Погрешности против хорошего вкуса

Милена Есенская

Жителям маленького города, построенного серафимами в удаленном уголке страны, не стоит надеяться на спокойную жизнь. Словно магнит, он притягивает к себе и алхимиков, изучающих тайны Вселенной, и ожившую статую, и поезд-призрак. Сестры Гадаловы, неожиданно оказавшиеся в центре событий, вынуждены разгадать множество загадок и распутать немало тайн, чтобы вернуть городу утраченные сокровища. Серафимы, ундины, домовые – никто из обитателей города не останется в стороне от этой истории.

8

Евангелина появилась в Ялуторовске на фоне весьма скандальных событий. Все началось с того, что госпожа Патронесса решила обновить внешний вид городского парка за приютом святого Иосафата и заказала в столице партию статуй античного образца для украшения центральной аллеи. За каждое изваяние из городской казны было уплачено по три сотни рублей — стоимость каррарского мрамора плюс работа скульпторов из самой модной столичной мастерской. Сюда еще следует прибавить расходы на транспортировку, также влетевшие в копеечку.

Что касается скандала, то он разразился, когда недосчитались одной скульптуры — из заказанных восемнадцати в Ялуторовск привезли только семнадцать и пустую упаковку, набитую мусором и камнями.

Марья Клементьевна пришла в ярость от произошедшего. Это был первый случай, когда градоправление ощутило темперамент своей начальницы в полную силу. Она накинулась на Т., конвоировавшего доставку статуй, и отчитала его со свирепостью, какой здесь еще не видывали.

— Ты себе в карман деньги положил, признайся! — кричала она вовсе уж нелепые обвинения.

Ангелы-секретари, присутствовавшие при этой сцене, густо покраснели, но госпожа Патронесса, как всегда, не приняла их в расчет.

— Помилуйте, мадам, зачем мне сдались эти три сотни? — защищался Т. — Если бы я и пожелал украсть казенные деньги, то выбрал бы более умный способ и более солидную сумму.

Конечно, Марья Клементьевна и сама понимала слабость этой версии, но других сколько-нибудь вразумительных объяснений придумать не смогла.

После разбирательств на местном уровне последовала мучительная переписка по телеграфу с мастерской, где был сделан заказ. Оттуда пришло подтверждение, что вся партия — восемнадцать статуй из каррарского мрамора — была упакована в специальные ящики прямо в присутствии Т. и торгового посредника, занимающегося сбытом произведений искусства. Из этого следовал вывод: именно восемнадцать статуй погрузили в поезд, и где-то по дороге одна из них потерялась. Каким образом можно было незаметно умыкнуть ее из вагона, а главное, зачем и кому это понадобилось — на данные вопросы не имелось даже приблизительных ответов. Да и кто посторонний мог вообще узнать про перевозку мраморных объектов?

— Я понимаю, что можно вытащить кошелек из сумки, срезать с пояса золотой брегет и прочее, но залезть в вагон, увидеть громоздкие ящики и распаковать их из чистого любопытства — в этом нет никакой логики, — заметила госпожа Патронесса на заседании финансового совета градоправления. — Остается допустить только одно: кто-то проговорился о статуях. — И она выразительно посмотрела на Т.

— Помилуйте, да не брильянты же мы перевозили! — взмолился он, обводя взглядом собравшихся. — Разве в этом была какая-нибудь секретность? Ну, может, и сказал двум-трем людям про них — и что ж с того? Обращаю также ваше внимание, что замки на вагоне не были, не были сломаны! Можете вы себе представить, что кто-то планирует столь тщательную операцию: выясняет время следования поезда, его остановки, затем на одной из станций проникает в вагон неизвестно каким образом, незаметно утаскивает статую, которую под силу поднять только нескольким мужчинам атлетического телосложения, да еще зачем-то набивает ящик мусором и аккуратнехонько его запечатывает! Сколько труда — и ради чего? Чтобы поместить у себя в саду мраморную Андромеду?

— Бред, — печально вздохнули его коллеги.

Госпожа Патронесса, к чести ее стоит заметить, приложила все усилия, чтобы разыскать пропажу. Марья Клементьевна провела два совещания с начальником полиции, где они в подробностях обсудили маршрут поезда и все географические пункты на пути следования. Был проинформирован персонал станций, где делались сколько-нибудь продолжительные остановки, и приняты прочие необходимые меры.

Однако инцидент дал возможность скрытым недоброжелателям госпожи Патронессы проявить свое неудовольствие.

— Вы, конечно, понимаете, — медленно растягивая слова, говорил председатель совета по финансам, — что теперь мы будем выдавать деньги на ваши проекты с известной долей осторожности. Городской бюджет располагает значительными средствами, но это не повод бросать их на ветер. Разумеется, мы не жалеем денег для благоустройства и процветания нашего города, но…

И за этим «но» следовали продолжительные реприманды. Только серафический секретариат милосердно молчал, хотя госпожа Патронесса вряд ли смогла это оценить. Она чувствовала себя гимназисткой, пролившей чернила на фартук, — ее злого умысла в происходящем не было, но виноватой считалась все-таки она. Ей удалось так быстро и толково освоиться с обязанностями патронажа — и вдруг столь досадный промах! Финансовый отдел, да и другие тоже, не дали ей никакого спуску и не сделали скидку на весьма скромный стаж ее работы — от силы три месяца. Брови насупились, губы презрительно поджались. «Невежда, недоучка, мещанка», — явственно читалось на этих физиономиях, хотя и не произносилось вслух.

Сумма убытка, кажущаяся не такой существенной, на самом деле умножалась на два, ибо пропавшая статуя была частью скульптурной группы «Персей и Андромеда». «Осиротевший Персей», «Похищение Андромеды», — язвили заголовки в городской газете. Печать в Ялуторовске полностью координировала свои действия с мнением градоправления, и из этого выходило, что последнее одобряло травлю Гадаловой в прессе. Яд сарказма, прикрытый маской деланного сочувствия, оказался серьезным довеском к неприятной ситуации. Благодаря изданию господина Мыльникова каждый житель города был осведомлен о подробностях скандала.

В самый разгар конфликта и появилась Евангелина — девушка с небесными чертами лица в поношенном платье из гроденапля, укрытая от октябрьского холода только жиденькой шалёнкой из синей шерсти.

Почти полдня она слонялась по центру города, не пропуская ни одного магазина и уходя почти сразу же после того, как встречала удивленные взгляды приказчиков. Ближе к вечеру ее пригласили в полицейский участок. Там она не смогла толком ничего объяснить, кто она и откуда, — назвала только свое имя.

— Фамилия? Место жительства? Документы? — допытывался от нее околоточный, но она лишь приветливо улыбалась и хлопала пушистыми ресницами.

— Ну а делать-то что умеешь? — спросил он у нее наконец, но получил только пожимание плечами вместо ответа.

— Так, может, ты слабоумная? — предположил надзиратель.

— Нет, я в своем уме, господин хороший, — уверенным тоном сказала девица.

— А раз ты в здравом уме, пойми, тетёха, что город этот не простой, здесь все жители на особом счету. И даже волосы на головах у каждого посчитаны. Тут нельзя без дела шататься. Может, ты от паломников отбилась? — предложил он ей еще одну версию событий. Будь девица чуть поумнее — наверное, уцепилась бы за эту идею и наплела с три короба, но она по-прежнему молчала.

— У нас бродяжек уже годов семь как нету, и вдруг нате пожалуйста! Что мне с тобой прикажешь делать? Ну чего к нам-то ты заявилась? Дошла бы уж до К. — там бы в горничные устроилась или в дом терпимости. А у нас-то и того нет. Но если хочешь, я тебе в момент желтый билет выправлю и в К. перешлю? — не без надежды в голосе спросил околоточный.

Со спокойным достоинством девица отрицательно покачала головой.

Еще через полчаса столь же бесплодного общения надзирателя посетила коварная мысль, благодаря которой Евангелина оказалась в кабинете госпожи Патронессы. Для последней это был сюрприз — она никак не ожидала, что бродяжки входят в ее компетенцию, и уже хотела было выгнать ее в три шеи, как тут ей деликатно объяснили, что нельзя, что это, может, и не бродяжка, а шпионка, которая неизвестно что здесь вынюхивает.

Конец ознакомительного фрагмента.