные ресницы, что делало его взгляды почти незаметными.

Та в самом деле была красива, несмотря на то что ее черты нельзя было назвать классическими, но вот глаза… Большие, необычного разреза, чуть раскосые, эти глаза были словно подернуты мутноватой зеленой дымкой — как два омута спокойной и холодной воды, в которых за налетом ряски таится притягательная, жуткая, слепая бездна. И если она открывается, то не отпускает уже никогда.

Опасные глаза.

Женщин с подобной внешностью и глазами, словно подернутыми влажной пеленой, обычно называют довольно пошло — роковыми.

Впрочем, во внешности «роковой» спутницы Фокина не глаза интересовали Илюху. Его взгляд довольно откровенно блуждал по ее высокой груди, обтянутой тонкой блузкой, и длинным ногам в узкой, выше колен, юбке.

«Да, — рассуждал про себя Илья, — этот Фокин всегда умел выбирать настоящих самок».

Поговорив несколько минут о несущественных вещах, вспомнив мелочи, обсуждение которых всегда предшествует важным разговорам, Афанасий предложил тост за дружбу, а потом, почесав за ухом, произнес:

— Вообще, Владимир, мы приехали к тебе не просто так.

— Да я уж понял, — негромко отозвался Свиридов. — Ну, говори, что у тебя там.

— У меня сегодня… машине крыло поцарапали, — неожиданно сказал Фокин и одним коротким движением выплеснул содержимое бокала в свою глотку. Потом закурил сигарету (точнее, сигариллу — маленькую сигару) «Captain Black» и, глубоко, неумело затянувшись и выпустив струйку дыма, перекинул ее из одного угла рта в другой, только потом добавил:

— А мусор с меня штраф взял… сука.

Свиридов прекрасно знал, что Фокин курит только тогда, когда волнуется. Ну, и когда примет огромную дозу спиртного…

Сейчас Афанасий был абсолютно трезв. И потому все эти терзания сигареты могли свидетельствовать только об одном: начиная говорить о каком-то важном для него деле, Фокин чувствовал себя не в своей тарелке.

Владимир быстро посмотрел на спокойную Полину, а потом сказал:

— Знаешь, Афоня, ты мне напоминаешь жену Шурика из «Иван Васильевич меняет профессию». Она там говорила: я должна сообщить тебе ужасную новость. Дескать, у меня сегодня в кафе увели перчатки… и еще я полюбила другого. Так что давай сразу… без всяких этих предисловий и пропедевтик.

— Лучше я скажу, — проговорила Полина. — Дело в том, что еще неделю назад я могла считать себя самой счастливой женщиной на свете. У меня была замечательная семья, достаток в доме, сбалансированная жизнь… наконец, любимый человек, — она выразительно посмотрела на Афанасия, — и вдруг в один прекрасный день все это рухнуло, как по взмаху волшебной палочки…

Она налила себе водки и, не добавив ни джин-тоника, ни льда, выпила одним глотком, смешно поморщилась и тут же продолжила: — Дело в том, что неделю тому назад убили моего отца, Валерия Знаменского, одного из самых известных предпринимателей Нижнего. А убили отца, Володя, на похоронах его компаньона, Ивана Андреевича Кириллова. Они были совладельцами фирмы «Элизеум» и банка «Астрал». Очень мощной финансовой структуры. И вот теперь эта структура фактически обезглавлена. Если не считать того, что сейчас делами управляет мой брат, Роман Знаменский. Вам должно быть знакомо это имя, Володя…

— Извините, Полина… не припомню.

— А имя Шопен вам ничего не говорит? — немного помедлив, выговорила Полина и уставила тяжелый взгляд широко распахнутых глаз в лицо Свиридова.

Владимир вздрогнул: он понял, кого имела в виду Полина Знаменская…

Речь, разумеется, шла не о великом польском композиторе, чей «Траурный марш» совсем недавно так вольно переиначил Фокин, играя на кларнете.

Кодовое имя Шопен и позывные ИФ-18 принадлежали штатной единице спецотдела «Капелла» — одному из четырнадцати прекрасно обученных и практически неуязвимых элитных офицеров спецназа ГРУ.

Перед глазами Владимира, как на экране компьютера, возникло широкое лицо черноволосого некрасивого человека с широко расставленными небольшими глазами, высоким лбом и жесткой складкой узких, плотно сжатых губ. Так вот, значит, как звали тебя по паспорту, Шопен, — Роман Знаменский…

По секретному уставу «Капеллы» ее единицы не должны были знать настоящих имен друг друга. Им давалось определенное кодовое имя, и офицер работал в отделе исключительно под ним.

Все подчиненные полковника Платонова, завзятого меломана и поклонника классической музыки, знали его маленькую слабость — давать офицерам отдела кодовые обозначения, имеющие самое прямое отношение к музыке. Офицеры бывшей контрразведки, составлявшие элитное подразделение «Капелла», носили наименования «Бетховен», «Шопен», «Глинка», «Штраус» и тому подобные.

Они знали друг друга исключительно по этим прозвищам и не подозревали, как кого зовут на самом деле. Так, под именем агента Вагнера скрывалась персона лучшего друга Свиридова Афанасия Фокина.

Да и сама спецгруппа носила явно музыкальное название, а полковник Платонов проходил в соответствующих сферах под именами «Дирижер» или «Скрябин».

Кстати, единственный, кто имел не музыкальное кодовое имя, был лучший офицер отдела — Владимир Свиридов.

Он работал под этаким историческо-астрологическим именем «Стрелец».

Свиридов посмотрел на все еще не отрывающую от него пристального взгляда Полину и неожиданно произнес — совершенно безотносительно к разговору:

— У вас очень опасные глаза, Полина. Вам никто не говорил, что за такие глаза раньше сжигали на кострах?

— Что вы имеете в виду, Владимир? — холодно спросила она.

— Инквизиция точно приняла бы вас за ведьму. Вот что я имею в виду.

Она улыбнулась:

— Разве я такая страшная?

— Вы думаете, ведьмы были страшными, безобразными, всклокоченными старухами? О нет. Преимущественно они являлись красивыми молодыми женщинами. И очень часто — не в меру красивыми. Ну, хорошо. Мы отвлеклись от темы… Значит, ваш брат — бывший агент отдела ГРУ «Капелла»? — медленно спросил он и вопросительно посмотрел на Афанасия.

По своей форме вопрос был адресован Полине, но по сути предназначался Фокину. Он и ответил:

— Да, Роман — наш бывший коллега. До этого работал заместителем финдиректора «Астрал-банка». Теперь к нему перешел значительный пакет акций структур, возглавлявшихся его отцом, Валерием Ивановичем, и буквально вчера совет директоров концерна утвердил его своим главой.

— Я до сих пор не могу понять, как погибли Кириллов и папа, — сказала Полина. — Дело в том, что деятели из прокуратуры, ведущие расследование, только разводят руками: дескать, сделано настолько чисто, что ни к чему не придерешься. Работал профессионал. И еще… — Полина склонилась к столику, взяла апельсин и, качнув его на руке, проговорила: — Рома упорно твердит, что это не простые убийства. Что он чувствует за всем этим руку его старых боссов. Руку разведслужб…

— Но вам известно, что «Капеллу» расформировали много лет назад… в конце девяносто третьего года, вскоре после расстрела Белого дома? — строго спросил Владимир.

Он не любил говорить о «Капелле» и о своем прошлом. И потому, когда его вынуждали затрагивать эти табуированные темы, держался сдержанно и сухо.

Полина почувствовала это. Ответ ее был максимально краток:

— Да, известно.

— Значит, Роман подозревает в причастности к убийству вашего отца и его компаньона нынешние спецслужбы?

— Возможно.

— Выслушай ее, Володя, — быстро проговорил Фокин.

Свиридов посмотрел на Афанасия, потом на Илью.

— Я слушаю… Полина, — тяжело вздохнув, произнес он.

И братья Свиридовы выслушали историю Полины Знаменской, тем более что, если судить по взволнованному лицу Фокина, это касалось его очень близко.