Деревенская история

Михаил Павлович Рожков, 2019

Дед Витя – гроза деревни Смородиновка, злой и нелюдимый. Он ведёт неторопливый образ жизни в компании двух котов и собаки. Но с приездом новых жильцов, двух женщин лёгкого пенсионного возраста, всё меняется, и в жизни деда Вити и в жизни деревни. Странные события начинают происходить в Смородиновке. Чем закончится эта история: чей – то смертью или последней любовью? Ответ найдёте в книге.

Глава вторая

Новые жильцы

Маленький жёлтый автомобиль марки «Ока» шустро мчался по неровной грунтовой дороге, оставляя за собой огромный столб пыли. Извиваясь по полю, дорога спускалась к реке, на берегу которой стояла деревня Смородиновка. Увидев открывшийся пейзаж — семнадцать домиков, выстроенных в ряд, бескрайнее зелёное полотно и спокойная прозрачная река, — женщина, сидевшая за рулём, воскликнула:

— Красота то какая!

Ирина Николаевна Побелкина, водитель данного транспортного средства, была женщиной немного за пятьдесят. Насколько распространялось это «немного», зависело от воспитанности и фантазии окружающих. Она была женщиной среднего роста, не худой, но и не толстой, — можно сказать, обычной комплекции, с волнистыми тёмными волосами до плеч. Одевалась она всегда аккуратно, была подчёркнуто вежлива и предупредительна. Ирина Николаевна больше тридцати лет отработала учителем русского языка и литературы в одной из столичных школ. Однажды, устав от московской суеты, работы, внуков и других насущных проблем, она скооперировалась со своей давней подругой, и они вместе купили домик в деревне в Тульской губернии. И сейчас, крепко держа обеими руками руль, она мчалась навстречу тихому спокойному летнему отдыху.

Маленькое колёсико автомобиля угодило в большую яму, и машина сильно подпрыгнула правым боком.

— Э, аккуратней, я чуть потолок тебе головой не помяла, — раздался голос с заднего сиденья.

— Так сама видишь, какая тут дорога, — оправдалась Ирина Николаевна.

— Я из-за этих чемоданов ничего не вижу.

Подруга Побелкиной, женщина примерно того же возраста, что и учитель, ютилась в задней части автомобиля, средь многочисленных чемоданов, сумок и пакетов, которыми салон был набит доверху. Из-за неровностей дороги многочисленный скарб завалился на пассажирку и придавил её к правому боку автомобиля.

Нина Михайловна Штольц, давняя подруга Ирины Николаевны, была женщиной в теле, с сильными руками и короткой рыжей стрижкой волос. Говорила всегда властно, одевалась просто и практично. Нина Михайловна всю жизнь проработала участковым терапевтом поликлиники и на шестом десятке своей жизни, устав от всего и вся, написала заявление на увольнение, от души и обильно плюнула в лицо заведующей и умчалась за двести километров от дома.

Автомобиль выехал на единственную деревенскую улицу.

— Чуешь, чем пахнет? — спросила Ирина Николаевна, вдыхая запах природы через открытое окно.

— Ага, чую, говном, — недовольно ответила Штольц.

— Вот умеешь ты всё испортить, — принялась отчитывать её учитель. — Вдохни. Чуешь, пахнет свежескошенной травой, речкой, цветами?

— Нет, я чую только запах колбасы и сыра из пакета, который у меня под левым боком. Долго нам ещё ехать?

— Нет, вон наш дом, крайний.

Малолитражка подъехала к железному забору, за которым виднелся маленький деревянный одноэтажный домик, выкрашенный в зелёный цвет.

— Задом сдавай, — скомандовала Нина Михайловна, — так легче будет вещи носить.

Машина проехала вперёд, а затем, Побелкина, включив заднюю передачу, начала медленно сдавать назад.

— Ещё, ещё, — командовала терапевт, развернувшись на сиденье и смотря в заднее стекло. — Давай ещё чуть-чуть. Сейчас к самой двери подгоним, чтоб далеко не ходить.

— Это не дверь, это калитка, — поправила её Ирина Николаевна.

Сказать в ответ Штольц ничего не успела, так как в открытое окно залетела пчела и уселась прямо на её нос. Нина Михайловна с детства боялась пчёл и сейчас сидела, не в силах проронить хоть слово и пошевелиться. Её зрачки навелись в область кончика носа, наблюдая за насекомым. Раздался лёгкий удар заднего бампера об забор, пчела улетела, машина остановилась.

— Ну и что это было? — спросила учитель у подруги.

— Пчела.

— Какая пчела?

— Огромная! — эмоционально ответила Штольц и попыталась развести руки в стороны, дабы указать размеры насекомого, но до конца продолжить действие не смогла: ограничивали размеры автомобиля и мешали вещи.

— И что, ты её смахнуть не могла? Из-за тебя машину повредили.

— Ты же знаешь, что я очень аллергичный человек. А если бы она меня укусила? А вдруг после этого у меня бы начался анафилактический шок? В эту глушь пока скорая доедет, я уже пятнадцать раз помереть успею.

Обе женщины обиженно замолчали и продолжили сидеть в машине, не предпринимая никаких дальнейших действий. Парило — видимо, к дождю. Металлическая крыша автомобиля быстро нагрелась под палящими солнечными лучами. В салоне автомобиля, несмотря на открытые окна, становилось невыносимо душно и жарко.

Мимо по дороге неспешно прогуливался Николай Степанович. Он шёл, насвистывая весёлую песенку. Заметив жёлтый автомобиль, он остановился напротив него и принялся беззастенчиво разглядывать машину и сидящую за рулём женщину. Женщины не видели его, так как их головы были от обиды повёрнуты в разные стороны, но никак не на дорогу. Поняв, что его не замечают, Берестов подошёл к машине и, наклонившись к окошку, произнёс: — Здравствуйте!

— Ой, мамочки! — подпрыгнула от неожиданности Ирина Николаевна. — Здравствуйте!

— А вы, стало быть, новый жилец? — улыбаясь, спросил Николай Степанович.

— Да, — ответила учитель. Ей не очень хотелось общаться с данным субъектом. Она была поражена его бестактностью, но прервать диалог не могла из-за слишком правильного воспитания.

— Хороший дом, — сказал Берестов, расстегнув верхнюю пуговицу на телогрейке. — Здесь раньше бабка Тоня жила. Померла, правда. Долго мучилась, а смерть-то всё к ней не приходила. Помнится, пёс у Иваныча завыл ночью, я тут же и подумал, что преставилась бабка. Ну слава богу, как говорится, отмучилась, — с этими словами Николай Степанович перекрестился.

— Слышь, дед, — подала с заднего сиденья голос Штольц, не в силах слушать больше этот набор слов, — тебе чего надо?

Берестов только сейчас заметил, что в машине находится ещё один человек. Он вновь широко и нелепо улыбнулся.

— Да вот познакомиться хотел. Стало быть, соседи будем. Деревня-то небольшая, мы тут все друг друга знаем. Меня вот Николай Степанович зовут.

— Ирина Николаевна.

Штольц демонстративно промолчала.

Николай Степанович постоял ещё несколько секунд, а потом, поняв, что разговор закончился, отвесил полупоклон, развернулся и пошёл по своим делам.

— Странный какой-то, — произнесла тихо Побелкина.

— Ага, больной, — констатировала Нина Михайловна.

— С чего ты взяла?

— Вон в телогрейке в такую жару ходит и не потеет.

— Да, это не нормально. И как думаешь, чем он болен?

— Да ничего серьёзного, просто идиот.

Берестов, который успел отойти от машины метров на пять, внезапно развернулся и вновь зашагал к женщинам.

— Я извиняюсь, — произнёс он, подойдя, — но мне кажется, вы в забор врезались.

— Да ты что! — выпучив глаза, наигранно произнесла Нина Михайловна. — И как ты это понял?

— Ну как же, видно же, — ответил Николай Степанович. Он вдруг почувствовал какую-то неловкость в разговоре. — Может, помочь чем?

— Помоги. Помолись за нас.

— Я дико извиняюсь за свою подругу, — встряла в диалог Ирина Николаевна. — Спасибо за предложенную помощь, но мы справимся сами.

Берестов снова улыбнулся и зашагал прочь.

— Ты чего такая злая? — обратилась к ней с претензиями учитель.

— Я злая? Да я сама доброта!

— Ты же людей ненавидишь?

— Я? Да я их обожаю. Особенно после смены в поликлинике, когда примешь человек пятьдесят, выслушаешь все их жалобы, прям потом под вечер каждого встречного расцеловать от избытка любви хочется.

— Но ты же уже не работаешь?

— Но память-то во мне жива!

— Это называется профдеформация, — произнесла Ирина Николаевна.

— Хватит умничать, пойдём уже заселяться, — сказала Штольц.

Побелкина завела машину и отъехала на два метра от забора. Затем вышла из неё и помогла выбраться подруге. Женщины обошли автомобиль и осмотрели задний бампер. На нём красовалась внушительная трещина.

— Фигня, — сказала Нина Михайловна, — скотчем заклеим, и как новенькая будет.

— Ну да, — тяжело вздохнула учитель.

Следующие два часа женщины были заняты тем, что перетаскали вещи в дом, вымыли окошки, полы и заварили ароматный чай. Уютно расположившись на небольшой кухоньке, Штольц и Ирина Николаевна пили чай с печеньями. За окном на улице заметно потемнело, небо заволокло тучами, и в деревне наступила тишина. Совсем близко сверкнула молния. Спустя пару секунд раздался раскат грома такой силы, что стёкла в окошках зазвенели. Женщины от неожиданности подпрыгнули. Сразу и без предупреждения на деревню обрушился ливень. Стремительные капли дождя прибивали летнюю пыль, громко стучали по крыше, скользили по стёклам окон.

— Ну вот, дождь пошёл, — грустно произнесла Ирина Николаевна.

— А что тебе дождь? — спросила подруга.

— Да на речку хотела сходить, а теперь дома до вечера придётся сидеть.

— А может, бахнем, так сказать, новоселье отметим? — подмигнув, предложила Штольц.

Побелкина удивлённо на неё взглянула.

— У меня как раз бутылочка завалялась, больной один в знак благодарности дарил, вот мы её сейчас и употребим, — произнесла Нина Михайловна и удалилась в комнату — искать в своих обширных сумках заветный презент.

Через пару минут поисков и ругани женщина вернулась на кухню и гордо водрузила на стол бутылку коньяка.

— Армянский, — пояснила Нина Михайловна, откупоривая ёмкость. — «Шираз» называется.

— Ованес Шираз был классик армянской поэзии, — просветила подругу Побелкина, наблюдая, как та наполняет рюмки.

— Ну тогда за поэзию, — предложила тост Нина Михайловна, поднимая рюмку.

Женщины чокнулись и выпили. Дождь за окном усилился.

— Помнится, работала я с одной коллегой в молодости, — начала рассказывать Штольц, громко хрустя печеньем, — так вот она очень выпить любила. Ну чуть ли не каждый день в больницу пьяненькая приходила. И ведь что самое удивительное: не пахло от неё спиртным. Ходила весёленькая, розовенькая, видно, что только недавно на грудь приняла. Ей заведующая говорит: дыхни, она дышит, а запаха алкоголя нет.

— А такое возможно? — удивлённо спросила Ирина Николаевна.

— Возможно. Правда, потом секрет-то её раскрылся. Она поутру водку через клизму вводила.

— Это как?

— В грушу наливала и в прямую кишку вставляла. Алкоголь там всасывался, дамочка эта получала нужный эффект, а изо рта выхлоп нулевой.

— Ужас какой! И что потом с ней стало?

— Да ничего, — ответила терапевт, вновь наполняя рюмки. — Попросили её вежливо на работу больше пьяной не приходить, она обиделась и уволилась. Сейчас в платной клинике работает. А что, специалист-то она хороший, несмотря на пагубную привычку.

Побелкина взяла в руку рюмку и спросила:

— За что пьём?

— А за новоселье.

Выпили. Голова у Ирины Николаевны зашумела и слегка закружилась. Дело в том, что учитель употребляла алкоголь мало, в основном по праздникам. Один бокал шампанского на Новый год, один на день рождения и один на День учителя, вот в основном её привычные дозировки. Встречаясь с подругой, могла позволить себе выпить пару бокалов красного полусладкого вина, но не больше. Крепкие напитки не жаловала и пила их крайне редко, так как быстро пьянела, наутро мучилась головной болью и похмельем. Была и ещё одна причина. В пьяном состоянии, Ирина Николаевна срывала с себя маску культурной и интеллигентной женщины и могла вытворять немыслимые вещи, за которые на следующий день ей было очень стыдно. И что самое страшное — Нина Михайловна, которая употребляла алкоголь любой крепости в больших количествах, всегда поддерживала Побелкину во всех её пьяных безобразиях.

Дождь на улице стих, оставив после себя сырость и прохладу.

— А ты знаешь, мне здесь начинает нравиться, — сказала Ирина Николаевна.

— Мы для того этот дом и купили и приехали сюда, чтоб нам нравилось, — произнесла Штольц.

— Нет, ты не поняла. Послушай, что слышишь?

Нина Михайловна внимательно прислушалась, но ничего, кроме падающих капель с крыши, не услышала.

— Ничего не слышу, — честно призналась подруга.

— Вот! — подняла указательный палец вверх учитель. — Тишина. Тишина и свобода. Благодать. Ты представляешь, завтра не вставать в шесть утра, не идти на работу, не стоять в пробках, не рассказывать одно и то же из года в год нерадивым ученикам. И здесь я могу делать что хочу, и никто меня не осудит, потому что никто здесь меня не знает.

— Эка тебя понесло, мать.

— А что, я разве не права? — подперев ладонью подбородок, спросила Побелкина.

— Права, права. Давай за это выпьем.

— За что — за это?

— За свободу.

Нина Михайловна налила коньяк, и учитель махом опрокинула жидкость в себя, после чего стеклянным взглядом уставилась в окно.

— Ты чего, мать? — спросила Штольц, помахав рукой возле лица Ирины Николаевны.

— Дождь.

— Чего дождь?

— Кончился.

— Да, кончился.

— А вот не помню, закрывала я в машине окна или нет.

— И я не помню, — произнесла подруга.

— А если не закрыла, там же всю машину залило, — запричитала Побелкина, схватившись руками за голову.

— Прекрати ныть, — одёрнула её Нина Михайловна. — Сейчас пойдём и глянем, чего гадать-то.

Женщины резко встали и выбежали во двор.

— Кыс-кыс-кыс, — произнесла Ирина Николаевна, увидев чёрного кота, пробегающего мимо.

Это был Цыган. Дело в том, что этот кот жил в деревне уже добрых пять лет у деда Вити. Как он попал в деревню, никто не знает, да и само животное не помнит, так как было глупым несмышлёным котёнком. С тех пор он заметно вырос, осмелел, обнаглел. Цыган считал себя старожилом и поэтому ходил где хотел. Тех котов, которые с этим были не согласны, он нещадно бил. Иногда доставалось и собакам. Кот остановился, посмотрел недовольно на женщину и продолжил путь, брезгливо ступая лапками на мокрую траву.

— Отстань от животного, — осадила её Нина Михайловна.

Побелкина шумно и демонстративно вздохнула и пошла следом за подругой к машине. К радости обеих женщин, окна малолитражки были закрыты. Учитель любовно погладила крышу машины, смахнула с неё капли дождя. После жаркого дня на улице было свежо и тихо. Весело квакали лягушки у реки.

— А поехали, покатаемся! — вдруг предложила Ирина Николаевна.

— Ты чего, с ума сошла, что ли? — выпучив глаза, произнесла Штольц.

— А чего такого?

— Мы же пьяные!

— Так деревня же, полиции нет, никто не узнает; посмотри вокруг — красота какая, — заканючила Побелкина.

— Слушай, Ир, откуда у тебя появилась такая тяга к правонарушениям? Я раньше что-то за тобой этого не замечала. Или это на тебя так коньяк подействовал?

— Скорее свежий воздух, — ответила Ирина Николаевна. — Давай прокатимся, чуть-чуть, — продолжила она уговаривать подругу.

— Нет, — ответила Штольц, но уже не так решительно.

— Ну пожалуйста! Откроем окна, врубим музыку и прокатимся с ветерком по деревне! Я раньше такое только в фильмах видела и всегда завидовала. Может, я умру скоро, а это так и не попробую. Мне так надоело всю жизнь жить по правилам и постоянно думать, как бы кто про меня плохое не сказал.

— Так, этому столику больше не наливать, — сказала доктор и принялась оттаскивать подругу от машины.

— Ну Нинуль, — жалобно произнесла Побелкина, склонив голову набок.

— Ладно, — сдалась Штольц. — Один раз вдоль деревни, туда и обратно.

— Ура! — воскликнула Ирина Николаевна, открывая дверь автомобиля.

— Но только музыку не громко, и прокатимся не с ветерком, а не спеша, — дала последние наставления Нина Михайловна, садясь рядом на пассажирское сиденье.

Побелкина повернула ключ в замке зажигания. Стартёр начал лениво крутиться, но автомобиль заводиться не желал.

— Ну чего ты, маленькая, — начала приговаривать Ирина Николаевна, гладя рукой руль. — Ну давай, мелкая, заводись.

— Думаешь, это поможет? — критично спросила Штольц, глядя на эту картину.

— А то, — ответила подруга. — К машине надо тоже с любовью, тогда и она тебе взаимностью ответит.

Словно в подтверждение этих слов маленький моторчик завёлся и затарахтел.

Ирина Николаевна газанула, подмигнула подруге со словами: — Врубай музыку!

Машина, пробуксовав по мокрой траве, пошла юзом, но водитель ловко выкрутила руль и под задорную песню понеслась по деревне.

«Мчимся мы по неровной дороге», — орала магнитола.

Побелкина, громко подпевая, небрежно держалась за руль.

— Рёв мотора и шелест колёс, — подхватила Нина Михайловна. Она выставила руку в окно, навстречу ветру.

— Поворот, торможу, но в педалях запутались ноги, — пели подруги уже вместе.

Неожиданно передние колёса проскользнули по тонкому слою грязи, образовавшейся на грунтовой дороге после дождя. Ирина Николаевна не справилась с управлением, и автомобиль понесло на ближайший забор. Ближайший забор оказался забором Виктора Ивановича. Побелкина отчаянно крутила руль, но машина, съехав на мокрую траву, перестала реагировать на действия водителя и зажила своей жизнью. Раздался короткий и громкий БУМ.

Тузик не любил транспортные средства, работающие на двигателе внутреннего сгорания. Не то что бы боялся, но относился с опаской. Громкий звук мотора противно резал собачий слух, а от выхлопных газов свербило в носу. То ли дело велосипед — тихий, компактный и в случае чего легко догоняемый. У деда Вити, помимо велосипеда, имелся мотоцикл. Старенький «Днепр» тёмно-зелёного цвета. Как-то раз он решил взять Тузика покататься. Посадив ничего не подозревающего пса в коляску, дед прокатил его по деревне с ветерком. Тузику поездка, мягко говоря, не понравилась, и с тех пор он зарёкся машины и мотоциклы обходить стороной. Поэтому, услышав рёв двигателя и звук удара, пёс решил спрятаться поглубже в будку, от греха подальше.

Мотор «Оки» заглох. Ирина Николаевна, вцепившись мёртвой хваткой в руль, стеклянными глазами смотрела через лобовое стекло на забор. Из магнитолы продолжалась песня: «И машина летит под откос…» Штольц выключила магнитолу и, отправившись от первого шока, произнесла:

— Ну ты, блин, Шумахер. Две аварии за день.

Учитель в ответ лишь икнула. Такое с ней бывало только в минуты сильного волнения. Икота накатывала моментально, и прекратить её потом было довольно трудно.

— Что, ик, делать-то будем, ик? — сказала Побелкина.

— Чего-чего — с хозяином разбираться, — ответила Нина Михайловна, выйдя из машины.

Калитка отворилась, и показался Ионов. Он молча смерил взглядом Штольц, оглядел машину и оценил повреждения забора. Повреждения были пустяковыми — так, сломана пара досок. Да и у машины последствия были не тяжелее: небольшая вмятина слева. Удар всё-таки был не сильным.

— Здравствуйте! — дружелюбно произнесла Нина Михайловна, включив всё свое женское обаяние.

— Здравствуйте, ик, — подключилась Побелкина. — А мы тут, ик, покататься решили, ик.

— Я уж вижу, — сердито ответил дед Витя.

— Давайте не будем раздувать катастрофу, ничего же ведь страшного не случилось, — сказала Штольц.

— Да-да, ик. Главное, ик, что все живы, — пришла на помощь подруге учитель.

— Ну я не был бы так уверен, — недовольно произнёс дед Витя.

— Как? Ик? Почему? Ик. Кто? Ик.

— Собака моя.

— Где? — прокричали в один голос подруги. Штольц присела, пытаясь разглядеть под колёсами машины животное, а Ирина Николаевна, ритмично икая, вышла из автомобиля.

— Да в будке, — улыбаясь, ответил Ионов.

— Кто, ик, в будке?

— Собака моя.

— А что она там делает? — непонимающе спросила Нина Михайловна.

— От вас прячется, — огрызнулся дед. — Псина она у меня впечатлительная, могло и сердце от страха остановиться.

Ирина Николаевна с подругой строго посмотрели на деда Витю, а потом улыбнулись.

— Ну и шутки, ик, у вас, ик.

— Вы нас уж извините, — сказала Штольц, — забор мы вам обязательно починим.

— Ну а куда вы денетесь, — произнёс Ионов.

— Меня, кстати, Нина Михайловна зовут, — решила представиться Штольц.

— Виктор Иванович.

— Ирина, ик, Николаевна.

— Я так понимаю, вы новые жильцы?

— Да, — кивнули подруги.

— Ну что ж, будем знакомы.

— Будем, — произнесли в унисон женщины.

Виктор Иванович постоял ещё немного, подумал о чём-то, а затем произнёс:

— Ладно, давайте вашу машину вызволять.

— Давайте, ик, — сказала Ирина Николаевна, снова сев в машину.

— Нет, нет, нет, — категорично заявил Дед Витя. — Я поведу. Вам в таком состоянии за руль нельзя.

— В каком, ик, состоянии? Я себя довольно-таки хорошо чувствую.

— В пьяном состоянии! — пояснил Ионов.

— Так мы-то выпили всего чуть-чуть, так, за приезд и новоселье, — заступилась за подругу Нина Михайловна.

— Это вы собаке моей рассказывать будете и участковому, если он, не дай бог, узнает. А пьяный за рулём — преступник.

Побелкина вмиг покраснела и, потупив взгляд, вышла из машины, уступив место Виктору Ивановичу. Ионов втиснулся в автомобиль, отодвинул немного назад сиденье, завёл мотор и аккуратно сдал назад.

— Я к вашему дому подгоню, — пояснил он.

— А мы? — спросила Штольц, намереваясь вместе с подругой сесть в машину.

— А вы пешком пройдётесь, уроком вам будет, — ответил Ионов и медленно поехал к дому женщин.

— Какой мужчина! — восхищённо произнесла Нина Михайловна, глядя на удаляющуюся машину.

— Ик, — согласилась с ней подруга.

Они медленно пошли к своему дому, спотыкаясь и держась друг за друга. Погода после дождя была прекрасная: комфортная температура, свежесть уходящего дня, квакающие лягушки на реке. Побелкина шла и икала через равные промежутки времени. Нина Михайловна периодически пыталась освободиться от налипшей на обувь грязи. Возле дома их встретил дед Витя и протянул ключи от машины Побелкиной.

— Спасибо вам, ик, — беря ключи, произнесла учитель. — Признаться, мне очень, ик, стыдно.

— Стыдно, когда видно, а у нас всё прикрыто, — сказала Нина Михайловна и громко засмеялась.

— Вы её извините, ик, стресс, — попыталась оправдать подругу Ирина Николаевна.

— Да ерунда, — махнул Виктор Иванович рукой и отправился к себе домой.

* * *

Тузик лежал в будке, высунув передние лапы и голову наружу, и задумчиво смотрел на луну. Мимо, громко жужжа, пролетело какое-то насекомое. Собака резко повернула голову, щёлкнула пастью, пытаясь поймать нахала, нарушившего её покой, но поймала лишь пустоту. Вот и прошёл ещё один день его собачьей жизни. День как день, ничего особенного, не лучше и не хуже, чем все предыдущие. Но вот авария Тузика, конечно, напугала. Просидев для верности пару часов в будке, псу к вечеру всё-таки пришлось выйти наружу, так как приходил Николай Степанович, и нужно было обязательно высказать своё недовольство по этому поводу в виде лая. Берестов долго охал, рассматривая повреждённый забор, о чём-то недолго поговорил с дедом Витей и, стрельнув у него папиросу, ушёл.

Мимо, жужжа, снова пролетел неизвестный. На этот раз пёс его проигнорировал. В окнах хозяина мелькали неяркие вспышки света. «Телевизор смотрит», — подумал про себя Тузик. Пёс положил морду на вытянутые передние лапы, широко зевнул, закрыл глаза и уснул.