Теоретические основы марксизма

Михаил Иванович Туган-Барановский, 2023

Книга выдающегося российского экономиста Михаила Ивановича Туган-Барановского выдержала с начала двадцатого века весомое число переизданий как в России, так и за границей. Данная редакция – первая, исполненная в современной российской орфографии. Автор проводит краткий критический анализ основных теоретических положений марксизма, дает им понятную интерпретацию и, что особенно важно, указывает на существенные противоречия, значимость которых была доказана впоследствии течением мировой истории. Помимо этого, особый интерес представляет изложенная автором концепция человеческих потребностей, имеющая в сравнении со своим более молодым и известным аналогом – «Пирамидой потребностей по Маслоу» – как минимум одно существенное преимущество – была прослежена и обоснована взаимосвязь потребностей человека с общественно-экономическим развитием, а также выявлены предпосылки наступления того, что сегодня мы называем «постиндустриальным» обществом.

Глава II. Психологические предпосылки материалистического понимания истории

Маркс и Гегель. Воля и разум как движущие силы истории. Волюнтаристическое направление в философии и отношение к нему Маркса. Общие черты в психологических воззрениях просветителей XVIII-го века и Маркса.

Маркс вышел из школы Гегеля и обыкновенно причисляется к левому крылу гегельянцев. И действительно, нельзя отрицать известного влияния философии Гегеля на воззрения Маркса. Но влияние это далеко не так глубоко, так как полагают некоторые критики Маркса. Так, например, нельзя не признать крайним преувеличением утверждение Дюринга, что «вся историческая философия для Маркса покоится на гегелевском отрицании отрицания и должна иметь одинаковую судьбу с диалектикой Гегеля»³². С гораздо большим основанием Маркс утверждал в предисловии ко второму изданию I тома своего «Капитала», что его диалектический метод «по своей сущности не только отличен от метода Гегеля, но представляет прямую противоположность этому последнему методу», и что он лишь «кокетничал» гегелевской манерой выражаться. «Определяя известные события как отрицание отрицания, — говорит Энгельс, — Маркс не думает доказывать этим их историческую необходимость; наоборот, доказавши, что известные события частью произошли, частью должны произойти известным образом, он констатирует, что они совершаются согласно известному диалектическому закону»³³.

Замечание Энгельса очень характерно и выясняет истинную позицию творцов материалистического понимая истории по отношению к диалектике Гегеля. В «отрицании отрицания» Энгельс не усматривает исторического закона, но все же некоторый «диалектический закон». Странный закон, который не может служить доказательством необходимости вытекающих из него выводов.

На этом примере всего легче понять роль гегелевской диалектики в историко-философских построениях Маркса. Маркс не мог совершенно освободиться от этой диалектики. До конца жизни он оставался в известном смысле гегельянцем, хотя в конце — почти лишь по способу выражения. Но в оболочку гегелевской диалектики Маркс вложил совершенно другое идейное содержание, не имевшее ничего общего с идеями Гегеля.

Не только Гегель был идеалистическим метафизиком, в то время как Маркс принадлежал к тому философскому направлению, которое можно назвать материалистической метафизикой, но и по своим общим психологическим и историко-философским воззрениям оба мыслителя представляют собой крайнюю противоположность. Как психолог и историк, Гегель разделял убеждение просветителей XVIII-го века, что разум является движущей силой сознательной жизни отдельного человека и всего общества. «Мнения правят миром» — этим положением резюмируется психология и историческая философия столетия великой революции. Точно так же и для Гегеля мыслительный процесс, говоря словами Маркса, является «демиургом действительности». Это интеллектуалистическая философия истории была в самой тесной связи с интеллектуалистической психологией, преобладавшей до самого последнего времени.

Направление это было господствующим вплоть до начала ХIХ-го века, когда Фихте и особенно Шопенгауэр произвели в этом отношении полный переворот. В твоем бессмертном сочинении «Мир как воля и представление» Шопенгауэр впервые с полной ясностью и определенностью выставил положение, что «познание, как разумное, так и созерцательное, исходит первоначально из самой воли, принадлежит к существу высших ступеней ее объективации в качестве простой μηχανή, средства к сохранению индивидуума и рода, подобно всякому органу тела. Предназначенное к служению воли, к исполнению ее целей, оно почти всегда вполне к ее услугам; по крайней мере, у всех животных и почти у всех людей»³⁴.

Эта точка зрения является, конечно, совершенной противоположностью воззрениям Гегеля. Весьма интересно, что поэтому решающему пункту Маркс является единомышленником не Гегеля, но Шопенгауэра.

Шопенгауэр, конечно, не оказал на Маркса никакого непосредственного влияния. Но, по-видимому, некоторые идеи Фихте вошли существенным элементом в миросозерцание Маркса. «Основной недостаток господствовавшего доселе материализма, — говорит автор «Капитала» в своих тезисах о Фейербахе, — заключается в том, что предмет, действительность, чувственно воспринимаемое понимается им лишь под формой объекта или созерцания, но не субъективно, как человеческая вещественная деятельность, как практика. Поэтому деятельная, активная сторона была выражена идеализмом, в противоположность материализму, но лишь абстрактно, ибо идеализм, естественно, не признает реальной, чувственной, деятельности… Вопрос о том, познает ли человеческая мысль объективную истину, есть вопрос не теорий, но практики. Человек практикой доказывает истину, т. е. действительность и силу, реальность своей мысли. Спор об объективной истинности или неистинности мысли, поскольку спор этот не касается практики, есть чисто схоластический спор… Практика составляет самую сущность общественной жизни. Весь загадочный элемент истории, приводящий теорию к мистицизму, находит свое рациональное объяснение в практике человеческой деятельности и в понимании этой практики»³⁵.

Кажется, что эти мысли непосредственно внушены Марксу Фихте. В своей полемической книге, направленной против Бруно Бауэра, Маркс с полной определенностью высказывается по вопросу о примате воли над разумом. «Идея, — замечает он, — терпела всегда неудачу, поскольку она была различна от интереса. С другой стороны, легко видеть, что всякий массовый интерес, достигающий исторического господства, далеко выходит, при своем появлении на исторической сцене, в своей идее или представлении, за свои истинные пределы и отождествляется с общечеловеческим интересом. Эта иллюзия образует собой то, что Фурье называл господствующим тоном эпохи»³⁶.

Однако было бы большой ошибкой признавать слабой стороной марксизма его близость к некоторым психологическим учениями Фихте и Шопенгауэра. Философия Гегеля не может в настоящее время служить основанием какой бы то ни было научной теории. Иное следует сказать о волюнтаризме Шопенгауэра. Этому направлению принадлежит настоящее и, как можно думать, будущее.

Можно различать три важнейших направления в научной психологии: интеллектуалистическое, материалистическое и волюнтаристическое. Интеллектуалистическая психология долгое время была господствующей. К этому направлению принадлежала английская психологическая школа, так же как и немецкие метафизики XVIII-го века. Материалистическая психология получила особенное распространение во Франции. Но в новейшей научной психологии господствует не интеллектуалистическое и не материалистическое, а волюнтаристическое направление.

«Волюнтаризм является, быть может, всего резче выраженной тенденций психологи ХIХ-го века; волюнтаризм есть форма, в которой эмпирическая наука использовала произведенное Кантом и Фихте перемещение точки зрения философии из теоретического в практический разум. В Германии особенно повлияла в этом направлении метафизика Фихте и Шопенгауэра»³⁷. Односторонний и узкий рационализм ХVIII-го столетия ставил рассудок на первый план психической жизни человека: жизни чувства придавалось второстепенное значение. Однако действительным основанием нашей психики следует признать не рассудок и не чувство, являющееся наименее свободным и активным элементом нашей духовной жизни, а волю. «Душевный мир, — говорит Вундт, — есть царство воли. Решающее значение имеет воля, а не представление или мысль»³⁸.

К волюнтаристическому направлению в психологии принадлежит, в числе прочих, также и известный датский философ Гарольд Геффдинг. «Если среди трех элементов психической жизни (познания, чувства и воли) какой-либо один следует признать основным, то таковым, очевидно, является воля», — замечает он в своем известном курсе психологи³⁹. Несостоятельность объяснения мыслительного процесса пассивной ассоциацией представлений — объяснения, столь распространенного среди английских психологов, превосходно разъяснена Виндельбандом в одном из его очерков, столько же глубоких по содержанию, сколько изящных по форме. Мыслительных актов, лишенных всякого элемента чувства и воли, в действительности не существует. «В турнире психической жизни представления суть лишь маяки, под которыми скрываются от сознания истинные борцы — чувства. Но что такое этот интерес, эти чувства, определяющие действительный ход наших представлений? Не что иное, как формы и способы обнаружения бессознательной воли»⁴⁰.

Каждый организм подвергается влиянию всех бесчисленных сил внешней природы. Все в природе находится в активном взаимодействии — это положение, сформулированное Кантом в его «Критике чистого разума» как третья аналогия опыта⁴¹, является основанием современного естествознания. Самая отдаленная звезда не остается без влияния на наш организм и подпадает, в свою очередь, его влиянию, как бы слабо оно ни было, благодаря чему весь мир сплетается в пеструю, но неразрывно прочную ткань. В окружающей нас внешней материальной среде перекрещивается все неисчислимое множество сил природы; бесконечно разнообразные удары волн материального мира постоянно поражают натуральную оболочку нашего духа. Сравнительно с этим разнообразием, наша сознательная жизнь крайне скудна и бедна содержанием; наши впечатления далеко не отличаются таким же обилием и такой же сложностью, как обильны и сложны внешние раздражители. Только чрезвычайно малая часть этих последних вызывает в нашем духе соответствующие впечатления. По отношению же ко всем остальным, несравненно более многочисленным внешним воздействиям, мы остаемся слепы и глухи; они не воспринимаются нашими органами чувств, и мы совсем не замечаем их существования. Бесконечной сложности внешней природы мы противопоставляем ограниченное число слабо дифференцированных органов чувств, и все, что не действует на них, не существует для нашего сознания. Так, например, мы не имеем особых органов чувства для восприятия электрической энергии — и она оставалась по этой причине долгое время совершенно неизвестной человечеству.

Что же определяет подбор между теми внешними раздражениями, которые воспринимаются и которые не воспринимаются нами? Не что иное, как практический интерес жизни. Органы чувств, как и сознание вообще, суть продукты борьбы за существование организмов. Сознание возникло для пользы жизни и представляет собой могущественнейшее орудие в борьбе за жизнь. Ощущения обоняния, вкуса, слуха, зрения служат первоначально только для того, чтобы облегчить животному нахождение пищи, бегство врага, указывать самцу на присутствие самки и т. д. и т. д… Воля к жизни управляет развитием сознания, а не наоборот, не сознание управляет волей к жизни. Практический интерес жизни указывает, какие внешние раздражения должны быть восприняты организмом, и какие нет; но организм заинтересован в различении и восприятии лишь тех раздражений внешнего мира, которые могут быть ему, так или иначе, полезны в его движениях. Поэтому, с биологической точки зрения, сознание есть не что иное, как регулятор движений организма, руководимых, в свою очередь, волей к жизни⁴².

Конечно, Маркс не был учеником Шопенгауэра. Но, как и Шопенгауэр, он был человеком ХIХ-го века, являющегося в столь разнообразных отношениях реакций против просветительной философии столетия Великой революции. «Классический дух» XVIII-го века, — говорит Тэн, — чуждался всего конкретного, индивидуального, исторически различного. Пустая абстракция человека, рассуждающая машина признавалась истинным человеком, которого определяли как «чувствующее и рассуждающее существо, избегающее страданий и стремящееся к наслаждению». Все различия в нравах, социальных и естественных условиях жизни общества, исторических традициях и пр. совершенно игнорировались и только одно различие считалось важным — различие в образовании, в котором видели ключ ко всем остальным различиям. Достаточно распространить образование в народных массах, чтобы создать новый общественный строй. Государство есть не что иное, как общественный договор граждан, и только невежество народных масс делает этот договор таким невыгодным для большинства⁴³.

Маркс понял, что не мнения и не идеи людей, а их интересы определяют ход всемирной истории, и этим самым резко разошелся с мировоззрением просветителей. Признанием примата воли над разумом наш автор примыкает, как указано, к новейшей волюнтаристической психологии. Тем не менее Маркс не вполне порвал связь с рационализмом ХVIII-го века. Характерной особенностью психологических воззрений автора «Капитала» является чрезвычайно упрощенное представление о движущих силах человеческого духа, сильно напоминающее философов эпохи Великой революции. Из всего пестрого многообразия человеческих интересов Маркс обращает внимание лишь на один интерес — экономический в узком смысле слова, понимая под ним стремление к непосредственному поддержанию жизни. Маркс шел в этом отношении, пожалуй, даже дальше «просветителей» ХVIII-го века. Философы эпохи Просвещения считали стремление к наслаждению единственным двигателем поведения человека, а наш экономист замыкает человеческую психику в еще более темный и узкий круг и признает в социальном отношении важным и значительным только один род стремления к наслаждению — потребность в непосредственном поддержании своей жизни⁴⁴. Правда, Маркс не отрицает разнообразие человеческих потребностей и интересов, но он считает исторически решающим именно экономический интерес и ничего больше.

Примечания

32

Dühring. E. Kritische Geschihte der Nationalökonomie und des Sozialismus. 1879. S. 487.

33

Engels F. Dührings Umwälzung. S. 136.

34

Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. 4-е изд. С. 157.

35

Engels F. Ludwig Feuerbach. 1895. Anhang. «Marx über Feuerbach». S. 59-61.

36

Marx K., Engels F. Die Heilige Familie // Gesammelte Schriften von Marx und Engels. 1902. Bd. II. S. 182.

37

Windelband W. Geschichte der Philosophie. 1900. S. 518.

38

Wilhelm W. «Logik». 1895. Bd. II. S. 17.

39

Höffding. H. «Psychologie». 1901. S. 134.

40

Windelband W. «Präludein». 1903. S. 229. Риль указывает на заслуги Шопенгауэра как основателя современного волюнтаризма. «Никто не понял глубже Шопенгауэра и не изобразил нагляднее его эти отношения с философской точи зрения. Оставляя в стороне его метафизику воли, можно признать, что его соображения по этому вопросу находятся в полном согласии с современными эволюционными воззрениями относительно функционального значения сознания… Как по мнению Шопенгауэра, так и по современным научным воззрениям, интеллект есть нечто производное, вторичное, продукт организации, а не ее причина» Riehl A. Der philosophische Kriticismus. 1887. Bd II. S. 204.

41

Ср.: Kant I. «Kritik der reinen Vernunft». 1881. S. 223.

42

Ср.: Fouillée A. La psychologie des Idées-Forces. 1893. T. I. P. 1.

43

Taine. H. «Les Origines de la France Contemporaine. L’ancien régime». T. 3. P. 885.

44

Ср.: Wundt W. Ethik. 1903. Bd. I. S. 510.