И каплет время…

Михаил Рахунов, 2018

В книгу известного поэта Михаила Рахунова (1953) вошли избранные стихи из трех ранее изданных книг: «На локоть от земли» (2008, Чикаго), «Голос дудочки тростниковой» (2012, Москва, «Водолей») и «Бабочка в руке» (2016, Чикаго, Poezia.us). В книгу также вошли избранные ранние стихи поэта (из цикла «Несонеты» и «Далекое») и новые стихотворения. На день публикации этот сборник является самым полным собранием стихотворений, проживающего в США русского поэта.

Из книги «На локоть от земли» (2008 г.)

Гимн самому себе (Вместо вступления)

И что ни говори, я все-таки поэт.

Возможно, здесь и нет ни капли чувства меры.

И пусть одни слепы, другим и горя нет —

Я все-таки поэт! И нету мне замены.

Смотрю на божий мир. Вдыхаю молоко —

Как воздух этот свеж! — рассвета и заката.

Я все-таки поэт — и, значит, мне легко!

Я далеко уплыл — и нету мне возврата!

Лелейте свой барыш. Копите тяжело.

Считайте каждый цент, все выложив для дела.

А я парю — поэт! Мне, значит, повезло.

Я крылья приобрел — и нету мне предела.

Будет день и будет пища…

Будет день и будет пища.

За окошком ветер свищет,

Спать пора, настал предел

Суете ненужных дел.

Мне на жизнь, как таковую,

Грех без повода роптать;

Я иду на боковую.

Спать.

Спать.

Спать…

Он синий ежик, жизнь его скучна…

Он синий ежик, жизнь его скучна.

Жена ушла, и яблоко пропало.

Ему осталось, листьями шурша,

Залечь на дно, чтоб всё начать сначала.

Чернеет ночь, и звезды вдалеке,

Как мошки, шкуру неба облепили…

Клочок гриба — синицею в руке,

А журавля охотники убили.

В опасном месте — на пригорке…

В опасном месте — на пригорке,

Сидит изнеженный хомяк,

Наевшись вдоволь хлебной корки,

Оставшейся от собак.

В глубоком небе солнце светит,

Орел над жертвою парит…

Бьюсь об заклад, над мигом этим

Заплачет не один пиит!

Ах, умирать нам неохота —

Мы не умеем умирать.

Орел парит, вздыхает кто-то,

А прочим,

Впрочем,

Наплевать.

Несонеты (1982–2000)

Ни сонета, ни сантима,

Значит, так тому и быть.

Но все время только мимо

Не лететь нам и не плыть.

Будет все у нас, как надо,

Через день, неделю, час.

Приготовьтесь для парада.

Туш, маэстро! Это нас.

ПРОЩАНИЕ С ПОЭЗИЕЙ (несонет Вступительный)

Пропеллеры, продюсеры, прогнозы,

Прожекторы, пропажи, провода,

Продукт, пробег, проступок… Прозы, прозы!

Прощай, Про Жизнь, Про Вечность, Про Всегда!

Гуляет гул. Гудит гудок: «Гуманность».

Гуляки-гусляры гурьбой, гурьбой.

Губами губят гурии гурмана.

Гурман гусарствует губой.

До истины доскачут донкихоты.

До «До-ре-ми», до «Дважды два», до «О!».

Доверчивые доблести до рвоты.

До неприличия доступное добро.

Поэзия! По сути побирушка!

Пойдем по свету? Под руку пойдем?

Порадуемся полночью подушкам?

Попойкам поздним? Порох подожжем?

Прогульщики, пропойцы, прохиндеи,

Прочувствуй, проповедуй, просвети,

Про хорошо, про плохо, про идеи…

Прощай. Прощаемся. Прости.

Несонет банковский двойной

Бабочки-стрекозы в банке проживают

И свою свободу с детства уважают.

Подмигните левым, подмигните правым —

Все равно не быть вам в разговоре правым.

Скользкая свобода городского банка!

Каждый шаг налево минимум как банка.

В каждой завитушке подписи суровой

Столько наслажденья, не опишешь словом.

Вот сосед, вскочивши, полетел под кровы,

Знать, его платежки к выходу готовы.

Ах, какое счастье управлять делами!

Бабочки-стрекозы, я парю меж вами.

Бабочки-стрекозы, я парю меж вами.

Ах, какое счастье управлять делами!

Знать, его платежки к выходу готовы,

Коль сосед, вскочивши, полетел под кровы.

Столько наслажденья, не опишешь словом,

В каждой завитушке подписи суровой!

Ну а шаг налево минимум как банка:

Скользкая свобода городского банка!

Все равно не быть вам в разговоре правым,

Подмигните левым, подмигните правым.

И свою свободу с детства уважают,

Бабочки-стрекозы в банке проживают…

Несонет воздушный

Гуляющий по улице пижон

Совсем не лезет на рожон,

Но улыбается открыто и упрямо.

Ах, загляденье прямо!

А рядом — ну пузыри земли —

Вся улица заполнена людьми,

Которым наплевать на галстук и пиджак двубортный…

Мой дорогой, счастливый и свободный,

Зачем тебе журнальная причуда,

Вся эта ловкость заграничного прикида,

Когда эстетство не востребовано покуда

И экзотично, как испанская коррида?

«Простите, разрешите прикурить…»

Вот мы с тобой и встретились на миг.

Бери огонь, известный нам из книг

Как дар богов, и дай нам долго быть,

Всевышний, между Солнцем и Землей!

Пари, мой друг! А я уж за тобой!

Несонет украинский

Гиперинфляционные процессы,

И в семье по мелочи эксцессы…

Падают объемы, плачут скопидомы,

Под шумок знакомый строятся хоромы.

А правитель шаткий — точный Муссолини,

Дует в щеки ветер, гнет пол дюжин линий,

И за что схватиться, в сущности, не зная,

Все поет народу: «Нам страна родная…».

Вот уже шахтеры, почесав в затылке,

Лезут с кулаками — джины из бутылки.

Вот уже «баксеры», баксы прикарманив,

Подались под крылья бельгий и германий.

А осенний ветер

Все под куртку метит…

И бежит прохожий

В дом холодный свой.

Ах, как стало жутко жить на белом свете,

Как озноб по коже,

Господи ты мой!

Несонет пронзительный

Он родился во вторник, а умер в среду.

Между вторником и средой прошло

Сорок два года. К обеду

Его сожгли. Четырнадцать было его число.

И это называлась жизнь: учеба;

Манипулирование локтями от рожденья до гроба;

Опять учеба, теперь в уменье удержаться на плаву;

Дежурные болезни и последняя не ко двору;

Семья, в своем многообразии проблем;

Источники дохода от работы до дела

И делишек; несколько тем,

Приносящих наличные; и она, ценитель его тела,

Разделяющая с ним изюминку бытия

По вторникам; струя

Чистого воздуха в нашей атмосфере —

Коллекционирование марок; по мере

Прихода зеленых покупка чего-то такого,

Японского и американского производства,

Более шикарной модели, чем у соседей; последнее слово

В этом вопросе — Тайёта-Карина, цвета без жлобства.

И вот его нет. Поминки. Воспоминания пришедших,

Желающих вспомнить. Черешни

После водки. Наступающее лето

Постаралось и на это.

А в сущности все это так нелепо…

Несонет со слезой

Юрию Арустамову

Где ряды торговли были,

Грустно бегают собаки.

Все продали и пропили,

И уехали поляки.

Местечковые евреи

Здесь нечесаны, небриты.

В бакалее, как в музее,

Под стеклом лежат бисквиты.

Сорок долларов зарплата.

Карты в номерах и кости.

И совсем не виновата

Та, что хочет сразу в гости.

Этот город на границе,

Вспоминаемый не часто, —

Одинокий выкрик птицы,

На одежде капля масла.

Было Господу угодно —

В раз последний — знаем это —

Всех созвать нас в город Гродно,

Разбросав потом по свету.

Несонет и всё

Я написал всё это очень

Давно. И крайне сожалею,

Что поэтический мой почерк

Не стал ни четче, ни крупнее:

«Что толку получать зарплату

За бесхребетную учтивость

И ставить новую заплату

На душу — так вот получилось?» —

Но, если по большому счету,

То вся словесная премудрость

Прибавит счастья? — Ни на йоту.

Убавит горя? — На минуту —

«Уняв азарт деньговлеченья,

Впервые чувствуя свободу,

Транжирю звонкую субботу,

Как подобает от рожденья».

Как я корпел над каждым словом!

А жизнь свои готовит блюда.

И дует ветр над отчим кровом,

Чтоб унести меня отсюда

Туда, где не словесным перлом

Жизнь повседневно познается…

И никогда мне не быть первым

В старинном деле стихотворца!

Несонет песенный

Вот поэт. Живет в квартире.

От безделья чешет уши.

Как мишень повесить в тире

Его может быть и нужно.

До чего он толст и грязен!

Будет трудно промахнуться…

Упадет он с шумом наземь…

Ах, забыть бы и проснуться!

Но меж тем он лучше многих:

Он не Павел и не Павлик.

И над ним летают Боги,

Как сказал бы римский трагик.

Несонет сиринский (к фотографии Набокова)

Ты еще старше меня. Но скоро я буду старше.

Взгляд твой пронзительный все понимающе-мил.

Вот интересно: читали ль тебя секретарши,

Те, что печатали, все, что ты им приносил?

Проза струит и трехмерное время выносит

На берега твоих мудро рассказанных книг.

Жутко и сладко. И прыгаешь в омут. И осень —

Время познания — приоткрывает свой лик.

Вот они, если увидишь, узнаешь,

Эти, как радуга, листья, летящие вниз.

Это не смерть.

Но она, все же, здесь —

Между нами,

Между тобою и мной.

И это лет сорок еще.

Не сердись.

Несонет удушья. Приснопамятный

Веком обделенные поэты,

Ваши строчки талая вода

Унесла, размыла без следа.

Как живете? От какой державной сметы

Потчуют вас наши города?

И куда в неистовом стремленье

Еженощно мысли вас зовут?

На каком далеком поколенье

Отразится ваш высокий труд?

В суете троллейбусного братства

Тащитесь вы к черту на рога

Не блистать, не жечь, не издаваться,

Не вкушать щедрот от пирога.

У окна доверчивого сидя,

Шепчете стихи в который раз

О великой матушке России,

Что с утра по делу подалась.

А она все катит по дорогам,

Торг ведет обширный у ларей,

Уделяя вам любви немного

В повседневной мудрости своей.

Несонет торговый

Есть по ценам закупки товары!

Так оставьте свои разговоры!

Мы не жулики с вами, не воры,

А приличные люди. Татары

Все сожгли и разграбили? Точка.

Разлетелась держава их в клочья.

И нужны нам не прутья и колья,

А Свобода и малость Удачи.

Несонет информационный

Ефим Петрович Чеповецкий,

И драматург, и литератор,

Стихи мои кроил по-детски,

И, улыбаясь, напечатал

Один стишок в журнальчике «For you».

За что его благодарю.

И стал гулять между людьми

Журнал «For you» —

The Best of Me.

Несонет мыльных пузырей

Зеленый, синий, голубой —

И будет небо над тобой.

Едва секунда промелькнет —

И даже правнук твой умрет.

Пройдет еще минуты три,

И нету солнца — посмотри!

Вот стрелки часовой виток…

И где Вселенная и Бог?

И доказать хотели вы,

Что мы разумнее травы?

Далекое (стихотворения 1970-1980 годов)

Что лучше творчества? И снова…

Что лучше творчества? И снова

К твоим ладоням припаду.

Опять владычествуешь, слово,

Свою заводишь чехарду.

Как ветер, буйствуешь. По нраву

Тебе раздольное житье.

Попробуй-ка найти управу

На все величие твое!

Как много: бросить все на свете,

Присесть на одинокий стул —

Ловить неудержимый ветер

И приколачивать к листу!

Я лучник. Желтые травы…

Я лучник. Желтые травы.

И солнце. И тело желтое.

Я поднимаю свой желтый

Тугой лук, мышцы напряжены,

Глаз зорок, щит близок.

Смотрите, люди, под ногами

У меня застыла

Желтая планета, и я стою, уверен

И спокоен, и солнце восходит

Из-за моих желтых плеч,

И ветер развивает

Мои желтые волосы,

И моя

Звонкая желтая стрела

Сейчас загудит пчелой

Над цветком щита.

Люди! Счастье ли не в победе,

Не в восторге тела,

Побеждающего пространство?

Шумит трава, ликует небосвод…

Шумит трава. Ликует небосвод.

И собран хлеб, и сорван плод.

Во всем величие, уверенность и сила.

И там, у горизонта, вдалеке,

Они стоят, рука в руке,

Мать и отец единственного сына.

Всему предел. И детству есть предел.

И он уходит. На переднем плане

Шумит трава, и дом, под солнцем бел,

И ставни настежь…

Каждый день из года в год…

Каждый день из года в год

Начинается надеждой,

И разбросанной одеждой

Первых утренних забот.

Кто-то по двору идет,

Слышен звон ведра пустого…

Начинается с простого

Каждый день из года в год.

На беду, живу не так.

На беду, томленье словом.

Словом, я разочарован,

И все это не пустяк.

Как же быть на свете белом?

Жить в колючей пустоте?

Что-то знать и что-то делать,

Говорить слова не те?

Нищий

По вагонам ходит нищий:

В сапогах и телогрейке.

Милосердие он ищет,

Собирает по копейке.

Все, что в кепку ему бросят,

Принимает он поклоном.

И отсвечивает осень

Медяков его зеленым.

Вот он спит в пространстве душном

На вагонной длинной лавке —

В кепке рядышком полушки,

Будто карточные ставки.

Бог, зачем у двери Рая

Он нашел свое жильё,

По копейке собирая

Милосердие твоё?

Как губка, вечер влажен…

Как губка, вечер влажен,

Он радостью несмелой

Стучится в окна ваши,

Воркует голубем белым,

Звенит звонком трамвайным,

Шуршит листвою вишен.

Всемировой дневальный,

Он на дежурство вышел.

И вот как в детстве, снова

Вы не стыдитесь верить,

Что вы всему основа,

Что вами дышит Время.

Застенчивое чудо,

Как губка, вечер влажен!

И кто мы есть? Откуда?

Какое Слово скажем?