Утром зазвенел звонок. Сказки для детей

Михаил Захарович Шаповалов

Читая эту книгу, вы попадёте в чудесный, удивительный и волшебный мир короткой сказки. Книга предназначена не только для детей, но и для взрослых читателей, которые интересуются детским чтением.

Скандал в птичнике

Ничто не предвещало грозу в этот тихий вечер, но она разразилась, и где — в деревенском птичнике, где всё лето дружно жили куры и гуси.

Набегавшись вдоволь за день по двору, куры усаживались на насест, болтая лениво о том, о сём перед длинной ночью. Ночи теперь делались всё длинней и длинней, а звёзды сквозь дыру в крыше, всё ярче. Ведь был уже давно октябрь.

— Ну вот, скоро и зима, — пророчески сказал красногрудый петух. Он последним уселся на длинную палку, служившую насестом, и по-хозяйски оглядел свое пёстрое семейство. — Того гляди, мороз цапнет за гребень, — продолжил он свою речь. — Ну, я-то мороза, допустим, не боюсь, не первый год зимую, а вот молодёжь не раз гребень обморозит.

Тут одной курице, задремавшей прежде всех, приснился аппетитный дождевой червяк. Будто б она отыскала его в старой навозной куче. Во сне курица стала его глотать, но червяк оказался вовсе не червяком, а длинным ужом, которым перепуганная курица подавилась и с криком тут же свалилась с насеста. Она упала на голову молодой серой гусыне, дремавшей в углу на соломенной подстилке, и та закатила большой скандал. Так что всполошился весь птичник.

— Эти глупые куры вечно что-нибудь отчебучат, — сказал недовольный гусак. — Где они воспитывались?! Похоже, в диких джунглях.

— От глупца и слышу, — заявил раздражённо петух. Он был главой семейства и не мог просто так снести явное оскорбление. Тем более всего куриного племени.

Молодая гусыня, на чью голову упала спросонья курица, тоже подлила масла в огонь.

— Всем известно — курица не птица, — сказала она язвительно. И добавила: — Гусь, заметьте, свинье не товарищ.

— Если мы не птицы, то вы и подавно, — вступила в разговор курица, виновница перепалки. — Вы сами, скажу я вам, больше похожи на лягушек. У вас, сударыня, ноги перепончатые.

— И от гусей вечно болотом воняет, — добавил сердито петух. — В приличном обществе с вами бы не стали и водиться!

Такого оскорбления уже не мог снести гусак, он поднялся на ноги и, жестикулируя крыльями, как настоящий артист, произнёс довольно грубо:

— Ваше место — навозная куча! Сударь! — обратился он раздражённо к петуху. — Я с вами не хочу разговаривать! Вы ни на что не годны! Только на суп. Всё, закончим этот разговор!

Петух побагровел до кончиков гребня, хоть это и не было видно в сумерках, но можно было догадаться по голосу. Он раскипятился вовсю.

— Ко-ко-ко! — заикаясь от гнева, произнёс он. — Как вы смеете меня так низко оскорблять! Да вы знаете, что я не какой-то там бройлер, а петух старинной породы. Не чета вам, беспородным гусям. Я-то, к вашему сведению, как раз хоть на что-то, да годен. Всем известно, что пока утром я не прокукарекаю, и солнце не встанет. Впрочем, догадываюсь, всему миру это известно, но только не вам, — добавил он гордо.

— Как бы не так, — прошипел гусак. — Ты просто хвастун!

— Я, хвастун?! — закричал оскорблённый петух. — Ну что ж, завтра утром я не буду кукарекать, и вы все увидите, что солнце не встанет как обычно. Завтра вы поймёте, что я вовсе не хвастун, а умный, благородный петух.

И он замолк, всем своим видом давая понять, что не намерен больше вести пустой разговор с глупцами.

Утро обитатели птичника ожидали с нетерпением и тревогой, оно выдалось хмурым и холодным. Небо сплошь было закрыто чёрными осенними тучами, отчего в птичнике было намного темнее обычного.

Петух с важным видом сидел на насесте, показывая, что в это утро по его желанию произойдёт на земле нечто грандиозное, отчего весь мир, по крайней мере, должен восхититься им.

— Как же мы будем жить без солнца? — прокудахтала старая чёрная курица, самая слабонервная. — На улице темно, и зёрнышка не увидишь. Мы все с голоду умрём.

— Ничего не знаю, — сказал петух твёрдо. — Пусть этот гусак извинится, и не только передо мной.

— Нельзя же из-за пустякового скандала совершать безрассудные поступки, — сказала перепуганная гусыня, одна из виновниц скандала. — В конце концов, солнце принадлежит всем.

— Как смотреть, — язвительно произнёс сверху петух. — Но сегодня вы его не увидите. Я умею держать слово. Впрочем, вы можете прокукарекать сами, я с удовольствием послушаю вас. Подозреваю, что из этого получится.

Тогда одна из гусынь, доселе не подававшая голоса, сказала, обращаясь к гусаку:

— Что ж, мы так и будем сидеть в темноте? Может быть, стоит уважить просьбу общества и извиниться перед петухом?

Раздосадованный и униженный гусак вынужден был смирить гордыню.

— Г-га, г-га, — откашлявшись, начал он свою речь. — Уважаемый петух, — сказал он, придавая голосу нотки раскаяния, — прошу извинить меня за несколько сумбурные выражения чувств. Нам стоит помириться, ведь у нас один общий дом.

И гусь патетически обвёл крылом вокруг себя, показывая на птичник.

Никто из обитателей птичника, кроме петуха не заметил, как посветлело вокруг. У петуха зародились смутные подозрения насчёт своего могущества и он, чтобы не оказаться в дураках, решил поскорее примириться с гусаком. Он тотчас же принял извинения и решил поскорее прокукарекать, что он делал каждое утро на глазах всех обитателей. Петух так заторопился, что прокукарекал не «ку-ка-ре-ку», а «ки-ка-ре-ку», что показывало его волнение. Впрочем, этого никто не заметил.

— Вот и хорошо, — с облегчением вздохнули куры и гуси.

Скоро и вправду взошло солнце. И небо очистилось от туч. Петух ходил по двору с гордо поднятой головой, можно было подумать, что он снёс золотое яйцо.

Гусь со своим семейством со стыда весь день не показывался во дворе. До самой темноты гуси плескались в холодном замерзающем пруду. Кажется, они и впрямь думали, что солнце всходит по команде петуха. Хотя и довольно спесивого.

Хорошо, что никто в округе не узнал об этом происшествии, иначе б они долго смеялись над глупым гусаком и не менее глупым и самодовольным петухом. Если же вы когда-нибудь увидите, как скандалят куры с гусями, вспомните эту забавную историю — не повторилась ли она вновь?