Воспоминания о Верувине. Полное собрание

Михаил Барков (2025)

Полное собрание повестей из цикла «Воспоминания о Верувине»: 1. Нори 2. Лаварденский Змей 3. Клятвопреступник 4. Демоны Вараса 5. Тень Империи Отправьтесь в эпическое приключение вместе с героями этих историй и узнайте, чего стоит каждая поставленная цель, каждая клятва и каждый взмах клинка. Человеческая жизнь на Верувине стоит дёшево, и чтобы сохранить её, героям придётся не раз принести в жертву своих близких, репутацию, честь или совесть.

Нори

«Честь у человека одна.

Но и жизнь… тоже».

Комментарий к цитате сотника Белиада

из дневника неизвестного солдата

Когда солнце по своему обыкновению прячется у западного горизонта, его последние лучи проходят сквозь массивные каменные зубцы городских стен, и от этого на город падает зубастая тень, похожая на огромную пасть. Чудовище по имени Время смыкает челюсти, в последнюю очередь всегда проглатывая выделяющуюся цитадель лорда Гилмора, затем погружает город всё глубже в пучину ночи, а на утро пренебрежительно выплёвывает обратно, позволяя старому, но жизнерадостному замку Тагервинд прожить ещё один солнечный день.

В каждый из таких дней Нори младший, сын местного гончара, просыпался, тянулся на медвежьей шкуре, брошенной на кровать поверх соломы, и с унынием осознавал, что находится всё там же: в доме отца в Тагервинде. Его ежедневное расписание, кроме удовлетворения базовых потребностей, состояло из работы в мастерской и прогулок с друзьями, но мечтательный Нори хотел овладеть мечом, совершать героические поступки, разоблачать мифы и спасать угнетённых — в общем, хотел заняться чем-то по-настоящему интересным, вместо того, что ему фактически предстояло.

В один из дней, ничем не отличавшийся от других, он проснулся, повернулся на другой бок и тут же почувствовал тычок черенком метлы в поясницу.

— Вставай, бездельник! — прохрипел сзади Нори старший, отец распавшегося семейства и почти легендарный гончар, когда-то создавший набор посуды для лорда Гилмора, повелителя Тагервинда.

Этот злосчастный набор был пиком гончарной карьеры старшего Нори, но этим самым пиком он так гордился, что после него приобрёл непоколебимую уверенность: делать глиняную посуду — призвание не только его, но и его сына, ибо важнее дела на свете не существует. Этой уверенности младший Нори не разделял, но его мнения обычно никто не спрашивал.

— Я говорю, вставай! — прикрикнул отец и снова ткнул сына метлой в спину.

— Отец, глина от меня никуда не убежит, — промычал младший Нори и поднялся, принимая сидячее положение.

— Зато время убежит. Пока светло и тепло, завтракай и бегом в мастерскую, я скоро тоже приду. Неужели ты не понимаешь важность нашего ремесла? — распылялся отец.

— Понимаю, но…

Старший Нори перебил его и продолжил настаивать, не желая слышать никаких отговорок:

— Раз понимаешь, поднимайся быстрее и приведи себя в порядок. Возможно, сегодня к нам зайдёт лорд Гилмор, его святейшество.

Младший Нори с сомнением приподнял бровь и посмотрел на отца:

— С чего бы ему заходить к нам, если последние три года он даже мимо не проезжал? Может, лорд Гилмор, а может, леди Гастия, а может, звёзды на небе сойдутся так, что к нам поползут заказчики со всего света…

— Молчать! — раздражённо вскрикнул отец и ударил младшего Нори метлой по руке, в этот раз довольно сильно.

Сын схватился за предплечье и потёр его.

— Как ты разговариваешь с родителем! — продолжал старший Нори, эмоционально размахивая метлой. — Я всю жизнь забочусь о тебе, кормлю и пою нас, поддерживаю репутацию мастерской, а ты? Валяешься на шкуре до полудня, затем до обеда сбрасываешь свой зад с кровати, потом до вечера делаешь пять оборотов махового колеса, оставляешь засыхать кривую поделку и сбегаешь к своим шлюхам в трактир!

— Они не шлюхи! — возразил сын и поднялся с кровати.

— Из всех моих слов ты услышал только это?! — гневным шёпотом процедил отец и медленно указал рукой на дверь. — Если к зениту не будет закончено три заготовки горшков, отправлю тебя в дозорные, прозябать на стенах!

Младший Нори вздохнул, накинул рубаху и вышел из дома. На дворе был солнечный июнь, с гор дул свежий ветер, а воздух был столь чистым и освежающим, что, вдыхая его, люди иногда невольно улыбались. Нори побрёл к мастерской, которая находилась совсем рядом, и бормотал себе под нос:

— Лучше уж на стене стоять, там хоть вид красивый… Старый осёл.

Нори шаркал по грязи мимо ветхих домов северной окраины Тагервинда, поглядывал на людей и, добравшись до цели, распахнул скрипящую деревянную дверь. В мастерской стояло три гончарных круга с маховыми колёсами и педальным механизмом, в правом углу была чёрная от сажи печь для разогрева глины, а в левом ещё одна — для обжигания и завершения глиняных заготовок.

Нори надел толстые рукавицы, резким от недовольства движением схватил совок, дважды зачерпнул глины из широкого железного таза и бросил её на стальной поднос, который затем небрежно задвинул ногой в печь для разогрева. Глина была влажной, а дверь на задний двор мастерской оставлена приоткрытой — очевидно, старший Нори уже был здесь ранним утром. Нори только захотел сесть на минуту у окна, как в дверь кто-то постучал. Он открыл и увидел своего давнего друга, местного хулигана и такого же «бездельника» Стафорта.

— День добрый, горшечник, — ехидно произнёс Стафорт, улыбнулся и осмотрел мастерскую, убеждаясь, что тут ничего не изменилось.

— Бывало и добрее, — пробурчал Нори. — Что, позлорадствовать пришёл? Похвастаться своей свободой?

— Разве я так делал хоть раз? — отклонившись назад и мотая головой, спросил Стафорт и тут же засмеялся. — Сегодня пьянка у Келли, пойдёшь? Там будет твоя… эта… как её?

— Мирта, — угрюмо ответил Нори, но теперь в выражении его лица появилось что-то ностальгическое и тёплое.

— Мирта, точно, — подтвердил Стафорт и взмахнул рукой. — В общем, на закате у Келли, приятель. Нас там, правда… могут поджидать из-за тех украденных кур. Ну, подерёмся, первый раз, что ли? — беззаботно рассуждал он. — Тем более с нами будет такой герой как ты, известный защитник козьего молока и хранитель подсолнечного масла!

Нори хотел ткнуть Стафорта в грудь за эту шутку, но тот уклонился, отпрыгнул и, посмеиваясь, попрощался:

— Ладно, пойду по своим делам, пока! А-а, точно, у меня нет никаких дел! Тогда пойду играть в кости и пить эль.

— Засранец, — сказал ему в след Нори, но Стафорт его уже не слышал.

Сын гончара завистливо засмотрелся на удаляющуюся фигуру друга, а когда обернулся, заметил, что его заготовка в печи покрылась сажей и затвердела.

— Да чтоб тебя… — простонал Нори, подскочил к печи, вынул поднос и понёс его вместе с глиной на улицу через заднюю дверь.

Он вышел в сырой двор, укрытый от солнца тенью городской стены, осмотрелся и увидел маленькую ямку, в которой лежало ещё четыре таких же затвердевших заготовки и один неоконченный, кривой горшок, явно обжаренный преждевременно. Нори вздохнул, свалил глину с подноса туда же и ногой постарался поправить ближайшую траву так, чтобы она прикрывала его неудачи, но трава отказалась идти на это и приняла прежнее положение. Тогда Нори сплюнул в сторону и с чувством обречённости вернулся в мастерскую. Он хотел уже взяться за новую заготовку, но вдруг услышал городской колокол. На улице поднялся неопределённый гомон, люди зашевелились и обсуждали что-то. В общей шумихе стало слышно гонцов, которые расходились по улицам Тагервинда и высокими голосами кричали:

— Люди, объявлено военное положение! Лорд Гилмор созывает всех на площадь! Люди!..

Нори посмотрел на глину в своих руках, бросил её обратно в таз, снял рукавицы и, забыв даже захлопнуть дверь, спешно направился к площади. В городе чувствовалась тревога: те, кто ещё не спешил увидеть лорда, шептались и переглядывались, что-то планировали и выражали свои опасения. На центральной площади, у эшафота для публичных казней, уже стоял отряд арбалетчиков. В их окружении, стоя между двух виселиц, возвышался лорд Гилмор в блестящем стальном бацинете, красном бархатном плаще до щиколоток и нагруднике с гравировкой в виде золотого грифона. Он ждал ещё несколько минут, пока соберётся достаточно людей, а затем властно поднял правую руку — все мгновенно замолчали. Не все жители Тагервинда уважали Гилмора, но он был честным правителем и за те двадцать лет, что он провёл на троне, ему так и не нашлось достойной замены. Поняв, что даже его собственный сын растёт избалованным дураком, Гилмор сослал его прочь, чтобы наследственная монархия не сыграла с городом злую шутку — из таких же соображений Гилмор действовал и в остальных случаях, неизменно ставя благополучие города выше прочих благ.

Дождавшись абсолютной тишины, Гилмор снял шлем, обнажив коротко стриженные седые волосы, и заговорил чистым громогласным басом:

— Жители Тагервинда! У меня для вас… скверные известия. Две недели назад было собрание лордов, на котором обсуждалось текущее распределение территорий. Но начать мне придётся издалека… Вы знаете меня: я никогда не желал лишнего и не гнался за властью, но иногда нам не хватает земли для посевов, для ферм, чтобы кормить свои семьи. Как мы можем запасать пищу на зиму, если не успеваем собрать достаточно? Я уверен, что большая часть из вас, моих верных подданных, не раз голодала в начале марта, когда нашей надеждой остаётся только лес Стайнарон, полный оленей и кабанов, — на этих словах многие головы в толпе понимающе покивали и переглянулись, а Гилмор продолжал. — Порой я и сам не мог позволить себе достойный обед. Чтобы решить эту проблему, я высказал необходимость перехода некоторых земель провинции Кетнира под наше знамя, это было в прошлом году. Несколько месяцев я ждал одобрения от наших соседей, но так его и не дождался. Теперь ситуация стала ещё хуже: лорд Ренамир захватил четыре провинции и объявил свои владения Ренской Империей. Он, видно, считает себя богом! Заносчивый глупец. Как бы там ни было, земли, на которые я претендовал, захвачены, но этим всё не кончилось. Следующая провинция, которую он хочет взять силой — Тагервинд.

Толпа возмущённо завыла. Вверх поднялись протестующие руки, люди возгласами перебивали друг друга. Гилмор снова поднял правую руку, но теперь тишины пришлось ждать дольше. Его поддержала личная гвардия, которая стала кричать на людей и повторять: «Тишина!», и вскоре жители Тагервинда снова замолчали, хотя где-то между ними продолжали пробиваться бурчание и возражения. Гилмор продолжил:

— Разумеется, мы не отдадим город без боя. Поэтому я собрал вас здесь, чтобы лично сказать: все, кто может держать оружие, получат его сегодня вечером. Я назначу сотников, мы создадим посты оснащения ополчения. Там вас запишут и распределят. У Тагервинда богатый арсенал, хотя я и надеялся, что нам никогда не придётся его задействовать, — с сожалением сказал лорд и сделал небольшую паузу, глядя в землю. — Армия их треклятой Ренской Империи будет здесь примерно через неделю. Дозорные с краёв провинции уже страдают от вылазок разведчиков Ренамира. А сейчас расходитесь, спрячьте всё ценное и закончите дела, требующие завершения! Это ваш последний мирный вечер на этой неделе, через два дня город будет закрыт для въезда и выезда. Если верите в богов, молитесь им, чтобы мы пережили осаду и показали Ренамиру, где его место!

Лорд Гилмор спрыгнул с эшафота, сел на белого коня и направился в цитадель. Жители Тагервинда ещё некоторое время нерешительно топтались на площади и оживлённо обсуждали неприятные новости, но вскоре почти все разошлись. Нори бегом добрался до мастерской и увидел там своего отца, сидящего как ни в чём не бывало за гончарным кругом и придающего форму глиняной тарелке.

— Ты где был, остолоп?! — вскрикнул старший Нори. — Глины убавилось, горшков не прибавилось! Печь горит, дверь на распашку! Ты совсем сдурел?!

Младший Нори подошёл к отцу, взял с его гончарного круга пока ещё мягкую глиняную тарелку и бросил её на каменный пол, от чего та расплющилась и развалилась на три части. Старший Нори вскочил, толкнул сына и закричал:

— Рехнулся?! Двадцать лет, а мозгов — как у цыплёнка!

Младший Нори с вытаращенным глазами посмотрел на отца и понял: тот ещё ничего не знает.

— Война, отец, — тихо сказал парень, пребывая в шоке.

— Ты что городишь?! Наслушался опять баек в трактире, болван?

— Война! — повторил младший Нори. — Настоящая война, отец! С Рен… С Ренской Империей!

— Какой Империей, хватит летать в облаках, бери заготовку и делай вазу!

Младший Нори голой рукой взял кусок глины из таза и бросил его в отца с криком:

— Да послушай ты! Опять просидел всю жизнь в погребе, ты так и останешься там копаться в своих запасах и вытаскивать глину из жилы! Лорд Гилмор собирал всех на площади, через неделю на нас нападут!

Старший Нори замер на секунду, а затем непонимающе помотал головой:

— Через… Гилмор… Погоди, бессмыслица какая-то. Ты точно не перепил? Зачем кому-то нападать на Тагервинд?

— А я откуда знаю?! — заревел младший Нори. — Если сомневаешься, можешь съездить к Ренамиру с ближайшим караваном, жду тебя обратно с топором в башке! Старый дурак, кто ещё в облаках летает! Сидишь тут со своими горшками, топишься в глине, и меня с собой затягиваешь в это серое болото… — он чувствовал такой напор эмоций, спровоцированный грядущей осадой, что больше не мог себя контролировать. — День за днём одно и тоже: глина, глина, глина, гончарные круги, печи, ножи, краска… Да пошло оно всё, теперь в этом нет никакого смысла! И ты пошёл! Сегодня я записываюсь в патруль. Может, хоть эта война что-то изменит и я, наконец, добьюсь… хоть чего-то.

Старший Нори ошеломлённо смотрел на сына, его руки поджались к груди, а челюсть дрожала. Он не знал, что сказать в ответ на срыв ближайшего и единственного родственника, а изобличённая бессмысленность всей работы во время грядущей осады парализовала мужчину, посвятившего всю жизнь одному лишь гончарному делу. Он не был готов к тому, что этот месяц ему преподнёс, и скованный своей беспомощностью остался стоять на месте, пока сын не махнул на него рукой и не ушёл прочь.

Младший Нори зашёл домой, переоделся, поправил поясной ремень и умылся в бадье. Он вышел на улицу и, не тратя ни секунды, пошёл к казармам. Люди вокруг носились из стороны в сторону, женщины рыдали и перебирали вещи, а мужчины заколачивали окна и вытаскивали из тайников давно запылившееся оружие. Дети же, не осознавая происходящего, наблюдали за ними со стороны, некоторые просто играли во дворах, будто ничего в их жизни не изменилось. На улице Нори встретил маленькую девочку по имени Галла — для её семьи они с отцом когда-то делали набор столовой посуды. Галла встала прямо перед Нори и с дрожащими поджатыми губами задала вопрос:

— Нори, почему все кричат? Почему бегают туда-сюда?

Парень присел перед ней на колено и негромко ответил:

— Галла, тебе нужно держаться рядом с мамой и папой. Скоро в этот город придут злые люди, и если они тебя найдут, то сильно обидят. Поняла? Беги скорее.

Девочка несколько раз кивнула, а на её нижних веках заблестели скапливающиеся слёзы. Дослушав слова Нори, она тут же пустилась бежать в сторону своего дома.

Дальнейший путь по каменистой дороге был недолгим, и через несколько минут Нори оказался перед одноэтажным каменным зданием с деревянной крышей, заваленной соломой. У окованной дубовой двери казарм стоял алебардщик, который отстегнул переднюю часть кирасы и поправлял под ней обмундирование. Он заметил приблизившегося к нему Нори, поднял взгляд и сказал:

— Я тебя знаю! Сын гончара. Зачем пришёл?

— Хочу записаться в стражу, нести дозоры и патрулировать, пока не придёт время защищать город, — решительно произнёс Нори, хотя какая-то его часть боялась об этом говорить.

Между героем и трусом порой очень тонкая грань, и Нори сейчас балансировал на ней, опасаясь принять неверное решение. Алебардщик пожал плечами и кивнул на дверь:

— После коридора налево, там сидит командир стражи. Тебе к нему.

Нори кивнул, помедлил секунду и открыл тяжёлую дверь. Он зашёл в прохладный каменный коридор, бесшумно прошагал по нему несколько метров и свернул налево, где была комната с письменным столом и угрюмым мужчиной, который что-то медленно выводил пером на бумаге. Дневной свет из окна отражался в его покрасневшей лысине, а с седоватых усов свисала капля пота — казалось, он тратил немало сил на документ, которым был занят.

— Командир? — неловко спросил Нори, поёжившись у двери.

Мужчина поднял голову и осмотрел его.

— Гонец? — сухо спросил он.

— Нет, господин.

— Уборщик?

— Нет, — снова ответил Нори.

— Новый писарь, что ли? Наконец-то. Перо держать ты уже обучен, надеюсь? — с облегчением спрашивал командир стражи, отложив документ в сторону.

— Не обучен, господин, — смущённо ответил Нори.

— А читать-то умеешь? — нахмурился командир.

— Нет.

— Что же ты за писарь такой, раз не можешь читать и писать?! — возмутился мужчина и покраснел ещё больше.

— Так я не писарь, господин! Я пришёл записаться в стражу, я Нори, сын гончара.

Командир поднял указательный палец, собираясь что-то высказать, но подумал и опустил его обратно, а вместо задуманного произнёс:

— Сразу бы и сказал, а то стоишь тут, изображаешь из себя писаря. Короче! — вдруг рявкнул он. — В патруль или на стену? На стене смены дольше, но плачу лучше.

Нори почесал голову и неуверенно ответил:

— На стену, наверное.

— Наве-ерное, — передразнил его командир и пригрозил пальцем. — В тебе не должно быть сомнений, солдат, враг у наших ворот!

— Да, господин, — кивнул Нори и выпрямился.

Командир поднялся из-за стола и с прежней резкостью продолжил говорить громко и чётко:

— И я тебе не господин, юнец, я старший сержант стражи Аргус Малиарт. Для тебя — командир Аргус и больше никак, уяснил?

— Уяснил, командир, — с лёгким испугом ответил Нори и тут же спохватился. — Аргус! Командир Аргус.

— Другое дело, — скривив усы довольной улыбкой, сказал командир и упёр руки в пояс. — Отвечай честно: сколько спал в последние дни?

— Что вы имеете в виду? — смущённо переспросил парень.

— Часов! Сколько ты спишь за ночь, юнец?

— Часов девять, — Нори пожал плечами и отвёл взгляд, чувствуя, что мог даже преуменьшить.

— Девять?! — изумился Аргус и вытаращил глаза. — Да я столько в неделю сплю! Ты что, изгнанный сын Гилмора?! Будешь спать четыре, в лёгкие деньки, может, шесть, привыкай. Впрочем, о шести можешь только мечтать, лёгких деньков больше не будет!

Каждую свою фразу Аргус будто не говорил, а лаял или выплёвывал, и вся эта резкость уже слегка отбила у Нори желание идти в стражу, но он решил не судить дело по одному лишь его исполнителю и ждал, когда его направят куда-нибудь, кроме этой сырой комнаты командира. Тем временем Аргус продолжал выплёвывать слова из-под усов:

— В конце коридора оружейная, получишь там форму и оружие, пока примерь и потренируйся на плацу за казармами. В шесть вечера выходишь вместе с Талькой и Сабиром, сменяете дозор на барбакане. Пошёл!

Нори вздрогнул от последнего слова, кивнул и спешно направился к концу коридора. Он вошёл в просторную оружейную, которая была расположена в деревянной пристройке к основному зданию. Здесь находилось два стражника в лёгких доспехах, и оба они спали, опершись шлемами друг на друга.

— Я… — заговорил Нори, и от этого звука тут же проснулся один из стражников.

Он толкнул в плечо второго, и они дружно уставились на нежданного гостя.

— Потерялся? — с сомнением спросил первый.

— Нашёлся! — довольно воскликнул второй. — Ты наш сменщик? Скажи, что это ты!

В голосе второго стражника была невыразимо сильная надежда, что он сбежит отсюда прямо сейчас.

— Нет, я новобранец, пришёл за оружием, — объяснил Нори. — И разве могу я быть вашим сменщиком без формы, меча и… чего вы там ещё носите?

— Да твою мать… — расстроился второй стражник и бессильно взмахнул рукой. — Кто угодно может быть нашим сменщиком, сидишь и задницу протираешь целый день, пока где-то там кипит жизнь, девки танцуют, друзья бросают кости в трактире…

Первый стражник поднялся с места и медленно пошёл вдоль оружейных стоек, взглядом выбирая меч.

— А на кой хрен тебе сейчас в стражу? — спросил он. — Тем более не нашим сменщиком.

— Ну так, война скоро… — замялся Нори. — Хочу помочь порядок в городе поддерживать.

— Какая ещё война? — обернулся первый стражник.

— Вроде, трезвый, а такую чепуху мелет… — смутился второй.

Нори удивился их незнанию и во второй раз за этот день прояснил ситуацию:

— Вам не сказали? Ренамир собирается осаждать Тагервинд через неделю.

Стражники замерли и смотрели на Нори, будто он произнёс нечто, переворачивающее их представление о мире.

— Ренамир? — с непониманием переспросил второй стражник и потупил взгляд. — А у меня мать живёт в Геллерхоле. Это что же, мне надо ехать во вражеский город, чтобы с ней повидаться?

Он встал с места, вышел из оружейной и направился к командиру стражи. Первый стражник медленно повернулся к стойке, взял с неё меч и протянул его Нори рукоятью вперёд.

— Раз такое дело, новобранцы нам пригодятся, — сказал он и пошёл к шкафам с кольчугами. — Погоди, броню найду более подходящих размеров.

Нори следил за ним и ждал. В другом конце коридора послышались резкие выкрики командира стражи и голос второго стражника, который к нему пошёл. Первый из стражей оружейной взял красный поддоспешник, лёгкую кольчугу без рукавов, цветной сюрко, ножны для меча и два ремня, после чего протянул их Нори и грустно кивнул ему:

— Война… это плохо. Скоро все на стене окажемся, а кто-то и под стеной. Надеюсь, ты не пожалеешь, что сразу присоединился к страже. Дни будут непростые, помяни мои слова.

— Хорошо, — кивнул ему Нори в ответ, взял снаряжение и принялся переодеваться.

Стражник помог ему затянуть ремни и надеть всё в правильном порядке, нацепил на его лохматую голову подшлемник, затем помятый бацинет и похлопал по плечу:

— Ну, уже что-то! Ты в патруль или на стену?

— На стену, — с волнением произнёс Нори и впервые в жизни крепко обхватил рукоять меча правой рукой.

Наблюдая за тем, как с оружием управляются другие люди, ему казалось, что меч должен быть легче, а в действительности даже для небольших движений требовалось прилагать усилия.

— Стена — это правильно, — сказал стражник. — И к видам привыкнешь, и меньше будешь возиться с крикунами на улицах перед осадой.

— А что не так с крикунами? — поинтересовался Нори.

— Думаешь, все единогласно пойдут защищать лорда, стоять в строю за дом родной? Как бы не так! Всегда есть те, кто напьётся и станет смуту наводить: сплетни распускать, выдумывать всякие тупые причины для этой войны и… не знаю. В общем, война не всем нужна и не все её хотят. А те, кто её правда хочет — вообще худшие из людей, это я тебе без сомнений скажу.

Нори понимающе кивнул несколько раз, осмотрел себя и, чувствуя, что разговор может затянуться, сказал:

— Ну, я пойду. Спасибо за помощь.

— Да не за что, — сказал стражник, и на лице его отразился контраст доброжелательной улыбки и печального взгляда. — Сейчас надо всем помогать, кому можем, запомни. Иначе погибнем.

Это был первый человек в казармах, который понравился Нори и впечатлил его. Судя по тем, кто ждал его на полигоне, этот стражник мог остаться и последним таким человеком. Нори вышел наружу и увидел небольшую ограждённую арену. На песке в фехтовальном поединке сошлись крупный рыжеволосый мужчина и стройная женщина с прямым, неподвижным лицом и коротко стриженными чёрными волосами. Их клинки со звоном встречались каждую секунду, но не наносили ущерба противнику.

Нори подошёл к маленькому деревянному ограждению арены, опёрся на него и наблюдал за поединком: мужчина решительно наносил диагональные удары, а женщина с непоколебимым выражением лица уклонялась от них, пока не получила возможность контратаковать. Замахнувшись мечом, она вдруг перенесла вес на другую ногу и ударила соперника кулаком в нос. Мужчина отшатнулся, встряхнул головой и крикнул:

— Шлюха мерзкая! Зарублю тебя!

Но женщина не ответила ему, а продолжила нападать, не позволяя сопернику перехватить инициативу. Она сочетала выпады, удары руками и ногами, вращения и диагональные удары — предсказать её атаки и контратаки было почти невозможно. А мужчина продолжал ругаться:

— Дрянь вертлявая, я тебе ноги вырву… Пойдём на смену — сброшу с барбакана, гнилая стерва!

После этих слов Нори с ужасом осознал, что это его будущие компаньоны в дозоре. Талька и Сабир — именно о них говорил командир Аргус. Удивительным было и то, что в тренировочном спарринге они сражались настоящим оружием. Нори продолжал наблюдать за поединком и видел, как Талька зажимает соперника в угол. Когда Сабир оказался у ограждения, он сделал резкий бросок в пояс, но получил женским коленом в лицо, откинулся на песок и замычал, прикрывая лицо свободной рукой. Талька посмотрела на него секунду, обернулась на Нори и сказала ему холодным, слегка скрипящим голосом:

— Теперь ты.

— Я?! — переспросил Нори и огляделся, убеждаясь, что эти слова не могли быть адресованы кому-то ещё.

— Ты, — повторила Талька. — Мне не составит труда доказать, что в этом городе только я умею держать меч.

— Мне это доказывать не надо, я раньше никогда не дрался! И вижу, что ты… явно лучше, — забеспокоился Нори.

Талька прищурилась и пристально смотрела ему в глаза. Сабир на другом конце арены поднялся на локтях, сплюнул кровью на песок и гнусаво произнёс:

— Лучше дай ей тебя отделать, иначе не угомонится. Я знаю, о чём говорю, шесть дозоров стоял с этой сумасшедшей.

Нори замешкался, метая взгляд между Талькой и Сабиром.

— Сюда, — быстро и строго сказала женщина.

Нори перелез через ограждение, неуверенно вынул меч из ножен и спросил её:

— Оружие ведь настоящее. Ты убьёшь меня…

— Не убью, — высокомерно произнесла Талька. — И эти зубочистки из Тагервиндской оружейной едва ли считаются настоящим оружием. К тому же, ты в кольчуге. Обещаю, я поддамся, — закончила она с коварной ухмылкой из вычищенных зубов.

Нори схватился за меч двумя руками и выставил его перед собой. Увидев это, Сабир поджал губы и расстроенно сказал:

— Понятно.

После этого он подполз ближе к ограждению и наблюдал за грядущим поединком. Талька внимательно оглядела новобранца: его руки слегка дрожали, ноги стояли близко друг к другу, почти стопа к стопе, глаза смотрели не на неё, а на её меч. Она усмехнулась, сымитировала удар справа, но тут же развернулась и с полного размаху ударила слева по клинку Нори. Сильная вибрация прошибла его ладони, пальцы невольно разжались и клинок отлетел в сторону. Талька опустила меч и второй рукой отвесила Нори размашистую пощёчину. Парень отшатнулся и опёрся на хлипкое деревянное ограждение. У Нори закружилась голова, а когда он пришёл в себя, Талька уже держала клинок у его солнечного сплетения.

— Какие же вы все слабаки… — сквозь зубы прошипела она, убрала меч в ножны и ушла куда-то в сторону.

Нори подобрал меч, убрал его в ножны и опустил печальный взгляд на песок. Сабир подошёл к нему, пожал плечами и разочарованно произнёс:

— Пока с её словами трудно спорить. Эта сволочь дерётся, как демон. Я Сабир, — он протянул руку и слегка ухмыльнулся, обнажив розовые от крови зубы.

— Нори, — ответил сын гончара и пожал его руку. — А почему вы бьётесь настоящими мечами? Разве тренировочных нет?

— Да вон они, — Сабир кивнул в сторону стойки с деревянными клинками и пошёл куда-то в сторону. — Просто Талька больная, тренироваться согласна лишь на стали. Говорит: «не чувствуя реального веса клинка, ты не научишься убивать им».

— А приходилось? — спросил Нори, неуклюже следуя за собеседником.

Они вышли с территории казарм и пошли по шумным городским улицам.

— Что? Убивать? — переспросил Сабир.

— Ну, да. Просто я только вступил в стражу и никого ещё не убивал. А скоро война…

— Да, я слышал речь Гилмора, — донеслось из-под рыжих кудрей, свисающих вдоль висков. — И да, убивать мне приходилось. Четверых или пятерых. Не за раз, конечно, да и давно это было. Нарвались. Один был вором, второй устроил потасовку в трактире и сам на меч налетел спьяну… остальных уже и не помню, за что прирезал.

— И каково это? — с волнением спрашивал Нори, глядя на свой меч в ножнах.

— Первый раз жутко. Потом спокойнее.

Сабир остановился посреди улицы, прищурился и окинул взглядом прохожих. Нори встал рядом с ним, тоже осмотрелся, но не слишком понимал, что происходит.

— Начинается… — пробормотал Сабир и сплюнул кровавой слюной.

— Что? — волнительно спросил Нори и посмотрел на него снизу-вверх, потому что Сабир был выше на голову.

Рыжеволосый мужчина с подозрением оглядел людей вокруг и сказал:

— Да вся эта суета проклятая: шёпоты, сплетни, планы какие-то… кое-кто уже собирается валить из города. Не могу их осуждать, но вряд ли они понимают, что на границе их встретят Ренамировские мародёры.

— С каждой ушедшей семьёй ополчение становится всё меньше, как и наши шансы на победу, — с тревогой комментировал Нори.

— Ага, — промычал Сабир и повернулся к парню. — Но об Тагервиндские стены разбилась гордыня многих лордов. Может, разобьётся и гордыня Ренамира, как знать? Наше дело малое: за порядком следить, тренироваться и ждать. Ты же не просто так за мной увязался, да? Новый сменщик, — Сабир посмотрел на Нори, по-отечески улыбнулся и похлопал его по плечу. — Пойдём.

Сабир позвал Нори рукой и направился к городскому трактиру, расположенному на этой улице. У входа он умылся в деревянной бадье, оставив в ней едва заметные кровавые разводы, поправил форму и резко открыл входную дверь. Нори с чувством неловкости следовал за ним и, оказавшись внутри, был немного оглушён здешним шумом: на табурете встал бард и орал патриотическую песню, тут же смеялись несколько пьяниц, кто-то выкрикивал тосты, слышен был стук деревянной мебели, звон стальных ободков на кружках для эля, женский визг, гогот, топот — у Нори аж закружилась голова от окружающей какофонии. Он много раз бывал в трактире, но сегодня здесь было особенно людно. Сабир махнул рукой трактирщику и указал на единственный свободный столик:

— Два ячменных!

Трактирщик кивнул и принялся наливать напитки. Сабир наклонился к Нори и сказал ему:

— Подожди меня за столом, я скоро буду.

Нори кивнул, прошёл к столу и сел за него. Когда он обернулся, Сабир уже исчез из виду, зато появился другой человек — тот, кого Нори сегодня поутру успел увидеть около мастерской. Стафорт плюхнулся на табурет напротив Нори и громко заговорил:

— Кого я вижу! Горшечник! Ты чего это вырядился, и что за здоровый хрен с тобой пришёл?

Нори сначала улыбнулся другу, но тут же засмущался:

— Я вступил в стражу, хочу… помочь.

Стафорт на секунду оцепенел, а затем встряхнул головой, возвращая себе сознание после услышанного.

— Ты дурак? — спросил он и наклонился ближе к Нори, переходя на полушёпот. — Какую стражу? Городу конец, надо бежать отсюда! Я уже хотел найти тебя и предложить уезжать с ближайшим караваном, хотя знал, что отец твой упрётся… это он тебя надоумил?

— Нет, ты что! У него одна глина на уме, — отмахнулся Нори. — Я не из-за отца здесь остаюсь. Просто я хочу быть действительно полезным, показать себя перед лордом, перед людьми. Может, перед Миртой! Следить за улицами, наказывать преступников…

— Ой дура-а-ак… — протянул Стафорт и закрыл лицо руками от негодования. — Тебе ваза на башку упала, что ли? Ты на стене будешь стоять или где? Говори быстро.

Он тут же приободрился, очевидно, считая, что должен спасать друга и вытаскивать его отсюда.

— Барбакан, сегодня вечером заступаю, — ответил Нори. — А что?

— Отлично, — прошептал Стафорт. — Как стемнеет, я свистну два раза, буду ждать тебя за южной стеной. Спустишься — садимся на коня и бежим, чтобы только подковы наши было видать.

— Что?! — изумился Нори и нахмурился. — Нет! Ни за что! Если ты так хочешь свалить, то вперёд, я не брошу город, отца, лорда, Мирту и… никого не брошу здесь! Понял? Тебе не убедить меня, Стафорт, даже не пытайся.

Стафорт с досадой покивал и отвернулся:

— Н-да, все на свете знают, что ты упёртый козёл. Ну… тогда прощай. Если боги позволят, свидимся ещё.

Он встал с табурета и раскинул руки для объятий. Нори поднялся, приблизился к нему, и они крепко обнялись. Стафорт похлопал его по спине и произнёс с какой-то непривычной для него печалью в голосе:

— Надеюсь, ты не пожалеешь о своём выборе. Удачи, друг.

— И тебе, — ответил Нори. — Куда бы ни занесло.

Стафорт отстранился, кивнул на прощание и спешно вышел из трактира. В этот момент помощник трактирщика как раз принёс эль и расположил его на столике. Нори сел на место, обхватил кружку и угрюмо следил за тем, как лопаются пузырьки белой пены. Вся его прошлая жизнь постепенно переставала существовать, а новая пока ещё не принесла желаемых впечатлений, славы и уверенности в себе. Он опустил взгляд на ножны меча, уткнувшиеся стальным кончиком в деревянный пол, и подумал о том, что предстоит делать с этим оружием — подумал об отсечённых головах, распоротых животах, о слезах и о крови, которые прольются после ударов этого меча. Всё это теперь выглядело в мыслях не таким ярким и героическим, как раньше. Нори вдруг будто почувствовал на плече нежную руку Мирты и обернулся, но это лишь край чужого платья задел его во время танца. Тоска по возлюбленной внезапно стала такой сильной, что Нори нестерпимо возжелал с ней увидеться, но из грёз и тревог его вырвал Сабир, севший за стол.

— Другое дело! — воскликнул он, поправляя штаны и застёгивая потуже ремень на них. — Ну, малец, за Гилмора и за то, чтоб мы пережили эту треклятую осаду!

Сабир поднял кружку, Нори последовал его примеру. Они со звоном стукнули сосуды друг о друга, пролив немного пены на стол, и стали пить. Сабир залпом выдул половину кружки, а Нори осилил лишь треть. Только теперь Нори заметил, что нос Сабира покраснел и отёк от ударов Тальки.

— Расскажи, откуда взялся, чем занимался? Нам всё-таки в дозоре скоро вместе стоять! — громко спросил его Сабир, пытаясь перекричать окружение.

Нори слегка улыбнулся и приготовился к большому разговору. Сабир расспрашивал его и развлекал своими историями следующие три часа, а когда солнечный свет в окнах трактира стал тускнеть, они пошли к барбакану.

Некоторые дома, прежде шумные и полные жизни, опустели — теперь только ветер болтал оконные ставни из стороны в сторону и свистел в печных трубах. По пути Нори и Сабир наткнулись на один из новых распределительных постов — письменный стол под маленьким козырьком, где стоял мужчина среднего возраста с короткой седой бородой от уха до уха. Сабир увидел его и окликнул:

— Белиад! Как ты, старик? Уже набираешь ополченцев?

— Сабир, вот так встреча, друг мой! — воскликнул Белиад. — Скоро начнём, пока проверяю документы и жду писаря. А это кто? — спросил он, с улыбкой указывая на Нори. — Свежая кровь?

— Она самая, — усмехнулся Сабир. — Парень вызвался в дозор, говорит, хочет за порядком следить. Нори, это сотник Белиад, мой старый друг!

Сабир жестом пригласил компаньона поближе, и перед Белиадом показалось молодое круглое лицо Нори.

— Нори? — удивлённо спросил сотник. — Сын гончара, старшего Нори?

— Да, это я, — неловко подтвердил парень.

— Надеюсь, и другие ремесленники столь же охотно пойдут защищать свой дом и правителя, ты послужишь им примером! — воодушевляюще говорил Белиад. — А то уже четыре телеги уехали за мост, ещё несколько семей ушли пешком. Вас ещё не назначили на позицию во время обороны?

— Пока нет, — отмахнулся Сабир. — Им бы для начала разобраться, сколько нас, кто умеет из лука стрелять, кто мечом махать…

Сотник посмотрел на некоторые документы, лежащие на столе около него, и снова повернулся к Сабиру:

— Тогда, может, я сразу назначу вас к себе, на северную стену? Я отвечаю за центральную часть, во время осады может быть жарко, но ничего не поделать. Возьмёте на себя подачу снарядов для стрелков, котлы с маслом… может, успеем даже пристроить платформу с баллистой, а?

Сабир почесал голову и повернулся к молодому компаньону:

— Что скажешь? Сотник Белиад — отличный командир, за это я ручаюсь.

Нори задумался над услышанным предложением. Подача снарядов, котлы и баллиста — это безопаснее, чем быть в авангарде под барбаканом, но не менее важно. Возможно, он хотел бы напрямую столкнуться с противником, но с разочарованием в самом себе вспомнил, как Талька одним ударом выбила его оружие из рук.

— Хорошо, — согласился Нори. — Северная стена, значит.

— Отлично! — воскликнул сотник. — Ждите команд. Если потребуетесь, я найду вас, Аргус будет предупреждён.

Белиад попрощался с ними и снова принялся за документы. Через десять минут Сабир и Нори были уже под крепостной стеной. На барбакан можно было попасть двумя путями: по лестнице у северной стены и по лестнице у южной. Нори никогда не был наверху и только теперь осознал, что за всю жизнь ни разу не поднимался выше третьего этажа.

Сабир подозвал его и пошёл вверх по каменным ступеням северной лестницы. Нори поднимался по ним и оборачивался на город, который становился всё ниже: сначала крыши домов стали ему по колено, затем вовсе остались где-то внизу и стали сливаться в цельные древесно-соломенные полотна городских районов. Зубастая тень от городской стены, как всегда, ползла по ним, поглощая весь город, но теперь Нори был не под ней. Он поднялся на стену, и его лицо осветило вечернее солнце, медленно падающее за горизонт ровно напротив городской стены.

Тагервинд был расположен в широком тупике между скалистых гор, и имел лишь одну фронтальную стену, но она была высотой около двадцати метров, шириной в шесть-семь и протягивалась от одной стороны этой межгорной равнины до другой. Барбакан располагался ровно посередине, левая от него стена называлась южной, а правая — на которой стоял Нори — северной. В прошлые века находились хитрецы, которые решали, что город легко обойти по скалам и миновать таким образом единственную неприступную стену, но там они сталкивались с другим врагом — природой. Оползни и обвалы, коварные и острые как колья скалы, безжалостные горные реки и просто непроходимый рельеф заставляли всякого незваного гостя пожалеть о приходе туда. Ренамир же видел Тагервинд лишь на карте, он знал, что к городу можно подойти только с одной стороны, но как он спланирует осаду — оставалось вопросом. Нори посмотрел на широкие поляны и леса перед замком, затем наклонился через каменные зубцы и глянул вниз со стены — там был глубокий ров, в который выливалась одна из горных рек, поэтому течение в нём было очень сильное. Ров шёл вдоль всей стены и уходил куда-то в противоположную сторону — по интенсивности течения можно было предположить, что там он впадал в другую горную реку.

Сабир вошёл в барбакан, слегка расслабил поясной ремень и снял шлем. Талька была уже там, она сняла с себя большую часть брони и выполняла странные разминочные упражнения: переносила вес то на одну ногу, то на другую, затем съёживалась, выпрямлялась, дышала медленно и глубоко, затем вдруг быстро и прерывисто. Когда Нори зашёл внутрь, она тут же заговорила:

— Так и знала, что ты будешь с нами. Как тебя зовут?

— Нори, — смутившись от неожиданности, ответил он.

Нори пока ещё не знал, что ей нужно, но на всякий случай держался в стороне, у входа в помещение барбакана.

— Ты ни на что не годишься, Нори, — презрительно сказала Талька, выпрямилась и повернулась к нему.

— Собираешься унижать меня весь дозор? — обиженно спросил её сын гончара.

— Нет. Я собираюсь научить тебя хоть как-то держать меч.

Нори удивлённо приподнял брови и подошёл ближе.

— Правда? — неуверенно спросил он.

Сабир с аналогичным удивлением смотрел на напарницу.

— Да, — ответила Талька и пригласила его жестом за собой.

— А мне ты уроки не предлагала! — возмутился Сабир.

— Ты в них не так остро нуждаешься, — бросила через плечо Талька и вернула своё внимание к новобранцу.

Сабир с удивлением наблюдал за ними, и оказалось, что Талька не врала — она действительно тренировала Нори следующие два часа прямо на крепостной стене: боевые стойки, хватки, базовые комбинации и движения. Нори внимательно слушал её и старательно повторял всё показанное, но вывод в конце этой тренировки был не слишком воодушевляющим:

— Уже лучше, — бодро начала Талька, но тут же снова окаменела, принимая свой обычный вид. — Хотя в бою с реальными людьми всё это может не пригодиться, потому что ты умрёшь от первого же удара. Однако полученные за сегодня навыки и знания существенно снизят такую вероятность. Ты ещё плох, но уже не безнадёжен.

Сабир вдруг вмешался со стороны:

— Цени эти слова, с её уст не срывалось ничего лучше за последние несколько месяцев. Я от неё вообще ни одного комплимента в жизни не слышал.

Нори улыбнулся и сказал ей:

— Спасибо, Талька. Знаешь, а ведь я сначала подумал, что ты бездушная тварь и…

Сабир тут же усмехнулся:

— Так и есть.

Женщина удостоила его безразличным утомлённым взглядом и снова повернулась к Нори:

— Не обольщайся, я тренировала тебя исключительно из практических соображений. В бою может возникнуть ситуация, в которой моя жизнь будет зависеть от твоей. Не хотелось бы, чтобы ты облажался и подставил меня.

— А… понятно, — Нори кивнул и посмотрел в окно барбакана.

Солнце уже давно село и по всему Тагервинду зажглись огни. Нори вышел наружу, встал у внутреннего края северной стены, посмотрел в сторону города и увидел, что к барбакану приближалась крытая повозка, которой управлял лысый мужчина в потрёпанном жилете. Талька тоже вышла и, посмотрев вниз, хмыкнула:

— Ещё один бежит из города. Я уже подумываю последовать их примеру…

Нори узнал того мужчину — это был отец его возлюбленной, Мирты.

— Я сейчас! — крикнул он и побежал вниз.

Сабир принялся крутить лебёдку и наматывать цепи, открывающие ворота, на катушку, а Талька осталась стоять на месте и смотрела за бегущим вниз по ступеням Нори.

Мужчина на повозке не сразу понял, кто к нему приближается, и поначалу даже испугался, но потом прищурился и вскрикнул:

— Нори! Младший Нори!

Из-за его плеча выглянула молодая черноволосая девушка с вытянутым худым лицом, это и была Мирта. Она увидела Нори, бегущего ей навстречу, и выскочила из повозки. Когда он подбежал ближе, полный тревоги и запыхавшийся, она взяла его за плечи и посмотрела ровно в глаза.

— Стафорт не врал, ты правда записался в стражу? — с волнением спросила она.

Её голос дрожал, как и её тонкие розовые губы. Нори аккуратно положил ей на плечи свои руки и ответил:

— Да, это так. Неужели ты тоже уезжаешь?

Мирта на секунду обернулась на повозку отца, затем заговорила виноватым тоном:

— Прости, прости меня, я сама не знала, что так будет! Но пойми, ради друзей было бы глупо оставаться в городе, который скоро осадят. Отец едва ходит из-за его колена, а больше у нас в семье нет ни воинов, ни тех, кто… мог бы принести какую-то пользу.

— Ради друзей… — с досадой повторил Нори, пытаясь превозмочь бурю эмоций внутри себя.

Он хотел признаться ей в своих чувствах, но теперь сомневался, есть ли в этом смысл; и в то же время он ужасно беспокоился за Мирту и её отца после слов Сабира о мародёрах на границе. Нори глубоко вдохнул, крепко прижал Мирту к себе и заговорил полушёпотом ей на ухо:

— Слушай внимательно: на границах провинции сейчас мародёры и разведчики, езжайте куда-нибудь вдоль северного хребта, в уже захваченные земли, потому что здесь вас не пожалеют. Особенно тебя….

Мирта немного отстранилась, помотала головой и переспросила Нори:

— Что ты имеешь в виду? Почему «особенно меня»?

Нори сжал губы от напряжения, перебрал все свои мысли и выговорился:

— Ты… Ты самая прекрасная девушка из всех, каких я видел за свою бестолковую жизнь! Ты очаровательно поёшь, готовишь, ты умная и добрая… Будь у меня выбор, прожил бы с тобой всю жизнь и сделал бы для тебя что угодно! Но я… мой выбор уже сделан.

Мирта остолбенела, её дыхание ускорялось с каждой секундой, а по щекам покатились слёзы. Она ударила Нори по плечу своей худой ладонью и вскрикнула:

— А раньше ты почему мне этого не говорил?! Подлец, зачем?! Зачем сейчас? — после кратковременного срыва она вдруг бросилась ему на шею и крепко обняла. — Уезжай с нами. Со мной. Проскочим сейчас и поедем за горизонт, никто даже и не вспомнит о нас… ну? Поехали, прошу!

Нори крепко обнял её в ответ, сморщился и почувствовал, что сам готов зарыдать. Сквозь чёрные волнистые волосы Мирты он посмотрел на клетчатый чёрно-красный флаг с грифоном по центру, в свете факелов реющий над барбаканом. Чуть правее и ниже стоял чёрный неподвижный силуэт Тальки, которая по-прежнему наблюдала за ним.

— Я стану предателем, — дрожащим голосом прошептал он. — Врагом Тагервинда и… буду заклеймён на всю жизнь.

Мирта взяла его за лицо и продолжила умолять:

— Да кому ты нужен, глупый? Сын горшечника, простой бездельник с улиц, какой толк от тебя там, на стене? Поехали со мной… мы…

— Нет, — сурово отрезал Нори, заметно помрачнев после слов «сын горшечника».

Мирта вздрогнула, а он продолжил, подавляя эмоции в себе:

— Я теперь… солдат под знаменем Тагервинда. Меня записали на северную стену во время осады. Шаг без приказа — измена. А достойно отслужив и защитив город, я вернусь и… найду тебя, когда стану тем, кто заслуживает этого счастья.

Мирта заплакала и поникла головой.

— Дурак ты, а не солдат… — печально произнесла она.

— Значит, приду за тобой, когда стану умнее. И сильнее. И вообще, стану хоть кем-то. А пока я «сын горшечника», мне нечего предложить тебе, кроме любви и себя самого, Мирта.

— Но мне больше ничего и не надо! — простонала девушка, уже сделав первый шаг обратно к повозке.

— Сейчас, — серьёзным тоном ответил Нори. — А потом от меня будет требоваться гораздо больше. Я не хочу, как отец, потерять семью из-за собственной глупости! Езжайте на север, Мирта, по горным тропам! Если боги позволят, мы с тобой увидимся и будем вместе. А нет… значит, я останусь здесь, под стенами, защищая свой дом и честь.

Мирта снова подскочила к нему, крепко поцеловала в губы, развернулась и со слезами понеслась к повозке. Она забралась внутрь, ночная тень скрыла её, и лишь тихий плач доносился из-под тента. Через мгновение плеть стегнула коня, колёса заскрипели, и повозка поехала дальше. Слышался успокаивающий тон отца Мирты и её высокий, надрывисто высказывающийся голос, который вскоре потерялся в шуме города, стоявшего за спиной Нори. Тент повозки задёрнулся, но, когда она уже пересекла подъёмный мост и поехала прочь по единственной дороге, нежная рука отодвинула ткань, и влюблённые в последний раз взглянули друг на друга. Нори навсегда запомнил это белое острое лицо, освещённое жаровнями у моста. Окованные ворота начали закрываться с гулом и скрипом, который издавали в движении от собственной тяжести, а Нори стоял и смотрел, как повозка с его возлюбленной становилась всё дальше.

Через пару минут, после ещё одного утомительного подъёма по лестнице, Нори вернулся под козырёк барбакана, где Сабир, пыхтя и краснея, накручивал цепи ворот на катушку лебёдки. Он подбежал, схватился за вторую рукоять и помог ему, а Талька так и стояла в стороне.

— Я думал, ты сбежишь с ней, — прокряхтел Сабир попутно.

— Может, и сбежал бы… — пожал плечами Нори, когда они закрыли ворота. — Но я и так слишком много раз в жизни бежал, отказывался, подводил… Решил, что пришло время вести себя достойно.

— Вот это слова настоящего мужика! — довольно воскликнул Сабир.

— И полного идиота, — подхватила Талька, подойдя к Нори, и вдруг едва заметно улыбнулась. — Но я тоже благодарна тебе за то, что не бросил нас и… остался защищать город.

Нори кивнул и улыбнулся на мгновение, но радость с его лица тут же сняли воспоминания о прощании с Миртой. Он вышел на стену и посмотрел за горизонт, где уже почти ничего не было видно из-за темноты. Где-то там мелькал огонёк повозки её отца, а ещё дальше, за невидимой стеной ночи, за десятками километров полей и лесов, к Тагервинду шла армия Ренамира.

Остаток дозора прошёл спокойно, а утром, когда Нори надеялся выспаться, у барбакана оказался сотник Белиад. За его спиной стояло ещё с дюжину человек, один из которых вёз за собой тележку с инструментами.

— Что такое? — спросил Сабир, подойдя к Белиаду.

Нори стоял поблизости и не успел даже заметить, как Талька улизнула куда-то прочь. «Впрочем, она и не записывалась к Белиаду» — подумал Нори и прислушался к происходящему рядом разговору. Белиад упёр руки в пояс и пояснял задачу:

— Гилмор назначил наше подразделение расширять ров. До полудня нужно накинуть полметра от стены и сделать более крутым ближайший к стене берег. Таг смоет всё, что оторвётся от земли, так что это будет не очень трудно.

Сабир задумчиво покивал, а Нори подошёл ближе и скромно поинтересовался:

— А… поспать нам не дадут?

— Ха! — кратко, но громко усмехнулся Белиад. — Поспать — это привилегия трусов и лентяев, юный Нори. Если повезёт, после рва отдохнёшь пару часов.

— Пару часов… — печальным шёпотом повторил Нори.

Он понял, что те сладостные ночи, занятые девятичасовым сном, остались позади. Возможно, навсегда.

Белиад вывел их за стены, распределил и раздал инструменты. Нори получил в руки двухметровый стальной лом и был поставлен напротив северной стены, под тем самым местом, где он смотрел на реку сверху вниз. Теперь Таг плескался и переливался прямо у его ног: грязный, шумный, но неостановимо сильный. Эта река загубила немало солдат, пытавшихся осадить Тагервинд, и унесла их тела в горы. Некоторые люди, вспоминая о Таге, говорили, что всё его дно усыпано человеческими костями, но из-за мутной воды и глубины в три метра определить это было довольно сложно.

Нори опустил треть лома в воду и почувствовал, как течение тянет инструмент в сторону. Белиад, стоявший недалеко позади, крикнул ему:

— Чего замер? Откалывай куски, ров сам себя не расширит!

Один из работников, приведённых сюда, вдруг обернулся и заговорил:

— Вообще-то, горные реки постоянно размывают почву и сами расширяют себя! Так появляются…

— Понырять хочешь, умник? — прервал его Белиад.

— Нет, командир!

— Ну так копай, чтоб тебя!

Нори увидел, что Сабир снял с себя кольчугу, шлем и рукавицы. Парень последовал примеру нового друга, крепко взялся за лом и принялся откалывать куски земли от края рва. С перерывами на завтрак и обед это длилось семь часов.

К середине дня Таг унёс на север огромное количество земли и заметно вырос в размерах. Нори устало сидел на его берегу с закрытыми глазами и уже не мог ни о чём думать. Ещё никогда в жизни он не чувствовал себя таким уставшим, как в этот момент, после дозора, а затем многочасовых работ. Его компаньоны и союзники в грядущей осаде уже расходились и возвращались по мосту в город, сотник Белиад пересчитывал людей и инструменты, а Сабир подошёл к Нори, сел рядом и опустил босые ноги с задранными штанами в реку.

— Да, парень, такова солдатская жизнь, — сказал он и в который раз похлопал напарника по плечу.

Уже едва не заснувший Нори, открыл глаза от этих слов и посмотрел на Сабира.

— Когда там… наша следующая смена? — бессильно промычал он.

— Ха, послезавтра ночью, малец! — Сабир смеялся и говорил так, будто в нём хватит сил расширить реку ещё в два раза.

Нори удивлённо смотрел на него, и в сравнении с этим крепким, бодрым мужчиной, осознавал свою слабость и недостаточную стойкость.

— Ты шёл бы в оружейную, снаряжение сдавать, — Сабир кивнул на меч в ножнах, лежащий на земле между ними.

Нори лишь бессильно покивал в ответ, взял оружие и поднялся. Шумный и тревожный город он пересёк, почти не глядя по сторонам, оружие и броню сдал так же бессильно и неосознанно — будто невесомый прошёл по каменному полу, а когда вышел за дверь казарм, вдруг почувствовал, что больше не испытывает к отцу той злобы, что была вчера. Нори даже захотел проведать его и рассказать о том, как, оказывается, тяжело служить в страже, и потому скорее отправился домой.

Отворив родную дверь, Нори сразу же слабым голосом заговорил:

— Отец, я… — и тут же прервался, потому что внутри никого не было.

Печь даже не мелькала тлеющими углями, лучины не были зажжены. «Сейчас день, он может быть в мастерской» — подумал Нори, про себя смеясь над одержимостью отца его работой. Он прошёл по улице и зашёл во вторую, не менее родную и знакомую дверь. Едва Нори пересёк порог мастерской, как тут же остолбенел.

Тело старшего Нори покачивалось на ветру в центре мастерской, повешенное на петле, привязанной к потолочным балкам.

— Отец! — вскрикнул Нори, подскочил к нему и принялся снимать, сдёргивать его вниз, но безуспешно.

Он схватил маленькую лопатку для глины, судорожно, неуклюже подставил рабочий стол к повешенному, встал на него и принялся рубить верёвку. Через несколько секунд окоченевшее тело старшего Нори рухнуло на пол, как мешок с дубовыми чурбанами.

— Отец! — дрожащим криком вопил Нори, разматывая петлю на вздувшейся сиреневой шее покойника.

Из последних сил он пытался привести родителя в чувства, не веря, что тот мог так внезапно его покинуть, но вскоре отчаялся, упал головой ему на грудь и просто зарыдал.

— Почему… — стонал Нори, сжимая в кулаках рубашку на мёртвом теле отца. — Неужели из-за меня? Из-за войны?

Нори вспомнил последние слова, сказанные отцу перед уходом в патруль, и от этого ему стало ещё больнее. Стыд, сожаление и горе наполнили его душу и сознание. Нори пробыл у тела отца около часа, и только потом, когда у него не осталось сил даже на скорбь, он поднялся и посмотрел в его стеклянные неподвижные глаза.

Нори вышел на задний двор, осмотрелся и приметил небольшое пустое место между мастерской и высокой стеной.

— Наверное, ты бы хотел остаться здесь… — тихим, слабым голосом сказал он сам себе и взял лопату у задней двери мастерской.

С каждым клочком вывернутой земли, с каждой пролитой слезой, Нори чувствовал всё большую тяжесть. Ему казалось, будто земля намеренно затвердела и не хотела принимать его отца, а руки всё ещё ужасно болели после расширения рва.

Сейчас, в условиях боевой готовности, никто не будет устраивать канонический похоронный ритуал, тем более для какого-то одинокого гончара. Обычно ближайшие члены семей сами выбирали места для захоронений, и выбор этих мест тоже был ограничен некоторыми законами, но, закопав отца за мастерской, Нори не нарушил бы ни один из них. Нужно было лишь закопать.

Сделав яму глубиной в полметра, Нори осел на землю, и единственным, что не давало ему упасть, был черенок лопаты, за который он держался обеими руками. Он повернул голову направо и посмотрел на тело отца у стены мастерской, которое ожидало погребения и уже начало издавать неприятный запах и привлекать мух. Нори закрыл глаза и начал истощённым шёпотом молиться, чтобы всё это оказалось плохим сном, и он снова, как раньше, спал девять часов, бездельничал или помогал отцу, гулял по вечерам со Стафортом и собирал цветы для Мирты. Какими бы усердными ни были его молитвы, реальность оставалась всё той же.

Солнце уже начинало понемногу садиться за горизонт, когда Нори всё же нашёл в себе силы выкопать яму и опустить туда тело отца. Он смотрел на него сверху, из мира живых, и больше не пускал слёз. Лицо Нори стало твёрдым и печальным, а в слегка прикрытых от сонливости глазах виднелась чёрная скорбь.

— Прости меня за всё, отец, — тихо сказал он, закрыл глаза и тяжело вздохнул. — Увидимся однажды.

Он вонзил лопату в кучу земли, чтобы закопать последнего своего родственника, но вдруг над городом разнёсся звон тревожного колокола. За ним последовал низкий гул рога. Долгий звук шёл будто с небес, но что он значил — Нори пока не знал. Он замер на секунду, отпустил лопату и прошёл через мастерскую на улицу. Со стороны дворца приближался всадник, который кричал во всё горло:

— Все в оружейную! Занять боевые посты! Всем занять боевые посты!

Нори смутился, помотал головой и закрыл за собой дверь мастерской. Он шёл по улице и видел столь же удивлённые, ничего не понимающие лица окружающих людей. Гонец на коне, уже почти сорвавший голос, увидел неспешность и непонимание людей — он остановился, выпученными глазами оглядел толпу и истошно заверещал:

— На нас напали, все к оружию, остолопы!

Толпа зашевелилась быстрее, Нори пробился к казармам, дождался своей очереди в оружейную и, войдя, увидел того самого стражника, выдававшего ему оружие и доспехи в первый раз.

— А, новенький! — обратился он. — Боевой пост?

— Что? — непонимающе переспросил Нори, окружённый гомоном.

— Боевой пост! — повторил стражник. — Что делаешь во время осады? Быстрее!

Нори помотал головой, замялся, но ответил:

— Э-э, котлы, северная стена, снаряды подавать, не знаю…

— Поддержка, понял! — крикнул оружейник, взял с вешалок два ремня, меч и геральдический сюрко, один из толстой стопки таких же.

Он выдал всё это Нори и сказал:

— Броня только лучникам, кавалерии и авангарду, прости. А теперь отойди в сторону, переодевайся там!

В нетерпении кто-то оттолкнул Нори в сторону и оставил его стоять с оружием и сюрко на руках. Люди кричали друг на друга, спорили, толкались, некоторые скептически оглядывались, не веря, что осада уже началась, а другие были настолько напуганы, что приставали ко всем с расспросами и стонали: «Гилмор сказал, что через неделю! Как же так?!». Нори накинул сюрко, затянул одежду ремнями и поправил ножны с мечом. Он медленно прошёл по коридору, протискиваясь через очередь в оружейную, и заглянул в кабинет командира Аргуса — там никого не было. «Наверное, теперь надо идти на северную стену» — с беспокойством подумал Нори, вышел из казарм и отправился туда.

Один из домов на центральной улице горел, но пожар был вызван внутри, а не горящими снарядами осадных орудий. Тагервинд паниковал. Всюду было какое-то движение, всюду чувствовались тревога, возмущение или медленно закипающий гнев по отношению к врагу. Нори ускорился, быстро дошёл до стены и поднялся ровно туда, где должно было быть его место. Здесь уже стоял строй лучников, замерших в ожидании приказа, а подразделение поддержки подносило бочки с новыми стрелами и готовило в барбакане жаровню под котлом с маслом.

— Нори! — послышалось вдруг где-то рядом.

Нори обернулся и увидел сотника Белиада, который тут же продолжил:

— Хорошо, что ты пришёл. Стой здесь и жди команды, скоро понадобишься!

Нори кивнул и посмотрел между тесно стоящими лучниками вперёд. Перед замком, почти в километре от стены, стояло войско из нескольких раздельно расположенных подразделений. Они не двигались и чего-то ждали. Со стены Тагервинда солдаты Ренамира казались маленькими чёрными силуэтами, как муравьи, и за горизонт, со стороны которого прибыли эти муравьи, уже садилось солнце, отчего с каждой минутой их было видно всё хуже.

— Да не так уж их и много! — сказал один из лучников на стене. — Пока до нас дойдут, перестреляем!

— И всё же Гилмор обещал их через неделю, — возмутился второй.

— Видать, быстро бегают! — подхватил третий, и все они посмеялись.

Нори воодушевило настроение этих стрелков. Он подумал, раз они не волнуются, то, наверное, у Тагервинда все шансы устоять. Чья-то тяжёлая рука вдруг схватила плечо Нори сзади, и он обернулся — это был Сабир, тоже одетый в свою обычную одежду, прикрытую сюрко.

— Не дали нам поспать, да, малец? — усмехнулся он.

Нори слегка улыбнулся и кивнул ему. Сотник Белиад в этот момент подбежал к ним и крикнул:

— Нори, Сабир, бегите к воротам! Авангард ещё снаряжается, нужно срочно закрепить балки, сделать подпорки!

— Понял! — крикнул Сабир, подтолкнул напарника, и вместе они побежали вниз.

Нори, чуть не спотыкаясь, бежал по каменным ступеням, пропускал наверх лучников, а уже в нескольких шагах от земли оступился от усталости и упал, но тут же поднялся. У стены, рядом с лестницей, были сложены несколько деревянных балок разной длины. Пройдя за Сабиром, Нори обхватил одну из них и потащил её по земле к воротам. Сабир взял две сразу, по одной в каждую руку, и тащил их заметно быстрее.

На воротах уже были стальные крюки для этих самых балок, и через десять минут все они были заняты и укреплены диагональными опорами. Нори, ещё до осады оставшийся без сил, теперь просто прильнул к стене у ворот и тяжело дышал. Рядом собирался авангард в тяжёлых доспехах, который должен был встречать врагов, если они прорвутся через ворота. Сабир утёр пот со лба, в характерной для него манере похлопал Нори по плечу и сказал:

— Там тысячи две народу. Если наши будут хорошо стрелять, до стены дойдёт человек семьсот, ещё сотню смоет Таг. Думаю, выстоим, жаль только… — он восстановил дыхание и упёр руки в пояс. — Жаль только, баллисты построить не успели. Ну, пойдём!

Сабир позвал Нори жестом и завернул за угол, к лестнице на северную стену. На улицах людей становилось всё меньше, а на барбакане, на стене и под стеной — всё больше. Нори бессильно подошёл к лестнице и стал подниматься по ступеням, как вдруг кто-то быстро прошагал мимо него, задев чёрно-красным плащом. Нори поднял глаза и увидел лорда Гилмора: в шлеме, с блестящими наплечниками, с полуторным мечом и в латных сапогах, клацающих при каждом шаге. Гилмор остановился, медленно обернулся и увидел почти лежащего на лестнице Нори.

— Ну же, солдат, такими темпами Ренамиру даже не придётся осаждать нас! — ободряюще воскликнул он и протянул руку помощи.

Нори всполошился, стал нервно оглядываться, принял помощь Гилмора и встал на ноги. Лорд довольно кивнул и продолжил восхождение на стену, а Нори, боясь пропустить судьбоносные приказы, тоже собрал всю волю в кулак и последовал за ним. «Сам Гилмор подал мне руку!» — про себя удивлялся Нори, поднимаясь по ступеням. Правителя Тагервинда все знали как честного, близкого к народу человека, и теперь Нори лично почувствовал это и сразу невольно зауважал его, хотя прежде не имел никакого отношения к лордам и их слугам.

На стене было тихо. В армии Ренамира загорелись огни, но они оставались на том же расстоянии от стен Тагервинда, и в наступающей темноте их становилось видно всё лучше. Лорд Гилмор вышел из барбакана и крикнул:

— Хорас, Белиад, Тивин, сколько нас на северной стене?

— Примерно три сотни! — крикнул кто-то в ответ.

— Итого около семисот человек… — уже тише сказал лорд.

Нори стоял неподалёку, поглядывал на него и вспоминал слова Сабира о численности врагов. Сотник Белиад прошёл рядом и приблизился к лорду с непоколебимым выражением лица:

— Аргус должен привести ещё пятьдесят на южную стену после разведки на скалах, господин. Кавалерия Грастера тоже всё ещё снаряжается, они продумывают «клин» на случай, если ворота прорвут.

— Хорошо, — кивнул лорд. — И всё-таки, почему так быстро? Разведчики говорили о неделе, а до их прихода даже двух дней не минуло. Не могли же наши наблюдатели так ошибиться?

— Ошибиться — вряд ли, а вот солгать… — с опаской ответил Белиад.

Гилмор покивал, глядя во тьму, и вернулся в барбакан. Нори медленно протискивался между лучников к своему месту в центре северной стены и в страхе ждал, когда начнётся бой. Ждали и все остальные, начиная с лорда и заканчивая спрятавшимися в домах женщинами и детьми, но бой так и не начался — тьма окутала окрестности Тагервинда и продержала в немом напряжении всю обороняющуюся армию ещё три часа. Многие стрелки уже разминали затёкшие ноги или расслабленно сидели у каменных зубцов стены, когда из барбакана вдруг послышался крик лорда Гилмора:

— Проклятье, почему они не нападают?! Решили брать нас измором?

Этот вопрос мучил каждого человека на стене и под стеной. Когда солнце уже стало подниматься из-за гор, перед защитниками Тагервинда предстало неутешительное зрелище: половина прежней армии Ренамира разошлась рубить деревья ближайших лесов и строить осадные машины, а другая половина встречала подкрепление, вдвое превышавшее всю прежнюю армию по численности.

Нори спал, съёжившись среди остальных людей на стене, когда защитники Тагервинда зашевелились и забеспокоились. Сабир слегка толкнул его ногой и разбудил со словами:

— Малец, помнишь, что я говорил про семьсот человек, которые дойдут до стены? Забудь. Мы в полной заднице.

Нори спохватился, поднялся на ноги и выглянул за стену: там уже был разбит лагерь из десятков белых шатров, перед которым строились каркасы для больших баллист. Сердца тагервиндцев пронзил страх, но несмотря на все тревоги и предчувствия, бой не начался и в этот день.

Кормление обороняющейся армии было организовано в несколько смен, спали солдаты тоже посменно, а две платформы с баллистами всё же успели построить, в чём Нори принял непосредственное участие. Рядом с сотником Белиадом постоянно крутился горбатый низкорослый мужчина по имени Руарт, он был старшим инженером лорда и курировал сборку баллист, прикрикивая неприятным скрипучим голосом на строителей и помощников. К вечеру первого дня осады, когда вторая баллиста была закончена, Нори услышал, как Руарта по имени вызвал лорд Гилмор. Не имея конкретных приказов, он решил тоже подойти к барбакану и послушать, что сейчас происходит на будущем поле боя.

Руарт неуклюже проскакал по каменным ступеням, не заметив за собой хвоста, и забежал в барбакан. Нори остановился неподалёку и прислушался:

— Я здесь, господин! — проскрипел инженер.

— Руарт, объясни мне, что строят эти подонки?! — с беспокойством, громко и чётко спрашивал Гилмор.

— О ком вы, господин? О наших инженерах? Но я…

— Я о врагах, дурень, смотри!

Нори не видел, куда указывал лорд, но решил глянуть за стену. На поле, перед шатрами армии Ренамира, расположились два ряда деревянных каркасов: задний ряд полностью состоял из дальнобойных баллист, а в переднем разместились двенадцать установок, похожих на мельницы с большими крыльями, — их солдаты Ренамира собрали чуть ближе к Тагервинду, в четырёхсот метрах.

— Похоже на мельницы, господин! — заметил Руарт.

— И зачем им мельницы для осады, объясни мне?!

— Пока… не понимаю, господин.

Гилмор топнул латным сапогом по каменному полу барбакана и недовольно вскрикнул:

— Что ты за инженер тогда, раз не знаешь, зачем наши враги что-то строят! Позовите мне Белиада!

Нори увидел, как сотник Белиад, не дожидаясь личного оклика, сорвался с места и побежал по стене прямиком к лорду.

— Я здесь, господин! — доложился он, войдя внутрь барбакана.

Нори подошёл чуть ближе, присоединяясь к зазевавшимся лучникам, и внимательно слушал.

— Белиад, наши враги строят двенадцать мельниц перед Тагервиндом. Ты ведь был раньше осадным инженером, так, может, скажешь мне, что это значит?

Повисла временная тишина, сотник сделал несколько медленных шагов и сказал:

— Полагаю, они хотят использовать их крылья как источник ветра и… например, задымить нас, господин. Но силы одних лишь этих мельниц не будет достаточно для такой затеи, Руарт подтвердит.

— Это точно, господин! — высказался инженер.

— Ты сказал, что «одних лишь мельниц» не хватит, — размышлял вслух Гилмор. — А если поднимется Экиат?

— Тогда нам конец, господин, — твёрдо заключил Белиад.

Нори отошёл, схватился за каменные зубцы около барбакана и ещё раз посмотрел на мельницы. «Экиат» — крутилось в мыслях у парня, и теперь услышанное не давало ему покоя. Этим словом называли аномальный западный ветер, который в тёплые сезоны приходил из горных долин и накрывал Тагервинд на день или два, замыкаясь в этом горном тупике. Экиат появлялся раз в две-три недели в июне и июле. Он был способен разворошить соломенные крыши, свалить детей с ног, сорвать шатры и тенты, иногда даже унести небольших собак или кошек на другую улицу, если те решат высунуться — говоря кратко, этот ветер приносил разрушения, которые потом приходилось восстанавливать не один день. Именно животные обычно и были сигналом к ухудшению погоды, они всегда предчувствовали приближение Экиата и начинали осторожничать, прятаться и скулить, если их пытаются вытащить на улицу. Большинство собак Тагервинда считало, что лучше пару дней поголодать в будке за домом или в подвале, чем попасть под этот ветер, а кошки, как и птицы в ближайших лесах, вовсе исчезали из виду и прятались в места, о которых никто даже не знал. Со временем в Тагервинде появилось религиозное сообщество, считавшее, что Экиат — это один из древних богов, сотворивших мир, и он навещает город только летом, а зимой засыпает. Они поклонялись ему, выходили на улицу в ужасную погоду и приносили дары, оставляя их перед городскими стенами; если ветер сносил дары в реку Таг — значит, бог услышал их и благоволит им, а если дары оставались на месте, рассыпались и разваливались на земле — Экиат недоволен. Нори знал всё это и, сложив в уме полную картину, пришёл в ужас. Даже неопытный сын гончара понимал, что если осада начнётся во время Экиата, то она будет выглядеть, как конец света.

Четыре дня поле боя оставалось неподвижным. Разведчики в страхе изучали знаки природы, следили за животными и ждали, когда поднимется ветер, и вот, на пятый день, ранним пасмурным утром, защитники Тагервинда заметили, что тучи двигались по небу необычайно быстро и уплывали на восток, за горы, а солдаты Ренамира сложили перед мельницами кучи хвороста, поваленных деревьев и мёртвых тел. Стены Тагервинда были укреплены, пехотинцы вооружены до зубов, а под руководством Руарта и Белиада были построены ещё две платформы с баллистами, но было принято решение не начинать обстрел раньше времени, потому как до Экиата мельницы успеют восстановить. Лорд Гилмор смирился с тем, что ему в любом случае придётся оборонять город во время безжалостного ветра, поэтому сфокусировался на укреплении оборонительных рубежей и подготовке солдат.

Когда наступил злополучный час осады и приближение Экиата стало очевидным, лорд Гилмор отдал приказ занять боевые посты, лично проверил построения и вернулся к барбакану. Многие настаивали на том, чтобы он вернулся в центральную цитадель ради собственной безопасности, но лорд наотрез отказался и твёрдо решил остаться со своими людьми, здесь, на стене, расставив людей, передающих по стене людей для передачи его команд из барбакана.

— Баллисты, внимание! — крикнул он, и командиры подразделений продублировали его команду. — Поддержка, подать масло к баллистам, зажечь снаряды!

Сабир ткнул Нори в плечо, привлекая его внимание, затем они спустились со стены за бочкой с маслом и отнесли её к баллисте, за которую отвечали. Сабир первым взял кусок ветоши, промаслил его и обмазал наконечник снаряда баллисты. Нори последовал его примеру и подготовил второй, ещё не заряженный снаряд. Кто-то из их отряда поднёс факел к наконечнику, от чего тот мгновенно запылал. Снаряды трёх других баллист тоже по очереди загорелись. Воспылали и кучи топлива перед мельницами Ренамира. Инженеры вражеской армии бросали туда факелы и суетились вокруг мельниц в готовности привести их в действие. Не заставил себя ждать и Экиат.

Выпрямившись в полный рост, Нори почувствовал, как невидимая сила слегка подталкивает его назад, с платформы у стены. Стоя на деревянной пристройке с баллистой, он посмотрел вниз и понял, что падать будет очень больно, поэтому тут же присел, взялся за один из тяжёлых снарядов и ждал команд. Лорда Гилмор вышел на стену, и его красно-чёрный плащ тут же затрепало и потянуло в сторону.

— Начинается… — прорычал он и набрал полные лёгкие воздуха для следующей команды. — Баллисты, огонь по мельницам! Жги их!

Первые четыре тяжёлых стрелы отправились вперёд, а мельницы закрутились и вместе с Экиатом направляли дым в горный тупик под названием Тагервинд. Один из снарядов разнёс половину корпуса четвёртой мельницы, а остальные, к большому сожалению обороняющихся, пролетели мимо.

— Заряжай! — скомандовал Белиад, твёрдо шагая по северной стене между двумя баллистами.

Нори и Сабир подняли следующий промасленный снаряд, положили его на баллисту, старший стрелок закрепил его, а его помощник поджёг наконечник. В этой слаженной работе у Нори возникло сильное чувство единства с командой, будто сам он был частью баллисты, баллиста — частью подразделения, а подразделение — частью армии, и всё это на секунду показалось ему безупречной системой, которая не могла проиграть.

Серое облако густого дыма подбиралось к Тагервинду и уже портило вид на вражескую армию. Всюду слышались неразборчивые крики, команды, кашель и попытки понять — началось наступление пехоты или нет. Через две минуты паники и после ещё одного залпа баллист в небе замелькали огни. В наступившей внезапно тишине заревел голос лорда Гилмора:

— В укр-рытия-я!

С неба на стену обрушились огненные снаряды требушетов и двухметровые железные стрелы осадных баллист, снося людей прочь, давя их и оставляя от каменных зубцов и укреплений лишь щебень и неузнаваемые останки защитников города. Один из снарядов сорвал часть крыши барбакана и вместе с ней упал вниз на рыцарей авангарда, защищающих ворота. Нори в ужасе прижался к платформе, на которой находился, но первый залп не попал по его команде.

— Заряжай третий, баллисты, быстрее! — кричал лорд Гилмор, размахивая руками. — Лучники, огонь по готовности!

Командиры продублировали слова лорда, и баллисты вместе с подразделениями стрелков обрушили на армию Ренамира настоящий шторм, но никто не мог сказать, попала ли хоть одна стрела — всё скрылось в дыму. Нори и Сабир подготовили третий снаряд к выстрелу, когда на небе замелькали новые огни.

— Укрытия-я! — снова заревел Гилмор и сел у дверного проёма, ведущего в барбакан.

Снаряды вражеских требушетов сносили части стены одну за другой, где-то отрывая заметные груды камня, а где-то, наоборот, почти не нанося ущерба и прокатываясь лишь по несчастным людям. Нори прижался к платформе и молился, чтобы боги позволили ему пережить этот обстрел, как вдруг один из снарядов рухнул прямо на баллисту рядом с ним и снёс её вместе с большей частью платформы. Нори отшатнулся, перевернулся и соскользнул вниз, но в последний момент схватился рукой за край платформы. Он был недалеко от стены и на мгновение посмотрел на стрелков и командиров, которые там находились, в надежде на помощь. Но у осаждённых хватало забот: они стреляли и кричали друг на друга и на врагов в отчаянной попытке разглядеть, что происходит. Поняв, что надеяться не на кого, Нори качнулся, закинул вторую руку на платформу, упёрся ногами в деревянные подпорки и забрался наверх. Баллиста и вся его команда, включая Сабира, исчезли — вместо них остались сломанные, обугленные доски и кровавые следы. Нори пополз к стене по остаткам платформы и почувствовал, что она начинает трещать прямо под ним. Спотыкаясь, он побежал, перепрыгнул на стену и обернулся. Платформа отвалилась и упала вниз, похоронив под собой большую часть людей, которые её построили.

Нори почувствовал, как нечто сжимает его душу безжалостной хваткой. По щекам у него покатились слёзы, количество трупов вокруг только росло, а солдаты даже не могли понять, куда им стрелять, сколько врагов убито, сколько мельниц сломано и когда следующий залп осадных орудий Ренамира. Зловонный дым накрыл Тагервинд и теперь мешал не только видеть, но и дышать. Сотник Белиад, уже без шлема и с помятым, обугленным наплечником на левой руке, продолжал командовать лучниками и второй баллистой. Руарт спрятался в барбакане, а лорд Гилмор неподвижно лежал там же под досками обвалившейся крыши. Нори посмотрел на окружающий хаос и почувствовал, как что-то тёплое и влажное коснулось его руки. Он опустил глаза и увидел лучника, у которого была раздроблена вся нижняя половина тела, а изо рта бежал тонкий бордовый ручей, который между камней северной стены добрался до пальцев невинного сына гончара. С ужасом и отвращением Нори отпрыгнул назад и посмотрел на свою руку, измазанную в крови. Белиад заметил его, ползающего рядом по стене, и крикнул:

— Нори, ко второй баллисте, живо! Зажигай снаряды!

Нори не сразу осознал приказ, судорожно покивал, поднялся и побежал к баллисте, но ему было не суждено до неё добраться: очередной снаряд требушета упал прямо перед ним, придавив двух стрелков, развалился на части и оттолкнул в сторону одного из лучников, который наткнулся на Нори, испугался и с размаху ударил его по лицу. Возможно, он был таким же новобранцем и, взяв в руки оружие, понятия не имел, что его ждёт, или просто сошёл с ума, глядя на окружившее его побоище — о причинах удара Нори не мог знать, но эта внезапная атака швырнула его в сторону, где уже отсутствовали каменные зубцы и ограждения. Заскользив по камням и расплёскивая кровавую слюну, Нори полетел вниз и после двух секунд ужаса и свободного падения свалился в бурное течение Тага.

Когда побитый и мокрый Нори в следующий раз открыл глаза, был уже вечер. Он лежал на берегу реки недалеко от стены, дым немного рассеялся, но заполонил небо и снизу его освещало пламя, в котором горел Тагервинд. Нори прокашлялся, выплюнул грязную воду и перевернулся на живот. По виску у него стекала кровь, голова нестерпимо болела, а всё вокруг было усеяно оружием и мертвецами. Экиат всё ещё трепал одежды убитых, срывал знамёна и переворачивал лёгкие предметы. Между тел шагали лекари и мародёры, раненых забирали в шатры лагеря Ренамира, а мёртвых обыскивали. Мародёры складывали уцелевшее снаряжение в одни телеги, а трупы — в другие. Если же им попадалось что-то ценное, то это вызывало у них искренний восторг и радостные возгласы. Нори снова обернулся на Тагервинд и заметил, что стены частично разрушены и пустуют, цепи откидного моста обрублены и болтаются на ветру, а сам мост перекинут через Таг. Верхнее помещение барбакана было похоже на груду камня и сломанных досок, ворота открыты, будто приглашая в город новых владельцев, а единственный оставшийся на стене красно-чёрный клетчатый флаг с золотым грифоном по центру — изорван и обожжён. Город не выстоял.

Нори почувствовал такое жуткое опустошение и такую сильную боль, что ему захотелось убить самого себя прямо в эту секунду. Всё погибло, и гораздо проще было бы просто умереть, присоединившись на том свете к другим защитникам крепости. Нори пополз по земле, скрываясь за холмиком от мародёров, подобрал чей-то короткий меч, сел на колени и хотел вонзить его себе в живот, но вдруг остановился и замер с поднятым клинком. «Не этого хотел бы мой отец» — подумал Нори. — «Не таким мужем гордилась бы Мирта. Да и почему мужем? Я лишь раз поцеловал её, а смерть навсегда лишит меня шанса дожить до второго раза. И не таким другом, наверное, гордился бы Стафорт. Не такого напарника во мне видел Сабир». Нори опустил меч на землю и задумался. Его жизнь уже один раз перевернулась с ног на голову, и сейчас он увидел шанс поставить её обратно на ноги, пусть даже эти ноги будут в другой обуви.

Нори выглянул из-за холмика и увидел, что один из мародёров приближается к нему. Он сполз обратно, осмотрелся и заметил, что рядом с ним лежит труп солдата Ренамира с пробитой головой. На нём были кольчуга, крашенные в синий цвет пластинчатые наплечники и пробитый шлем с оторванным забралом. Нори вздохнул, помедлил секунду, рванулся к нему и стал стаскивать с него броню.

Когда мародёр был уже в десяти шагах от этого места, Нори вдруг со стоном выполз из-за холма в снаряжении ренского солдата, а Таг за его спиной уносил красно-чёрный потрёпанный сюрко.

— Живой! — вскрикнул мародёр и подбежал к Нори. — Вставай, брат!

Он подхватил Нори под плечо и повёл его куда-то вперёд. Нори бессильно плёлся с поддержкой незнакомца и не мог сказать ни слова от той бури эмоций, что переполняла его в этот момент. Он отказался ехать с Миртой и бежать со Стафортом, не желая быть предателем, но согласился на предательство ради того, чтобы выжить. «Хотя можно ли предать то, что было уничтожено?» — мысленно спросил себя Нори и обернулся через плечо на горящий город. Где-то там лежали все, кого он знал, и где-то там смотрел на небо так и не закопанный отец.

— Тагервиндцы бились, как звери, а? — спросил мародёр, с нездоровой ухмылкой оглядывая мертвецов. — А казалось: что должно было остаться от них после дымки и баллист?

— Да… — тихо согласился с ним Нори, перешагивая через убитых людей. — Хотя я почти ничего не помню. Ударился… и…

— Ух, не напрягайся, подлатают, а потом расскажешь! — прервал его мародёр и подвёл к телеге, где в разных позах расположились ещё несколько человек.

С его поддержкой Нори поднялся, сел рядом с ранеными и осмотрелся ещё раз: бывшие соседи, а возможно, друзья детства, заказчики посуды из мастерской отца, союзники или незнакомые лица из авангарда в латах теперь лежали одинаково мёртвые, безымянные — просто разлагающаяся плоть, на которую пока ещё были надеты доспехи. По левой щеке Нори скользнула очередная слеза, но он тут же утёр её чужой кожаной перчаткой, которую надел несколько минут назад.

Из ворот Тагервинда вышли несколько солдат с синими лентами на шлемах и вытолкнули на мост крепкого мужчину с короткими седыми волосами, побитого, грязного, оставленного в одних лишь штанах. Нори пригляделся и понял, что это лорд Гилмор. В меньшей степени «лорд», чем прежде, но определённо всё ещё Гилмор, потому как один из сопроводителей громко обратился к нему по имени. Нори хотел посмотреть, что с ним сделают, но телега тронулась в сторону лагеря.

Нори обернулся и посмотрел на шатры, откуда доносился шум праздника: хохот, звон, радостные возгласы и визг женщин. Один из раненых, что сидели рядом с ним, наклонился через борт телеги и сплюнул на чей-то труп.

— Гнить вам во тьме, Гилморские прихвостни… — прорычал он, обнажив окровавленные зубы.

Нори отвернулся и пытался продумать план дальнейших действий: восстановиться и сбежать? Восстановиться и остаться? А может, сбежать прямо сейчас?

— Эй! — крикнул кто-то сзади и слегка толкнул его в спину. — Ты из какого полка?

Нори задумался, почесал голову и заметно занервничал.

— Я… — он запинался, пытаясь придумать легенду, и случайно коснулся пальцами своего окровавленного виска, на котором была большая ссадина до уха. — Я не помню. Д-дрался с одним из Тагервиндцев, он загнал меня на стену, а потом мы оба упали в реку.

— В Таг?! — изумился его собеседник. — И как ты выжил-то? Серрен, вон, тоже в Таг упал, так ему об дно все ноги размолотило!

— Ага… — промычал один из лежащих раненых. — Эта река безжалостна.

— Таг вынес меня на берег, а потом… — Нори жестом изобразил удар по голове, не касаясь раны. — Теперь я помню только как дрался. Но не помню имени, семьи, полка…

— Сочувствую, приятель, — грустно покивал раненый и остальные поддержали его кивками.

— А вы-то из какого полка? — спросил их Нори. — Может, вас послушаю и свой вспомню.

Первый из говоривших усмехнулся и стал рассказывать:

— Я в полку не был, меня назначили помогать инженерам на мельницах. И с первого же залпа их баллист прилетело по той, для которой я всю ночь сколачивал опоры! И ладно бы труд впустую, меня ещё и стрелой задело — доспехи в хлам, на боку куска мяса нет, но ничего, отделался легко… А мельница моя там! — закончил он и указал на горящую кучу обломков. — Ну, была.

Лежавший рядом мужчина, который «упал в Таг», заговорил следующим:

— Я был из третьего полка, нас отправили после авангарда зачищать город. Но Гилморские рыцари сначала держали ворота — да держали так, что там полегла половина моих друзей — а потом, когда мы пробились внутрь, хрен знает откуда вылетела тяжёлая кавалерия и растоптала нас! Я сцепился с одним из всадников, хотел сбросить его, а он протащил меня до моста и столкнул в Таг! Ногам моим конец, но выбраться смог, дополз до лекарей и… вот.

Нори внимательно слушал их, а на телеге приподнялся ещё один раненый, который поначалу сидел боком и смотрел куда-то вдаль.

— Говорят, кости на ногах можно срастить, — грозным, хрипловатым голосом сказал он. — А вот это…

Он повернулся к остальным и указал на пустую кровоточащую глазницу. Кожа вокруг неё была изуродована хаотическим узором из порезов и ссадин. От этого зрелища Нори невольно отвернулся и почувствовал рвотный рефлекс, но сдержался.

— Поначалу… — захрипел одноглазый, и телега вдруг покачнулась, проехав по кочке. — Поначалу я подумал, что и с одним глазом отлично справлюсь. Но у меня земля уходит из-под ног, движения все мимо… я пытаюсь схватить рукоять меча и промахиваюсь рукой! Дерверт, вон, всю жизнь с одним глазом, и я не видел, чтобы с ним такое происходило!

— Наверное, к этому привыкаешь, — подавляя рвотный рефлекс, сказал Нори.

— Наверное, — кивнул одноглазый и снова отвернулся.

Телега ехала шатко, скрипела колёсами и покачивалась, проезжая по холмистой дороге перед Тагервиндом. Нори сидел на краю и смотрел, как его родной город становится всё дальше. Возможно, он туда никогда не вернётся, и он знал это — знал и боялся. Нори не мог предвидеть, куда его теперь приведёт судьба, а привела она его в лазарет.

Через десять минут телега остановилась на краю лагеря у двух больших шатров, Нори беспокойно осмотрелся и вдруг заметил, что солдат с размолотыми ногами потерял сознание и лежал неподвижно. К телеге подошёл человек в белом фартуке, забрызганном кровью, и осмотрел прибывших раненых:

— У кого руки-ноги целы?

Нори заметил, как два человека с телеги подняли руки. Одноглазый, несмотря на целостность своих конечностей, фыркнул, перемахнул через борт телеги, неуклюже упал на землю, но тут же выпрямился, отряхнулся и, кашлянув, исчез среди шатров. Помешкав секунду, Нори всё же поднял руку.

— Помогите занести «тяжёлых» в шатёр! — крикнул мужчина в фартуке и зашёл в шатёр.

Один из поднявших руки спустился на землю и недовольно пробурчал:

— «Помогите» и «занесите» — не одно и то же, лентяй сраный…

Нори встал рядом с ним, и вскоре они неожиданно слаженно и дружно стали заносить раненых в шатёр, где лежали люди, потерявшие конечности, части лица или торса. В некоторых из них ещё торчали осколки деревянных конструкций или обломки стрел, а двое, кажется, уже скончались. По шатру перемещались три человека в фартуках, поочерёдно помогая каждому из раненых, и когда телега была полностью разгружена, один из лекарей остановился перед Нори.

— Симптомы? — спросил он парня.

— А… ч-что это? — запнулся сын гончара.

— Что болит, где горит? — бегло пояснил лекарь.

— Голова трещит и… — Нори замешкался, проглатывая неуверенность и готовясь в очередной раз высказать свою легенду. — Я не помню ничего, кроме нескольких часов.

Лекарь прищурился и скрестил руки на груди:

— Но слова ты помнишь.

— Какие?

— Всякие. Мы же говорим сейчас. Слова помнишь, а события — нет?

Нори пожал плечами и кивнул.

— Имя? — спросил лекарь, оглядывая его.

— Не помню, — с сомнением ответил Нори. — Ни имени, ни подразделения.

— Подразделение как раз очевидно, на тебе доспехи второго полка авангарда, — спокойно сказал лекарь, обводя рукой кольчужную броню, надетую на собеседника. — Только сапоги не наши, странно…

Нори тут же спохватился и заговорил:

— Это и не мои, их Таг унёс. Я в реку упал со стены!

Лекарь приподнял брови и обернулся на того самого Серрена с перемолотыми ногами, который неподвижно лежал на койке и стонал.

— В Таг упал, говоришь? — удивлённо переспросил он. — Со стены! И цел остался?

— Повезло, — снова пожал плечами Нори.

— Даже слишком… — не умаляя своей подозрительности, говорил лекарь. — Ладно, беспамятный наш, у меня нет времени допрашивать тебя и лекарств, чтобы лечить твою память. Оботрись, приведи себя в порядок и приходи, если окажется, что нужно наложить швы. А я пока помогу тем, кто в этом нуждается больше.

Он взял из таза влажный кусок ветоши и протянул его Нори. Парень обтёрся и, коснувшись ссадины на виске, почувствовал жгучую боль. Он навис над тазом с водой и увидел тёмно-красное пятно на мерцающем отражении своего лица, но это не выглядело как рана, не совместимая с жизнью. Нори вздохнул, положил испачканную тряпку рядом с тазом и вышел в лагерь.

Неподалёку был один из костров, у которого собрались шестеро солдат и жарили кроликов, обсуждая прошедшую битву. С другой стороны, у крайних шатров, сидел одноглазый мужчина из телеги с ранеными и смотрел на дымящийся Тагервинд. Он прокашлялся, запрокинул голову и присосался к бочонку с элем, обхватывая его двумя руками. Нори двинулся к костру, но вдруг к нему подскочил незнакомый солдат и торопливо заговорил:

— Друг, друг, постой, ты занят сейчас?

Нори беспокойно осмотрелся и заикаясь ответил:

— Н-нет, кажется… а что?

— Подмени меня на пять минут у клеток, прошу! Мне срочно надо отойти! — продолжал солдат.

— Но я даже не знаю, где клетки!

— Да вон там! — незнакомец указал за свою спину.

— У меня меча нет! — отказывался Нори, но солдат был непреклонен.

— Да тебе просто надо постоять пять минут для вида, я скоро вернусь!

Нори всем своим нутром чувствовал, насколько это сомнительное задание, но согласился, потому что страх вызвать подозрения был сильнее:

— Ладно, только давай быстро.

Солдат кивнул ему и тут же убежал куда-то за лагерь. Нори же прошёл между нескольких шатров и оказался у наскоро сколоченных клеток с пленниками. Среди них оказалось и одно знакомое лицо, которое испуганный сын гончара меньше всего хотел увидеть сейчас: лорд Гилмор. Вспоминая, как лорд подал ему руку на лестнице, Нори испугался, что бывший правитель Тагервинда его узнает.

Перед клетками шагал статный длинноволосый блондин в шлеме с золотыми узорами. Он носил тёмно-синий бархатный плащ, взгляд его был горделивым и полным силы. Медленными тяжёлыми шагами этот человек ходил из стороны в сторону перед Гилмором и размышлял о чём-то, а рядом с ним стояли двое солдат — судя по виду и выправке, личная стража.

— Делиться ты, значит, не хочешь… — с наигранной досадой заключил блондин и снял шлем, распустив прямые волосы до плеч.

— А ты бы захотел? — прорычал Гилмор и сплюнул кровавой слюной на землю сквозь прутья клетки.

— Ты прав, не захотел бы, — кивнул его собеседник. — Хорошо. Сами найдём. Но скажи честно, Гилмор, ты ведь не ждал, что мы используем против тебя саму природу?

Блондин ухмыльнулся, довольствуясь результатами своей затеи.

— А ты, Ренамир, скажи мне… — заговорил Гилмор, парируя его высокомерие. — Не ждал, что моя кавалерия позабивает твою пехоту, как гвозди?

«Ренамир!» — промелькнуло в мыслях у Нори, стоявшего неподалёку, будто в оцепенении. Он встал у одной из клеток и продолжил слушать. Ренамир широко улыбнулся и после секунды молчания сказал:

— Да, неплохо вышло… жаль моих ребят, — он помрачнел после этих слов и на мгновение опустил взгляд. — Но теперь ряды солдат Ренской Империи пополнят мужи, когда-то жившие под твоими знамёнами.

— Совет тебе этого так не оставит… Они не дадут тебе стать единственным монархом всей Верувины!

— Совет! — фыркнул Ренамир. — Пятерых его членов я уже сломал. Осталось всего пятнадцать, половина из которых — жалкие безземельные импотенты.

Гилмор откинулся к задним прутьям своей клетки, опустил на них затылок и заговорил спокойно, с каким-то неестественным холодом и будто даже тоской по былым временам:

— Отец твой не был таким самоуверенным и безрассудным. Может, характером ты в мать? Хотя и она не одобрила бы такой дерзости. Совет объединится, остановит тебя и разделит земли так, как было раньше. Полвека мы спокойно жили и поддерживали друг друга, прокладывали дороги, торговали угодьями, скрепляли дружбу многолетними соглашениями… А ты думаешь, что можешь просто собрать армию и разрушить прежний мир? Думаешь, всё так легко?

— Разумеется, нет, — медленно кивнул Ренамир и опустил взгляд. — Но объединение континента сделает нас сильнее, чем когда-либо. Я назначу правителей в каждом регионе, но буду выше любого из них, потому что инициатива объединения была моей. Сначала будет смута, споры, угрозы, сражения… но люди примут новый порядок. И заживут лучше, чем прежде.

Нори заслушался и совсем забыл, где находится. Пленник, сидевший в ближайшей клетке, вдруг просунул руку сквозь прутья, схватил его за рукав и прохрипел:

— Убей меня… прошу!

Нори отшатнулся, но хватка пленника была мертвецки твёрдой и не разжималась.

— Убей! — повторил незнакомец, и привлёк тем самым внимание Ренамира.

Отражая огни костров поверхностью своей полированной кирасы, Ренамир зашагал в сторону этой клетки, а Нори принялся бить пленника по руке и сбрасывать его хватку. Через пять секунд упорной борьбы он всё же вырвался и повалился назад от недостатка сил и равновесия. Нори хотел тут же подняться обратно, но перед ним вдруг возник силуэт Ренамира.

Проницательный взгляд уверенного правителя вынудил пленника съёжиться в противоположной части клетки. Ренамир молча смотрел на заключённого, а затем обернулся на Нори, лежащего на земле.

— Ты в доспехах авангарда, но ты слишком молод и слаб для первых полков. И ты встал караулить клетки без оружия, подменив зачем-то того, кого я сюда целенаправленно назначил… — Ренамир говорил медленно и задумчиво, затем вздохнул, развёл руки, и в голосе его появилось раздражение, грозящееся перейти в ярость. — Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит?! Где этот соблазнитель-неудачник Пилос? И кто это такой!? — спрашивал он, указав на Нори.

— Милорд, я… — начал говорить Нори, поднялся и встал на колени.

— Быстрее! — поторопил его Ренамир и впился гневным взглядом.

— Пилос попросил подменить его на пару минут. Может, пошёл справить нужду…

— Ровно тогда, когда я пришёл поговорить с пленником? В такое совпадение трудно поверить! А ты кто и почему на тебе броня авангарда?! Отвечай!

С каждой секундой Ренамир становился всё строже и всё злее, он нависал над Нори, будто гремящая грозовая туча, готовая разразиться молниями во все стороны.

— Милорд, простите, н-но я… не помню, — оправдывался Нори, склонившись перед Ренамиром. — Я упал со стены во время осады и помню лишь часть боя. Больше ничего.

Ренамир нахмурился и замолчал, глядя на подозрительного солдата, упавшего перед ним на колени. Нори отвёл взгляд в сторону и заметил, что Гилмор, обхватив прутья клетки, тоже внимательно смотрел на него. Охрана Ренамира приблизилась и стояла рядом, с аналогичным подозрением глядя на Нори, а сам правитель Империи присел на корточки, поднял лицо Нори пальцами и осматривал его, будто изучая анатомию.

Нори дрожал, и всё его нутро сжималось. Он подумал, что жить ему, возможно, осталось недолго, и вскоре он встанет на одном эшафоте с лордом Гилмором, но по взгляду Ренамира было невозможно разобрать его намерений. Это явно был крайне опытный в ведении разговоров и политических интриг человек, хотя его чистая бледная кожа и острое молодое лицо создавали иллюзию малого возраста. Он взял руку Нори, осмотрел её и сказал:

— Мой отец всегда говорил: «хочешь узнать человека, юный Рен, взгляни на его руки, они всё тебе скажут». И знаешь, что я вижу на твоих руках?

Нори помотал головой и глаза его заслезились от страха, а император продолжал осматривать его и слегка улыбнулся, будто видел в этом некую забаву.

— Я вижу… — продолжил Ренамир. — Что ты ремесленник, а не воин. Ты много работал, но кожа твоя не стёрта рукоятью меча или древком копья. Нет у тебя и стали в глазах, ты… ты не воин! — окончательно заключил он и поднял взгляд. — Хотя твои ссадины и запахи, которые от тебя исходят, говорят о том, что ты был в бою. Ты сражался или, по крайней мере, стоял рядом с теми, кто сражался, и потому провонял так же, как они. Эта мерзкая вонь войны… — Ренамир в очередной раз вздохнул, нахмурился и заговорил с неслыханной прежде суровостью. — Говори, кто ты и откуда. Тогда я пощажу тебя. Соврёшь ещё хоть слово про свою память или сморозишь какую-нибудь глупость — я отрежу тебе язык. Никто не врёт мне безнаказанно.

Нори закрыл глаза и зажмурился от страха. Он сидел на земле, впивался в неё пальцами от напряжения и не мог решить, что ему делать. Всё чаще в его голове мелькала мысль о том, что стоило умереть там, около реки. Сразиться с мародёрами и пасть от их рук вместо того, чтобы терпеть тот смертельный ужас, что сейчас наполнял всё его естество. Но выбор теперь был небольшой, и Нори решил рискнуть — воспользоваться предложением Ренамира.

— Я… — дрожащим голосом, слегка заикаясь и всхлипывая, заговорил он. — Я из Тагервинда. Защищал его на северной стене, был в ополчении. После залпа требушетов упал в Таг и… очнулся, когда город уже горел.

Ренамир слегка отстранился и внимательно его слушал с озадаченным взглядом. Нори продолжал:

— Вы правы, милорд, я… никакой не солдат. Я сын гончара. Просто горшечник с улицы, который пытался выжить. И форму эту я снял с павшего солдата, чтобы сойти за одного из них.

Ренамир приподнял брови и медленно выпрямился в полный рост. Один из его охранников вдруг злобно процедил сквозь зубы:

— Да как ты… — он схватился за рукоять меча в ножнах, но Ренамир остановил его жестом и хмыкнул.

— Сначала лживая маска, а теперь запредельная искренность и покорность дрессированной собаки, — удивлённо произнёс он и повернулся к Гилмору. — Видишь, что война с людьми делает? Парень цепляется за любую возможность выжить!

Ренамир смотрел на Нори сверху вниз: на его слёзы, дрожь и слабость. О чём он думал и что чувствовал — невозможно было понять, но после пары секунд молчания Ренамир стал задавать вопросы:

— Скажи, кому ты верен? За что ты сражался там, на стене? И почему так ценишь свою жизнь?

— Я просто хочу, чтобы было как раньше. Или… чтобы было хоть как-то, только не жить в страхе и отчаянии, милорд. Я сделаю всё, что скажете, и прошу лишь сохранить мне жизнь!

Нори поднял на него глаза и смотрел с надеждой, как животное, клянчащее кусок мяса у хозяина. Его пробирал стыд за то, насколько низко он пал, но других путей к выживанию ему не виделось. Сейчас несчастный сын гончара был готов отдать всё за возможность стать однажды достойным сыном своего отца, отвоевать честь всех павших в этой войне друзей, а затем найти Мирту и жить с ней счастливо до конца дней как воитель, прошедший через ад. И вот, ад уже начался, а до становления достойным было ещё очень далеко.

Ренамир молча смотрел на него, колеблясь между нескольких решений, и вскоре принял одно, по его мнению, являвшееся самым верным:

— Пусть жители искалеченного Тагервинда знают, что я могу быть не только расчётливым, честолюбивым и хладнокровным, но ещё и милосердным… Ты вступишь в ряды моей армии, в шестой пехотный полк. Как тебя зовут?

— Нори, милорд, — склонившись ещё ниже, ответил парень.

Личные стражи Ренамира переглянулись — они были в идентичном шоке от происходящего, а их правитель продолжал:

— Шестой пехотный, Нори, запомни. И раз ты говоришь, что сделаешь всё что угодно ради светлого будущего и своего благополучия… — Ренамир обернулся на клетку с пленником, который недавно схватил Нори за руку, кивнул на него и указал рукой. — Этот человек просил тебя убить его. Сделай это. От таких пленных одни проблемы, а всю пользу мой палач из него уже извлёк.

Ренамир вдруг вынул меч из ножен и покрутил его в руке. Нори невольно вздрогнул и отшатнулся, глядя на сверкающее лезвие на золотой гарде. Вокруг собрались несколько солдат и с интересом наблюдали за происходящим. Пленник метал взгляд между Ренамиром и Нори, пока не поднялся на ноги и не прильнул к задней стенке клетки. Он просил о смерти, но хотел ли он её на самом деле — о таких вещах всегда сложно судить. Будет ли это мгновенным облегчением и прекращением заточения души и тела? Или перед божественной свободой его ждут минуты ужасной агонии — настолько болезненной, разрывающей и уничтожающей человека изнутри, что начинаешь сожалеть о каждой новой секунде, которую остаёшься в живых? Нори задавался этими вопросами не меньше, чем пленник, которого ему было приказано убить. Казалось, один лишь Ренамир знал на всё ответы, и теперь, получив внимание уже двух дюжин оказавшихся неподалёку солдат, он занёс меч и срубил с клетки дряхлый замок. Дверь отворилась с тихим скрипом и лишила пленника маленького убежища, в котором никто не собирался отнять его жизнь.

Нори неотрывно смотрел на него, а Ренамир перевернул меч и протянул его рукоятью вперёд.

— Ваше высочество! — спохватился один из стражей.

— Молчать! Пусть он сделает это моим мечом, я так хочу, — с азартом произнёс Ренамир, держа клинок в вытянутой правой руке.

Нори осторожно обхватил пальцами рукоять, взял меч и посмотрел на него. Пленник же, обречённый умереть в следующую минуту, оглядывался, хватался за прутья и пытался придумать способ сбежать, как загнанный в угол зверь, затем вдруг замер, и во взгляде его появилось неожиданное безразличие, а руки опустились. Он сделал три шага и вышел из клетки. Босые ноги тащились по земле, пока не оказались на расстоянии вытянутого клинка перед Нори. Пленник пал на колени и наклонил голову вбок, обнажая шею для удара. Глядя бессильным взглядом в пустоту, он заговорил:

— Всё лучшее, что я мог сделать в этой жизни… я уже сделал. Служить этим крысам я не собираюсь, как и сидеть в клетке до скончания времён. Сказано мне умереть? Умру, пусть Экиат развеет мой прах по всей Верувине, — пленник поднял на Нори последний взгляд.

В его глазах Нори неожиданно увидел глубокое, тихое презрение, и за этим взглядом последовал шёпот, который въелся в память невинного сына гончара, как клеймо, оставленное на коже раскалённой сталью: «Лишь бы не жить, как ты».

Позади слышались выкрики солдат: «С плеча!», «Руби, парень!», «Дай ему, что просит!». Нори мешкал. По его дрожащим щекам всё ещё текли слёзы — от ужаса, тревоги, боли или отчаяния — он сам уже не мог сказать, но желание рыдать было непреодолимым. Ренамир стоял в двух шагах от него, а в руке терпеливо ждал крови королевский клинок. «Может, убить его?» — подумал Нори и на секунду глянул на Ренамира. Личная стража императора тут же напряглась и взялась за рукояти клинков в готовности уничтожить любую угрозу повелителю. «Но тогда и мне конец… А если его…» — размышлял Нори, снова бросив взгляд на пленника. — «То, быть может, всё-таки доживу до встречи с Миртой. Но никогда не расскажу ей обо всём этом… ни за что». Ренамир утомлённо вздохнул и скрестил руки на груди:

— Здесь не в чем сомневаться, Нори. Ты сказал: «я сделаю что угодно». Вот и делай!

Но сын гончара, прежде никого не убивавший, никак не мог решиться. Снова перед ним стоял этот выбор: героическая смерть в последнем рывке или жизнь труса, предавшего всех ради туманных идеалов и возлюбленной, которая уже могла быть мертва. Снаряжать баллисту, которая убивает кого-то на другом конце поля боя — это одно, и совсем другое — собственной рукой принести смерть. Нори осмотрел окружающих, будто в поисках одобрения своего грядущего поступка, но все солдатские взгляды никак не убеждали его. Убедил лишь последний из тех, кого Нори знал — лорд Гилмор. Он стоял в своей клетке и тоже наблюдал за происходящим. Озлобленность на предательство пресмыкающегося Нори сменилась в нём на смирение. Они посмотрели друг другу в глаза, и Гилмор коротко кивнул, не обманывая себя надеждой на спасение или суматоху, в которой он смог бы сбежать.

Нори вдохнул полные лёгкие воздуха, закрыл глаза, снова открыл их, взялся за меч двумя руками, занёс его и с криком сделал диагональный взмах, направленный прямо в шею пленника. Лезвие прорубило шею на три четверти — настолько хватило силы удара — и увязло. В сторону забрызгала кровь, она то выплёскивалась из перерубленной сонной артерии, то спешными тёмными ручьями растекалась по телу. Пленник ослаб, его глаза закрылись, а таз опустился на сложенные ноги, но верхняя половина тела не падала и держалась на мече ещё секунду. Нори был в неописуемом ужасе. Он смотрел на окровавленное лезвие, на почти срубленную голову тагервиндца, и на тело, которое больше её не держало. Бывший пленник повалился на землю, заливая её кровью, а Нори утратил чувство опоры под ногами и обессиленно присел перед ним.

Некоторые из солдат вокруг обрадовались состоявшейся казни, другие сочувствующе кивали с пониманием во взглядах — не все из них любили войну, не все из них хотели её, и не все спокойно относились к смерти, хоть и несли её собственноручно. Ренамир коротко улыбнулся, кивнул и протянул руку со словами:

— Молодец. Теперь верни мне меч.

Нори не сразу осознал слова Ренамира, помедлил и только через какое-то время встал на колени, положил рукоять меча на правую ладонь, а лезвие — на левую, и вернул его владельцу, склонив голову.

— Пусть эта смерть не пугает тебя, Нори, — спокойно сказал император. — Первую кровь всегда тяжело проливать, но к этому… привыкаешь.

Ренамир осмотрелся в поисках ткани, чтобы протереть клинок, и один из его личных стражей без лишних слов предоставил свой плащ. Слегка очистив меч от свежей крови, император убрал его в ножны, указал на одного из солдат и крикнул:

— Галлет! Всё равно пьёшь, небось, и без дела болтаешься, отведи этого бедолагу к оружейнику, пусть выдаст ему комплект шестого полка! И приглядывайте за ним, до утра отдыхаем, а как солнце будет в зените, начинаем сворачивать лагерь, перегруппировка у цитадели Тагервинда. Всем понятно? — после заключительного вопроса он обвёл взглядом окружающих воинов, и все они дружно покивали в подтверждение.

Человек, названный Галлет, подошёл к Нори, сидящему у трупа и положил руку ему на плечо:

— Пойдём, парень, выдадим тебе подходящую броню.

Нори немного пришёл в себя, поднялся и обречённо поплёлся за Галлетом — тот был крепким мужчиной с небольшим животом и круглым, добрым лицом. Они шли между шатров к другому концу лагеря, где поднимался толстый столб дыма — там, как позже узнал Нори, развернули полевую кузницу.

— Ты правда из Тагервинда? — с интересом спросил Галлет.

— Да, я… всю жизнь там прожил с отцом, — негромко ответил Нори.

— Ты не переживай. Раз сам Ренамир тебя назначил, то трогать и издеваться не станут. Против его слова тут никто идти не посмеет.

Нори подошёл чуть ближе к собеседнику и продолжил разговор:

— Он назвал тебя по имени. И Пилоса тоже. Вы родственники или… друзья его?

— Друзья? — с улыбкой переспросил Галлет. — Да мы такая же зелень, как ты. В прошлом году только в армию вступили! По имени он обращается ко всем, чьё имя слышал хоть раз. Память у нашего императора — как всемирная летопись. Раз что увидит или прочитает — навсегда запомнит. Он и тебя теперь будет называть… как там? «Нори»? Видишь, я не запомнил!

— Да, Нори.

— Вот! Он так… сближается с подчинёнными, понимаешь? Подход такой. Со всеми на «ты», всем внимание оказывает, а то и доверить может что-то особенное. Поддерживает верность и боевой дух, у нас-то все знают, что лучше Ренамира правителя не найти.

— Но он же совсем молодой, это никого не смущает? — спросил Нори, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что их никто не подслушивал.

— Кого смущало, те уже в темнице или давно сдохли, — усмехнулся Галлет. — Недооценить Ренамира — последняя ошибка, которую ты можешь совершить.

Нори молча следовал за новым знакомым и обдумывал услышанное. Галлет, беззаботно оглядывая лагерь, продолжил говорить:

— «Юный Рен», как его называл отец, всегда был остроумным и жестоким. Прекрасная память Ренамира так же радует его друзей, как пугает его врагов. Раз переступишь ему дорогу — будешь жить, оглядываясь за каждым углом. Никто в здравом уме с ним не ссорится, потому и армию такую сколотили. И потому захвачено уже почти пять провинций!

— Понятно, — кивнул Нори и подумал о том, что под предводительством такого человека он не может чувствовать себя в безопасности, но и бежать от него, возможно, бессмысленно.

— И ещё… — негромко продолжил Галлет. — Не называй его «милорд», к Ренамиру стоит обращаться «господин» или тогда уж «ваше высочество». Со словом «милорд» у него… не лучшие воспоминания связаны, знаешь ли. Отец его, старый Дивин, — вот тот был «милорд»!

Нори слушал собеседника прерывисто, порой замыкаясь в себе и путаясь в мыслях о жизни, которую отнял несколько минут назад. Он смотрел на маленькие тёмные капли на своей правой кисти и пытался их стереть, но в порах кожи следы всё равно оставались.

— Пришли! — вскрикнул вдруг Галлет и махнул кузнецу рукой. — С победой нас, Картагер!

— С победой, Галлет! — ответил краснощёкий усатый мужчина, стоявший за наковальней. — Что там за шум был у клеток?

Вокруг него был построен небольшой навес и выставлены в ряд стойки с оружием. Вместо печи был разожжён большой огороженный каменной кладкой костёр, в котором и раскаляли клинки, нуждающиеся в починке. Галлет подошёл к походной кузнице и указал через плечо на замершего Нори.

— У нас новобранец из Тагервинда, его лично Ренамир назначил. Сказал выдать снаряжение шестого. После слов о Тагервинде кузнец сразу насупился и стал как-то презрительно поглядывать на Нори.

— Шестого, говоришь… — Картагер почесал щетинистое лицо и осмотрел новобранца. — Но вы же там с копьями-цепами всякими, а он для такого оружия дохловат. Ему меч короткий выдам. Если Ренамир что скажет, я ему объясню.

Картагер развернулся, прошагал к одной из стоек и снял с неё кожаный доспех, со второй стянул пару ремней и ножны с мечом. Он подошёл к Нори и вдруг нахмурился, глядя на его броню.

— А… откуда у тебя это всё? — он обвёл взглядом кольчугу и пластинчатые наплечники авангарда, висевшие на новобранце, которому были явно не по размеру.

Нори опустил взгляд и замялся:

— Они… помогли мне выжить. Я могу снять, если нужно.

— Конечно, можешь! — вскрикнул Картагер. — Всё снаряжение на учёте, засранец ты этакий! Носишь то, что положено — все трофеи и изменения согласовываешь со мной или с другими оружейниками, ясно?

— Ясно! — чётко и с небольшим испугом в голосе ответил Нори, кивнул и принялся спешно стягивать с себя кольчугу.

— Ну не здесь же, остолоп, иди в кузницу, осмотреть тебя надо! — приказал ему Картагер и махнул рукой в сторону стоек с оружием.

Через полчаса грубых указаний и упрёков кузнеца Нори подогнал броню под себя, получил щит, меч и надел шлем с помятым кожаным наносником. Встав у пламени кузницы, Нори вдруг почувствовал странный мерзкий запах, прежде ему незнакомый. Он осмотрелся, принюхался, но никак не мог понять, откуда исходит этот неприятный аромат и что это такое. Заметив хаотические движения новобранца, Картагер окликнул его:

— Ты чего там? Потерял что-то?

— Нет, я… воняет чем-то, не пойму.

Картагер подошёл ближе, принюхался и встряхнул головой. Он наклонился к Нори, снял с него шлем и прошёлся носом по швам между частей этого головного убора — там, где кожаные пластины сходились и образовывали цельную форму.

— А, так и знал! Ещё не до конца проветрился, шлем пока не надевай и голову сходи помой в каком-нибудь ручье.

Нори получил шлем обратно и смущённо на него посмотрел.

— И что это за вонь? — спросил он.

— Мозги его прошлого владельца, — удаляясь обратно к наковальне, сказал Картагер. — Ему копытом голову разнесло. Подковы у ваших тагервиндских коней — моё почтение, конечно!

Нори с отвращением сглотнул слюну и посмотрел на свой шлем. На коже и лямках в темноте наступившей ночи нельзя было разобрать что-либо лишнее, но запах всё ещё был отчётливым. Нори подошёл ближе к кузнецу, поёжился и неловко спросил:

— А можно мне… другой?

Картагер поднял на него недовольный взгляд и сквозь усы, с ехидной ухмылкой пробурчал:

— Могу выполнить дубление и пошив на заказ, инкрустировать три топаза в налобную пластину или украсить золотом и сплести венок из благовонных растений. Что скажете, ваше высочество?

— Я же просто спросил, чего издеваться… — замялся Нори, опустив взгляд на зловонный шлем в своих руках.

— А я просто отвечаю: на твою башку из свободных подходит только этот. Могу дать такой, что сдавит тебе мозги или тот, который в бою сползёт на глаза, хочешь? Поверь, лучше вонять, чем от такого пострадать. Иди пей, веселись и не мешай мне работать, тагервиндец. Скоро твоих земляков тут будет целая очередь, так и чую дуновения свежего горного воздуха в мою сторону…

Нори вздохнул и пошёл вглубь лагеря. Он медленно плёлся между незнакомых шатров и обдумывал своё текущее положение. Вопросы и ответы беспощадно резали его уверенность и жизненные ценности, формируя новую личность: из робкого лентяя, выросшего на одной улице, подобно скульптуре теперь вылеплялся подавленный, павший до самого дна воин, который решил выживать любой ценой и в каждой ситуации ставил свою жизнь выше принципов, выше верности и выше обещаний. Правильно ли это было — об этом Нори старался не думать. Но он искренне верил, что идти хоть по какому-то пути — лучше, чем уткнуться в тупик и принять смерть, будь она даже героической и славной.

Следующим утром, после бессонной ночи у огня, Нори размял ноги и помог незнакомым солдатам свернуть несколько шатров. Костры тушили, телеги загружали всем что можно было увезти, кузницу и оружейную разбирали, раненых ставили на ноги и сажали в повозки, мёртвых складывали в кучи и сжигали. Вся эта суета длилась два часа, затем армия построилась, разделилась на полки, и в шестом, лёгком пехотном полку, состоящем в основном из новобранцев, оказался Нори. Он стоял во втором ряду, почти в самой левой колонне, и всего через четыре человеческих тела от него начинался строй из блестящих доспехов рыцарей авангарда.

Между полков вперёд проехал Ренамир, он проскакал на коне пару десятков метров и громким чистым голосом воскликнул:

— С рассветом вас, мои воители!

Громогласный хор ответил ему:

— С рассветом, император Ренамир!

Ренамир оказался перед всей армией и стал водить коня рысью из стороны в сторону. Он окинул пристальным взглядом свою армию и заговорил:

— Кто-то из вас задался, наверное, вопросом: почему мы не ночевали в городе? Вы знаете, я всегда честен со своей армией, и я всё вам расскажу! Тагервинд — город с высоким уровнем лояльности своему лорду, Гилмору. Старик здорово настроил население против нас, многих пришлось убить, потому что они просто не оставили нам выбора. Но многие перешли на сторону Ренской империи и помогли утихомирить народ. Сегодня мы входим в захваченный город и… внимание! — на этом слове он сделал особый акцент. — Не мародёрствовать! Не насиловать! За этой стеной живут такие же люди, как вы! И если вы победным маршем пересекаете мост Тагервинда — значит, война закончена! А в мирное время не должно быть лишнего кровопролития и всего того хаоса, который так любят многие солдаты!

Кое-где в строю слышалось недовольное мычание, но Ренамир, игнорируя его, продолжал:

— Жители Тагервинда и сам город теперь являются частью Ренской империи. После перегруппировки на центральной площади вашей задачей будет восстановление города и помощь тем, кто пострадал в осаде. Встретите сопротивление — пресечь. Если кто-то вызовется помочь — принять. Если у них будут вопросы — отвечайте то, что знаете, ничего не выдумывать и не преувеличивать! В особых случаях отправляйте их к своему старшему офицеру. Всё ясно?

Солдаты дружно кивали и вразнобой отвечали согласием с услышанным.

— А теперь вперёд! — вскрикнул Ренамир и развернул коня к городу.

Армия двинулась в Тагервинд. Нори шагал вяло, чувствуя явный дефицит сна в последние дни. Он видел, как повреждённые белые стены Тагервинда становились всё ближе, и не мог поверить, что входит в родной город в рядах его захватчиков. Нори успокаивал себя и старался верить в то, что власть не имеет значения — Тагервинд будет его родиной до тех пор, пока этот город не будет стёрт в порошок.

Вскоре под ногами Нори оказался уже знакомый разводной мост, по левую руку зашумел Таг, бурлящий у краёв рва, который расширял Нори плечом к плечу с Сабиром и другими тагервиндцами, а затем над головой дырявой тенью навис барбакан, в котором совсем недавно был первый ночной дозор в жизни невезучего сына гончара.

Длинной колонной, тянущейся через весь город, армия шла к центральной площади перед цитаделью лорда. Окна и двери ближайших домов закрывались при виде солдат, беспокойные взгляды смотрели из тени на сине-золотистые доспехи, шагающие по улицам, и на всадника, который принёс в этот город новое время и новый порядок. Нори невольно прятал лицо от лишних глаз и чувствовал стыд. Он боялся, что бывшие соседи узнают его и возненавидят, но какая-то часть сознания говорила ему: «Разве это важно? Теперь ты никто для них». Не давала покоя лишь одна мысль: тело отца, уже более недели лежащее под открытым небом за мастерской. Последнее незаконченное дело из прошлой жизни.

После перегруппировки и ещё одной длинной речи Ренамира подразделения лёгкой пехоты были разделены на маленькие группы по 5 человек, возглавляемые временными командирами и созданные для помощи местным жителям, пострадавшим от осады. Незнакомец в шлеме с коротким стальным гребнем возглавлял отряд Нори и повёл своих подчинённых в южную половину города, но как только стало известно направление, Нори окликнул его:

— Командир!

— Да? Что такое? — спросил тот и обернулся.

— А мы не могли бы вернуться в северную половину или… могу ли я пойти в другой отряд?

Нори не знал, насколько прямым ему стоит быть, и говорил с заметной робостью.

— Что не так с нашим отрядом? — усмехнулся командир и оглядел других солдат, стоявших рядом.

— Ничего, просто… — Нори запнулся и проглотил свою неуверенность вместе со скопившейся от волнения слюной. — Я… местный. И мой отец лежит непогребённый в северной части города. Я не могу похоронить его уже неделю.

— Боги… — прошептал один из солдат и опустил взгляд.

Командир отряда задумался, упёр руки в пояс и вздохнул. Он глянул на помрачневшего Нори и слегка улыбнулся:

— Ренамир не предупреждал, что уже набирает новобранцев из Тагервинда. Но он сказал нам помогать местным, а раз ты один из них… пожалуй, мы можем помочь именно тебе.

Нори вдруг почувствовал поддержку, которую ему оказали не ради забавы и не потому, что так было приказано, а по собственному желанию и по осознанно принятому решению. Он как будто сразу просиял, кивнул несколько раз и сбивчиво ответил:

— Это… было бы… я не знаю, чем смогу отблагодарить вас, но буду в вечном долгу!

Командир рассмеялся, похлопал его по плечу и сказал:

— Прям уж в вечном! Не зарекайся, парень, пока кто-нибудь не воспринял твои слова серьёзно.

Убеждать остальных не пришлось: с удивительной солидарностью и даже чувством долга солдаты следовали за печальным новым товарищем к мастерской его отца. Видя это, Нори задумался об ошибке всех врагов в этом мире: людям внушают, что их военные противники — зло, что они сожгут их дома и заберут их детей, как в страшнейших слухах и трактирных россказнях, но за каждой стеной, за каждым щитом стоит просто человек, исполняющий приказы и пытающийся не сойти с ума от тех вопросов, что роятся у него в голове после каждого боя. У любого воина могут быть семья, прошлое и будущее, не зависящие от того, какой герб виден на его потёртом сюрко, и каждый может искренне верить в то, что делает мир лучше. Возможно, приход Ренамира в Тагервинд был не просто дерзкой узурпацией власти над провинцией, а началом новой, светлой эпохи — но откуда это было знать простому сыну горшечника?

Четверть часа отряд Нори шёл по городу, осматриваясь, поддерживая и успокаивая людей. Солдаты Ренской империи старались выглядеть дружелюбными, а те, что не старались и не хотели — просто держались в стороне и ждали, когда можно будет отправиться дальше, за следующим замком.

Нори привёл свой отряд к мастерской и обнаружил дверь по-прежнему отворённой. Он пересёк порог и увидел на потолочной балке обрубок петли, на которой повесился его отец. Нори тяжело вздохнул и на секунду закрыл глаза. Командир отряда прошёл рядом с ним и осмотрелся. Он коснулся пальцами висящей на потолке верёвки и обернулся к Нори со словами:

— Тяжело он принял новость о войне, да?

Нори молча кивнул. Он медленно, чувствуя упадок сил и духа, прошёл на задний двор и увидел там яму, которую недавно выкопал сам. Лопата так и лежала на куче земли, ожидая, когда могильщик возьмётся за неё и закончит начатое. До носа добрался трупный запах, выносить который было почти невозможно. У Нори задрожали руки, а внутри всё сжалось с такой силой, будто его сдавили огромными щипцами. Неопределённость будущего, тревога и страх всегда тяжело сносятся людьми, но нет ничего тяжелее горя и скорби от утраты близких. Теперь Нори отчётливо это понимал, и ему хотелось молиться, чтобы он больше никогда не испытал того, что чувствовал, стоя перед могилой своего отца.

Один из солдат его отряда подошёл ближе, положил ему руку на плечо и сказал:

— Ты… отдохни пока, если сможешь, или собери ему что-нибудь на память, чтобы оставить здесь. Цветы или что-то вроде могильного камня. Мы сами закопаем.

Нори кивнул и прикрыл рукой дрожащие губы. Он снова чувствовал это душащее желание рыдать, как тогда, перед клетками, с клинком Ренамира в руке. Но в этот раз он преодолел его, сдержался и вернулся в помещение мастерской. Нори считал, что почтить память отца можно только одним способом: он снял кожаные перчатки и шлем, взял ведро с водой, вылил в таз с глиной и стал размешивать; когда глина стала влажной и однородной, он слепил большой комок, бросил его на стол и стал лепить из него настолько ровную прямоугольную плитку, насколько мог. Внизу он сделал небольшой острый конус, торчащий из формы, а затем ножом вырезал на плите своё имя. Когда плита шириной в три ладони были закончена, Нори поместил её в печь для обжига. Он стоял и смотрел на то, как постепенно меняется цвет глины, как буквы на ней светлеют и твердеют.

В мастерскую зашёл командир отряда и окликнул замершего гончара:

— Нори?

Нори медленно обратил на него холодный, утомлённый взгляд.

— Готово, — продолжил командир. — Что ты тут задумал?

Нори схватил широкую лопату для глиняных форм, подхватил будущую могильную плиту, вытащил и положил её на стол, где она была изготовлена. Командир подошёл ближе, посмотрел на изделие и удивлённо спросил:

— Это ведь твоё имя. Зачем?

— Его звали так же. «Нори старший» и «Нори младший» нас называли.

Через некоторое время Нори вынес плиту в руках и конусом вниз воткнул её над головой закопанного отца. Надпись «Нори», исполненная в грубой верувинской письменности дополнила свежий пригорок земли, а человек, сотворивший эту примитивную могильную плиту, сел на колени поблизости и опустил голову.

— Я никогда не был достоин твоей гордости, отец, — заговорил Нори с тяжестью в голосе. — Я и сейчас недостоин. Но я остался жить, чтобы однажды ты гордился мной, будь ты под землёй или на небесах — не важно. Ты был прав и в том, что я должен был раньше просить руки Мирты. Всех подруг в кругу Стафорта ты называл «шлюхами», кроме неё. Может, так всё и было… Но я обещаю тебе и себе самому, что найду её. Непременно. Ошибся ты только в одном: в том, что на глине сошёлся весь свет, — Нори невольно усмехнулся, вспомнив одержимость отца. — Две недели назад я делал с тобой горшки и тарелки, спал до полудня, а теперь я солдат Ренской империи. Удивительно, правда? Куда только ни заведёт нас жизнь… Жизнь. — Нори кивнул с последним словом и почувствовал, как по щеке скользнула слеза. — Прощай, отец. И прости меня за всё. Надеюсь, ты обретёшь покой.

Нори поднялся и обернулся к отряду ренских солдат, которые ему помогли. Всё это время командир и один из них стояли рядом, слышали монолог Нори и, проявляя должное уважение, не издавали ни звука. Ещё двое зашли внутрь мастерской и ждали там.

— Спасибо вам, — сказал им Нори. — Теперь можем идти… поможем ещё кому-нибудь!

Командир утешительно похлопал его по плечу и повёл своих людей дальше по городу. Ещё неделю армия Ренской империи помогала Тагервинду восстановиться: дома и стены отстраивались заново, людям находилась новая работа, на каменоломнях у подножий гор снова зазвучал стальной звон кирок и кувалд, районные столовые, созданные людьми Ренамира, заполнились смехом голодных новобранцев и людей, пострадавших в войне; сбор урожая возобновился, внутренняя стража города была реорганизована и набрана заново, а печи в кузницах не затухали ни на час. Нори, успевший помочь десяткам людей, наконец заслуженно отоспался, и вот, на восьмой день Ренамир объявил сбор на площади.

Люди стекались туда, как в тот день, когда лорд Гилмор объявил о подготовке к осаде, и теперь, по тому же самому деревянному эшафоту для публичных казней, громко зашагал Ренамир. Он остановил правую ногу на одной из досок и с усилием надавил на неё, обнаружив, что она проломлена, и кто-то просто составил два обломка вместе, чтобы создать иллюзию целостности.

— Это что ещё за ловушка? — с улыбкой спросил он, обращаясь к толпе. — Почините потом. А сейчас у нас более важное дело.

Некоторые люди в толпе слегка посмеялись, а Нори стоял среди них, опёршись на колонну фасада одного из домов, и внимательно слушал. Ренамир осмотрел собравшийся народ и подождал, пока все затихнут и будут слушать его с полным вниманием.

— За прошедшую неделю… — продолжил он. — …мы восстановили немалую часть города, которая была, к моему сожалению, повреждена во время осады. Верите или нет, я бы хотел, чтобы война минимально отражалась на городах, которые я захватываю. Противоречиво, не правда ли?

В толпе снова послышалось несколько смешков.

— Не буду перечислять всё, чего мы достигли, результаты вы видите и сами. Я готов пообещать, что станет только лучше. В войне, которую я веду, наш главный враг — это не лорды и их армии. Наш главный враг — закостенелость, всё старое и заросшее пылью.

Теперь люди переглядывались и пожимали плечами, не вполне понимая оратора. Ренамир заметил это и пояснил:

— Я приведу пример: в древности наши предки ходили пешком. Со временем они научились седлать животных, но на лошадиной спине не увезти весь свой скарб. И что тогда сделали люди? Они придумали колесо и сделали телеги. Сидящие на своих тронах старые слепцы настолько увязли в традициях и методах прошлой эры, что понятия не имеют, как сделать вашу жизнь проще и лучше. А я… имею, — уверенно заключил император. — И хочу помочь вам. Всем вам. Вы можете спросить моих солдат о том, как я внимателен и чуток по отношению к верным подданным — спросите Вентейна, Картагера, Жеадина, Пельтера или даже новобранца Нори, который чудом пережил осаду и был принят в ряды моей армии за свои хитрость и волю к жизни.

В этот момент Нори смущённо замер и боялся, что к нему будет привлечено чрезмерное внимание, но на него обратились лишь несколько взглядов людей, которые знали его имя. Ренамир продолжал:

— Вы, также, наверное, задались вопросом, куда делся ваш прошлый правитель, лорд Гилмор. Я знаю, многие из вас любили его, но он… — Ренамир сделал драматическую паузу в речи и, почувствовав напряжённое ожидание в толпе, махнул рукой. — Конечно же, остался жив!

В толпе зазвучала какофония различных реакций, но многие люди явно были рады узнать, что Гилмор не отправился к праотцам.

— Я не убил его, хотя мог и хотел это сделать многократно, признаюсь вам, — сказал Ренамир, на секунду опустив взгляд. — Лорды ранее захваченных провинций оказались менее везучими, я лично обезглавил их, потому что они были никчёмными, обрюзгшими, безмозглыми червями, которым власть досталась по какой-то непостижимой ошибке. Что до Гилмора… он убедил меня оставить его наместником Тагервинда.

Нори вдруг ощутил волнение и необъяснимую радость. Он не мог поверить своим ушам, и счёл бы всё это шуткой, если бы в следующую минуту лорд Гилмор лично не поднялся на этот эшафот после приглашения Ренамира. Толпа замерла. Гилмор был одет скорее как опрятный квартирмейстер или помощник лорда, но никак не сам лорд — теперь в его облике отсутствовала былая роскошь, но осталась прежняя сила и стать. Он осмотрел людей и продолжил слова Ренамира:

— Всё сказанное Ренамиром — правда. За последние дни мы провели десятки часов в беседах, рассуждениях и спорах… остались вопросы, в которых мы согласия так и не достигли, но каждый из нас должен думать не только о себе, но и о людях. Я смирился и решил… что останусь демилордом, подтверждённым Ренамиром, в его подчинении. Пусть моя гордость вечно грызёт меня за эту личную капитуляцию, но я делаю это ради вас, жители Тагервинда. Потому что никто не знает этот город так, как я, и никто не сможет лучшим образом объединить эти знания со стремлениями и целями… — он сделал паузу, вздохнул и посмотрел на Ренамира. — Новой власти.

Люди ликовали, бросали головные уборы и выкрикивали имена обоих правителей. Гилмор, видя это, был искренне рад и не скрывал чувств. Ренамир же стоял со спокойной, гордой улыбкой и ждал тишины.

— Но ваше высочество! — выкрикнул вдруг кто-то из толпы.

— Да? — переспросили синхронно Гилмор и Ренамир, после чего неловко переглянулись.

— А как же совет? Что они скажут обо всём этом? — беспокоился один из горожан.

Гилмор задумался на секунду и уверенно ответил:

— Моя забота — судьба Тагервинда. Совет — дело нашего нового… императора.

Подрагивающие мышцы лица и паузы в речи выдавали в Гилморе тяжесть, с которой он признавал власть молодого Ренамира. Эта жертва была для него не столь мала, как он хотел бы изобразить, а сам император пока ещё по старой привычке довольствовался этой маленькой моральной издёвкой над бывшим врагом, преклонившим колени.

— О Совете я позабочусь, можете не переживать, — спокойно сказал Ренамир. — Пока они найдут в себе силы объединиться, я уже сотру их с карты поодиночке. Не захотят сражаться — приму под своё знамя без боя, хотя лорды всё равно будут казнены; захотят защищать свой дом — осадим, как осаждали все прошлые города. С теми, кто ни говорить не станет, ни меча обнажать — разговор будет особенно коротким. Быть может, среди них найдутся ещё достойные люди вроде Гилмора, но я в этом сильно сомневаюсь.

Из речи Ренамира казалось, будто он, несмотря на свои демонстративные блага, милосердие и снисходительность, наслаждался войной — ему нравилось уничтожать своих врагов, но это удовольствие ему доставляли именно смерти лордов, а не простых людей.

Далее последовали обсуждения новых законов, уточнения положений и раздача титулов. Нори спокойно просидел это время на крыльце и размышлял о том, какое место в этом мире теперь у него: стоит ли ему остаться солдатом и обрести славу на поле боя или попробовать убедить Ренамира отпустить его в скором времени? Как бы то ни было, сейчас выбора не оставалось, кроме альтернативы любому испытанию в жизни: бежать, пока ноги не сотрутся в кровь, пока в горле не пересохнет настолько, что произносить тщетные молитвы станет невозможно; бежать настолько далеко, насколько хватит сил, и питаться одной лишь надеждой на чудо. Этот вариант Нори предпочитал не рассматривать, потому как последние дни его жизни говорили о явном отсутствии удачи. Попутный ветер судьбы закончился в тот момент, когда Нори упал в Таг с северной стены, и вместо него началось бурное течение непредсказуемых событий.

Когда толпа стала расходиться, Нори размял ноги, затёкшие в не разношенных сапогах, поднялся и решил, что до новых сборов и приказов может отправиться домой. Поглядывая на солнце, падающее за городскую стену, Нори шёл по знакомой улице и видел на лицах людей искреннюю радость: солдаты Ренамира до верху забили городские таверны, а некоторые из них продолжали помогать коренным жителям Тагервинда даже сейчас, после чего оставались в качестве гостей в их домах, где потом и ночевали. Большая часть армии, не пожелавшая нежиться в городе и налаживать общение с тагервиндцами, осталась за стеной, в массивном палаточном лагере — там они не радовались миру, а готовились к войне: точили оружие, тренировались, заранее изготавливали детали для осадных машин, чтобы затем просто собрать их из частей, а также охотились, забирали урожай с разорённых окраин и оставляли его в запасах армии. Ренамир знал обо всём этом, но ради поддержания лояльности иногда позволял солдатам делать то, что они хотят — в пределах его собственных указаний, разумеется. Через месяц наверняка выяснится, что девушки, жившие за стеной, подозрительным образом забеременели сразу после осады, а у их родителей куда-то вдруг исчезли припасённые мешки с мукой, но скажет ли кто-то из них правду — определит борьба двух чувств: страха перед лордом и жажды справедливости.

Нори шёл по улице, шаркая по сухой пыльной дороге, размышлял о сложных переплетениях человеческих судеб в этом городе, как вдруг услышал женский голос, окликнувший его сзади:

— Нори… — в интонации этого обращения было какое-то неожиданное подобие упрёка, и в то же время приятное удивление.

Нори обернулся и увидел перед собой Тальку. На её строгом лице не было ни царапины, а худое тренированное тело покрывала идеально сидящая стёганка с нашивками сине-золотистого цвета — это были знаки Ренской империи. Она подошла чуть ближе и заговорила с лёгкой улыбкой:

— Клянусь, ещё сегодня утром я бы поставила десять бочек эля на то, что ты мёртв. Но когда на площади Ренамир назвал твоё имя…

Нори осмотрел её форму, хмыкнул и сказал:

— Похоже, мы с тобой совершили один и тот же выбор.

Она кивнула:

— Похоже. Но как ты выжил? Расскажи мне. Наверное, спрятался под стеной и сдался, когда авангард был уже внутри замка?

— Всё было… намного сложнее, — почесав затылок, ответил Нори и слегка улыбнулся Тальке.

Женщина прошла мимо него и жестом пригласила последовать за ней. Нори пошёл по улице, рассказывая, как упал в реку, переоделся, как он был разоблачён и устроился в армию Ренамира уже законно, с подачи самого императора. Реакция Тальки удивила его: по необъяснимой причине женщина была в восторге от этой истории.

— Поразительное жизнелюбие! — воскликнула она, слушая собеседника в прогулке по городу.

— Или невыносимый страх смерти, — ответил Нори и опустил взгляд на дорогу. — Я не могу перестать думать о правильности этого… пути.

Талька завернула за очередной угол, где оказался неприметный домик с закрытым окошком, выходящим на улицу. Она подошла к нему, постучала в ставни и полушёпотом сказала:

— В подвале твоём, но в сердце у всех.

Нори без единого намёка на понимание помотал головой, подумав, что Талька обращается к нему, но вдруг окошко открылось и оттуда высунулась крепкая волосатая рука, держащая бутылку с тёмной жидкостью. Талька протянула туда же несколько монет, взяла бутылку и, едва она успела убрать руку, как ставни захлопнулись обратно.

— Что это? — полюбопытствовал Нори, глядя на бутылку.

Талька не ответила ему, а лишь снова пригласила жестом следовать за ней.

— Не терзай себя, — сказала она. — Как можно думать о будущем, если ты всё ещё сомневаешься в прошлом? Сомнения имеют смысл, когда ты совершаешь выбор, но какой в них смысл, когда решение принято? Сомневаться нужно было, когда ты надевал кольчугу авангарда на свои тощие плечи. Хорошо, что лёгкий вариант попался, а то припёрся бы в лагерь в латах — вот смеху было бы! — Талька улыбнулась, представив это. — Тебя бы раскусили куда раньше и просто казнили бы. А тебе повезло. И повезло нечеловечески.

— Повезло?! — изумился Нори, который совсем так не считал. — Я был на волосок от смерти больше раз, чем за всю жизнь до этой недели! Я убил невинного человека просто для того, чтобы встать в один строй с врагами, чтобы спасти свой зад!

— На войне нет виновных или невинных, — холодно парировала Талька, свернула к городской стене и пошла вдоль неё к горам. — И сама война эта — не то, чем кажется.

— О чём ты?

Нори снова поравнялся с ней и внимательно слушал.

— Флагами отличаются те, кто живёт, — продолжила Талька. — А умирают все одинаково. Я была когда-то на Ганрайне, знаешь? Это западный континент, за морем от нас. Там люди верят в единственного бога и считают, что он властен над всем и всё видит. И они считают, что после смерти ты предстаёшь перед ним и отвечаешь за всё, что сделал. Многие люди боятся этого посмертного суда и при жизни стараются делать больше добрых дел друг для друга. А у нас что? Раздробленные языческие поверья. И бояться некого. Поклоняешься одному — он защищает тебя от второго. Поклоняешься третьему — живёшь дольше, поклоняешься четвёртому — и пшеница у тебя на поле гуще, чем у соседа. По крайней мере, в это верят. Верят, но они ничего не боятся. Не боятся, что… там их кто-то будет стегать кнутом за каждое скверное слово, за каждое прирезанное животное, за каждую загубленную душу. А ведь нам бы тоже не помешало чего-нибудь бояться!

Нори задумался. Он посмотрел на Тальку и спросил её:

— Ну так… к чему ты это всё? И почему вдруг стала говорить со мной, зачем подошла? На барбакане ты была чёрствой, безразличной…

— Была, — тут же кивнула Талька. — Да я и осталась… просто впечатлена тем, что ты выжил. К чему я это всё говорю, спрашиваешь? К тому, что настоящая война не имеет знамён, Нори. Настоящую войну нельзя выиграть, потому что мы ведём её против непобедимого противника — смерти. И если в осаде Тагервинда ты не умер, значит, ты прожил ещё один день, выиграл ещё один бой. Раньше тебе было легко побеждать, ведь… кто ты там, я забыла, ткач? Гончар?

— Гончар, — кивнул Нори, торопя продолжение разговора.

Талька кивнула. К этому моменту они уже начали подниматься по рельефной земле, из которой выглядывали камни и маленькие утёсы. Стена, растянувшая по левую руку от них, становилась всё меньше по мере приближения к её краю.

— Раньше было легко, потому что ты жил, а не выживал, — спокойно продолжала Талька. — Тебе помогал отец, у тебя был дом. Так ведь? Я помню, ты говорил об этом с Сабиром. А теперь ты один, принятый в армию императора, которого должен был уничтожить. Скоро он поведёт нас в новый поход, за следующим лордом, и ты тоже пойдёшь туда, чтобы снова сражаться со смертью. И это будет гораздо сложнее, чем лепить горшки.

На Нори нахлынула печаль. Он ждал от Тальки воодушевляющих слов — сам не знал, почему, — а получил только внушающие тревогу указания на скорое будущее. Они поднялись по малозаметной тропе, взошли на скалу, торчащую из горного хребта, и Талька села на её краю. Она свесила ноги и откупорила бутылку. Нори, уже немало утомившись, подошёл к краю и увидел с этого места все окрестности Тагервинда — всё поле боя и весь город от стены до горных хребтов и каменоломен. Солнце садилось на западе и освещало всю эту территорию, как всегда, роняя зубастую тень на городские строения.

Нори сел рядом со спутницей и вздохнул. Талька посмотрела на него и молча протянула бутылку с тёмной жидкостью. Нори с опаской понюхал содержимое и, поняв, что это вино, сделал несколько глотков. Холодная жидкость, дарящая горячие ощущения — этот феномен всегда удивлял его молодой, не изощрённый наукой разум. Нори откашлялся, встряхнул головой и вернул вино Тальке.

— Ну как? — с едва заметной улыбкой спросила она.

— Приятное, — кивнул Нори, как будто разбирался в вине, хотя на самом деле пробовал его всего пару раз в жизни. — Греет, и не слишком резкое. Но я больше люблю эль.

Талька усмехнулась, махнула на него рукой и сделала несколько глотков.

— Надеюсь, ты слушал всё, что я тебе сказала. Радуйся, что жив, парень, потому что вон на той стене… — она указала на длинную белую стену Тагервинда, которую всё ещё восстанавливали после осады. — …там сгинула куча хороших людей, которые дрались, пили и разбирались в людях гораздо лучше, чем ты. По всем трём параметрам они, конечно, уступали мне, но я уже сдалась в поисках достойного оппонента.

Нори посмеялся над её высокомерием и сказал:

— Меня удивляет, что ты родилась женщиной.

— Меня тоже, — усмехнулась Талька. — Наверное, это для того, чтобы опозорить всех вас, мужичьё несчастное. Как же всё-таки удивительно, что выжил именно ты…

— Почему тебе это не даёт покоя? — спросил парень, глядя на падающее за горизонт вечернее солнце.

— Потому что ты сделал что-то… не соответствующее тебе самому. Ты превзошёл все мои ожидания, а я очень редко так ошибаюсь.

Нори пожал плечами и снова отвёл взгляд, задумчиво бегая глазами по крышам домов Тагервинда:

— Больше всего меня поражает то, что ты этому так приятно удивлена или даже рада. Я уверен, что совершил нечто низкое, мерзкое… что я опозорил свой род, а ты…

— «Опозорил свой род» — насмешливо спародировала Талька и рассмеялась. — Ты всё-таки болван, я снова ошиблась. Ну какой род, тупица, ты сын горшечника, отца-одиночки, единственный ребёнок в семье, которая ничем не отличается от любой другой семьи! Нет больше рода, остался только ты, и ты — выжил! Да ты не только не «опозорил», ты доказал, что ты самый дерзкий и способный из всех!

Нори широко раскрыл глаза и удивлённо смотрел на неё, а Талька продолжала:

— Подлость ли — выбирать сторону победителя, если изначально выбор стороны тебе не предлагали? Я уже объяснила, в какой войне ты должен победить, заморыш мой юный, а вот это вот всё… — она окинула широким жестом поле недавнего боя за Тагервинд. — Это не наша война. Это война двух знамён, в которой одно знамя побеждает другое и пришивает к себе новый кусочек. Чем больше у него кусочков, тем легче будет поглотить и пришить к себе все остальные. Сильно сомневаюсь, что Ренамир ограничится этим континентом. История говорит о том, что завоеватели живут своим делом — если он захватит один замок, то сможет захватить и второй, и третий, и десятый. Пока кто-нибудь не прирежет его во сне и не перевернёт всё с ног на голову. А знаешь, кто это сделает?

— Кто? — с любопытством и тревогой переспросил Нори.

— Кто-то такой же, как ты, — она ткнула его пальцем в грудь и поднялась на ноги. — Кто просто хочет жить сегодня лучше, чем вчера, или вообще жить хоть как-то, вместо того чтобы сдохнуть в канаве. Вот, скажи мне, где сейчас Сабир? Хотя нет, не говори. Если он не здесь, то это уже не важно.

Талька направилась вниз, обратно в город, и Нори тут же последовал за ней. По пути до трактира она сказала, что попробует перевестись в его полк, чтобы приглядывать за ним, и с каждым её словом удивление Нори только нарастало: из-за самого сомнительного поступка в его жизни Талька вдруг привязалась и стала поддерживать его, как друг. Друг — последнее слово, которое Нори был готов к ней отнести до сегодняшнего вечера, но теперь всё изменилось.

Талька осталась в трактире, а Нори, обдумывая все её утверждения, отправился в свой пустующий, тёмный дом. Когда он открыл дверь, то обнаружил, что угли в печи тлели после недавнего пламени, а на его кровати в углу лежал крупный силуэт.

— Какого… — напрягся Нори и потянулся к рукояти меча, как вдруг силуэт вскочил и затрясся в хаотических жестах.

Нори разглядел в нём полураздетого солдата Ренской империи — рядом с кроватью стояли его сапоги и лежала кираса.

— Эй-эй, ты чего, я просто… — заговорил этот человек. — Я думал, этот дом заброшен, убили хозяина или вроде того, вот и зашёл переночевать! Мне… не досталось ночлега, раньше у семьи одной перебивался, но сегодня у них родился ребёнок и… спать там невозможно, ты бы это слышал!

Нори вздохнул, закрыл за собой дверь и бросил в печь пару поленьев и палок из поленницы в углу комнаты. Он сел на маленький табурет у печи, разворошил угли кочергой и посмотрел на пустующую кровать отца. Солдат за его спиной принялся спешно застёгивать снаряжение и бормотать дрожащим голосом:

— Я сейчас, я… я быстро, ты извини, я же не знал, что ты тут живёшь. Живёшь ведь? Ну да, сразу видно…

— Стой, — перебил его Нори и, переборов в себе странное недовольство, указал на кровать отца. — Можешь лечь вон там. Просто ты лёг на мою кровать, а эта… на ней можно спать.

— О, правда? — незнакомый солдат замер на секунду, глядя на предложенное место. — Спасибо, друг, это… я правда очень благодарен. Ты меня даже не заметишь, не переживай!

— Хорошо, — кивнул Нори, глядя на маленькие языки пламени, объявшие древесину в печи.

Он знал, что скоро покинет этот дом, и, возможно, больше никогда сюда не вернётся, поэтому странно было бы держаться за эту собственность и гнать отсюда тех, кому нужен ночлег. Нори подумал о том, что может оправдать себя перед богами за то убийство пленника в имперском лагере, если будет помогать людям, а затем задумался о самой сути этой помощи: о том, помогает ли он ради себя и спасения своей души или помогает ради того, чтобы помочь — ради того, чтобы сделать другую жизнь лучше. В этом внутреннем, отчасти философском конфликте он задремал перед согревающим огнём печи, а проснулся уже на рассвете.

Следующий день был полон хлопот и подготовки, и вскоре после него была объявлена общая мобилизация армии. Войско империи выдвигалось из Тагервинда с новобранцами из местного населения, иерархия временной власти в этом городе была чётко определена Ренамиром, простые люди слегка успокоились, а солдаты сменили знамёна с потрёпанных красно-чёрных на сине-золотистые.

Встав в строй на широкой поляне перед Тагервиндом, Нори взглядом нашёл Тальку в паре рядов от него. Ей удалось перевестись в шестой полк, и теперь она, похоже, действительно собиралась держаться ближе к парню, который так неожиданно и сильно впечатлил её своим самым неоднозначным поступком. Талька обернулась через плечо и подмигнула Нори — она ещё на ходу просчитала, где он встанет, когда движущаяся толпа станет ровным построением.

После кратковременной суматохи перед армией вышел Ренамир и объявил, что их следующая цель — Пелетейн — город, окружённый густыми лесами и известный высокой плодородностью своих земель. Тамошний лорд, согласно словам Ренамира, был бесхребетным выскочкой, а его армия не стоила и ботинка одного ренского солдата, так что победа обещала быть быстрой и неминуемой.

Дни в походе пролетали незаметно, сна в жизни Нори снова стало заметно меньше; спокойные моменты он делил с Талькой и проводил в разговорах о жизни и солдатском быте, а в особо ответственных поручениях и внезапных трудностях знакомился с новыми и новыми бойцами, среди которых находились такие же простаки, как он: слуги лордов, охотники, кожевники, кузнецы, бывшие карманники или пьяницы из трактиров с далёких земель — последние особенно любили потрепаться обо всём на свете, и делали это вне зависимости от времени, места и своего состояния. Нори влился в эту жизнь и стал понемногу забывать, кем был раньше, перестал скучать по дому, и случилась с ним одна перемена, за которую он пока что сильно себя корил — мысли о Мирте становились всё реже. Он боялся, что она станет ему безразлична, но сомнения, словно демоны, нашёптывали ему каждый вечер, что всё это не важно.

Спустя три недели армия преодолела горную местность, прошла холмы и пересекла реки ради того, чтобы оказаться на востоке Верувины, у того самого Пелетейна. Стены этого города поросли мхом, верхушки башен обваливались, а зелёно-белые знамёна трепал ленивый западный ветер.

Осадный лагерь был развёрнут быстро, большая часть войска скрывалась в лесной чаще и была невидима из города. Ренамир хотел избежать лишнего кровопролития, но на следующий день после его прибытия из Пелетейна прибыл гонец с единственной вестью: лорд Занкар не отдаст город без боя. «Горделивый петух!» — грубо крикнул Ренамир в ответ на послание и добавил: «Передай своему лорду, что через два дня я отрублю ему голову на центральной площади Пелетейна». Нори был свидетелем этой сцены, но, даже услышав эти слова в виде цитаты со стороны любого солдата, он бы ни на секунду не усомнился в решительности молодого императора. Ренамир не стал ждать и атаковал Пелетейн в тот же вечер.

Нори тогда стоял в строю, смотрел на то, как недалеко от него идёт закованный в латы первый полк авангарда. Четыре широких ряда рыцарей, укрываясь щитами, выходили из леса, а над ними освещали небо снаряды требушетов. Лучники Пелетейна отстреливались, но объём залпов говорил о малой их численности — их было едва ли не вдвое меньше, чем защитников Тагервинда. Вслед за первым полком пошёл второй — в кольчугах и синих наплечниках, как раз такой доспех Нори стянул на берегу Тага, чтобы выжить. Только теперь он осознал, что с тех пор прошёл уже месяц или около того — он потерял счёт дней после попадания в армию. С синхронным жужжанием четвёртый полк, расположенный неподалёку, выпускал залпы стрел один за другим — перед стрелками стоял лично Ренамир и координировал их, передавая также команды и осадным орудиям.

У Нори начался звон в ушах от всего шума, наполнившего окружение, и этот звон как будто позволил ему абстрагироваться от всего вокруг и осознать забавную иронию: он, ещё недавно молодой гончар, пытавшийся защитить свой город, теперь был на противоположной стороне — в войске, которое неизбежно победит и поднимет свои знамёна на новых стенах. Где-то там, за каменной кладкой, дрожали такие же, как он — кто-то из них выживет или сдастся, а кто-то умрёт сегодня и проиграет ту самую схватку со смертью, о которой твердила Талька. И если перед ним, теперь уже солдатом Ренской империи по имени Нори, встанет выбор: убить невинного ради своего императора, продвинуться в службе и стать настоящим воином или пожалеть его, пусть даже подвергнув угрозе не только самого себя, но и своих братьев по оружию, — обагрит ли он клинок этой бессмысленной кровью? Сомнения Нори были решены за него. Командир полка принял команду от Ренамира и процитировал её: «В атаку-у! За империю!». Солдаты вразнобой повторяли эти слова, кричали, и вот, все сдвинулись с мест. Буря, возглавляемая сине-золотистым клетчатым знаменем, понеслась вперёд, и Нори, оказавшись в её власти, повторил слова, в которые пока ещё не верил:

— За империю…