Инструктор ОМСБОН

Михаил Гуткин, 2012

Если бы год назад кто-то сказал московской студентке Анне, что вместо обычной поездки к бабушке она окажется в центре военных действий в Белоруссии 41-го, девушка только покрутила бы пальцем у виска. А сейчас лейтенант НКВД Северова уже свыклась новой реальностью. Став порученцем легендарного Жукова, первые дни войны Анна встретила у самой границы, в пекле боев. А вскоре ей пришлось участвовать в формировании ОМСБОНа – отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД. Вновь оказавшись с заданием в Белоруссии, Анна натолкнулась еще на одного попаданца. Теперь она уверена, что существует портал времени, и даже примерно знает, где он находится…

Глава 2

С Копца и нашей авиации мои воспоминания переключились совсем на другое. Мне в голову вдруг пришла вообще идиотская мысль, что как раз сегодня мой день рождения. Нет, вообще-то я родилась в конце августа, но с учетом того, что перенеслась назад не только без малого на семь десятков лет, но и еще на пару месяцев, то как раз сегодня мне исполнилось двадцать биологических лет. Обычно в день рождения мама пекла вкусный пирог, а папа шел на рынок и выбирал большой и сладкий арбуз килограммов на пятнадцать. К нам на дачу приезжали родственники и мои друзья. По мере прибытия все подключались к настольному теннису и старинным играм вроде крикета и серсо, причем играли и взрослые, и мы. А к обеду, когда все уже были в сборе, на террасе накрывался большой раздвижной стол, и начиналось торжество. Эх, славное было время, которое я не умела ценить! А теперь вот в качестве подарка могу получить только несколько осколков разной формы и пару фингалов от летящих в разные стороны камней.

Плюнув на эти воспоминания, я переключилась на современные проблемы. Сдаем Минск. И ведь вины нашего Западного фронта в этом практически нет. Менее чем через час после начала артобстрела и первого авианалета наши войска уже вступили в бои. Мосты взорвали почти все. Если не ошибаюсь, то немцы смогли захватить в целости и сохранности только один мост. Но они, заразы, очень быстро сумели навести понтонные переправы — все-таки двухлетний опыт боевых действий что-то значит. А потом повалила такая масса войск, что нам все время приходилось пятиться. И это были еще цветочки. Наш округ, а точнее, теперь уже фронт, первый удар кое-как выдержал, да и сейчас с трудом, но еще держится. А вот в Прибалтике наши просто провалились. Там после двух дней боев немцы захватили Вильнюс и далее пошли, как по широкой магистрали. Почему там так опростоволосились наши армии, пока никто не знает, но оценка Жукова ширины прорыва очень похожа на правду. А сил и, что главное, транспортных средств для ударов с фланга, по словам Жукова, у нас просто нет, поэтому нанести мощный отвлекающий удар во фланг немецкой группировке мы не можем. Вот и приходится медленно, но верно отступать. Единственный небольшой плюс пока лишь в том, что немцы постепенно растягивают свои коммуникации. А с учетом того, что железнодорожные пути мы тоже успели как следует повредить, скорость их продвижения в глубь страны скоро должна замедлиться. И на Юго-Западном фронте у них тоже не все гладко. Так что шансы на то, что мы сумеем как следует затормозить продвижение немцев, все-таки есть.

Тут мне пришла в голову еще одна мысль. Я, кажется, поняла, почему Жуков решил оставить меня при себе. Наверное, я, сама того не подозревая, очень помогла ему своим письмом по поводу подготовки партизанского движения в Белоруссии. Будучи только что назначенным командующим округом, он сам, разумеется, не мог доложить руководству, что не сумеет сдержать немцев и будет отступать. Что это за командующий, который начинает службу с признания необходимости отступления (на это, насколько я помню историю, решился только Барклай-де-Толли в 1812 году, и как его потом за отступление топтали). А тут письмо как бы от человека со стороны, причем от такого человека, к мнению которого товарищ Сталин обязательно прислушается. В этой ситуации инициатива будет исходить от товарища Сталина, а он, Жуков, просто честно ответит на прямо поставленный вопрос. Такой расклад Жукова вполне устроил. А потом он уже по своей инициативе предлагал мне самой написать еще письмо наверх. Получается, я нужна товарищу Жукову как некий буфер для передачи наверх сведений, которые напрямую ему докладывать не всегда удобно. Нет, конечно, он и без меня сумел бы справиться, но так получается проще и эффективнее. Надо будет мне это учесть.

А вот самолеты уже летят назад. Нашу машину, слава богу, не заметили, а больше тут объектов для бомбежки не было, поэтому они бомбили где-то дальше. Мы вылезли из воронок и пошли к машине. Слава богу, что бомбардировщики ее не заметили, но дальше дорога метров на двадцать была так перепахана предыдущими бомбежками, что пришлось нам с майором вручную перетаскивать машину с Лешей за рулем к тому месту, с которого уже можно было ехать. Попыхтели, но справились. И еще через час мы уже были в штабе. Поскольку меня тут кое-кто знал, к Кузнецову я попала почти сразу. Вручила ему пакет и стала ждать. Он нетерпеливо пакет разорвал, прочитал и посмотрел на меня:

— Вы знаете, товарищ Северова, что в этом пакете?

— Главное знаю, товарищ генерал-лейтенант. Тут приказ об оставлении Минска.

— Вот именно. Мы все время отступаем, и теперь командующий приказывает сдать столицу Белоруссии. Как мы жителям в глаза смотреть будем?

— Будем надеяться, что они нас поймут. И еще будем верить, что через какое-то время вернемся сюда уже окончательно. Вот тогда и насмотримся друг другу в глаза.

— Да, если бы не знал вас лично, то ни за что не поверил бы в такой приказ.

— Товарищ Жуков именно поэтому меня сюда и послал.

— Ладно, идите отдохните и в обратный путь.

— Разрешите вопрос, товарищ генерал-лейтенант?

— Слушаю вас.

— Как дела в 85-й дивизии?

— Дивизия сражается изо всех сил, но вот генералу Окулову не повезло. Два дня назад во время внезапного прорыва немцы подобрались почти вплотную к его штабу, и его тяжело ранило. Вчера самолетом Окулова вывезли в Москву. Будем надеяться, что там его вылечат.

Вот тебе раз! Я от огорчения чуть не села в присутствии генерала. Бедный Федор Саввич. Хитрый, умелый, осторожный, но не уберегся, и вот теперь в госпитале врачи будут бороться за его жизнь. Огорченная, я вышла от командарма, и тут меня окликнули:

— Товарищ Северова, Анна Петровна.

Ко мне подошел незнакомый капитан.

— Вы меня не знаете, но я хорошо знаком с вашим мужем. Помните, он как-то звонил мне, просил, чтобы я поговорил о вас с командармом по поводу поездки в 85-ю дивизию?

— Подождите, припоминаю. Вы Гена?

— Так точно. Вы о супруге что-нибудь слышали?

— Пока нет. Тут все время такая неразбериха, что нагружать кого-то своими личными делами пока не считала возможным.

— Ну, так я вас порадую. Два дня назад Вася был жив и здоров, хотя на лицо заметно спал. Он со своими людьми присоединился к 85-й дивизии и участвовал в боях под Гродно. Именно он отправлял в тыл товарища Окулова.

— А где он сейчас?

— На данный момент не знаю. А вы по-прежнему порученец командующего фронтом?

— Так точно.

— Хорошо, если еще раз встречу, то передам ему от вас привет и скажу, где вас искать.

— Гена, большое спасибо. Век буду вам благодарна.

Я козырнула и пошла к машине. Отдыхать буду в машине на обратном пути. Смолицкого мне ждать не нужно — он дальше сам разберется, что и как. Кстати, автомат майор, по зрелом размышлении, забрал с собой, а гранаты оставил. Ну и правильно. Тут он, если что, еще себе раздобудет, а нам в дороге могут пригодиться, тем более что мы с Лешей обратно поедем вдвоем.

Перед тем как двинуться в путь, Леша протянул мне котелок с кашей:

— Вот, покушайте, товарищ лейтенант. Я успел поесть, пока вы с товарищем командармом разговаривали, а это ваша порция. Вот в термосе чай.

Молодец! И сам шустрит, и про начальство не забывает.

— Спасибо, Леша. Что бы я без тебя делала!

Я приступила к обеду, плавно переходящему в ужин, причем ухитрялась есть буквально на лету, поскольку машина, как и по дороге сюда, не столько ехала, сколько прыгала. Наконец дорога стала чуть лучше. Мы выехали на относительно целый участок, тянувшийся на несколько километров. По сторонам небольшой перелесок, даже не перелесок, а так, кустарник с отдельными вкраплениями деревьев, при этом сама дорога почти без ям, что позволило Леше увеличить скорость. С учетом того, что сейчас конец июня и темнеет поздно, у нас были все шансы доехать до штаба фронта до темноты. Но увы. Опять гудение самолетов. Когда же эти черти угомонятся? Упертые, гады! Впрочем, кажется, их сейчас угомонят. С другого направления тоже послышалось гудение моторов — это уже наши истребители. Леша опять остановил машину — осторожность не помешает. Мы вышли из нее и стали наблюдать за разворачивающимся в небе сражением. Немецких самолетов было несколько десятков. Примерно тридцать бомбардировщиков и не меньше двадцати истребителей сопровождения. Наших истребителей было приблизительно столько же, но сумятицу в немецкий строй они внесли страшную. Через некоторое время я, кажется, поняла идею наших. В то время как большая часть истребителей отвлекала немецких «коллег», три или четыре ястребка прорвались к бомбардировщикам и сразу сбили два самолета. Остальным бомберам это почему-то не понравилось, и часть из них стали сбрасывать бомбы где попало. Но многие продолжили свой полет с заметно поредевшим сопровождением. К сожалению, у наших не все прошло гладко. Я увидела, как сразу три самолета задымили и пошли к земле. При этом только из одного самолета летчик сумел выбраться и раскрыть парашют. Где-то я читала, что в таких случаях немцы расстреливали парашютистов. Возможно, что тут было бы то же самое, только немцам было не до того. Тут же задымился один немецкий истребитель, из которого тоже вывалился парашютист.

Я стала прокручивать варианты. Что мы имеем с гуся, кроме шкварок? Через одну-две минуты на земле окажутся два летчика — наш и не наш. Наш приземлится раньше, но до него дальше, а немца сносит в нашу сторону. Значит, одного надо подобрать, а второго взять в плен, только выполнить все в обратном порядке.

— Леша, в машину.

Леша тоже сообразил нечто подобное, потому что моментально прыгнул за руль, и мы покатили.

— Меня высадишь поближе к немцу, а сам дуй дальше, к нашему. Только осторожнее. Как бы он сгоряча в тебя стрелять не стал. Сначала крикни ему, что ты наш. Только насчет штаба помалкивай.

Эх, где мой привезенный из Москвы театральный реквизит!.. Сейчас бы пригодился. Но ничего. Придется использовать то, что есть. А есть у меня «парабеллум», вальтер и мозги. СВТ тоже есть, но использовать не хочу, так как немец мне живой нужен и желательно целенький. То, что уже чуток стемнело, мне на пользу. Стреляю я наверняка лучше этого немца, и в бою сейчас не была. Значит, нервы у меня не так напряжены. А ему нервы я сейчас еще немного подпорчу. Ему ведь не только нужно удачно приземлиться, нужно еще и парашют отстегнуть, на что тоже требуется какое-то время.

Я выскочила из машины примерно метрах в сорока от того места, куда, по моим оценкам, вот-вот должен был приземлиться немец, сразу выхватила «парабеллум» и пару раз выстрелила в сторону немца. Специально целила в парашют, но поближе к телу — пусть понервничает. Немца я уже не видела за кустарником, но парашют, запутавшийся в ветвях, был хорошо виден. Поэтому можно было примерно определить, где немец. Теперь нужно понять, какие гадости следует от него ожидать. Так что, приблизившись, я чуть притормозила и исполнила вой голодного волка «по Ипполитову». В ответ сразу защелкали выстрелы. Кажется, у него тоже «парабеллум», но меня неприятно удивило, что звуки выстрелов доносились не совсем из того места, куда опустился парашют. Неужели успел-таки гад отцепиться от парашюта? Хорошо еще, что этот чудик пуляет в белый свет как в копеечку. Ведь меня он точно не видит. И даже не определил направление звука. Иначе хотя бы пара пуль просвистела рядом. Для полноты картины я мазанула по лицу и голове землей, чтобы приобрести «достойный» вид. Потом выдернула из земли солидный пук травы с землей и запулила его в сторону немца с таким расчетом, чтобы пук перелетел через него.

Снова раздались выстрелы, и снова куда-то в сторону. А я вот она, совсем рядом. Выскочила и увидела, что немец почему-то сидит вполоборота ко мне и как раз меняет обойму. При появлении моей грязной и взлохмаченной морды лица он оцепенел, что и требовалось доказать. Я подлетела и тюкнула его кулаком, как когда-то тюкнула своего «первого» бандита. Немец повел себя точно так же, то есть вырубился. Минут тридцать он не будет доставлять нам никаких неудобств. Теперь можно осмотреться.

Итак, что в наличии: тюкнутый немец — одна штука, «парабеллум» на земле — одна штука и парашют немецкий с парой дырок от пуль — тоже одна штука. Немца надо связать, а у меня нет подходящей веревки. Стоп, почему нет? А парашютные стропы? Вот только ножа у меня нет — остался в машине. Впрочем, если ножа нет у меня, то надо поискать его у немца. На поясе у него болтался неплохой на вид нож в ножнах. Я тут же отрезала пару кусков веревки и связала немцу руки. Хотела связать и ноги, но притормозила. Вот почему он сидел. У него ножка бо-бо. Отвлекся на мои выстрелы и не проследил за приземлением. Интересно, что тут у него. Я стянула сапог и увидела, что нога начала опухать. Хорошо, что он без сознания, иначе орал бы сейчас благим матом. А все-таки это вывих или перелом? Будем считать, что вывих. Надо бы перевязать, только бинта нет. Впрочем, парашют опять же подойдет. Отхватила полосу парашютного шелка и туго перебинтовала ногу. Потом ножом отрезала толстый сук и сделала подобие костыля. Убежать не сможет, а ковылять сумеет. И наконец подобрала «парабеллум» и валявшуюся на земле пустую обойму.

Тут очень вовремя невдалеке остановилась машина. Это Леша с нашим летчиком. У летчика на лице кровь и на левой руке тоже. Комбинезон разорван. Досталось бедолаге. Он представился старшим лейтенантом, командиром звена. Увидев немца, дернулся к пистолету, и нам с Лешей пришлось его удерживать, иначе он тут же пристрелил бы немца.

— Это он, гад, меня сбил. Сейчас я его прикончу.

— Сбил и сбил. Вы, товарищ старший лейтенант, скоро получите новый самолет, а он пусть рассказывает свои секреты, чтобы мы на будущее знали, как с этими летчиками бороться. Лучше помогите загрузить его в машину. А вам вот в виде компенсации «парабеллум» с запасной обоймой. Приедем — дам патроны.

Старлей наконец успокоился и послушался меня. Машину Леша оставил в перелеске, поэтому пленного пришлось тащить метров тридцать. Я доверила это дело мужикам, а сама, подумав, прихватила парашют. В хозяйстве пригодится. Отрезала еще один кусок парашюта и кое-как перебинтовала летчику руку, после чего мы поехали, но минут через тридцать стало совсем темно. Леша остановил машину и повернулся ко мне:

— Товарищ лейтенант! Можем заплутать. Давайте остановимся где-нибудь здесь и переночуем, а завтра с рассветом доедем.

Это было настолько разумное предложение, что из четверых трое проголосовали за при одном воздержавшемся — немец начал приходить в себя, но полностью еще не врубился и в обсуждении этого вопроса участия не принимал. У нашего летчика при себе оказался фонарик. Он подсветил, и машина, аккуратно съехав с дороги, остановилась около двух берез. Мы отошли от машины еще на несколько метров и под солидной елью развели небольшой костерок. Хозяйственный Леша вытащил откуда-то чистый котелок, налил в него воды из большой фляги и поставил на огонь. Ничего, доберемся до штаба и пополним запасы. Потом из багажника запасливого Леши появились три банки консервов и плитка шоколада, а у немца с другого бока еще оказалась фляжка. Кроме того, Леша притащил походную аптечку, в которой я разыскала йод и индпакет. У летуна сняли первую повязку, нормально обработали рану и наложили уже вполне доброкачественную новую повязку. При этом я с благодарностью вспомнила школьные уроки ОБЖ. Кто бы знал, где именно эти знания мне пригодятся! Что касается ужина, то мы решили, что сейчас съедим консервы, запьем из фляжки и закусим шоколадом. Так и сделали. Правда, я обменяла у летчика свою долю из фляжки на лишний кусок шоколада. Спиртному предпочитаю чай с шоколадом.

Пока мы ели, немец окончательно пришел в себя. Он посмотрел на чумазую меня и, кажется, испугался. Я все поняла, не удержалась и часть драгоценной воды потратила на себя, любимую, смыв грязь. После этого Леша вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, и он протянул фляжку немцу. Тот злобно оскалился, но к фляжке присосался. Впрочем, Леша ему шиковать не дал. Сделал пару глотков, и хватит. Кормить мы его не стали.

После этого распределили дежурство. Мужики еще раз тщательно обыскали немца, а я для прикола зачитала ему его права, типа «имеешь право хранить молчание, а мы имеем право руки-ноги тебе пообломать и сказать, что так и было». Когда я стала все это излагать, и Леша, и старлей посмотрели на меня очень удивленно. Я с важным видом объяснила, что делаю это в соответствии с положениями Женевской конвенции о военнопленных. Старлей не удержался и сказал, что немец наверняка меня не понял. На это я заявила, что это не мои проблемы, а немца, но если они настаивают… Я повторила все вышесказанное на английском. К моему удивлению, немец понял и на неплохом английском ответил, что молчать не будет, за что я пообещала ему хорошее обращение. Летчик с еще большим удивлением посмотрел на меня и как-то неуверенно сказал, что это вроде бы не немецкий.

Я твердо заявила, что говорю только на тех языках, которые знаю, — в данном случае на английском. После этого, как старшая по званию, дискуссию прекратила, немца тщательно привязали к ближайшему дереву, и мужики улеглись спать, потому что первое дежурство было мое. В дороге я успела немного поспать и пару часов просидела без особых проблем, после чего разбудила Лешу, а сама с удовольствием легла на пригодившийся парашют. Еще через четыре часа стало уже достаточно светло. Дежуривший последним старлей нас разбудил, и мы снова двинулись в путь. Парашют я решила не оставлять в лесу — столько хорошей материи и веревок, а в машине место есть. Через два часа мы уже были в штабе.

Вернулись мы, можно сказать, с триумфом. Летчик выпал в осадок, когда увидел, что нас вышел встретить сам командующий фронтом. Жуков посмотрел на всю нашу компанию, вздохнул, махнул рукой и вернулся к себе. Я вначале не поняла, почему народ стоит и пялится на нас, но потом сообразила. Это, наверное, первый пленный немец, которого они видят. Да еще летчик, да еще, судя по погонам, офицер. Сильно прихрамывающего пленного увели под присмотром майора из особого отдела, летчик пошел к дежурному звонить в свой полк, а я побежала с докладом.

— Здравия желаю, товарищ генерал армии. Пакет доставлен, товарищ Кузнецов все выполнит. На обратном пути стали свидетелями воздушного сражения. Решили оказать помощь нашему сбитому летчику, а когда увидели, что сбит и немец, то решили взять его живьем — вдруг пригодится.

— Опять у вас какие-то приключения. Доложите, как захватили пленного.

— Да как-то так… Я подползла, подождала, пока он расстреляет обойму, и стукнула его по голове.

— И все?

— Так точно, все. Да, еще из-за задержки с летчиком и пленным не успевали вернуться до темноты, поэтому переночевали в лесу, чтобы не заблудиться. При ночевке соблюдали меры светомаскировки.

— Хорошо, пленный нам сейчас не помешает. Совсем не помешает. Можете идти.

Я выскочила довольная, что в этот раз обошлось без криков и нравоучений. Правда, сейчас товарищу Жукову, наверное, просто не до того. Ведь не только Минск сдаем, но, судя по всему, скоро и сами двинемся на восток. Пока я додумывала эту мысль, ко мне подошел лейтенант из особого отдела.

— Товарищ лейтенант, товарищ майор просит вас зайти.

Раз просят, почему бы и не зайти. В комнате за столом сидел майор, напротив — немец, рядом стоял Романов. А при чем здесь Романов? Тут я сообразила, что он при штабе числится переводчиком, так что ему и карты в руки.

— Товарищ лейтенант, — обратился ко мне майор. — Вот гауптман фон Кетлер обещает ответить на все наши вопросы только после того, как поговорит с вами.

Ничего себе заявочка! Что ему от меня надо? Ладно, послушаю. Я повернулась к Романову. Тот понял мой взгляд и обратился к немцу с какой-то фразой. Тот ответил. После этого Романов повернулся ко мне и сказал:

— Гауптман говорит, что не ожидал от русских такого гуманного отношения к пленным. Когда нашу армию разгромят и его освободят, он обещает, что так же будет относиться к русским пленным.

Вот гад! Попал в плен и хорохорится. Ну, я ему сейчас сказану.

— Товарищ Романов, переведите ему, пожалуйста, что на разгром нашей армии может не надеяться и что войну мы закончим в Берлине. А ему сильно повезло, потому что для него война уже закончилась. И еще скажите, что если бы я попала в плен, то меня сразу бы расстреляли, так как по поводу командиров из НКГБ есть специальная инструкция, подписанная Гиммлером.

Романов удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал и все перевел немцу. Тот несколько спал с лица, но все-таки что-то пробормотал в ответ.

— Он говорит, что это все СС. Что армия к этому не имеет никакого отношения.

— Армия, может, и не имеет, но приказы исполнять обязана. Ладно, если у этого гауптмана все, то я пойду.

Романов обменялся с гауптманом еще парой фраз и кивнул мне. Я посмотрела на майора. Тот тоже больше ко мне ничего не имел, поэтому я вышла, скрипя от злости зубами. Ишь, тоже мне армейский гуманист. Не надо было ему ногу перевязывать. Денек-другой, и стал бы инвалидом. А, черт с ним. Проехали. У меня и других дел полно. И в первую очередь по пленному надо написать отчет. Это правило у меня уже на уровне безусловного рефлекса. Тут, правда, я призадумалась. А на чье имя писать? На имя товарища Цанавы или Берии? Не их это уровень. А к майору Григорьеву или тем более к Васе этот отчет не попадет. Придумала! Напишу на имя начальника особого отдела фронта. Пусть у него хранится, а я в случае чего на него и переведу стрелки.