Ногти

Михаил Елизаров

Михаил Елизаров – прозаик, музыкант, автор романов «Земля» (премия «Национальный бестселлер»), «Библиотекарь» (премия «Русский Букер»), «Pasternak» и «Мультики», сборников рассказов «Мы вышли покурить на 17 лет» (приз читательского голосования премии «НОС»), «Кубики». «Ногти» – сборник короткой прозы. «Повесть «Ногти» Михаила Елизарова увидела свет в начале нулевых, была отмечена в шорт-листе премии Андрея Белого, а критик Лев Данилкин назвал этот дебют лучшим по итогам 2001 года. То, что раньше считалось глубоким подпольем литературы, вдруг легитимизировалось. Образно говоря, Елизаров откусил магический ноготь, втянув страну в свой ритуал». (Роман Богословский) Содержит нецензурную брань.

На мгновение он ослеп

На мгновение он ослеп.

В линзы бинокля попали и тридцатикратно увеличились солнечные лучи. Несколько минут, чертыхаясь, Анатолий Дмитриевич массировал веки, пока не улеглись огненные футуристические пейзажи. Когда он прозрел, солнце уже провалилось в невесть откуда взявшиеся тучи и заморосил дождь. Под шинелью невыносимо парило.

— Ну, что скажете, корнет? — Анатолий Дмитриевич передал бинокль стоящему рядом юноше с нежным, как у сестры милосердия, личиком.

— Горят наши станичники, — незамедлительно отозвался корнет, подделывая голос под бравый и стреляный.

— И вас ничто не настораживает? — Анатолий Дмитриевич в который раз прошёлся взглядом по знакомой до отвращения местности — река, а за ней череда коптящих овинов вперемежку с хатами.

— А что тут особенного, война есть война. Подожгли, вот и горят. — Корнет расплылся в беспечной улыбке.

— С такими аналитическими способностями, — устало и потому особенно язвительно сказал Анатолий Дмитриевич, — вам, корнет, лучше бы оставаться дома возле сестёр и maman, a не соваться на фронт. Любая мелочь на войне имеет решающее значение.

Корнет подозрительно побагровел, и Анатолий Дмитриевич сразу же пожалел о своей резкости. «Чёрт, ещё расплачется», — подумал он.

— Вы Конан Дойла читали? — спросил он, уже смягчаясь. — Помните дедуктивный метод? Осмыслив существование капли, мы можем осмыслить океан, заключённый в этой капле, не так ли? Сегодня какой день?

— Четверг, господин поручик, — буркнул корнет.

— Вот, а горят станицы с воскресенья, — назидательно сказал Анатолий Дмитриевич. Он помолчал, будто в воспитательных целях, с отвращением понимая, что не может сделать из этого факта никаких здравых выводов. На ум ничего путного не приходило, только появилось какое-то навязчивое балалаечное треньканье в ушах. — Вы не обижайтесь на меня, голубчик. С самого утра в голове звенит и настроение отвратительное. — Анатолий Дмитриевич через силу улыбнулся. — У вас, случайно, выпить не найдётся?

Он поспешно взял протянутую флягу.

— Портвейн, — небрежно сказал корнет, — единственное, что было в этой ужасной корчме; я хотел, разумеется, коньяку взять…

— Не имеет значения, — поручик привычным движением взболтал содержимое, — как говорится, не будь вина, как не впасть в отчаяние при виде всего того, что совершается дома! — Жидкость по вкусу напоминала древесный спирт пополам с вареньем. Сжигая горло, он сделал два глотка. — Но нельзя не верить, чтобы такой портвейн не был дан великому народу! — Анатолий Дмитриевич благодарно кивнул, передавая флягу обратно.

— Ваше здоровье, господин поручик! — Корнет, очевидно, наученный недавним опытом, отхлебнул весьма осторожно, без лишнего гусарства.

Почти сразу прекратился дождь, и выглянуло бледное, как лилия, солнце. Анатолий Дмитриевич сгрёб кучку из жухлой травы и уселся на этот импровизированный пуфик. Корнет, чуть помедлив, плюхнулся рядом. Закатав рукав шинели, он принялся бережно разматывать посеревший от времени бинт на запястье.

— Никак не заживёт, гноится, — сказал он.

Под бинтом, с внутренней стороны, воспалилась свежая татуировка «За Бога, Царя и Отечество», выполненная старославянской вязью. Припухшие буквы, казалось, всего лишь повторяли причудливый контур вены.

«Зачем это?» — шевелилась в мозгу Анатолия Дмитриевича ленивая мысль, пока он не сообразил, что у него самого точно такая же татуировка. Он попытался вспомнить, кто из офицеров внёс эту пиратскую моду колоть на руке надписи, но так и не смог.

— Вы, знаете, к фельдшеру сходите, пусть он вам йодом смажет, — сказал вдруг Анатолий Дмитриевич. — У меня тоже, в своё время, долго заживало. Иглу хорошо дезинфицировали?

— В котелке кипятил, — хмуро сказал корнет, осторожно пробуя рану языком.

— Тогда странно, — поручик отвернулся и замолчал. «Боже мой, — с отвращением мелькнуло у него в голове, — откуда эта чудовищная пошлость? Татуировка, и весь наш разговор…» Вслух он сказал: — Вы лучше не слюной, а портвейном — какой ни есть, а всё-таки спирт.

— А я бы не догадался, вот спасибо, — спохватился корнет, отцепляя флягу.

— И в пробочку налейте, так удобнее будет…

— Благодарю… Кстати, господин поручик, не желаете ещё по глоточку?

— С удовольствием.

Корнет вытащил из кармана носовой платок и занялся обработкой раны. Намотав угол платка на палец, он обмакнул его в портвейне, а потом провёл мокрую полосу.

Анатолий Дмитриевич, у которого после второй пробы обуглились все внутренности, тупо рассматривал собственную руку, украшенную витым тёмно-фиолетовым лозунгом.

— «За Бога, Царя и Отечество», — с расстановкой прочёл он, — удивительное триединство высших категорий, одинаково конечных во времени и пространстве.

— Боюсь, что не могу полностью с вами согласиться, — прервал своё занятие корнет, — Бог бесконечен. Он — идеальный мир прообразов, Он — проявленный мир. — Корнет явно хотел похвастать знанием новомодных теософских веяний.

— Это вопрос гносеологического толка, корнет, — поручик чудовищным усилием подавил огненную отрыжку, — ваше или моё представление о Боге — не более чем некая мистическая идея, если хотите, способ, посредством которого Бог обнаруживается в нашем опыте. Допустим, существует реальный Бог с его сверхиндивидуальными качествами, и где-то далеко ютится ваше, предположим, верное представление о Нём и моё, неверное. Но всё дело в том, что мы оба оперируем только представлениями, а они, согласитесь — не суть Бог. Наш ум подобен кривому зеркалу, где отражаются сплошные иллюзии.

Превозмогая растущий в глубине желудка рвотный спазм, Анатолий Дмитриевич приложился к портвейну.

— Вы, господин поручик, — сказал корнет, провожая удручёнными глазами траекторию фляги, угол её наклона становился тревожно крут, — просто унижаете беспредельность. Проблема в том, что луч божественной истины, проходя через призму человеческой природы, распадается на множество осколков, и — разрозненные — они лишь тени человеческого заблуждения. Разумеется, Земля относительно Космоса имеет свои границы. Но существует цепь планет, Солнечная система и так далее — в восходящем измерении. Величественная и вечная фантасмагория беспредельного бытия творится до бесконечности.

Конец ознакомительного фрагмента.