Урюкшай. Сборник

Михаил Серафимович Максимов, 2017

В этой книге, уважаемый читатель, ты найдешь сказки о наших дорогих и любимых бабушках, об игрушках, которые украшали наше детство, о любви и верности. Эти сказки для всех членов семьи, поскольку в них заложены доброта и любовь ко всему хорошему, что нас окружает.

БАБУШКА ТАНЯ

Трудно найти лучшую бабушку, чем бабушка Таня. Она и приветить может так, как не каждому дано, посочувствовать, если в этом есть нужда, успокоить при необходимости, добрым словом не обделить. А уж, какие пироги и ватрушки печет, пальчики оближешь. Была по моложе, козу держала, на козьем молоке детей и внуков вырастила. Но годы начали брать свое, от многого отказываться стала. Тут уж не до скотины, дом бы в порядке содержать, огород не запустить, ну и самой, как говорят, не опуститься в старческую беспомощность. Дети хоть и рядом, но не всегда их допросишься сделать что-то по дому или огороду. Вот и на сей раз попросила крышу у сарая подправить сына с зятем. Они не отказались, но и сделать в выходной не успели. У них тоже своих дел хватает. Дожидаются выходного дня, одно планируют сделать, другое, да и отдохнуть надо, не лодыря в будние дни гоняют.

Уехали они, а бабушка Таня сидит на крылечке и вздыхает. Пойдет дождь, всю стену водой зальет. Вспомнила, что лист железа в сарае без дела лежит, и решила сама починить им крышу. Лист не тяжелый оказался, втащила его на крышу. Взяла молоток, гвозди, приладилась, чтобы лист прибить, но тут такая боль спину проколола, ни охнуть, ни вздохнуть.

— Батюшки, что же делать теперь буду?

— Сиди теперь на крыше сарая, в другой раз не полезешь, — услышала она сердитый голос.

— Кто ты? Помоги, пожалуйста, не повернуться мне что-то, — взмолилась бабушка Таня.

— Как бы ни так! Жди, я, прямо, разбежалась, сейчас помогать тебе буду с сарая свалиться, — опять прозвучал все тот же голос.

— Да кто ты такая? — спросила бабушка Таня.

— Я то? Я немощь твоя, так меня называть можешь, а лучше, барынька немощь.

От боли и обиды, у бабушки Тани на глазах слезы выступили. И так не вздохнуть, а тут еще какая-то немощь прицепилась. Молоток у нее в руке был, она и стукнула молотком по железу.

— Что же ты делаешь? — услышала она.

— Твое какое дело, что хочу, то и делаю, — ответила бабушка Таня сердито, — не хочешь помогать, проваливай, без тебя управлюсь!

Превозмогая боль, она взяла гвоздь, приладилась и ударила молотком по шляпке. Железо тонкое оказалось, после первого же удара гвоздь пробил его без труда.

— Не грохочи так, я шума не люблю, — сердито произнесла немощь.

Но бабушка Таня уверенно забила первый гвоздь, потом второй. Боль немного отступила.

— Что за жизнь пошла, болячки разные донимают, а тут еще немощь какая-то привязалась, — ворчала бабушка, — вот доберусь до вас, узнаете, как к человеку приставать.

После этих слов, у нее словно бы силы прибавились. Забив очередной гвоздь, бабушка Таня запела тихонько песню. И хоть боль в спине была еще очень сильной, она продолжала работать и петь.

— Ну, вот и все, — произнесла она, забив последний гвоздь, — железо ветер не сорвет, крыша течь теперь не будет.

Она скинула молоток на землю, придвинулась к лестнице.

— Как слезу теперь, — подумала с тревогой, — не загреметь бы с этой крыши.

И хоть не так высока была крыша сарая, падать с нее в таком возрасте бабушке Тане нельзя было. Превозмогая боль, она ступила на лестницу.

— Теперь полегче будет, — подумала с облегчением.

Спустилась на землю, отдышалась немного и пошла в дом. Обернула спину теплым шарфом, попила чайку.

— Сиди, не сиди, а дела делать надо, — сказала с какой-то грустью, — баню схожу, помою, протоплю, к вечеру внучка обещала приехать с правнуком.

Медленно побрела к бане.

— Могла бы, и полежать с часок, неугомонная ты какая-то, — раздался уже знакомый голос.

— Это опять ты? Сопровождать меня теперь будешь? Сопровождай, сопровождай, если больше делать нечего, ответила бабушка Таня.

К счастью, баню не надо было мыть, дочь сама все сделала. Воду в баню таскать тоже не надо, осталось только затопить. Решила, что еще рано топить, пошла в огород.

— Пособираю смородину немного, может внучка с собой возьмет, а нет — сварю компот, — подумала бабушка.

Она взяла небольшое ведерко, маленькую скамейку и присела под кустом смородины.

— Чего спину гнешь? Кому надо и без тебя соберут ягоды, — бурчала неподалеку немощь.

— Ты еще здесь? А я подумала, что ты подалась в какое-то другое место, — ответила бабушка.

— Я теперь от тебя никуда не денусь, мое дело простое, я должна отбирать у тебя силы, а ты должна сидеть у дома и греть на солнышке свои косточки.

— Ишь чего захотела? Я буду на солнышке греться, а ты дремать со мной рядом. Хорошая компания у нас с тобой получится, как пат с паташонком, на все село потеха.

— Зря смеешься, ты еще моей силы не знаешь. Я могу так тебя прижать, что до дома не добредешь.

Такой оборот бабушку Таню не устраивал.

— Ой, как напугала, аж страшно стало, — спокойно ответила она, — на тебя тоже управу найду, не больно-то расходись.

— И какую это ты управу найдешь на меня? — ехидно спросила немощь.

— А ты сама подумай, если не будет на вас управ, вы всех людей изведете. Так что не очень-то нос задирай. Если приставлена ко мне, сиди рядышком и не вреди сильно. А потом, глядишь, найдем с тобой общий язык, тебе хорошо будет, и я не в большой обиде на тебя останусь. Ты скажи лучше, как звать-то тебя? — закончила бабушка уже более миролюбиво.

— Никак не звать, немощь и немощь, чего еще. Когда была маленькой, меня колокольчиком кто-то звал, но я не помню, кто это был. Песню одну из детства иногда вспоминаю, вернее не песню, а всего несколько слов и мотив. А вот кто пел ее, не помню.

— Сироткой росла, горемычная, даже матери своей не помнишь, а про бабушку я уже не говорю, — сказала бабушка Таня и тяжело вздохнула.

Набрав ведро ягод, бабушка Таня затопила баню.

— Пойдем, немощь, в магазин сходим, внук приедет, гостинцев ему надо припасти.

Вечером приехали гости. Было шумно и весело в бабушкином доме.

Осенью бабушка Таня копала картошку. Погода была самая, что ни на есть осенняя. Светило солнышко, летали паутины, начинали краснеть листья на кустах. Немощь была, как и положено, рядом.

— И что ты упираешься, — ворчала она, — в выходной соберутся дети и внуки, выкопают твою картошку.

— Что ты понимаешь, немощь? Дети и внуки отдохнуть приедут, а я к ним с картошкой.

— Вот, вот, дочь тебе не раз говорила, чтобы ты не надрывалась на огороде, а картошку тебе они и так привезут.

— Если я так сделаю, надо мной все село смеяться будет. Дожила, скажут, бабушка, из города картошку на суп себе возить взялась.

— Болеть меньше будешь, мне с тобой не надо будет спорить, удерживать тебя от непосильной работы.

— Не понимаешь ты самых простых вещей, немощь, если я перестану заниматься делами, я еще быстрей заболею. При делах и время веселее проходит, а на болячки и внимания зачастую не обращаешь.

Немощь надолго задумалась. Она не могла понять, почему бабушка Таня будет больше болеть, если ничего не будет делать? Ей казалось, что все болезни пройдут, если она перестанет мучить себя этой бесконечной работой.

В один из дождливых дней к немощи прилетела с проверкой старшая немощь. Она осмотрела хозяйство бабушки Тани, покачала головой.

— Ты не переживай, в этом селе нам всем несладко приходится, но куда деваться, работать и тут надо, — сказала проверяющая.

— Вот и я о том же, очень трудно мне тут работать, может другая лучше тут справится? — взмолилась немощь, — не сладить мне с бабушкой Таней. Вот Вы на ее хозяйство посмотрели? Она порой еле ходит, а все равно делает, потому и порядок везде.

— И не мечтай! Ты уже пятая, которая просится из этого села, переводить никого не будем. И перестань нюни распускать, как говорят люди, тебя жалеть некому.

Проверяющая старшая немощь еще раз осмотрела огород, заглянула во двор.

— Я тебя понимаю, всем вам в город хочется, где тепленькие батареи, почищенные дорожки, не надо грязь месить, — сказала она более дружелюбно, — только и тут надо себя проявлять, более активно воздействовать на порученных вам людей.

Сославшись на то, что нет времени и ей надо спешить в другое село, проверяющая немощь не попрощавшись, подалась в сторону города. Проверяющая особа не наказала ее и не утешила.

В выходные дни понаехали к бабушке Тане гости. Дети и мужчины на улице были, а дочь и бабушка Таня в доме.

— Устала я, мама, за эту неделю, сил нет, — сказала дочь.

— Вижу я, лицо у тебя какое-то бледненькое. Иди, отдохни, доченька, а я тут сама управлюсь, не велик труд обед приготовить.

Она проводила дочь в комнату, уложила на кровать и одела мягким пледом.

— Поспи часок, и усталость пройдет.

Немощь с завистью смотрела на проявление особой материнской ласки и заботы. Где-то в дальних уголках памяти и у нее спрятались воспоминания, когда и ее вот так же укладывали в мягкую постель и укрывали очень мягким покрывалом.

Прошло несколько дней. На улице похолодало, начинал моросить осенний дождь. Бабушка Таня перебирала картошку под навесом. Она тихонько стала напевать очень грустную песню о том, как на болоте плачет кукушка, а в лесу не спит по ночам коростель. Немощь примостилась на охапке сена, которое лежало тут уже с месяц. И ей показалось, что именно эту песню она когда-то уже слышала. Она напрягала свою память, но всякий раз из памяти исчезало что-то очень важное и единственное, самое дорогое в жизни. И после всегда становилось очень грустно и как-то одиноко в этом непростом для нее мире. Она уже не ворчала на бабушку Таню за то, что она опять работает, невзирая на болячки и возраст. Да и какой смысл в этом ворчании, если ее все равно не послушаются.

— Немощь, а немощь, надо бы сестру сегодня навестить. Ты не устала целый день за мной таскаться?

— Чего спрашиваешь, если надумала, ты обязательно пойдешь, а мне, куда от тебя теперь? Но там, в гору надо подниматься, а у тебя нога опять разболелась.

— Нога прошла почти, добредем потихоньку, — ответила бабушка Таня.

Мне приходилось бывать в этом селе. Видел я не только бабушку Таню, но и еще многих женщин в преклонном возрасте. И я не раз поражался их умению превозмогать свои недуги, не выставлять напоказ свою старость. И еще меня поражало то, что выглядят они намного моложе своих лет. А как может быть иначе, если их даже немощь не одолевает.