Спасти Спасителя

Михаил Русов, 2017

«Красота спасет мир» – считает следователь убойного отдела Нилов. Красота искусства. Его привлекают к поиску похищенного шедевра. Найти эту картины хочет и криминальный авторитет Ивановский, коллекционирующий произведения искусства. Прекрасное помогает ему забыть о горьком детстве и долгих отсидках по тюрьмам. Читатель становится свидетелем события, изображенного на картине, – распятия Учителя, страданий Ученика, не способного спасти его. Следователь и криминальный авторитет используют разные способы, чтобы найти картину. Нарышкину, похитившему картину, удается скрыть ее и от первого, и от второго. Нилов, выдавая себя за иностранца-коллекционера, знакомится со всеми подозреваемыми. Обнаружив косвенные улики, Нилов арестовывает Нарышкину, но картину у него не находит. Ему с трудом удается убедить вернуть картину. Спаситель спасен.

Картина взята с сайта музея: https://www.museodelprado.es/en/the-collection/art-work/pieta/58803f48-3ae7-40ce-9811-ee3e878f1a81

Часть 1

Алексей Нилов

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины…

А.Данте «Божественная комедия»

старший оперуполномоченный Алексей Нилов всегда приходил на работу пораньше.

В ясный день он ненадолго задерживался во дворе отделения, чтобы полюбоваться голубым небом и скользящими по небу облачка, подкрашенные в розовый цвет лучами рассветного солнца.

Он без всякого желания заходил в свой кабинет, заставленный старой канцелярской мебелью. За оконными стеклами, мутными, немытыми несколько лет небо в любое время дня выглядело грязно-серым.

Этот рабочий день начался с просмотра фотографии с последнего места преступления.

На первом фото: труп на полу в роскошной комнате, голова убитого в луже крови. Следы мозгового вещества на дорогих обоях. Квартира разгромлена преступниками в бессильной ярости. Они не нашли никаких ценностей в доме — все деньги убитый вкладывал в развитие бизнеса.

Нилов перевел взгляд на репродукцию картины, висевшую над его столом. Глядя на эту картину, он отвлекался от реальности и совершал путешествие во времени, становясь свидетелем, почти участником самой главной трагедии в истории человечества.

На картине мать поддерживает тело умершего сына. Она вглядывается в его лицо, пытаясь принять неотвратимое. Раны от тернового венца еще кровоточат.

Нилов нашел эту репродукцию на чердаке старого деревенского дома, принадлежавшего его покойному деду, сельскому учителю. Дом пришлось продать: далеко было ездить, а присматривать за ним было некому. Местный фермер согласился купить его за символическую плату.

— Но освободите дом от хлама, — потребовал он.

Хламом он посчитал не только старенькую мебель и посуду, но и многочисленные журналы и книги, которые заполняли не только шкафы, но и чердак. Дед был страстным библиофилом, порой жил впроголодь, чтобы выгадать на литературную новинку.

Нилов был другого мнения о дедушкином наследстве. Но куда было деть все это богатство? Он не мог перевезти все книги в свою городскую полуторную квартиру: там просто не было для них места. Отдать книги и журналы соседям и родственникам деда? Но это были люди простые, не обремененные духовными запросами. Журналы и книги с заумными названиями, по их представлениям, годятся только на растопку.

Алексей попробовал договориться с сельской библиотекой и передать ей книги в дар. Но заведующая библиотекой, худая, неухоженная женщина, категорически отказалась: «Как это даром?? Нет, нет, не могу. Неприятности не оберешься. Как я это все оформлю? Мне нужны какие-нибудь документы. Я не могу взять на себя такую ответственность».

Нилову поехал в райцентр, отсидел очередь в районо. И какая-то чиновница, солидная, уверенная в себе дама, выслушала его и дала письменное разрешение: сельской библиотеке книги в дар принять.

Алексей с тяжелым сердцем перебирал дедушкино богатство. Он понимал, что в старенькой библиотеке его, вероятно, ждет незавидная судьба. Попылятся книги на полках до очередного списания, а потом отправят их в макулатуру. И он постарался забрать с собой самое ценное.

И вот тогда среди разрозненных журнальных листов он увидел эту картину. Первое впечатление от нее было такой силы, словно его ударили в сердце! Изображенные на ней мать и сын были похожи на простых крестьян. Но следы от тернового венца на голове мужчины придавал этой картине другой — высший смысл. Богоматерь всматривалась в лицо умершего в страданиях сына. Не было в этой картине ничего о будущем вознесении и бессмертии. Мертвый, его мать и ее безграничное горе.

Нижний край листа был оборван, и он не узнал имени автора. Сюжет — «Пьетта» — оплакивание Иисуса. Отсутствие имени художника придало картине загадочность.

Он повесил репродукцию над своим рабочим столом: несмотря на изображенное горе, она возвращала ему душевные силы. Он знал: любовь матери воскресит сына.

А ему, старшему следователю «убойного» отдела, ох, как нужны были минуты душевного отдыха.

Он постоянно видел мертвых! Смерть равнодушно уравнивает всех: владельцев пенхаусе и «Лексусов» и живущих в квартирах с ободранным линолеумом и просиженными диванами, заваленными грязным тряпьем. И тех, кто ютится в подворотнях и у мусорных контейнерах.

За столько лет работы он привык к виду смерти и страданий, но бывали случаи, которые долго не уходили из памяти.

Но это были не ужасающие своим безобразием смертельные раны. Навсегда запомнился пушистый игрушечный зайчик с жизнерадостно распахнутыми пластмассовыми глазками, перепачканный кровью своей хозяйки — пятилетней девочки, убитой отцом, потерявшим рассудок из-за банкротства

Или залитые кровью позолоченные переплеты старинных книг в кабинете, в котором озверевший от ломки внук забил деда-профессора ножкой от стула.

А как остро пронзило ему душу возмущение, когда он увидел в изгвазданной квартире алкоголиков, в туалете с не закрывающейся дверью, пачку репродукций живописи Возрождения, разорванных на квадратики и сложенных на бочке унитаза. Люди лицами мадонн задницу вытирали! В такие минуты он начинал презирать людей… Человечество…

И оно этого заслуживало! Причиной самых жестоких преступлений обычно были самые примитивные страсти — злоба, жадность, зависть, ревность. А случалось, люди убивали друг друга просто так, по пьяной, мутной дури. За недолитый стакан, за непонравившуюся шутку, за грошовый должок, за косой взгляд, который мог просто привидеться в пьяном угаре. Были у него случаи, когда убийца так не смог вспомнить, за что убил человека?

Нилов замечал, как год от года накапливалась душевная усталость, с которой все труднее было справиться. Он уже не пытался, как в первые годы работы разбираться в мотивах преступления. Он знал, что они ничтожны и однотипны.

Часто ему хватало одного допроса подозреваемого, чтобы получить признание. У него были высокие результаты по раскрываемости. Но чем выше был его профессионализм, тем неинтереснее становилось для него дело, которым он занимался.

Иногда он погружался в апатию: задумывался о том, что растрачивает жизнь на бессмысленное дело — невозможно полностью очистить мир от скверны. Он казался себе ассенизатором, опустившим в отхожую яму трубу и, преодолевая отвращение к мерзко пахнущей жидкости. Он качает отходы человеческого бытия, а они обдают его своими миазмами. Он задыхается, но отойти он трубы не имеет права. А яма — бездонна.

Когда он был в таком душевном состоянии, то старался приходить домой как можно позже, когда Лиза уже ложилась спать. Он тяготился ее расспросов, сочувствия и, главное, советов, по-женски безапелляционных и наивных.

В такие минуты эта женщина, прожившая с ним пять лет, казалась ему лишней в его жизни. Порой он с недоумением спрашивал себя, как получилось, что они так долго вместе.

Шесть лет назад при их первой встречи она показалась ему неотразимо обольстительной. Высокая, рыжеволосая, длинные ноги из-под короткой, на грани приличия, юбки. Он не мог отвести глаза от этих ног весь вечер их знакомства. Она заразительно смеялась над каждой его шуткой. И думая об этих ногах, он привел ее к себе в один из душных летних вечеров, когда мама уехала на дачу.

Лиза при любой возможности стала оставаться у него. Любовь (так называла их отношения Лиза) стала для него физиологической привычкой, такой же, как завтрак или чистка зубов.

Мама, самый близкий ему человек, умерла неожиданно — она никогда и ничем серьезно не болела. И он был так раздавлен неожиданностью и неразрешимостью этого несчастья, что боялся оставаться один в квартире, по-прежнему наполненной любимым человеком — ее вещами, ее запахами, ее привычками. И он не нашел в себе силы возразить, когда Лиза перенесла свои вещи к нему. С тех пор они вместе.

Но на ее настойчивые предложения «оформить отношения» он отмалчивался. Он так и не смог окончательно принять то, что эта женщина с настойчиво-назидательным голосом учительницы, с кисловатым запахом курильщицы будет с ним рядом всегда.

Он был благодарен ей за заботу, за уют, за всегда чистые рубашки, но часто ловил себя на мысли, что хотел бы отдохнуть от нее. И этим чувством душевной неустроенности, как и тяжелыми впечатлениями от работы, подпитывались его депрессии.

Он становился мрачен, замкнут, занудлив и был в тягость даже самому себе.

Он часто думал, что ему пора изменить свою жизнь. Но как? Найти другую работу. Уехать из страны. Но любой план натыкался на препятствия, казавшиеся ему непреодолимыми.

Поменять профессию… Но кем бы он может работать? Адвокатом? Для этого надо уметь сочувствовать! А он разучился это делать…

Бизнесом заняться… С его равнодушием к деньгам… Неразумно…

Уехать из страны, но это немногое изменит. И там ему, скорее всего, придется ловить преступников. То, что под пальмами, а не среди берез, сути дела не меняет.

Была у него тайная мечта… Ребенок…… Сын…

Вырастить его счастливым и сильным, целеустремленным, непохожим на себя!! Тогда его, Алексея Нилова, жизнь можно будет считать черновиков для него.

Они с Лизой регулярно выполняли ритуал под названием «супружеские обязанности», но пять лет усердия не принесли результатов. Он заметил, что Лиза потихоньку от него стала посещать какие-то консультации, но ничего не говорила. Значит, ничего утешительного она не узнавала.

В минуты печальных размышлений он снова и снова смотрел на репродукцию над своим столом.

Он знал ее до малейших подробностей. Голова женщины повязана двумя платками, белым и темным. Так повязывают деревенские женщины, когда возвращаются зимой из бани.

Мать пристально вглядывается в лицо мертвого сына. Он отдал все свои силы, он выполнил свое предназначенное. Он заслужил покой.

Такой отрешенности Нилов не видел никогда, на лице ни одном мертвого.

Сын еще не знал, что его покой будет недолгим. Что скоро на него обрушаться молитвы, слезы, просьбы, миллиардов людей. А он будет обязан даровать им веру, надежду, любовь и прощение. И новым испытанием для него станет необходимость не только миловать, но и казнить.

Дома Нилов, отдыхая, доставал из книжного шкафа любимые альбомы по искусству и не спеша перелистывал их плотные листы. И душевное равновесие возвращалось к нему.

Он смотрел на лица мудрых стариков, пристально всматривающиеся в вечность своими выцветшими глазами. На прекрасных женщин: юных с по-детски чистыми глазами, и немолодых с тяжелыми подбородками и телами, далекими от современных идеал «бестелесной» красоты. Они сохранили свою красоту навечно.

Он встречался взглядом с надменными мужчинами, знающими себе цену и готовыми ее заплатить.

Да, эти люди жили давно. Но их тоже терзались страсти, они любили, ненавидели, совершали преступления… Но, он уверен, что они не были так ничтожны, как те, с кем ему приходиться имеет дело сейчас.

Но вот домой возвращался Лиза, гремела ключами, с шумом кидала сумки в коридоре. И начинала говорить, говорить. О работе, подругах, покупках, болезнях, родственниках.

Или звонок телефона! И начальник, полковник Мухоморов возвращал Нилова в реальность: «Два трупа у нас. Возможно, заказное, за тобой выехали».

И если от Лизы он мог отгородиться молчанием, делая вид, что слушаешь, и думать о своем, то на работе реальные картины жизни мгновенно вытесняли художественные.

Особенно тяжело ему было после расследований убийства на бытовой почве. Часто они происходили в неблагополучных квартирах. Все эти квартиры были похожи друг на друга ужасом запустения. Ободранные стены, продавленные диваны, горы вонючего тряпья по углам, прожженные кастрюли с остатками засохшего варева. И бутылки из-под алкоголя, десятки, сотни бутылок под ногами, в углах квартиры, на балконе. Хозяевам таких квартир было все равно, как жить. И от этого патологического равнодушия к себе, к родным людям, к своим детям Нилову становилось жутко.

И трупы. Мужчин и женщин, стариков или даже, случается и детей. Удар ножа, молотка, бутылки превращал человека — вместилище божьего духа — в кусок скоропортящегося мяса.

У него складывалось впечатление, что он все время выезжает на место одного и тоже преступления. Сходство было не только в состоянии квартир, но и в анемичных выражениях лиц жертв и участников, отупевших от беспросветного пьянства.

Раскрывались такие преступления быстро. Преступник обычно находился рядом — в соседнем доме, в соседней квартире, в соседней комнате. Это был или постоянный гость в доме жертвы, сосед или родственник, и обязательно собутыльник. Жертва и убийца вместе выпивали, спали с одними женщинами, честно скидывались на общую бутылку — спасительницу от мук бесконечного похмелья.

Но вот помутненное, разлагающееся под действием алкоголя сознание давало сбой, и друзья-родственники хватались за нож или топор, чтобы доказать или наказать, отомстить или… Нередко повод оставался тайной даже для них.

Нилов спрашивал себя: почему люди так бездарно, ничтожно, глупо и грязно растрачивают свою жизнь?

После посещения таких квартир ему хотелось вымыться, надеть чистое белье, всеми способами отстраниться от увиденного. А иногда возникало злобное желание сбросить на этот город, на весь мир бомбу и очистить Землю от людей, наверняка и навсегда. Нилов был готов вместе со всеми сгореть в очистительном пламени.

Лиза с пониманием относилась к этим приступам ипохондрии и пыталась отвлечь его: покупала ему книги по искусству, билеты на выставки. И давала совет, раздражающий его своей примитивностью: «Тебе надо больше отдыхать от ужасов твоей работы».

часть 2

Алексей Нилов

А в самом деле: чем пахнет Время?

Пылью, часами, человеком.

Р.Бредбери.

Грустные мысли становятся особенно назойливыми поздней осенью, когда неумолимо расползающиеся вширь ночи торопливо сдавливают короткие, пасмурные дни.

В один из таких грустных осенних вечеров Лиза принесла Алексею пригласительный билет на открытие выставки немецкой живописи в городском музее.

Алексей часто посещал его, но международная выставка проходила в нем нечасто. Он обрадовался, надеясь, что впечатления от картин хоть немного потеснят мрачное настроение, в котором он находился.

В холле музея собрались нарядные люди. Женщины бальзаковского возраста в красивых платьях. Мужчины в строгих костюмах, придающих элегантность любой фигуре. Молодежь не изменила джинсам и свитерам, но юность — лучшее из украшений.

Сначала выступил солидный мужчина в дорогих очках — представитель немецкого культурного фонда. Его косноязычно приветствовали толстолицые мешковатые товарищи — чиновники из мэрии. Их речи состояли из штампов, пропахших пылью.

Алексей порадовался, что немецкий гость услышит только перевод, быстро нашептываемый ему симпатичной девушкой. После недолгой официальной процедуры экспозицию открыли.

Алексею был не по карману роскошный каталог выставки, и поэтому осмотр приобрела прелесть интриги — каждая картина становилась открытием.

В первом зале были выставлены картины, созданные в те времена, когда живопись считалась ремеслом. Художник обязан был следовать строгим правилам, ограничивающим полет творческой мысли. Новаторство считалось признаком отсутствия мастерства. И лишь немногие (те, кого позже назовут гениями) решались нарушать правила.

Во втором зале были картины мастеров, признававших только одного заказчика — Бога. Их творчество не зависело от мнений и вкусов толпы.

Алексей любовался полотнами, и его проблемы, становились ничтожными, почти забавными перед теми истинами, которым служили эти художники.

Лизы, к счастью, рядом с ним не было. Она металась по залам в поисках знакомых, громко смеялась. «Слишком громко для музейных залов», — подумал Алексей. Он хотел сделать ей замечание, но решил не портить себе настроение и перешел в последний зал, где еще не было ни одного посетитель.

Там висела только одна картина в широко раме, украшенной изысканной позолоченной резьбой. Он подошел поближе, и сердце у него замерло. Как хорошо он знал эти два лица: матери — полное скорби, и сына — полное покоя.

Вся суета мира за последние две тысячи лет — рождения и смерти миллиардов людей, их жизни с радостями и горестями, мольбами и проклятиями не отвлекли внимание матери от сына.

Алексею на мгновение показалось, что они остались втроем на всем свете: человек, заплативший ужасными страданиями за прошлые и будущие грехи всего человечества. Его мать, раздавленная тяжестью своей потери. И он, Алексей Нилов, простой смертный, измученный сомнениями и душевной усталостью.

Ему очень хотелось, чтобы в этот зал больше никто не заходил. Но он быстро заполняли посетители. Какой-то импозантный старик подошел к картине и, тыча ручкой в холст, стал делиться впечатлениями со своей попутчицей.

Алексей не захотел больше оставаться в музее. Он прочел имя художника и ушел.

На улице ему по-прежнему казалось, что он там, рядом с ними, на вершине Голгофы, невольный свидетель величайшей трагедии в истории человечества. И эта сопричастность просветляла душу.

Он пробыл в состоянии этого просветления до утра. Но когда на следующее утро он вошел в свой рабочий кабинет, оно кончилось. Там было как всегда мрачно и неуютно: солнечный свет безуспешно пытался пробиться сквозь грязное оконное стекло.

Алексей нашел уборщицу и попросил помыть окно в его кабинете.

Тетя Нина, седая, худая, с желтыми пальцами и хриплым голосом заядлой курильщицы, сама бывший следователь, выполняла свои обязанности с глубоким презрением к ним. Всю жизнь она с мужской жесткостью ловила бандитов, а под старость осталась одна, и чтобы по-прежнему приходить в то здание, в которое она просидела сорок лет, она работала уборщицей.

Поворчав, она стала размазывать грязь по оконному стеклу. Но потом увлеклась, постаралась, и в окне, казалось, исчезли стекла.

Алексей залюбовался облаками, вальяжно скользящими по небу. Он переводил на них взгляд с взъерошенной головы подследственного Седого И.П. Тот сидел напротив и рыдал тяжелыми, искренними с непривычно затянувшегося похмелья слезами. Он только что признался в убийстве родного брата, которому вчера в пьяном угаре воткнул в затылок топор. И теперь никак не мог вспомнить: за что?

Алексей знал о мотивах его поступка больше, чем он сам.

Единственной причиной произошедшего было безволие Седого И.П., под влиянием которого, он каждый день отправлялся на поиски выпивки. После принятия любой спиртосодержащей жидкости реальность становилась искаженной и комфортной для него. В ней он, Ванька Седов, был всегда и во всем прав, красив, умен, успешен, нравился каждой женщине, и окружен восхищенными друзьями. И имел право указывать людям, как они должны жить.

И сейчас он, искренне мучаясь угрызениями совести и головной болью, не мог вспомнить, почему вчера разрушилась эта гармония. Он не мог вспомнить, почему в его руках оказался топор, валявшийся много лет под ванной среди пыльных бутылок из-под импортного (забытая роскошь!) вина. И почему не дрогнули обычно непослушные руки? И откуда взялись силы в его теле, разрушаемом циррозом печени, и ему удалось одним ударом раскроить череп родному брату Сереге? Единственному родному человеку, с несчастных ранних лет спасителю от пьяного отцовского гнева, всегда честно делившемуся конфеткой, редкой в семье алкоголиков.

Ванька Седой рыдал по-детски обильными слезами и честно отвечал на все вопросы. Алексей подумал, что тюремный срок, пожалуй, может дать ему шанс на спасение. На зоне от алкоголизма он волей-неволей вылечиться. И вернется домой через десять-пятнадцать лет еще не старым человеком. И если раскаянье его искренне, то, может, попытается жить по-другому.

Выплакавшегося Седого увели. Нилов поработал с материалами по заказному убийству. В деле много подозреваемых. Многие завидовал убитому — богатому бизнесмену. Да и конкурентам эта смерть была выгодна.

Алексей пересмотрел фото с места преступления,

У колеса огромной машины лежат два тела со спущенными штанами и задранными рубахами. Объемистый живот, пузырем белеющий на темном от дождя асфальте, — этот самый бизнесмен, «владелец заводов…. пароходов».

Второе тело, смуглое, мускулистое, молодого охранника, самоотверженно вставшего на защиту хозяина. Несчастный малый! У него годовалая дочка, юная жена, мать-инвалид второй группы. И престарелая бабушка, и все четыре женщины были у него на попечении. Бедные, бедные!!!

Алексей представил, что происходит сейчас у них дома. Две безмолвные старушки, у которых нет больше сил на слезы. Рыдающая молодая женщина. Зеркала, занавешены черными платками, тяжелый запах лекарств. Лишь малышка, что-то щебечет, перекладывая игрушки.

А вот смерть его хозяина может и порадует семью — какое наследство им перепадет! Если только жива мать убитого, то будет кому искренне оплакать этого «хозяина жизни». Да, за деньги, даже самые большие, любви не купишь.

Вечером Алексей снова поехал в музей, чтобы полюбоваться любимой картиной. Она немного потеряла то первое пронзительное, почти шокирующее обаяние. Он рассматривал детали: мазки кисти, с помощью которых была создана иллюзия игры света и тени. Его умилили подробности: трогательно курчавой бородка мужчины, чистые, по-детски розовые ногти матери.

На следующий день снова навалились дела. Одно оказалось резонансным: группа подростков спровоцировала драку, в которой были убиты два немолодых мужчины «кавказской наружности».

Они погибли от ударов ногами, и экспертиза не смогла точно назвать виновников, нанесших смертельные удары по голове жертв. Подозреваемые сменялись в его кабинете и с озлобленными лицами «закладывали» друг друга: страшась тюрьмы, они винили всех кроме себя. На Алексея обрушились звонки с угрозами отцов и истериками матерей. В дело вмешались дипломатические службы страны, гражданами которой были убитые. Стремительно накапливались усталость и раздражение.

И когда утром телефонный звонок выдрал его из спасительного сна, он схватил трубку с раздражением. Раздался голос начальника.

— Алексей, доброе утро, Мухоморов тебя беспокоит. Тут мне ребята в отделе подсказали, что большой знаток живописи.

— Ну, уж прямо знаток, — пробормотал Алексей. Что за странный вопрос в семь часов утра?

— Проблемы у нас, — продолжал начальник. — Громадные. Международные.

— Какие? — давясь зевком, спросил Алексей.

— Ты на выставке в музее был, ну это новой, немецкой кажется.

— Да.

— Картину там ночью украли. Из этой самой экспозиции. Неустойка по договору предусмотрена огромная. Директриса музея в истерике бьется. Прошу тебя в качестве личного одолжения: подключись к ребятам из отдела по хищению художественных ценностей. Они старательные, но уж очень неопытные.

— Дело об убийстве кавказцев заберете? — решил воспользоваться ситуацией Алексей.

— Да уж придется. Тут родители подозреваемых все начальство подняли на ноги. Сам буду разбираться. Отправляйся в музей сейчас же, пожалуйста.

В холле музея Нилова ждал лейтенант Волков из отдела хищения художественных ценностей. Молодой, невысокий, плотный парень с умным цепким взглядом оставил хорошее впечатление. Он коротко и толково обрисовал ситуацию.

К ним подошел пожилой человек с аккуратно подстриженной бородкой. Это был научный сотрудник музея, курировавшим немецкую выставку живописи. Алексей попросил его показать место преступления.

Он шел за ним по залам музея все с нарастающей тревогой: «Какую же картину похитили?»

Они вошли в последний зал. Рама, так хорошо знакомая ему, зияла рваной дырой.

«Господи, — почти вслух пробормотал Алексей. — Господи, за что?»

— Вот здесь она находилась, — развел руками искусствовед. — Чудесная работа. Изумительная экспрессия, столько выразительности. Очень редкий экземпляр…

В голове Алексея мелькнула безумная мысль: «Они ушли. Петр и Иосиф понесли его тело, Магдалина увела ослабевшую от горя Мать. Они просто ушли…». На мгновение ему показалось, что и он стоит под белесо-голубым небом на Голгофе. А за его спиной — опустевший крест.

Искусствовед с недоумением посмотрел на Алексея.

— Что с вами?

Тот встряхнул головой и стал задавать вопросы: «Это была самая дорогая картина в экспозиции?»

–Пожалуй, нет, на выставке есть несколько равноценных.

–Почему она висела здесь одна?

— Ну, вы понимаете, такая пронзительная работа. Соседство других полотен могло исказить впечатление от нее.

— А как работает охранная система? — спросил Алексей.

Собеседник отвел взгляд.

— Вы понимаете, у нас никогда не было краж, понимаете, никогда, со дня создания музея. Даже попыток не было. Никому не могло даже в голову прийти такое, — объяснял искусствовед.

Алексей уже не слушал его оправдания. Как и при раскрытии любого преступления, время работало против них. Он вернулся в холл.

—

Ну, докладывай? — сказал Алексей лейтенанту.

Тот выяснил, что следов никаких нет, так как полы тщательно вымыли утром, перед открытием музея. Уборщица и заметила пропажу, когда захотел протереть пыль с рамы.

Холст вырезали тупым, коротким ножом, похожим на перочинный. Отпечатки пальцев снять невозможно: рама покрыта сложнейшей резьбой. Следов внешнего проникновения нет. Вероятнее всего вынесли еще во время работы музея. Полотно небольшое, если свернуть в трубочку, то оно поместиться под одеждой.

Алексей дал ребятам несколько распоряжений и снова вернулся в зал, где висела картина. Его закрыли для посетителей, он постоял перед опустевшей рамой в одиночестве, пытаясь собраться с мыслями.

Сколько он перевидал истерзанных, обезображенных трупов, но вид этой зияющей пустотой рамы был невыносим. Нет, он не должен поддаваться эмоциям. Они нуждаются в его помощи.

Он осмотрел раму еще раз. Очевидно, что действовал непрофессионал. В раме остался край холста и волоконца, а значит, картина повреждена по краям. Преступление совершили спонтанно, иначе преступник имел бы более подходящий инструмент, чем перочинный нож. Профессиональный вор достал бы холст из рамы и срезал бы по кромке подрамника, чтобы сохранить размер картины. Случайного преступника найти сложно, почти невозможно.

Он не будет предлагать картину криминальным коллекционерам или перекупщикам, людям, которых легко вычислить. А если он не сможет продать картину? Какая судьба тогда ее ожидает? Лежать где-то под кроватью, как похищенная «Джоконда».

Хорошо, если ее будут держать в комнате. А если засунут в подвал или на чердак, то через месяц-другой бесценный лакокрасочный слой картины начнет необратимо разрушаться под воздействием сырости и перепадов температуры.

А ведь, возможно, что вор — маньяк или психопатии и украл картину, чтобы уничтожит.

Алексей сжал виски ладонями.

В зал зашел полковник Мухоморов. За ним семенила заплаканная женщина. На ее голове смешно топорщились пряди волос, залитые лаком, нос, глаза покраснели и опухли. Дрожащей рукой она что–то рисовала в воздухе перед полковником и говорила, говорила. Он подвел ее к Алексею, представил: «Надежда Федоровна — директор музея."

— — Помогите!!! — взмолилась женщина. И лихорадочно заговорила о страховке, об обязательствах…

Полковник, извинившись, прервал ее и отвел Алексея в сторону:

— Ну? Какие-нибудь выводы можешь сделать.

— Пока очень неутешительные. Дилетант работал: холст вырезан тупым ножом и сильно испорчен. Даже если найдем ее, возможно, неустойку придется частично выплачивать.

Начальник вздохнул, походил около рамы, посмотрел на пол, в окна. На мгновение Алексею показалось, что во взгляде его мелькнула растерянность. Но тут же он распорядился:

— Снимаю тебя со всех остальных дел на неделю, две — не больше. Ищи вора, шедевр это, двойные сверхурочные получите. Ночуй на работе, если надо. Не знаю, что ты надумаешь сделать, но позволяю тебе все. Только найди картину. В любом состоянии…

Часть 3

… год н.э.

… весь народ стал кричать:

смерть Ему!

А нам отпусти Варавву.

Гл.23 стих 18

Евангелия от Луки

Ученик протолкнулся сквозь толпу к дому Пилата. На крыльце стоял сам прокуратор в белоснежной тоге с ярко-пурпурной каймой. За его спиной стояли на коленях четыре человека в лохмотьях. Их лица были покрыты кровавыми потеками. На голову одного из них был нахлобучен терновый венок.

Пилат указал на них и обратился к толпе.

— В день вашего главного праздника, иудеи, я по воле великого римского императора милую одного из этих преступников?? Кого?

Толпа у его ног безмолвствовала. Пилат продолжал:

— Двое из них убийцы, вот — этот и тот, один — вор, а последний — безобидный сумасшедший.

Он указал на человека в венце, тот с трудом поднял голову. Этот несчастный — Учитель. Его было лицо в кровоподтёках, сквозь лохмотья были видны кровавые рубцы.

Кто-то крикнул: «Хотим Варавва, милуй Варавву».

Толпа подхватили:

–Варавву, Варавву!!! Милуй Варавву!!!!

Прокуратор молчал, толпа кричала все громче. Тогда он властным жестом погасил крик. И подал знак стражникам. Те подняли с колен первого из приговоренных.

Радостный вопль пронесся над площадью.

«Варавву освобождают!!! Прокуратор милует Варавву!!!» — кричал толстяк, стоявший рядом с Учеником. Его — красный нос подергивался от радости.

— Почему «Варавву!» — застонал Ученик. — Почему эти люди не попросили за того, кто сделал для них столько добра?

Он не мог, не хотел принять происходящее.

С крыльца спрыгнул огромный человек с грубым лицом, покрытым шрамами. Он довольно ухмылялся.

Прокуратор презрительным взглядом окинул толпу, суетившуюся у его ног.

— Его надо спасти, Его, — кричал Ученик, указывая на Учителя.

Прокуратор что-то вполголоса приказал слуге, тот убежал и через мгновение вернулся с чашей в руках. Золотая, богато украшенная камнями чаша ярко блеснула на солнце. Толпа притихли. Пилат сказал.

— В этой чаше вода для омовения. Я хочу, чтобы все знали: этот выбор сделал не я, а вы. Я не хотел этого.… Я умываю руки.

В наступившей тишине Пилат опустил руки в чашу и долго, тщательно полоскался в воде. Потом вытер их платком, торопливо поданным слугой, бросил его себе под ноги и скрылся за колонами.

Пилат был недоволен выбором жителей Иерусалима. Варавва был жестоким преступником, призывавшим иудеев убивать римлян. Правильнее было бы помиловать этого пророка, который призывал всех отказаться от насилия и оружия.

Пилат ушел, сердце у Ученика упало — исчезла последняя надежда на спасения Учителя.

Ему осталось одно — быть свидетелем казни Учителя, страдать с ним и проклинать свое бессилия.

Троим приговоренным водрузили на спины перекладины от крестов, на которых они будут распяты, и повели к месту казни. Первый, тощий человек с раной на лбу, бросал злобные взгляды на людей и выкрикивал проклятья. Второй, молодой, с выбритой до синевы головой, испуганно оглядывался и кривил губы, словно ребенок, готовый заплакать.

Учитель шел последним. Казалось, он был безучастен к происходящему. Солдатом подняли его висевшие плетьми руки и привязали их к кресту.

К месту казни — Голгофе — несчастных повели по улицам Иерусалима. Толпа последовала за ними — казнь несчастных была для неё развлечением.

Учитель, истерзанный больше других, быстро терял силы. Он падал. Солдаты пинками заставляли его подняться. Он делал несколько шагов и падал.

И не мог подняться, несмотря на удары и окрики палачей.

Часть 4

Андрей Нарышкин

Ничто так не противоречит

рассудку и порядку,

как случайность.

Цицерон

Андрей проснулся от сильной головной боли. Он с трудом поднялся с постели и стал искать таблетки на столе, заваленном грязной посудой.

Вдруг что-то упало и покатилось по полу. Какая-то трубка из мешковины. Черт, что это? Откуда?

Развернул. Картина. Та самая. Значит, вчерашнее происшествие — не сон, а реальность.

Края холста загнулись. И стало казаться, что голова Спасителя вот-вот соскользнет с груди Матери — руки ее слабели от горя. Андрей отвел взгляд: впечатление от картины было слишком пронзительным.

Он аккуратно расправил полотно. Вчера второпях он свернул его неправильно — лакокрасочным слоем вовнутрь.

Потом принял таблетку и попытался вспомнить вчерашний день.

Он пришел в музей незадолго до закрытия. Посетители уже расходились, и он бродил по пустеющим залам.

Многие из выставленных картин были ему знакомы. У его деда, профессионального искусствоведа, было огромная коллекция альбомов и книг по истории искусства.

И в детстве, когда мать была занята, она усаживала Андрея на кровать, обкладывала большими яркими книгами и просила: «Посмотри, родной, картинки, посмотри сам». И он сотни раз перелистывал плотные, негнущиеся страницы и оказывался в удивительном мире. Там жили смешные голенькие тетеньки, строгие дяди, толстые дети. И у них было много фруктов, цветов и зверей. И ему хотелось оказаться среди них

Став старше, Андрей стал читать подписи под репродукциями, запоминал имена художников и названия картин. На выставке он увидел подлинники некоторых из них. Они казались блеклыми без типографского глянца.

Музей был почти пуст, когда он вошел в последний зал. Там висела эта картина.

Он замер Лицо Матери показалось ему таким знакомым, почти родным. Она была неуловимо похожа на его маму. Перед смертью она смотрела на него вот таким же ищущим взглядом.

Он застыл. И вдруг в зале погас свет. И в неожиданном полумраке лицо на картине показалось живыми. А сама картина в сумраке пустого зала — забытой и никому не нужной. Мелькнула безумная мысль — забрать ее с собой. В кармане у него были ключи, а на них брелок — перочинный ножичек. Он достал его и долю секунды с сомнением смотрел на коротенькое лезвие. Огляделся — пусто. Тишина была такая, словно в музее уже никого не было. Дрожащей рукой он проткнул холст у самой рамы, там, где слой грунтовки тоньше. Нож неожиданно легко разрезал старый холст. После четырех резких движений картина упала ему в руки. Он с трудом свернул жесткий, сопротивляющийся холст в трубку и засунул его под одежду.

Чтобы он делал дальше — помнил нечетко: поспешил к выходу, смешался с посетителями, толпившимися в гардеробе, получил куртку и почти выбежал на улицу. И шел, шел, шел, пока в каком-то пустом скверике не упал на скамейку: от волнения дрожали ноги, кружилась голова. Отдышавшись, он купил в киоске газету и обычный черный пакет, зашел в какую-то подворотню завернул картину в газету, положил в пакет.

И почувствовал себя героем! Он не ожидал от себя такого отчаянного поступка!!

Но что теперь делать с картиной? От кого, от чего он спасал её?

Ему стало неуютно от собственных сомнений.

Он пошел домой и наткнулся в сквере на знакомую компанию. Ребята отмечали окончания сессии и пригласили его присоединиться. Выпивки было много, закуски мало, и Андрей плохо помнил «продолжение банкета». Кажется, его отправили его домой на такси, и просто чудо, что он в таком состоянии он не потерял пакет с картиной.

И вот бесценный шедевр мировой живописи среди грязной посуды в его комнате.

Он смотрел и смотрел на нее. Как искусно нанесен каждый мазок!

Дед рассказывал ему о том, как художники работали в старину. В полутемных мастерских единственный источник света — пламя свечей, прикрепленных к шляпе. Творец весь во власти своего воображения, первый мазок он кладет на грунт еще неуверенной рукой. Потом второй, третий, его рукой движет воображение.

В те времена художникам приходилось полагаться на него. Да и с какой натуры можно было списать предсмертные муки Богочеловека или его воскрешение, явлением ангела Деве Марии в день Благовещения. Мастер давал божественным персонажам лица своей матери, возлюбленной, брата, сына. И святые сливались с простыми смертными.

Дед учил его разбираться в искусстве. Только ему, старику-пенсионеру, и было до него дело.

Когда Андрею было лет десять, отец бросил семью ради другой женщины. Мать потратила остаток жизнь на переживания: проклинала муж и разлучницу, плакала целыми днями, стараясь сделать сына соучастником своих страданий.

После смерти деда он почувствовал себя никому не нужным. С ровесниками, не обременёнными интеллектом, ему было скучно, но он старался не выделяться, быть таким, как все.

Отец с новой семьей уехал из страны, мать много болела. В ответ на ее жалобы он злился, стараясь скрыть страх за нее за криком, а она страдала от его грубости. Она быстро похудела и стала совсем беспомощной, все просила его о ласке, о защите от кого-то, кто был виноват в ее так неудавшейся жизни. Ему бывало жалко ее, но он тяготился этой жалостью.

Мать умерла неожиданно: он нашел ее утром в кровати неподвижную, холодную, чужую. И остался совсем один.

На похороны приехали дальние родственницы матери — двоюродные тетушки из Пензы. Поплакали, повздыхали, а перед отъездом решили помочь сиротинушке — навести порядок.

Андрей вернулся с работы и не узнал свою комнату. На столе стояла ваза с букетом пластмассовых, ядовито фиолетовых цветов. В книжном шкафу, как на витрине магазина, поблескивала перемытая посуда и кубок за победу в районных шахматных соревнованиях.

— А книги деда где? — с изумлением спросил он тетю Глашу, встретившую его широкой улыбкой на жирном лице. Улыбка застыла: «Сыночек, а зачем книги? На что они тебе эти книги? Много читать — голова болеть станет».

Он нашел альбомы в подвале, они были свалены в бесформенный от сырости картонный ящик.

И стал носить их назад. На все попытки тети Глаши и тети Капы помочь ему шипел сквозь зубы: «Не сметь прикасаться, не сметь».

В тот же день заплаканные тетушки уехали. Он остался один, и его душу переполнило призрение к людям.

И вот теперь в его комнате гости. И какие гости!!

За дверью раздались голоса соседей

Он испуганно накинул на картину полотенце, прислушался. Войдут и увидят.

Но быстро успокоился: ни всегда полупьяный дядя Юра, ни вечно больная посудомойка Мария Тимофеевна, не поймут, что это за картина даже, даже если заметят ее. Они по музеям не ходят.

Но через день в телевизионных новостях показали похищенный шедевр, и Андрей решил, что картину надо спрятать.

Он оторвал обложки от большого настенного календаря и положил картину между ними и тщательно обклеил края скотчем, чтобы уберечь холст от воздействия влаги.

Поздно вечером он спустился в подвал их дома. Он был завален разным хламом. В углу стоял выставленный кем-то большой старинный шкаф. Андрей засунул картину за него, рассудив, что шкаф так тяжел, что вряд ли кто-то будет двигать.

Он вернулся в свою комнату, осмотрелся. Смятая постель, выцветшие обои, грязная посуда. Без картины она снова стала прежним унылым пристанищем неудачника.

Часть 5

Алексей Нилов

…успех измеряется…

теми препятствиями,

которые пришлось

преодолеть на пути к нему.

Б.Т.Вашингтон

Алексей давно уже не испытывал такого азарта во время следствия. Ему пригодился его предыдущий опыт.

Однажды он уже расследовал преступление, в котором фигурировало произведение искусства. Года три назад в деле об убийстве в качестве вещдока проходила икона, редкая и дорогая, как выяснилось в ходе следствия.

Жертвой была старушка. Седенькая, худенькая, она лежала с проломленной головой в луже крови посреди своей комнатки, по-стариковски заставленной старенькой мебелью. И прижимала к себе оклад от иконы, так крепко, что судмедэксперты с трудом вынули его из застывших пальцев. В квартире ничего не было тронуто, да и взять там было совершенно нечего. Кроме иконы.

Преступника нашли быстро. Им оказался внучатый племянник убитой. Бабушка не дала ему денег на выпивку, и он стал снимать со стены икону. Старушка вцепилась в оклад, он ударил ее по голове бутылкой.

Это было одно из тех дел, в раскрытии которого Нилов был лично заинтересован: щупленькое тельце старой женщины надолго задержалось в памяти. И поиск преступника с помощью иконы оказалась очень успешной. Ее нашли у перекупщиков. А она вывела на преступника.

Он решил и теперь действовать по той же схеме: и направил оперативников к коллекционерам, владельцам антикварных магазинов. Но и те, и другие, категорически отрицали свою причастность к хищению и дружно возмущались варварским способом кражи картины: «Такой холст испортить!».

Значит, первое предположение верно: преступник — человек случайный, с криминальной сферой несвязанный. Значит, найти его будет очень сложно.

Ответственность за судьбу картины тяжелым грузом легла на душу Нилова. С чего начинать??

Его вдруг посетила безумная мысль: вор — существо сверхъестественное. Прислужник дьявола. Он возник ночью в темном зале музея с плохеньким ножичком в руках и совершил свое черное дело. И тут же испарился с картиной в когтистой лапе, оглашая музей злобным хихиканьем, эхо которого дробно рассыпалось в пустоте залов.

Ну, нет. Тупой перочинный ножик это как-то совсем по-человечески.

Он решил прорабатывать версию, что кражу мог совершить один из последних посетителей музея. Оперативники выяснили, что минут семь-восемь до закрытия картина находилась без присмотра.

Нилов распорядился сделать фотографии с видео камер наблюдения двадцати последних посетителей музея и разослать их по паспортным столам для установления личностей. Через несколько дней они собрали информацию о каждом.

Все оказались людьми интеллигентными, образованными.

Составили список. Несколько человек из него отсеяли сразу: из-за возраста или безукоризненной репутации. После анализа подозреваемых остались восемь человек. Внимание привлек или их внешний вид, или большая сумка или торопливость, с которой они покидали музей.

После уточнения информации кандидатами на «должность» преступника остались пять человек.

Научный сотрудник одного из академических вузов, отсидевший за махинации с лекарственными препаратами. Настораживал его криминальный опыт.

Фотограф-любитель с непонятными источниками доходов. Он организовывал шумные выставки, имел невероятно широкий круг знакомства.

Студентка художественного училища. Эту девица хипейного вида преподаватели охарактеризовали, как экстремистку, способную на любую выходку.

Немолодой гражданин, в прошлом известный валютчик, сохранивший широкие связи за границей. Показалось несколько странным, что он посещает выставки живописи.

И последняя кандидатура, которую не сразу решили взять в разработку: внук профессора-искусствоведа, работавший лаборантом в каком-то НИИ. Он очень спешил выйти из музея, выглядел взволнованным даже на низкокачественной записи видеонаблюдения. И он должен разбираться в живописи.

Но через пару дней этот список подозреваемых немного сократился. Проворовавшийся научный сотрудник, по словам коллег, был человеком болтливым, нервным, неуравновешенным, скандальным, у всех на виду.

После недолгих споров решили все-таки исключить девицу-художницу. На видеосъемке было хорошо видно, что ее тощую фигурку обтягивал тонкий свитер, под которым ничего не спрячешь, а сумочка в виде мешочка явно не вместила бы картину даже, если ее скомкать. Что невозможно сделать с загрунтованным холстом.

За остальными тремя решили установить наблюдение, надеясь, что преступник один из них и рано или поздно выдаст себя. Если, конечно, картину не была украдена не из-за корыстных побуждений.

Ведь и такое возможно. Нилов вспомнил нашумевшую когда-то историю похищения «Джоконды». Но шедевру Леонардо да Винчи повезло. Во-первых, портрет был написан на липовой доске, (холст как основа для картин во времена Леонардо да Винчи был не слишком распространен). Во-вторых, его похитителем был маляр, не лишенным художественных навыков: он подрабатывал, расписывая театральные декорации. И знал, как правильно обращаться с художественным полотном.

И поэтому ее бесценный лакокрасочный слой был в относительной безопасности. Вор — итальянец утверждал, что похитил картину из патриотических побуждений. Он стремился вернуть знаменитый шедевр на родину ее создателя — в Италию.

Он издалека приступил к задуманному. Сначала устроился на работу в Лувр рабочим. Именно он придумал сделать стеклянный защитный короб для картины.

Он ничем не выдал себя и разобрался в режиме работы музея и всех его служб, стал своим человеком и не вызывал никаких подозрений у коллег.

И вот его час настал. 20 августа 1911 года охранник по нерадивости не зарегистрировал его приход в музей. Винченцо переночевал в нем. И рано утром вошел в зал и снял картину. Проявляя завидную выдержку, он через приоткрытую дверь разговаривал и шутил с коллегами, которые, находились в соседнем зале и ничего не заподозрили. Он вышел на лестницу служебного входа, вынул картину из рамы, которую бросил тут же. И спрятал портрет под рабочий халат. И ушел из музея, прежде чем пропажа была замечена. Исчезновение шедевра из зала не вызвало поначалу никаких подозрений у сотрудников музея. Целые сутки картину никто не искал, так как смотрители были уверены, что ее забрали на реставрацию. Когда стало ясно, что это не так, работники музея начали лихорадочные поиски.

Как раз накануне директор Лувра громогласно заявлял о надежности охраны музея, французская полиция считалась на тот момент лучшей в мире. Газетчики в постоянных поисках сенсации ухватились за случившееся. Жена флорентийского купца появился на обложках всех крупных газет и журналов в мире. И стала самой узнаваемой моделью в мире.

Каждый уголок Лувра обыскали несколько раз. В Париже проверяли не только известных грабителей и тайных коллекционеров, но даже художников-авангардистов, публично призывавших к уничтожению традиционного искусства, и душевнобольных. Пригласили в полицейский участок для беседы и молодого Пабло Пикассо, который оказался косвенно замешенным в этой истории.

Конец ознакомительного фрагмента.