Не сдавайся. Твой день придет

Милла Генрих

Сегодня у меня день рождения. Мой первый подарок, в кухню вошел незнакомый мужчина.– Я спать лягу, меня не буди, когда проснусь, потом разберемся, что тебе делать дальше, — и сунул клочок бумаги мне в руки.Я дрожащими руками раскрыла записку, там отцовским почерком было написано:«Любимая моя доченька, я хотел отыграть долг, чтобы квартира осталась тебе, и был уверен, что выиграю, но поскольку мне нечего было поставить на кон, мне пришлось поставить тебя. Прости меня, непутевого, я проиграл…»

Глава 2

Проснулась я от того, что слышались шорохи, что-то двигали, раздавались посторонние мужские голоса. Я лежала в своей кровати, в своей квартире. Честно скажу, совсем не помню, как здесь очутилась. Как умудрилась добровольно войти и даже улечься спать. Выходить из комнаты мне было страшно. Я не знаю, что там, за дверью, происходит, но думаю, жизнь сейчас ко мне повернулась еще один раз задом и я уже не являюсь ее хозяйкой. Недолго я лежала и придумывала себе оправдания того, что уснула и ничего не помню. Дверь комнаты приоткрылась, и в узкую щель увидела, как чьи-то глаза уставились на меня. Как только пара глаз заметила, что я не сплю, дверь тут же распахнулась широко, и в комнату вошел Геныч.

— Доброе утро, красавица, хотя уже обед. Выспалась?

— Выспалась, простите, я совсем не помню, как я здесь оказалась. Но точно дверь не взламывала и сама не заходила сюда.

Он стоял, оперевшись об косяк, и улыбался. Вчерашний зэк выглядел сегодня совсем иначе. Когда он успел так перевоплотиться, для меня было загадкой. Лицо гладко побрито, в глазах не было сегодня хищного взгляда, светло-зеленые глаза от улыбки слегка прищурились. Вчерашняя сутулость стала менее заметной, он даже ростом стал выше. Джинсы на нем были те же, а футболка надета свежая, белого цвета, с черной надписью на груди «BOSS».

По-хозяйски вошел в комнату, уселся сбоку кровати и произнес:

— Давай снова познакомимся, вчера я был уставший, злой. И тоже мало что помню.

Глаза его говорили, что все хорошо он помнит, но возражать я не стала.

— Меня Ася зовут, мой отец, кажется, вам проиграл в карты нашу с ним квартиру и меня в придачу. Хотя я думаю, ничего вы не забыли, а просто прикидываетесь, вот только зачем — пока не знаю.

Он заулыбался во весь рот, обнажив свои желтые зубы. Потом ответил:

— А ты еще и честная? Можешь Геной меня называть.

— Вы мне в отцы годитесь, так что мне не сложно называть Геннадием Валерьевичем.

— Ладно, называй как хочешь.

— Как-то странно сегодня слышать от вас такие поблажки. С чего бы это, можно узнать?

— Скоро узнаешь, а сейчас вставай, быстро иди поешь — и поедем в Магадан.

— Зачем в Магадан? — но в голове сразу мелькнуло, что поедем к отцу на свидание.

— Сама встанешь или тебя опять на руках понести?

— Так говорите, как будто вы меня уже носили.

— Ты и правда не помнишь? Как обвила мою шею и прижалась ко мне ночью?

— Ночью я по вашей милости мерзла на ступеньках в подъезде.

— Так сама хотела уйти, это был твой выбор, а вот к утру подобрела, я вышел в подъезд, ты спала на ступеньках, потряс тебя за плечо, ты обвила мою шею и прижалась ко мне. Я думал, ты передумала уходить.

— Я была сонная, тем более мне было холодно, а вы воспользовались этим. Поэтому я не помню, как здесь очутилась.

— Это был опять твой выбор, и нечего мне говорить, что я воспользовался, я тебя на аркане в дом не тащил. И заметь, пальцем тебя не тронул.

— Спасибо вам, дядя Гена.

— Какой я тебе дядя Гена, проспала мозги, что ли, буду не против Геннадия Валерьевича, но не дядя Гена, поняла? — сердито произнес он.

— Поняла, извините.

— Так встаешь или я тебя сам подниму?

— Встаю, вы только выйдите из комнаты, пожалуйста?

— Ты одетая, я тебя не раздевал, так что не стесняйся.

— Спасибо, что не раздели, — приподняв одеяло, я убедилась, что была полностью одета, как вчера. И вылезла из кровати.

— Давай быстро приводи себя в порядок и иди ешь, у тебя на все полчаса. Жду тебя внизу, — и он вышел из квартиры, я же, выйдя из комнаты, открыла рот — в квартире было пусто.

Только в кухне все было как прежде. На столе стояла тарелка с шашлыком и зеленью, разодранные свежие лепешки, сок апельсиновый. Мне кажется, я догадалась, откуда все это. У нас в поселке была одна шашлычная, сама я там никогда не была, но часто проходила мимо, когда ходила в детский садик на работу, запахи с шашлычной доносились неимоверные. А вот в те времена, когда я жила у тети Аллы и когда она неожиданно возвращалась из командировки, она часто оттуда заказывала шашлык, шаурму, гутабы, и к нам приносили самую вкусную еду на всем белом свете, мне тогда всегда так казалось. После того как тетю Аллу посадили, я такой еды больше не ела. Поэтому немедля я села за стол и стала есть. Откуда я знаю, когда я еще поем так вкусно. Тем более сваренного вчера плова не было, даже старенького, облезлого казана не осталось. Как будто Геныч его по пьяни вчера проглотил вместе с содержимым.

Документы свои я не нашла, в доме было пусто, искать их было и негде. Поэтому в эту минуту я надеялась на чудо, просто больше как вроде и не на что было надеяться. Бежать тоже было не к кому, и я медленно спустилась вниз, где должен был ждать меня Геныч. У подъезда стоял черный джип, почти как у тети Аллы, только новее. За рулем сидел сам Геныч. Увидев меня, он вышел из машины:

— Опаздываешь, я ведь сказал полчаса. Садись в машину, — приказал он.

— Я опоздала всего на пять минут, и зачем я должна ехать в Магадан? Где мои документы? Зачем вы вытащили всю мебель из квартиры?

Он, подталкивая меня, усадил в машину. Сел за руль, и мы поехали.

— Неделю поживем в Магадане, — не смотря на меня, сказал он.

— Ну так живите себе на здоровье, при чем тут я? Мне дома хорошо.

— Ася, я понимаю, ты еще слишком молодая, тебе шуры-муры всякие нужны, романтика, но я уже вырос из того возраста. Поэтому сразу скажу: выгнать тебя с хаты мне совесть не позволяет, тем более я вижу, ты хорошая девушка. Насильно взять тебя я тоже не хочу, я не насильник. У тебя есть время до Магадана хорошо подумать. То, что я вчера предложил, остается в силе. Принуждать ни к чему не стану. Все на добровольном доверии. Пока ты спала, я навел справки, ты в поселке словно и не живешь. Тебя после смерти матери никто к себе не подпускает, у тебя нет даже ухажеров и никогда их не было. Зато все кому не лень лапают тебя, удивляюсь, как за это время тебя еще не изнасиловали. Или все же на личном фронте у тебя все отлично и ты опытная, просто никто об этом не знает?

Я молчала, помотала головой и не стала отвечать. А что ответить? «Как на личном?» На личном, вообще-то, никак, я ни разу не целовалась, потому что очень боюсь парней. Я имею представление, на что они способны. Сколько было за мою одинокую жизнь этих лап, сколько попыток изнасиловать, я даже уже и назвать не смогу. Но какое-то необъяснимое чудо меня спасало от этой беды в самый последний момент. Алевтина Ивановна после очередной попытки нападения на меня однажды сказала:

— У каждого человека есть свой ангел-хранитель, видно, он тебя и уберег от этой беды.

В тот момент я представила маму этим ангелом, ведь кто, как не она, является моим хранителем.

Всю дорогу мы ехали молча. В голове одна мысль сменяла другую, я не знала, что мне делать, что ответить.

Дорожные знаки подсказывали, что до Магадана осталось совсем недолго, я заговорила первая:

— В моей короткой жизни меня столько раз предавали, что верить я разучилась.

— Я тебя очень хорошо понимаю, заставить верить мне я не могу. Тебе просто остается довериться. И я постараюсь сделать тебя счастливой.

— Меня правда отец проиграл в карты?

— Проиграл, его никто не заставлял, это правда.

— Раз вы говорите, что поживем в Магадане, значит, у вас есть где жить, зачем вам моя квартира?

— Прости, Ася, не могу тебе все рассказать, скажем, для работы нужно, — с улыбкой ответил он.

Я опять замолчала, потому как на глаза навернулись слезы, в моей голове никак не укладывался тот факт, что мой родной отец поставил меня на кон в картах.

В данный момент я жила с зияющей дырой в душе, бессильная и растерянная. Леденящий ужас от происходящего и страх за каждый последующей день охватывал меня. Что будет дальше? Чего мне ожидать, если родной отец так поступил.

Машина остановилась на обочине, Геныч повернулся ко мне и ласковым голосом сказал:

— Ася, просто верь мне, я тебя не обижу и никому не дам в обиду.

— Зачем вам жена, если вы бандит? — сквозь слезы задала вопрос.

— Наступает такое время, когда каждый человек задумывается о семье, вот и я увидел тебя и захотел семью.

— А до этого момента не хотели?

— Хотел, но времени не было заводить семейство.

— А теперь и время есть, и даже кандидатура в жены появилась, да?

— Ну, в общем, да, — коротко ответил он.

Помнила его хищный взгляд и опасный вид вчера. И сейчас я не понимала, что могло такое случиться за ночь и что произошло в его голове, но он был сегодня само спокойствие и очарование. Часто улыбался, в голосе слышались нежные и заботливые тона. Я даже расслабилась.

— А за что вы сидели в тюрьме?

— По ошибке, — он опять улыбнулся.

— А по виду и не скажешь, что по ошибке. Интересно, а сколько по ошибке вам пришлось отсидеть?

— Четыре месяца.

— Четыре месяца? Не верю! — чуть не прокричала я в ответ.

— Ты можешь мне не верить, но в этот раз я сидел четыре месяца. Да, у меня есть судимость, но с тем прошлым я в завязке.

— Уж простите великодушно, но мне мало в это верится, я хоть и наивная, но не совсем дурочка, раз вы в нашем поселке решили для работы обзавестись квартирой, играя в карты, то это незаконно, а значит, с законом вы не дружите до сих пор.

— Ха-ха, — рассмеялся громко он. — Может, когда-нибудь я посвящу тебя в рабочие дела, а пока у нас нет времени, решай, ты со мной или…

Я не дала договорить, перебив его, задала свой вопрос:

— А если «или», вы мне отдадите мои документы и немного денег в долг?

Он отогнул над своей головой зеркало, вытащил оттуда мои документы и кинул мне на колени.

— Держи свои документы и говори, где тебя высадить, — потом достал из кармана своих джинсов 100 долларов и швырнул поверх документов. — Надеюсь, это больше, чем твоя зарплата уборщицы.

— Спасибо, — я открыла дверь машины и вышла из нее. Потом спросила: — А как я верну вам ваши деньги?

— Считай, что я тебе заплатил за вчерашний ужин. Кстати, мы еще не доехали до города, я довезу, если хочешь, если нет, то остановка впереди.

Наверно, вы меня сейчас осудите, скажете, продалась за доллары. Нет, я не продалась, но честно скажу, меня подкупил тот факт, что он отдал мне документы и по идее отпустил на все четыре стороны, теперь я, кажется, поверила вчерашнему зэку, что он говорит правду.

Я снова села в машину.

— Говори, куда тебя довезти?

— Вы же сами знаете, что меня никто не ждет, город я не знаю, поэтому я с вами.

Он улыбнулся и ответил:

— Ты не пожалеешь, девочка, обещаю.

И машина тронулась, унося меня в новую жизнь.

Через день по приезде в город он милым голосом заявил, что мы идем подавать заявление в загс.

— Так быстро? Вы мне даже не дадите время привыкнуть к тому, что вы есть теперь в моей жизни?

— У тебя, моя красавица, вся жизнь впереди привыкать ко мне.

— Но-о…

Он перебил меня:

— Что «но», Асенька? Я же не молодой, у меня каждый день, каждая минута как подарок. И потом ты ведь сама согласилась, тогда чего тянуть?

— Просто все это так неожиданно, и если честно, мне страшно.

— Не бойся, все у нас будет хорошо.

И мы подали заявление в загс, наверно, он заплатил деньги, и положенный месяц ожидания регистрации сократился до одной недели.

Мы остались в Магадане, и всю эту неделю я действительно прожила, как он и обещал, каталась как сыр в масле. Откуда он взял столько денег, я не знаю. Откуда появилась дорогущая машина, тоже осталось загадкой. Все, что нужно было для девушек, Геныч не скупился и все мне купил. Бывший зэк и вправду носил меня все эти дни на руках. Он мне даже стал нравиться.

И вот настал день нашей регистрации.

На мне было красивое платье, не совсем как у невесты, но тоже белое. Волосы сама уложила плойкой в прическу, конечно, как сумела, но получилось очень даже неплохо. Немного подкрасила глаза и губы.

Никогда не считала себя красавицей, но сегодня я нравилась себе. Рассматривая себя в зеркало, призналась, что очень похожа на маму. Темно-каштановые густые волосы и ярко-синие глаза, овальное лицо и фарфоровая кожа практически без румянца — все это я унаследовала от нее. Только своим высоким ростом я пошла в отца. Геннадий был немного ниже меня, и поэтому туфли-лодочки мы выбрали без каблуков.

В здание загса я входила с дрожью во всем теле. Я и не догадывалась, что это был знак.

Свидетелями на нашей свадьбе стали два бритоголовых зэка, подъехавшие на такси. Один из них, видимо, был мозгом для груды мышц, и они здорово дополняли друг друга.

В зал они не торопились, вошли во время росписи, поэтому я не успела возмутиться. Тем временем работница загса объявила нас мужем и женой. Геныч не стал целовать меня в губы, просто чмокнул, как отец, а все присутствующие заулыбались. В ответ пошутил, что «целоваться мы будем дома, невеста сильно стеснительная». А я была даже благодарна ему за это. Он ведь обещал, что не будет приставать и принуждать меня к интиму.

— Ну что, Геныч, теперь ты точно Мокрый, — произнес один из бритоголовых, когда мы вышли из здания, где заключают браки. Все трое заржали как кони.

— Поехали на хату, отметим это дело? — предложил другой.

— Только по дороге заедем куда-нибудь, хавчика купим да водяры. Дома пожрать нету, жена у меня ленивая, — ответил Геныч.

Я думала, они так шутят.

Сидя в машине, я тихо ему шепнула:

— Гена, мы ведь вдвоем хотели отпраздновать в ресторане. Я не хочу с ними отмечать нашу свадьбу.

— Заткнись! Чем тебе мои друзья не подходят?

От его слов и его тона в горле пересохло и противно засосало под ложечкой.

Видимо, судьбе показалось мало всего того, что она уже вывалила мне на голову, и жизнь круто стала возвращаться с небес на землю тяжелым камнем.

Мы приехали домой, меня грубо втолкнули в квартиру, и начался ад, который мне и не снился в самых ужасных снах.

Мой первый мужчина, теперь и мой муж в реальности, оказался садистом.

Как только дверь в квартиру замкнулась, Геныч схватил меня за волосы и потащил на диван.

— Отпусти, гад, черт бы тебя побрал, — кричала я, вырываясь из рук зэка.

Но справиться с тремя верзилами мне было не под силу. Бритоголовые только смеялись, а потом один из них предложил Генычу заткнуть мне рот. Он так и сделал, воткнул мне полотенце, которое лежало сбоку дивана.

Другой бритоголовый швырнул Генычу капроновые колготки, откуда он их взял, я не видела. Этими колготками меня связали, руки туго привязали к ногам. Потом Геныч повернул меня к себе задом, больно шлепнул по мягкому месту и сказал:

— Лежи тихо и лучше меня не зли! А то хуже будет. А еще, жена, приготовься, у нас большой трах впереди. Будешь свой супружеский долг мне отдавать, — заржал и вышел.

Я лежала молча, шок и паника затмевали разум, мешая мыслить, и только горячие слезы обливали лицо.

Они пили водку на кухне, говорили о какой-то дури, что ее надо быстрее сбыть. Потом я услышала, как Геныч сказал:

— Да все будет тип-топ, Алка мешать теперь нам не станет. Она же не дура — рисковать своей крестницей.

— Геныч, я знал, что ты как змей изворотливый, но чтобы такой ход сделать и жениться на Алкиной шмаре — честно, не ожидал. Респект, братуха, — говорил один из бритоголовых. — Теперь Алкины шестерки у нас во-о-от где… — и раздался удар по столу.

До разума потихоньку стало доходить, что женился Геныч на мне не потому, что пришло время обзавестись семьей, не потому, что я нравилась, а чтобы ему не мешала тетя Алла в его грязных делах.

Они хорошо выпили, и один из зэков ввалился в зал, где я лежала связанная.

— Че, шалава, ждешь конфетку в свой красивый рот? Сейчас тебе дам пососать свой леденец, — заржал противным смехом, расстегивая свои джинсы. Пока первый расстегивал свои штаны, переплетая пьяные ноги, вошел и второй. Стал меня поднимать, ставя в позу «ЗЮ» — по-другому это назвать нельзя, сорвал трусики и прижался к моему голому заду чем-то твердым. Я не пыталась отбиваться, страх оказался сильнее меня, парализовав все тело. А теперь умножьте мой страх на сто, и вы поймете, что я испытала лишь при одной мысли о том, через что мне придется пройти.

Пока пьяный зэк тыкался в мой зад, вошел Геныч, заматерился и метнулся обратно в кухню, вылетел оттуда с ножом в руке.

— Вы че, суки позорные, мою жену вперед меня трахнуть решили?

— Не жмись, Геныч, ты еще натрахаешься с ней.

— А ну-ка отползли от нее, пока я вас не порешил, — он был тоже пьяный, но у меня на долю секунды появилась надежда, что он меня спасет.

— Тавр, братуха, давай уступим хозяину очередь, он имеет право быть паровозом, — сквозь зубы проговорил первый зэк, по кличке Дымок.

— Ладно, — ответил Тавр и прижал меня плотно к дивану.

Геныч бросил нож и противно заулыбался.

— Таврик, держи ее так, не отпускай, мне эта поза нравится.

Он подошел ко мне, на ходу расстегивая свои брюки, и больно воткнул свою мужскую штуку в меня, внутри меня что-то порвалось. Рукой достал левую грудь и сильно ее сдавил своими костлявыми пальцами. Рассудок помутнел. Он начал двигаться, быстро, жестко, безжалостно. Я стонала от боли, меня словно разрывали напополам. Два зэка ухмылялись, а Геныча моя боль заводила еще больше.

— Тварь, сухая как пустыня, — крикнул Геныч, и ударил меня по спине. Я кричала, и мой собственный крик заходил мне в уши, и не мог оттуда вырваться. Моя голова чуть не лопнула. В этот момент что-то горячее потекло по моим ногам, а внутри боль взорвалась сильными спазмами, на какой-то миг я лишилась чувств. Первое, что услышала, когда разум снова стал возвращаться:

— Ух, она и правда целка, — говорил мой тиран.

— Везучий ты, Геныч, — ответил Дымок. — У меня аж в горле пересохло от того, как ты ее драл. Пойдем, братуха, выпьем, у тебя сегодня двойной праздник, а потом наша очередь с Тавром, не забыл? Ты обещал, что девка будет общая.

Геныч махнул в знак согласия, и они вдвоем ушли, а Тавр остался рядом.

— Жаль, что ты не мне первому досталась, — шептал он мне в ухо своим вонючим ртом. — Я бы тебя ни с кем не стал делить.

Он пристроился ко мне со спины и быстро втолкнул свой член в меня, я дернулась, а он еще глубже протолкнулся в меня. Я кричала в свой кляп, от невыносимой боли впадала в беспамятство и снова приходила в сознание. Он выплеснул свою сперму мне в лицо и шлепал по щекам. Приводя в чувство. Когда я открыла глаза, он улыбался.

— Неужели было больно? Мне вот очень понравилось, а в подарок я тебя развяжу, — перерезал мои путы и, улыбаясь, поплелся в кухню. Но тут же вернулся и вытянул кляп изо рта, стал вливать в меня водку. — Заслужила, пей давай! — приказывал он. Я никогда не пила водку, мне стало совсем дурно. Он увидел, что я глотнула, довольный, наконец-то ушел.

В комнату ввалился пьяный Дымок, на ходу расстегивая штаны.

Мое дыхание остановилось. Мир потерял краски и превратился в черно-белое кино. Я провалилась надолго в черную яму ада. Когда пришла в себя, все тело ныло и снаружи, и внутри. Прокрутив в голове, что со мной творили проклятые зэки, я содрогнулась. Тем не менее я была благодарна судьбе, что сознание покинуло тело, иначе я сошла бы с ума. Все, на что меня хватило в эту минуту, это сползти с дивана и заползти в маленький угол между мебелью и стеной у окна. С карниза свисала штора, которая спрятала меня от глаз. Разум снова провалился в черноту. Очнулась я утром, в комнате было светло и стояла мертвая тишина. Собрав все силы в комок, я поднялась и тихонько прошла к входной двери, но она была заперта. Сразу скажу, что мы поселились на первом этаже, поэтому все окна были с решетками, а входная дверь в квартире была железная, с сейфовым замком, и взломать ее не представлялось возможным. Ключей от квартиры у меня не было. Геныч говорил, что надо еще один экземпляр ключей заказать, но так и не сделал. Тихонько пройдя по всей квартире, я убедилась, что в доме, кроме меня, никого нет. Открыв окно, я увидела — рядом с домом по дороге шел мужчина, я окликнула его, прося о помощи или хотя бы позвонить в полицию. Он молча махнул на меня рукой и перешел на другую сторону дороги. Но я не сдавалась и кричала дальше, умоляла о помощи всех, кто шел по улице. Прохожие, поглядывая в мое окно, переходили на другую сторону, делая вид, что не слышат. Одна женщина даже крикнула: «Шалава, сама и виновата, на черта было к чужому мужику в дом заходить». И тоже поспешила уйти. Меня реально пугала реакция прохожих — почти так же, как и мои садисты.

Я осознала, что помощи мне ждать неоткуда. Меня била крупная дрожь, я тряслась, рыдая, упала на пол.

Вечером Геныч влетел в дом как бешеный пес и с ходу влепил мне в скулу, под глаз.

— Ты где была, сука?

— Дома была, — сквозь слезы ответила ему.

— Ты кому врешь, падла? — при этом больно тянул вниз мою голову за волосы и орал: — Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю.

Я глядела в его глаза, и страх начал быстро парализовывать мое сознание. Его злой оскал мне ясно говорил, что ему нравится издеваться, и я замолчала.

Что могло случиться за тот час, который он отсутствовал в доме перед нашей свадьбой. Что так могло подействовать на него, почему он резко стал садистом, а не человеком. Для меня осталось загадкой.

В моем искалеченном сердце не было места больше ни одному чувству, кроме ненависти. Я возненавидела весь мужской род, извращенный и равнодушный.

На следующее утро я проснулась от головной боли, голова просто раскалывалась от боли, левая щека сильно распухла, да так, что еле как смогла приоткрыть глаза. Лицо сейчас представляло сплошной черный синяк, а в квартире стояла мертвая тишина. И вдруг дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. От неожиданности я подпрыгнула. Он стоял в дверях и гадко улыбался.

— Че развалилась? А ну быстро встала и пожрать собери на стол.

От боли не могла нормально ответить, кое-как пролепетала в ответ:

— Мне надо в больницу…

Он навис надо мной, схватив опять за волосы и сопя своим поганым ртом, сквозь зубы прошипел:

— Че ты сказала, в больницу надо? Да я тебя убью, если ты хоть раз за дверь выйдешь. Поняла?

Я от страха зажмурилась, не хотела смотреть в его от злости узкие глаза, он действительно испытывал кайф от того, что я боюсь.

Мой тиран еще больнее накрутил волосы на кулак и громко заорал:

— Я тебя спрашиваю, ты поняла, что я тебе сказал?

Промямлив в ответ, дала ему понять, что поняла. Он швырнул меня к двери и сдавленным голосом прорычал:

— Живо жрать приготовила!

Через полчаса мое чудище наконец-то нажралось и засобиралось по своим бандитским делам. Уходя, забрал с собой ножи. Да, сейчас я уверенно вам скажу, бывших зэков не бывает.

Нервное напряжение было таким сильным, что я была на грани истерики. К горлу подкатил ком, и я разрыдалась в голос.

«Мамочка, — неслось в голове, — я тоже хочу к тебе, я не хочу больше жить».

Выпрыгнуть из окна у меня водилось к нулю. «Наглотаться таблеток», — мелькнула другая мысль. Но я ведь точно знала, что в доме никаких таблеток нет, за ту неделю, что мы прожили вместе, никто из нас не болел. Значит, надо как мама, просто найти веревку. Я решительно встала и стала искать веревку. Ничего не найдя подходящего, я взяла простынь и начала ее рвать на ленты, скручивая их в веревку.

Но неожиданно вернулся Геныч.

— Ты че, тварь, решила, как твоя мамашка? — его пальцы вцепились в мое горло. И он от злости зашипел: — Не-е-ет, сука, я на тебе сначала отыграюсь по полной за твою мать. А потом сам закатаю в асфальт.

— Ты знал мою маму? — набрав в себя храбрости и еле шевеля языком, спросила его.

— Не твое собачье дело. А за эти веревки я тебя, тварь, накажу, — и сильно толкнул меня.

Я не удержалась, упала на пол, он за шиворот подтащил меня ближе к окну, схватил мою веревку и ей же привязал меня к батарее. Рядом поставил пластиковую бутылку с водой и пустое ведро.

— Теперь как собаку буду тебя выгуливать по квартире, — и громко засмеялся. Потом зашел в кухню, вернувшись, с порога кинул в меня кусок хлеба. — Жри! Мясо не заслужила.

Он ушел, а сил плакать у меня уже не осталось.

Я не повзрослела, я постарела на целую жизнь, на сто жизней за эти полгода, которые прошли в огненном котле ада.

Приходя домой, он отвязывал и заставлял убирать дом, варить еду, стирать. Ночами насиловал, когда ему хотелось. Он делал меня пластилиновой, бесхарактерной дурой. Внушая, что я никому не нужна. Бил о батарею, пока я не теряла сознание. Каждый день я мечтала умереть. И надеялась, что, заснув, я больше не проснусь. Но судьбе это было неугодно. И каждое новое утро было новым кошмаром.

Когда я слышала, что он заходит в дом, сердце от страха выскакивало. Он придирался по любому поводу: то не так облокотилась на батарею, то не так подогнула ноги, сидя у нее. А когда отвязывал и я должна была заниматься по хозяйству, то тут у него садистские наклонности вообще зашкаливали: борщ недосолила, почему солонка на столе или крошка на пол упала. Иногда брал тарелку горячего супа и надевал мне на голову. Часто и просто без повода начинал бить и таскать за волосы. Как я выжила в этом бесконечном аду и не сошла с ума — сама не понимаю.