1992

Мирон Высота, 2020

Слом эпох разрывает повседневность на куски, обнажая жуткую изнанку, а хтонь из старой русской сказки вдруг вырывается наружу. И нет ей конца.Содержит нецензурную брань.

Над головой висела желтая тарелка луны. Такая огромная, что хоть суп из нее хлебай. В глубине дворов лаяли собаки. Пахло размокшей землей. Было сыро, промозгло и холодно. Короткие кожанки, совсем не по погоде, не спасали.

Торец промычал что-то протяжно-матерное себе под нос и сказал:

— Только черти в такое время ходят.

— А мы-то кто? — буркнул Анхель, пряча заледеневшие руки в рукава.

— За базаром следи, — огрызнулся Торец. Он сделал пару вращательных движений, хрустко присел, выпрямился, снова покрутил руками. Из его рта вырвалось облако пара. Вырвалось и поплыло в сторону сухого бурьяна. Анхель с интересом проводил его глазами. Здесь все было каким-то странным, нутром он чувствовал изъян, несовместимость, а вот умом никак не мог уловить, что же все-таки не так.

— Я так только один раз мерз, — перейдя на шепот, заговорил Торец. — В погранцах, когда служил. Я тогда в секрете был. Там горы, один голый камень кругом. На льду и то теплее лежать, в натуре. И я такой лежу, а сам думаю, обоссаться что-ли, чтоб хоть на пару минут теплее стало.

— Обоссался? — переспросил Анхель.

Торец опять выдохнул из себя что-то непонятно-матерное и отправил в сторону бурьяна еще одно густое облако пара.

Вдруг Анхелю показалось, что огромная луна моргнула. Сразу затихли собаки. Торец тоже что-то почуял и замер, вжав голову в плечи. Потом прижал палец к губам — «не шуми», и медленным, плавным движением достал из наплечной кобуры волыну.

Анхель тоже аккуратно вытащил ствол, но смотрел не по сторонам, а на Торца — у того и опыта больше, и чуйка лютая. Опять моргнула луна и псы как ни в чем не бывало снова затеяли свой хрипатый перелай. Торец не двинулся с места и позы не поменял. Так прошло, наверное, минут пять, а то и все двадцать. У Анхеля затекли шея и ноги. Он осторожно перенес вес тела на пятки, тут же под ногой ощутимо хрустнуло. Торец выпучил на него безумные глаза, бесшумно шагнул навстречу, наклонился к самому уху и еле слышно шепнул:

— Здесь он падла. Не гасить, просто побазарить.

Анхель кивнул. Ладонь на рукояти пистолета вспотела. Плечо дрожала от напряжения, и внутри все дрожало, Анхель даже челюсти сжал покрепче, чтоб зубы ненароком не клацнули.

Торец махнул в сторону, показываю Анхелю направление, а сам ловко нырнул в скопление засохшего борщевика. И хоть бы одна веточка треснула. Анхель двинул в обход. Из-за своего огромного роста ему пришлось свернуться в три погибели, чтоб хилый заборчик загородил его от черных окон покосившегося дома.

Пробравшись вдоль этого заборчика до самой бревенчатой стены, Анхель остановился. Проверил еще раз предохранитель на стволе. Сосчитал в уме до десяти, чтоб успокоиться. Не успокоился, сердце все равно колотилось, как бешеное. Бесшумно выдохнул и повернул за угол.

И тут же влетел ногой в оставленное на дороге жестяное ведро. Ведро покатилось, пугая звенящим грохотом окрестную ночь и далеких собак. Те взвились новой порцией лая.

Анхель замер. Текли минуты, но ничего не происходило. Дом так и оставался тих, а висящая вокруг темнота неподвижна. Успокоившееся ведро тускло блестело дутым боком. Анхель с трудом подавил в себе желание вернуться, но вот что дальше делать было непонятно. Тот, кто был в доме, если он там все-таки был, не мог не услышать ведерный звон. И что он? Затаился? Ждет? Сбежал через окно? Окно караулит Торец. Вернуться было стремно, идти страшно, маячить здесь двухметровой каланчей глупо. Тут же у дома, стояла покосившаяся, прильнувшая к стене лавочка. Анхель подумал, что здорово было бы просто сесть на нее, упереть спину в бревенчатую стену и вытянуть длинные ноги. Непонятная усталость накатила на него. Как после матча. Сесть да повесить на голову мокрое полотенце, закрыться от всего вокруг. Особенно от этой жуткой, нависающей над башкой луны.

Луна в ответ снова моргнула. Надо было идти. Анхель поднялся по мягким, прогибающимся ступеням и тронул обитую дерматином дверь.

В сенях было темно, пахло травами и старым тряпьем. Дверь в комнату прилегала к косяку неплотно. Щель мерцала нежно-голубым. Еле бормотал телевизор. «Ааа-аавтомобиль!» расслышал Анхель голос ведущего. А вот с улицы включенный телевизор почему-то не было видно. Анхель просунул в щель сначала один палец, потом второй. Медленно, пробуя створку на скрип, он приоткрыл дверь, держа наготове пистолет.

Усатый мужик на экране троил, изображение в нижней части почему-то делало зигзаг, отчего фигурой мужик был похож на потешную улитку. Нежный свет обволакивал комнату. Покосившиеся книжные полки, гитара с бантом, мутные фотографии на стенах, круглый коврик крупной вязки на полу. Посреди комнаты стояло кресло. Ватные языки торчали из потертой обивки. В кресле кто-то сидел. «Ааа-аавтомобиль!!!» — снова закричал ведущий. Часы на стене вздохнули, дрогнули. Тик-так. Тик-так. Такие глупые часы, старомодные, с тяжелыми шишками-гирями. Тик-так.

Анхель бочком, бочком, по стеночке, с нелепо выставленным пистолетом сделал осторожный шаг, другой. Он никак не мог разглядеть сидящего в кресле. Замешкался и наподдал головой матерчатый абажур. Тот вдруг вспыхнул, закачался, разгоняя тусклым светом серые тени из углов.

В кресле скалился вывороченными обломками ребер Торец. Там, где у каждого человека должно было быть сердце, легкие, желудок и все остальное, у него зияла черная пустота. По спортивным штанам расползалось темное пятно. Торец улыбался.

***

В жизни у Анхеля все шло наперекосяк. Так он привык думать.

В детстве его иначе как Длинный не называли, и неважно в какую школу или двор он попадал. Длинный и все тут. Анхель так привыкал, что с трудом вспоминал как там его зовут на самом деле. А школ этих у него было много. Отец военный — пришлось поездить. С одной стороны, в частой смене школ был существенный недостаток — Анхель не успевал влиться в очередной, крепко спаянный коллектив. С другой стороны, это было хорошо — ему как будто всегда давался новый шанс. Шанс на новых друзей и новую жизнь. И так каждый раз. Анхель привык. Новые надежды, старые разочарования.

Везде и всюду задирали его всегда тоже первым. Даже уже став вполне взрослым, Анхель умудрялся на любой дискотеке или баре влететь в неприятности. Его словно проверяли на прочность, широкоплечего, но не крупного, а потом первым и гасили, как всякого самого высокого в таких случаях. Потому как почетно завалить этакого лося, да и опасливо, ну как начнет махать своими мосластыми руками-ногами.

Немного иначе жизнь шла в баскетбольной университетской секции. Там Анхель не так выделялся своим ростом, но флегматичный от природы, так и не завел себе близких друзей. Вот с девчонками у него, напротив, все складывалось хорошо. Но ненадолго.

Из универа Анхель загремел в армейку, не особо переживая по этому поводу. В спортроту не попал из-за травмы колена, а может из-за странного, неожиданно расцветшего вокруг бардака и ощущения анархии во всех сферах жизни. В итоге оказался на самой настоящей войне, где стреляли всерьез и убивали не понарошку.

Спортивная подготовка помогла в армейской службе. Армейские навыки пригодились на гражданке. Опыт, полученный в одной горячей точке неожиданно вспыхнувшей на обломках большой страны, предопределил род деятельности. Стремительно меняющийся вокруг мир не оставлял шанса просто остановиться и подумать. Как и многим другим, спортивным, молодым, неприкаянным и потому злым, сами не зная на кого и за что. Анхель, как обычно, флегматично пожал плечами и стал тем, кем стал, особо не рефлексируя по этому поводу.

Суровый быт мужского околобандитского мира нравился Анхелю, во многом потому что не давал расслабиться и все время держал в тонусе. Мир этот был понятный, привычный, четко делил окружающее пространство на своих и чужих, да и просто не давал растечься по нелепой, странной жизни, как сгущенное молоко. Все складывалось правильно, а как так правильно, лучше или хуже бывает, Анхель не знал и узнать не стремился.

Конец ознакомительного фрагмента.