Обрывки памяти. Рассказы о войне

Михаил Калашников

В книге представлены рассказы о людях, кому выпало таскать серую шинель за последние сто лет, от начала Первой мировой до южноосетинского конфликта. Львиная доля внимания уделена Великой Отечественной, а также «эху войны». Тема войны всегда актуальна, даже казалось бы в относительно мирное и спокойное время и уж конечно сегодня, когда война принимает различные скрытые формы вроде информационной или экономической.

Неглубокий тыл

Не торопясь упасть за поросший вековыми елями склон горы, июньское солнце протяжно спускалось к земле так, словно спортсмен, сделав затяжной прыжок с вышки, на секунду повисает в воздухе, самозабвенно предоставив зрителям любоваться своей грацией. Прячась в отрогах Восточных Карпат, тянущихся от Угорской Руси через всю Северную Буковину и Галицию вплоть до границ с Подолией и Волынью, солнце с сочувствием и жалостью бросало свои теплые лучи на землю этих Украинских провинций. Край, где на одно людское поколение пришлось столько смен власти, что население поневоле пропиталось враждебностью и недоверием к представителям какой бы то ни было государственности.

Еще каких-нибудь три десятилетия назад, здесь были окраинные земли многонациональной Австро-Венгрии, затем вместе с пожаром Мировой войны пришли русские, называвшие здешнее население — братья-славяне. Затем чехарда режимов, властей, оккупационных контингентов и государств, устанавливающих свои пограничные столбы, сменялась, чуть ли не каждый год. Самораспустившаяся в конце 1917 года российская армия предоставила кровоточащей империи Габсбургов, которая сама уже дышала на ладан, полную свободу действий, а с «благословления» марионеточной Украинской Рады регион оккупировали германские и австро-венгерские войска. Затем националист Петлюра и гайдамаки, Махно и многочисленные банды «ангелов» и «архангелов», красные партизанские отряды и повстанцы, поднявшая голову Румыния заодно с Бессарабией прихватившая и Северную Буковину, заново «рожденная» благодаря Антанте Польша, заявившая о восстановлении границ 1772 года — все это проносилось перед глазами местного населения, словно картинки в калейдоскопе. В итоге, после свершившегося «Чуда на Висле», Пилсудский и Советская Россия поделили этот край между собой.

Девятнадцать лет затишья, обернулись новым историческим зигзагом, еще более жестоким и беспощадным. После того, как Гитлер в сентябре тридцать девятого года благополучно расплющил отряды польской конницы гусеницами своих танков и уперся в Брест, произошло почти бескровное присоединение Галиции, а так же добровольная передача Румынией Северной Буковины в пользу СССР в июне 1940 года.

Новый виток национализма под руководством Степана Бандеры вспыхнул здесь с началом Отечественной войны. Восторженно встречая немцев у порогов своих домов и протягивая им караваи на вышитых рушниках, искренне ли верили украинские крестьяне в то, что оккупанты подарят им независимость? Вскоре участники Украинской Повстанческой Армии ушли в леса, и лишь формально объявили войну фашистскому оккупационному режиму. В реальности, бандеровцы взялись за оружие лишь только, когда линия фронта вновь докатилась до этих мест, и повернули это самое оружие против советских войск. На деле же с тыловыми частями и карательными отрядами третьего рейха боролись успевшие появиться здесь за два года советской власти коммунисты и окруженцы из разбитых приграничных гарнизонов, организовавшие партизанские отряды. Национализм и призрачная надежда на независимость не могли не поселиться в этих местах. Слишком часто здесь менялась власть и каждая последующая старалась навести свои порядки.

Сейчас заревом прячущегося за отроги Карпат солнца любовался восемнадцатилетний юноша, лишь три месяца назад мобилизованный в советскую армию. Пройдя короткую стодесятичасовую программу подготовки и ознакомившись с владением основными видами стрелкового оружия, он был направлен в интендантскую роту. Сидя на подножке полевой кухни, юноша взирал на могучие стволы елей, на их густые ветви и представлял, сколько могли видеть эти старые деревья. А те, в свою очередь, кивали своими макушками под дуновением тихого ветра, словно соглашаясь: «Да, мы многое видели,… не одна человеческая память не вместит все то, что запечатлели наши глаза…».

— Гришка! — окликнул парня ведущий в поводу старенькую кобылу рыжеусый старшина. — Слезь на землю, набери валежника. Вишь пока тихо идем, на подъемчик.

Солдат спрыгнул с облучка и полез в гущу свисавших к самой земле ветвей. Ствол перекинутого через плечо карабина зацепился за торчащий высохший сук с осыпавшейся хвоей. Сняв оружие, Гриша хотел положить его на подножку полевой кухни, но старшина, заметив его движение, строго проговорил:

— Не убирай! Фронт только сутки как по этим местам прокатился, могут недобитки к своим пробиваться, вылезет из-за куста, а у тебя и пушки нет под рукой.

Гриша вновь продел голову и правую руку в винтовочный ремень, и усмехнувшись, сказал:

— И все-то ты знаешь, Маркелыч!

— А ты как думаешь? Повоюй с мое, — со знание дела ответил старшина и, поправив новенькую «Славу» третьей степени на черно-оранжевой колодке, продолжил:

— До тебя вот был полудурок с Вологодчины, ну, совсем бестолковый, ты-то еще ничего, соображаешь, а тот, ну, совсем глупой. Через то и в госпиталь угодил. А я вот и цел при налете остался, да в придачу, под огнем борщ на передовую доставил. Вот мне комбат орден и выхлопотал. Ты, говорит, старшина, уж давно ордена достоин, и потому, говорит, памятуя старые твои заслуги — получай награду! Да, так с его рук «Слава» на мою грудь и угодила.

— Завидую тебе, Маркелыч, по доброму, — подбежав с охапкой веток, произнес Гриша, — мне в этом плане не повезет, как тебе. Какое геройство при кухне? Война скорей кончится, чем медальку заработаешь.

— Эт точно. Я вот с августа сорок второго воюю. За малым полтора месяца не хватает до двух лет. Так что пока тебе парень время придет орден вручать, уж дома на печи лежать будешь. Попомни мое слово: к Новому году в Берлине будем. Гляди, каким темпом рванули. До осени всю Европу этаким аллюром проскочим.

— Не загадывай, Маркелыч.

— А ты не глазь под руку.

Поднявшись на пригорок, старшина остановил лошадь, и, пока Гриша ломал и подкладывал в топку сухой валежник, осмотрелся и сверился с картой. Солнце почти полностью скрылось за горизонтом, а до подразделения, которое стремилась нагнать их полевая кухня, оставалось еще достаточно много.

— Вот куркуль проклятый! — принялся ругать старшина зампотыла, который полгода не отвечал на просьбы старшины заменить ему тягловую силу полевой кухни. — «Чтоб к вечеру был на линии!» — передразнивал Маркелыч зампотыла. — А как я туда доеду — не его дело. По прямой бы может еще и догнал бы, а с этими буераками — навряд. Хоть на горбяку ее себе сажай, худобину проклятую! — раздражаясь, крикнул старшина, шлепнув кобылу по тощему крупу.

Гриша любил наблюдать за сердящимся Маркелычем и всячески этому способствовал. Это и было его единственной отдушиной в повседневной солдатской рутине.

— Гляди, усатый, довозишься, снимут тебе просвет с погона, вернешься в сержанты, да еще и орден отберут.

— Ты хоть молчи, соплиголовый! И без тебя муторно…

В котле попыхивала доваривающаяся каша, которую, залезая на подножку, Гриша изредка помешивал деревянной лопатой. Кусая рыжий с проседью ус, старшина вращал в своей голове ворох мыслей, одна другой несбыточней и противоречивей. Заметив на противоположном склоне соседнего холма рубленую избушку с хозяйственными постройками вокруг и зеленым «Виллисом» у порога, он указал на нее.

— Видишь домик, Гришка? Небось, единоличный крестьянин живет, али лесничий. И машина, кажись, наша у порога стоит. Может штаб какой? Давай подъедем, узнаем, как и чего. Отдых кобыле нашей требуется, да и ночь уж на носу. Впотьмах заплутаем с тобой. Опять же в одиночку боязно в лесу ночевать, а на хуторе — наши, уже ж мы не сами получается. С утра встанем до свету и своих нагоним. Я так кумекаю. А?

— Все ты, Маркелыч, «скоротаем, скоротаем», — не упустил случая подначить старшину Гриша, — говорил я тебе: поедим по основному тракту, где все войска к фронту тянутся. Так нет же, угораздило тебя срезать десяток километров.

— Да я и сам Гришка не ожидал! — оправдывался старшина. — Тут на карте все так рядом! Я если б знал, что такие косогоры пойдут — ни в жизнь бы не согласился с большака сворачивать!

— Ладно, мне то что, ты начальник, ты и командуй.

— Да, не свернули б с тракта, не печалились бы, где на ночь остановиться. Там колонны сплошняком тянутся. А тут за все время один мотоциклист обогнал и все.

Последний подъем, кобыла брала явно из последних сил. Напрягая все жилы она низко клонилась к земле, роняя на нее с губ клочья пены. Въехав на подворье хутора, старшина велел Грише распрячь лошадь, а сам, потопав ногами у крыльца, обивая с сапог дорожную пыль, вошел в дом.

Справившись с заданием Маркелыча, Гриша закурил и огляделся. Дом, у которого остановилась их полевая кухня, был добротный и, судя по черным стенам и замшелому каменному фундаменту — старый. Двор вокруг дома устилала пожухлая светло-зеленая трава, а дорожки, ведущие к хозяйственным постройкам — вымощены мелким и средним щебнем и осколками глиняной посуды. Рядом с порогом стоял новенький, но забрызганный грязью, американский «Виллис». Подворье раскинулось на неширокой поляне, по всему периметру обнесенной изгородью из столбов и двух поперечных балясин. Сразу за изгородью начинался подступавший вплотную лес. В одном краю поляны Гриша заметил шесть березовых крестов с прибитыми к ним овальными табличками. Посреди поляны стоял советский Т-60. Накренив свою мелкокалиберную пушку к земле, он уныло ржавел, по края гусениц заросший травою. Гриша пытался рассмотреть номер на его башне, но краску скрывал толстый слой копоти и сажи.

Вскоре из дома появился старшина. Торопливо подойдя к Грише, он в полголоса забубнил ему:

— Ох, Гришка, и вляпались мы с тобой! Помнишь того мотоциклиста, что нас обгонял? Он тут оказывается, мотоцикл, наверное, за дом укатил. Старлей из СМЕРШа! Приехал к хозяину насчет бандеровцев допрос учинять. Я только на порог, а он сразу: доклад по форме, да зачем здесь, да куда направляешься? Меня ажник в пот кинуло. Сказал, чтоб погулял я, а потом к нему опять на беседу.

— А на машине кто?

— Я так понял — корреспонденты. Один важный, капитан, видать из самой столицы. Не спроста ж ему в штабе дивизии машину выделили с шофером, да в нагрузку еще какого-то штабиста сунули, фронтовую газету на передовую везет. Из разговора ихнего понял. Сам с особистом толкую, а сам на ус мотаю, чего они там совещаются.

— От того-то у тебя, Маркелыч, и усы такие знатные, что ты привык на них все в подряд наматывать.

— Опять за старое, Гришка? Учти, я своего сына до самой армии порол! Дождешься у меня! Тихо… идут.

На крыльцо вышли один за другим старлей из СМЕРШа; полноватый капитан; ответственный за распространение фронтовой газеты штабист с пустыми погонами и шофер в звании ефрейтора. Позади них торопливо и суетясь, шаркал ногами полуседой старик, видимо хозяин дома. При появлении офицеров Гриша со старшиной оправили форму и вытянулись. Глаз у Маркелыча на людей действительно был наметан. Несмотря на молодость в особисте читалась уверенность в себе. Она была и в квадратных, словно вырубленных из камня, скулах, в строгих, стального цвета глазах, крутой, окантованной шее. Капитан, если уж был и не из самой Москвы, но явно из далекого тылового города, где водился дорогой одеколон (которым от него несло за версту), сытая жизнь (такую фигуру, как у капитана на фронтовом пайке не выдержишь), и свежая, вчера вынутая из чемодана, отглаженная форма. У штабиста, везшего тираж газеты на фронт, были маленькие стреляющие глазки и густые черные брови, сросшиеся на переносице. Ногти и кончики его пальцев отливали синевой от пропитавших их чернил. Шофер обладал открытым веснушчатым лицом и, наверное, был одного возраста с Гришей.

— Ну, расскажи-ка мне, старшина, — доставая из кармана голубых галифе портсигар, поинтересовался особист, — как тебя угораздило от дороги отбиться?

— Да я и не сбивался, товарищ старший лейтенант. Я по карте глянул, думаю, зачем лишний крюк через тракт давать, дай, думаю, срежу.

— Во-во, и мой шофер то же говорит, — вступил в разговор капитан.

— Что ж, интендантская душа, — не обратив внимания на реплику капитана, продолжил особист, — раз так звезды сложились, что мы здесь все собрались, накорми кашей своей что ли, с утра не ел ничего. Твоя рота с пары мисок не обеднеет. Да вон и корреспонденция видно тоже изголодалась. Как вы думаете, товарищ капитан?

— А что, я с удовольствием бы подкрепился, — оживился румяный капитан.

— Хозяин! — позвал старлей. — Тащи стол на улицу, на свежем воздухе пища лучше усваивается. Ефрейтор! И ты солдат, — посмотрел особист на Гришу, — помогите ему.

Украинец, явно заискивая перед особистом, торопливо зашаркал к дому. Зайдя в помещение, Гриша обнаружил сидящую у стола молодую девушку, в тревоге бередящую пальцами край своего передника и печально уставившуюся в одну точку. Переброшенная через плечо черная коса ее, толщенной в руку, опускалась к поясу. На секунду очарованный красотой и скорбным видом молодой девушки Гриша споткнулся о прошмыгнувшую под ногами кошку, и тихо выругался. Пока шофер и Гриша выносили стол и лавки на улицу, старшина набрал в колодце воды, сполоснул половник и два имеющихся в наличии котелка, надел белый фартук и колпак тем самым, приготовившись к раздаче. Хозяин вынес еще несколько глиняных мисок из дома с хлебом, солью, огурцами и две пустых — для особиста и корреспондента. Все было готово к раздаче, и старшина уже взялся за крышку котла, чтобы, открыть его, выпустив клуб ароматного пара, но особист остановил Маркелыча.

— Погоди, старшина, видно еще гости к нашему огоньку торопятся.

На противоположном склоне показался приближающийся «Студебеккер». Из-за кромки незатянутого в брезент кузова торчали две головы в солдатских пилотках. Затормозив у ворот хутора, водитель выключил двигатель грузовика и, в ту же секунду, с пассажирской стороны выпрыгнул коренастый сержант, и коротко бросив тем, что сидели в кузове какую-то фразу, направился к офицерам. Подойдя на положенную дистанцию, сержант приложил руку к пилотке и доложил:

— Сержант Высоцкий! Разрешите обратиться, товарищ капитан?

— Да чего ты по-уставному, сержант, вроде не в строю, — мягко ответил военный корреспондент. Ему не терпелось приступить к ужину, а запах ароматного разварившегося пшена с салом, долетающий из котла, все сильнее способствовал выделению его слюны.

— Нам бы водицы набрать, а то на подъемах мотор перегревается. Мы уж и из фляжек всю воду в радиатор вылил, да скоро и эта выкипит.

— Кто такие? — коротко бросил особист.

— Трофейная команда, товарищ старший лейтенант, барахло по тылам собираем.

— Оружие, по-твоему, барахлом теперь называется?! — внезапно разъярившись, выкрикнул особист.

— Да там не только оружие, товарищ старший…

— А оружия сколько? Ведомость ведешь?

— Да нет, товарищ…

— Фамилия командира твоего, быстро! Кто тебя на задание такого отправил? Почему в машине только два бойца сопровождения? Твой командир что, не в курсе, что по округе бандеровцы орудуют? Хороший подарочек! Целый «Студебеккер» с оружием! До утра останетесь здесь. А утром вместе отправимся к вашему командиру, — и уже более спокойным голосом старлей добавил:

— Старшина! Обеспечь трофейщиков кашей.

Напряжение, вызванное тирадой особиста в адрес Высоцкого и его командира, еще долго стояло за столом. Люди молча двигали челюстями, пережевывая пищу. Разложив кашу по мискам и котелкам, повара присоединились к общему ужину. На краю лавочки осторожно примостился хозяин дома. От каши он отказался и теперь неотрывно смотрел на старлея из СМЕРШа, понимая, что у того еще возникнет не один вопрос к нему.

— Мы, пожалуй, у тебя останемся, — почувствовав на себе взгляд украинца, сказал особист, — место в сарае найдется?

— Мiсце всiм вистачить, — зачастил старик, — панам офiцерам можна постелити у будинку.

— Нет, я в доме не лягу, — потянувшись, ответил особист. — На улице благодать: тепло, свежо, насекомых — полное отсутствие.

— А я не буду отказывать хозяину в гостеприимстве, — поспешил исправить ошибку старлея корреспондент из газеты.

— Как угодно, товарищ капитан, как вам будет удобней, так и поступайте. Да, кстати, помнится мне, что вы жаловались на дефицит материала. Хотите, я придумаю вам статейку, не сходя с этой лавки?

— Вы? А что у вас есть определенный опыт в этой сфере деятельности?

— Опыт в корреспонденции у меня нулевой, но как говорил мой покойный дедушка: «Не боги горшки обжигают». Я в жизни руководствуюсь тем же принципом.

— Что ж, тогда сделайте такое одолжение.

— А статья у нас с вами, товарищ капитан, будет о событиях происшедших на этом самом месте, ровно три года назад.

— Очень интересно, — проявлял корреспондент неподдельный интерес.

— Так вот. Представьте себе: 1941 год, первые дни войны, полчища фашистов взломали нашу оборону на границе и движутся в глубь страны. Глухой хуторок в предгорьях Карпат, наподобие этого. Как-то утром во двор въезжает несколько грузовиков с немцами. Хозяин — вне себя от счастья. Накрывает им шикарный стол, несет сливовое вино десятилетней выдержки, потчует. Все рады, веселятся. Шутки, смех, улыбки. Но тут из леса внезапно выныривает русский танк. Маленький, но очень злой. Он принимается разгонять всю эту богадельню стрельбою из своего пулемета, и еще долго гоняется за фашистами, давя их гусеницами, пока, в конце концов, его не забрасывают гранатами. Потом раненных немцев кладут в уцелевшие машины и увозят на лечение, а погибших с почестями зарывают на краю полянки, ставят им березовые крестики, а русского героя-танкиста обливают бензином и поджигают его растерзанное, полуобуглившееся тело. Затем уходят и те, которым повезло остаться нетронутыми. А хозяин дома спокойно следит за тем, как догорает и рассыпается в прах труп советского танкиста. Но мало того, он еще все эти три года прилежно ухаживает за могилами фашистов, убирает их, цветы приносит.

Выждав паузу, особист плавно повернулся от капитана к украинцу. При монологе старлея глаза у пожилого гуцула с каждой секундой расширялись, и в них наряду с удивлением читалось отрицание. Все сидящие за столом уже покончили с ужином, но никто не решался встать и уйти, боясь этим привлечь внимание особиста.

— Правильно я рассказываю? — испытывающее глядя в расширенные зрачки старика, тихо произнес особист.

— Не так, не так, пан офiцер! З танком все чиста правда, але квiтки не носив. Бог свiдок!

— Не божись, хозяин, ни к чему. Я вон отсюда вижу, что на могилах цветы.

— То не я, то дружина синова, невiстка моя…

— Зови сюда.

— Збожеволiла вона, пан офiцер. Як чоловiка поховала, так в себе i не прийшла.

— А муж где? Где сын твой? Небось, в «Галичину» подался, а? Да и сгинул на чужбине, средь бескрайних русских полей!

Особист явно вошел в раж.

— Шо ти, пан офiцер, на полюваннi вiн застиг.

— На охоте? От чего ж не на рыбалке? Зови сноху сюда!

— Тут я, пан офiцер.

Девушка стояла на крыльце, держась за резные перила.

— Зачем цветы на могилу таскала? — моментально переключившись на нее, рявкнул особист.

Прежде чем ответить, она плавно спустилась по ступеням вниз, мелкими шажками проплыла от крыльца к столу и остановилась в нескольких шагах от старлея.

— Думало, може там, хто про могилу мого Горана поклопочеться…

При этих словах старик тихо и коротко вздохнул, тем особым вздохом, после которого становится ясно: что-то было сказано, чего не должны слышать остальные.

— Картина проясняется, — мягко молвил особист. — Горан в «Галичине» служил?

Девушка, закусив нижнюю губу, мгновение смотрела себе под ноги, а затем, резко развернувшись, стремительно бросилась в сторону леса. Старлей вскочил из-за стола, закричав ей вдогонку:

— Стой сучка малохольная!

Естественно украинка не остановилась, а побежала с прежней прытью. Быстро нагоняя ее, особист готов был вцепиться в мотающуюся из стороны в сторону черную косу, но, ловко увернувшись, девушка избежала рук особиста. В несколько прыжков снова настигнув свою жертву, особист уже не сомневался, что сейчас схватит ее, однако, юркая словно мышь, украинка вновь ускользнула от преследователя.

Старик, обхватив голову руками, в безнадеге, уронил ее на крышку стола и зажмурил глаза. Все остальные, не отрываясь смотрели на разворачивающуюся картину с тревогой ожидая, чем же закончится эта погоня.

Добежав до кромки леса и нырнув между жердями ограды, девушка скрылась за еловыми ветвями. Следом за ней в чащу бросился и особист. Через несколько секунд из зарослей донесся пронзительный женский крик, а вслед за ним — на всю округу прогремел выстрел. В то же мгновенье, сидевшие за столом, разом вскочили с мест. Вслед за этим раздались еще несколько выстрелов, частых, но не таких громких. Ответом для этих выстрелов прозвучала целая автоматная очередь. Военные стоявшие по обе стороны от стола в испуге переглянулись, каждый по-своему домысливая развернувшуюся за деревьями картину. На поляну вновь выбежал особист. Перекинув через плечо тело девушки, он бежал к дому. Направленная в сторону леса рука с зажатым в ней табельным ТТ, часто жала на спусковой крючок.

— Хватай оружие, ребята!.. — первым выйдя из ступора, крикнул сержант Высоцкий.

На ходу срывая с плеч автоматы и ставя их на боевой взвод, люди бросились в рассыпную от стола в поисках какого-нибудь укрытия. Капитан несколько секунд стоял на месте, колеблясь в какую сторону ему рвануть, и, наконец, решив для себя что-то, резким движением перевернул стол. Достав из кобуры пистолет, он распластался позади опрокинутого стола. Все же остальные укрылись за стоявшей ближе всего к месту ужина полевой кухней. Те, кто стреляли в особиста и девушку, явно решали: продолжать ли им начатую перестрелку или нет? Этих мгновений хватило, чтобы солдаты ушли в относительно безопасное место, но этого времени не хватило старлею. Выбив обойму во врага и спрятав пистолет, он стремительно несся через поляну к дому, обеими руками придерживая на плече тело украинки. Ее долгая коса путалась у него между ног и затрудняла движение. Новая автоматная очередь, пущенная из леса, заставила особиста упасть на землю. Было не понятно: ранен ли он или просто укрывается от пуль. Выглядывая из-за колеса полевой кухни, Гриша видел, как старлей изменил направление. Теперь он свернул к вросшему в землю танку. До него было явно ближе, чем до дома, и мысленно Гриша одобрил решение особиста. Руками сжимая запястья девушки и, упираясь каблуками сапог в землю, он, передвигался на спине, каждый раз подтаскивая ее за собой. Таким образом, достигнув укрытия, особист отпустил руки украинки и, сложив ладони рупором, прокричал:

Конец ознакомительного фрагмента.