Клуб 28, или Ненадежные рассказчики

Милорад Кесаревич

Когда я училась в белорусской академии искусств, нам, актерам, часто давали задание – этюды на поток сознания. Именно с потоком сознания у меня ассоциируется роман Милорада Кесаревича «Клуб 28, или ненадежные рассказчики». В самом названии и псевдониме автора уже обрушивается на читателя поток метафор, ассоциаций, воспоминаний, и через эту волну, как через мрак, проступают черты автора: бородатого мальчика, умеющего стареть не взрослея… «Клуб 28» – книга о жизни человека с его страстями, любовью и неутихающим поиском смысла, поиском себя. Себя в мире, полном встреч, разочарований, находок и противоречий. Найдет ли автор себя? Найдет ли себя читатель? Вопрос не закрыт… Но то, что поиск будет полон удивительных неожиданностей и фантастических приключений, это точно. И, перефразируя автора: «…хорошие книги растут, как цветы, с той лишь разницей, что поливать их нужно вином и кровью, и, как бы пафосно это не звучало, одного вина явно мало…», в книге достаточно и крови, и вина, но мало света и воздуха, мало свободы. Милорад заполняет своим сознанием всё, что есть внутри, не оставляя читателю шанса на свой выбор мыслей и чувств. Порой это, видимо, необходимо, чтобы полностью открыть себя в своем нетривиальном поиске. Настя Шпаковская, лидер группы Naka

Глава 6

Палет шчыгрынавага жужаля, или карма велогонщика

«Утро начинается со взора в обои. Они еще помнят твою тень, и от этого становится только хуже, не уменьшается желание от них отвернуться и уткнуться носом в подушку. Магнетизм настолько меня обволок, что я чувствую тебя в каждой клетке сущности вокруг. Твои ноги ходили по этому ковру, это зеркало отражало твою возвышенность над жалким мною. Это одиночество как состояние после принятия пива и рексетина накануне — вместе мы были разные, вместе нам было хорошо, но на утро головная боль, которая только усиливается с каждым пульсирующим импульсом уединенности. Обрезать себе личные крылья, раскрыться, обломаться — исход затасканного индульгирования.

Оторваться от себя далеко не получится, всегда есть “Я”, который одернет пытающийся вырваться из тела дух. Не хочется неба, не хочется земли, не хочется горизонта.

Ножом выцарапать на мозге невозможное действие, вырезать клетки памяти о тебе тоже не получится. Завтрашний день вместе оказался днем вчерашним, ведь сегодня “Я” наедине с собой. Но нет, у меня есть мой придуманный маленький карманный мир, хотя на трусах карманы не найти.

Делиться одиночеством не хочется, это ж чистой воды эссенция глупости. Улыбнуться, пнуть и свалиться с лежбища, но внутренняя пустота не вызовет грохота, и мир все это не услышит. Жить для белизны потолка, тишины дождя и ощущения мягкости батона.

Встать с постели, с пустой головой и глазами в тумане подойти к компьютеру и сделать виртуальное самоубийство всех социальных аватаров из-за невозможности своих виртуальных прогулок там же, где ходишь ты. Наверное, ты лучший наркотик, что побывал у меня в крови».

Нет, дорогая читательница, я не страдаю месячными и скажу больше: пассаж выше принадлежит не моей клавиатуре: его написал Антось Уладзiмiравiч, в приступе депрессии разродившийся пиздострадательным постом, затмевающим самые удачные и, тем не менее, унылые речитативы группы «Макулатура». Да, и на старуху бывает проруха, и беларус дает слабину. Наткнувшись на слезливый пост за подписью Антося Ўладзiмiравiча, я выучил важнейший урок, обязательный к изучению каждым мужчиной: первым делом после расставания необходимо выпилиться из всех социальных сетей со словами: «Прости, красотка, ты мне не по карману: я слишком туп для “фейсбука”, слишком беден для “инстаграма”». И «ЖЖ». И Google. Лучше вообще снести браузер и выбросить смартфон. Купить кнопочный, на лэптон установить дистрибутив «линукса» и заняться программированием на С++. Программирование на С++ — синоним мастурбации. Сценарий мужских стенаний написаны под копирку, и я уверяю: после виртуального самоубийства вам полегчает.

Но Антосю легче не стало, пусть он и человек-кремень. На улице апрель расплескался свежим дождем по сонному асфальту, проснувшемуся после зимы. На асфальте — велосипед, на велосипеде — Антось, на Антосе — толстовка с длинным рукавом, на запястье, выглядывающем из-под толстовки, — часы, на часах — 17:28. Антось заглянул в гости, и мы забурились в хату в Лефортовском районе Москвы. — Я от своей бабоньки в «фейсбуке» отписался. Не знаю, чем она теперь дышит, — сказал Антось, крепко задумавшись. Я его понимаю: первым делом после расставания мужчина с разбитым сердцем начинает палить страницы бывшей в «инстаграме» и «фейсбуке», «вконтакте» и «тиндере». Палить и накручивать себя. Женщина, в свою очередь, выкладывает томные фото и сторис, где она — в шикарном платье, с новой прической и бокалом вина в наманикюренной руке кричит в камеру: «Ты пидор! Пидор и мудак!»

— Раньше в «инстаграм» залазил, но затем забросил, — Антось заливает горе гранатовым соком. Каждым из 90 миллиардов нейронов, аккуратно уложенных в просторную черепную коробку, я знаю, что «фейсбук», как и прочие социальные сети, врет. Фейсбук, инстаграм или где-вы-там-сегодня-сидите идеально паразитируют на человеческом тщеславии, позволяя презентовать каждому из нас парадную версию себя самого, и эта слабость пересиливает самые сильные просчеты соцсетей, сливающих данные на сторону или тайком следящих за вами: мы можем кричать, ругаться, возглавить сетевой поход на «change.org» или организовать цифровой бойкот платформы, но все равно продолжим — пусть украдкой под покрывалом — логиниться, листать, кликать и постить. Атомные бомбы, бубонная чума и горчичный газ, распыленный над Ипром, погубили меньше людских жизней, чем социальные сети, заложниками которых мы стали поголовно.

«Фейсбук» — худшее изобретение человечества, потворствующее самым низким человеческим качествам. Конечно, дорогая читательница, ты можешь возразить, что «инстаграм» куда хуже «фейсбука», однако стоит напомнить, что «инстаграм» принадлежит фейсбуку, так что визуальная соцсеть — тоже портал в ад, только в профиль и анфас. — Когда я рядом был, она к моим увлечениям относилась монописуально и амбивалентно. Стоило расстаться — так вот-те нате: в соцсетях объявилась!

Никогда не доверяйте человеку, имеющему профайл в соцсетях. Вот я смотрю на профайл селф-мейд-вуман: владелица собственного винного бутика, заботливая мать девочек-красавиц, спортсменка, зимы проводящая на горнолыжных курортах, а летом занимающаяся сальсой на открытом воздухе в городском парке. Днем она постит фотографии из европейских галерей, требует подписать петиции против домашнего насилия и оставляет милые мемы с котятками в комментариях под записями подруг, а вечером гуглит закрытые секс-клубы и гэнг-бэнг-вечеринки, мечтая, чтобы ее пустили по кругу шестеро мужиков и отымели во все дыры…

— Теперь трещит, что хочет со мной общаться, читать про поездки да концерты, — посты комментирует, лайками сорит.

…Или брутальный бородач в кожанке и на мотоцикле. Он работает начальником цеха на крупном металлургическом заводе. По выходным ходит с друзьями на стадион поддержать любимый с 12-ти лет футбольный клуб, выкладывает фотографии в красно-белых футболке и шарфе, собирает друзей в альпинистское восхождение на Эльбрус и призывает кары небесные на ЛГБТ-активистов, вышедших на очередное несогласованное шествие. А ночью, когда жена засыпает, тайком гуглит гейское порно и дрочит втихомолку.

— Говорит, с псом подружиться мечтает. В гости приезжала, Гошу жамкала…

Или вот Артур Викторович. Он регулярно публикует подробные фотоотчеты театральных премьер и ультракороткие рецензии на музыкальные релизы, не забывает отчитываться о пространственно-временных перемещениях из Москвы в Агру-Будапешт-Вильнюс-Гданьск-Дели и загружает яркие автопортреты с широкой улыбкой в 14 млн пикселей, будто надеясь, что макулатурой впечатлений удастся утрамбовать бездну одиночества, чтобы не слишком проваливалась. — К слову, — крякнул Антось Уладзiмiравiч и нехотя продолжил, — бабонька эта, оставившая в моей душе неприятный осадок с душком, также оставила долг в районе 17 тысяч целковых. Неделю назад вернула десятку. Как обычно, с ее стороны последовало много букв. Я продемонстрировал сдержанность.

Мы совершенно не знаем наших друзей, что уж говорить о «знакомых», потому что привыкли лгать. Мы лжем родителям, что записались к врачу, и лжем врачам, если все-таки добрались до больницы; лжем женам, что задержались на работе, и лжем друзьям, что довольны браком; лжем детям, что никогда не уйдем, и лжем любовницам, что обязательно разведемся. Обратная сторона жизни — не-истаграмовая, не-фейсбучная — неприглядна, и об этом хорошо знает ваш браузер. В отличие от соцсетей, «гугл» — наш советчик, друг, врач, собутыльник, исповедник и психотерапевт — знает нас куда лучше, чем мы сами себя понимаем: поисковики сигнализируют рекламодателям, что женщина забеременела, раньше, чем сама женщина купит тест в аптеке, причем неважно, откуда она родом: и в Индии, и в Мексике, и в США женщины при беременности вводят в поиске следующие запросы: «острая пища», «сладости», «шоколад», «соль» и «мороженое», только в разном порядке, с разной частотой. Вот почему прошу вас: никогда не копайтесь в чужой истории браузера, а то подцепите ночные кошмары, а такие блохи никакая мазь не вылечит.

— Вчера снова нагрянула: сказала, что по Гоше соскучилась. Полгода не виделись, а теперь что ни день — то «Привеееет!», как герой фильма «День сурка». Я так и не понял, что у нее на уме. Нихуя не понял.

Пассия Антося еще не знает: если ты бросила мужчину, то sero discursare est, як кажуць у Смаргонi: «Поздняк метаться». Причина заболевания бывшей Антося проста и прозаична: ни китайские палачи, ни священники инквизиции, ни гестаповские собаки не сравнятся в своей жестокости с женщиной, которую мужчина любит, а она его — нет. Ни доброты, ни терпимости, — одно неизлечимое раздражение безымянной, безадресной ненависти. Именно ненависть к себе и подталкивает девушку названивать и написывать гомельчанину, и все ее визиты к Антосю только распаляют раздражение — к себе. Удивительное дело, но, как революция всегда выбирает молодых любовников, так тупые стервы выбирают в возлюбленных порядочных, а оттого — тонкокожих мужчин. Но Антосю больше нечего ответить бывшей: их последние встречи пусты, а самый значимый, важнейший в любовной истории разговор состоялся год тому в больничной палате, куда беларус наведывался так же часто, как деревенский алкоголик — в продуктовый магазин на железнодорожной станции.

— Ей мужик рядом нужен, чтобы о ней заботился, но ей, видимо, хочется накаченного.

Год назад возлюбленная Антося заболела и попала в Бауманскую больницу неподалеку от моего дома. Антось навещал девушку регулярно, несколько раз в неделю, а после заглядывал ко мне на кружку горячего чая. В день рождения девушка решила расставить все точки и запятые и сообщила Антосю, что не любит его.

Надежды Антося она прибила словами: «И еще мне не нравится, что ты не говоришь мне комплименты!» Что у двадцативосьмилетней на уме, то и на языке. Беларус хотел возразить: «Какие комплименты, девочка? Я тебе дверь придержал, посуду помыл, пальто помог надеть. Действия важнее слов!» — но смолчал. Антось хорошо усвоил: любовь — не подлежащее, а сказуемое, и мудрые женщины знают, что любовь проявляется в поступках, а потому обращают внимания на мелочи. Я помню, как однажды познакомился с невероятной петербурженкой и пригласил ее на свидание. Спустя неделю приехал в невский фронтир, на дворе распушился ноябрь. Женщина пришла в длинной, по колено, парке, сдала на поруки. Когда вешал на вешалку, заметил, что у парки порвалась цепочка. Она предложила повесить куртку на капюшон, но я отобрал и быстро загнул распавшееся звено. Мы переспали в тот же вечер. Много позже я спросил, почему так быстро, и она ответила: «Петелька, Милорад, петелька!» Детали решают, а не слова, и мелочи порой имеют куда большее значение, чем самые эпохальные баллады, хотя бы потому, что из мелочей родятся великие вещи. Рецепт успеха прост, он одинаков в любом искусстве и описан еще полвека назад Йоханом Кройффом:

«Научись делать простые вещи хорошо — и это обеспечит тебе победу. Что самое простое в футболе? Пас». Так и в любви. Научись делать мелочи хорошо, и остальное приложится. Но пассия Антося об этом ни сном ни духом: она продолжала метаться, подвешенная на петельках пристрастия, как деревянная марионетка.

— И ты представляешь? — Антось грохнул о стол пустой стакан. Вначале говорит: «Между нами ничего не может быть». Удаляется из моей жизни. Уходит. Исчезает. А потом объявляется снова. У меня только один вопрос — всего один — так зачем ты меня тогда полгода морозила? Зачем принимала подарки и приглашала к себе? Зачем звала в кино и на концерты?

— Это три вопроса.

— Я тебе сейчас челюсть поглажу. Si consurgam, decumbes.

«Я встану — ты ляжешь», как говорят на «Гомсельмаше». Антось впал в грех уныния. Помню, однажды оказался на выставке «Семь грехов» скульптора Ивана Артимовича в минском Мемориальном музее-мастерской Заира Азгура, который (Азгур, а не Артимович) известен как, пожалуй, самый продуктивный автор бюстов и монументов Ленина, Сталина, Мао Цзедуна, Ким Ир Сена и менее разрекламированных диктаторов.

— Зачем ты давала мне надежду? Зачем меня мучила? Хорошо, мы расстались. Так зачем ты объявилась снова?

Артимович, изобразив в скульптурах гордыню, чревоугодие, похоть, алчность, уныние, гнев и зависть, проницательно заметил, что каждый указанный грех в той или иной дозировке встречается в любом человеке, включая автора, но квантово-этический дуализм проявляется в том, что в зависимости от дозировки грех может стать смертельным ядом или эффективным инструментом, позволяющим человеку раскрыться, реализоваться: безграничный гнев приводит на обрыв, откуда не выбраться, а праведный гнев становится оружием в борьбе с несправедливостью и злом; слабость чревоугодия грозит одышкой, подагрой, равнодушием и сибаритством, но слабое желание насыщения и плотская чувственность позволяют питать тело и продолжать род; глубокая лень ведет к отеку мозга и атрофии мышления, но легкая лень позволяет отдохнуть физически и душевно, перезарядить батарею после изнурительных свершений; вызревшая зависть убивает душу, но зависть именная, указывающая на собственное несовершенство, является идеальной мотивацией, побудителем к действию, а гордыня — мой главный и любимый грех — долговязая, гулливеровская гордыня мешает разглядеть детали, важнее которых нет ничего и к которым стоит относиться серьезно, зато щепотка гордыни помогает не утратить верю в себя и отстоять достоинство в непрекращающейся, изматывающей и обреченной на поражение войне за право на собственное слово. Значение имеет дозировка, вот почему скульптура является наилучшей из возможных метафор семи смертных грехов: булыжник может остаться бездушным камнем, а может превратиться в прекрасный монумент — в зависимости от того, что и сколько отсечь.

— Ей мать посоветовала психолога. Теперь трещит с ним по «скайпу». Надо с психологами и психиатрами поговорить насчет возраста пациентов и клиентов: есть ли в общей массе преобладание 28-летнего возраста над другими? Мне кажется, что психиатры над 28-летними не властны.

Я вгляделся в Антося и понял, что он порядочно проварился в омуте уныния: пора и здоровье знать.

— Антось, тебе стоит сменить обстановку.

— Ты прав. Я еду в Дагестан. И Чечню по пути захвачу.

Прозвучало двусмысленно. Стрелка часов оккупировала деление в 17:34, Антось оседлал велосипед.

Вариантов ноль.

Хотелось полмира — хватило на велосипед.

Хотелось полмира — хватило на велосипед.

Карма велогонщика. Вариантов ноль.

Не сегодня: я верю в Антося и знаю, что смена обстановки прочистит мозги, выкорчует занозные мысли, реанимирует веру в себя и, возможно, поможет стать счастливым. Остается ждать. Время, надев медицинский халат, лечит, но лечит безжалостно. Антось десантировался в Дагестане в четверг и пропал с радаров интернета на три дня.