Маленькая жена

Мила Дрим

Александр – красавец и любимец женщин, беспечный сын своего богатого отца. Вся его жизнь – бесконечное веселье, развлечение и получение удовольствий.Но все меняется, когда ему велено взять в жену Кассию – совсем юную девушку, которая и не думала когда-либо выходить замуж…Никто из них не хотел этот брак.Но, быть может, это судьба?

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Монашка! Моя будущая жена — монашка! — Александр смахнул со стола кубок, и тот, ударившись, покатился по каменному полу.

— Почти — монашка, — поправил Леонардо.

— Почти? — Александр со злостью убрал со лба кудри волос. — Так не бывает, мой друг.

— Откуда тебе знать, — пытаясь немного успокоить друга, спросил брюнет, — или, ты уже и в святой обители успел наследить?

— Боже упаси, — выдохнул молодой мужчина. — Но не издевательство ли это, отдать мне, в жены, монашку? Кажется, я действительно разгневал своего отца, раз он решил так жестоко наказать меня.

— Почему бы тебе не воспринимать эту новость не как наказание, а некое благо? — Леонардо поднялся с кресла и подошел к другу.

Со стороны они выглядели впечатляюще — оба высокие, широкоплечие, темноволосые. Только у Леонардо волосы были насыщенного угольно-черного цвета и не вились, а у Александра имели черно-каштановый тон и были кудрявыми, что, без сомнения, особо привлекало внимания представительниц прекрасного пола. Дальше сходства друзей заканчивались. Леонардо был склонен к уединению и не являлся тем, кого можно было назвать «дамским угодником», хотя и он не был обделен их благосклонностью. Мужчина говорил мало, зато всегда по делу. Предпочитал упражняться в мечах, нежели быть на балу.

А вот Александр…

Да, за ним прочно укрепилась слава любимца женщин. В свои 25 лет он завоевал немало девичьих сердец, и еще больше — разбил их. Красивый, начитанный, говорящий много и поэтично, младший сын Ральфа вел праздную жизнь, наслаждаясь всеми доступными ему благами. Охота, рыцарские турниры, ужины с сотнями именитых гостей и, кончено же, бурные ночи — такова была жизнь красавца Александра последние 8 лет. А чем еще заняться младшему сыну богатого лорда?

Но теперь вся эта жизнь оказалась под угрозой.

Из-за решения отца.

— Благо? — Александр вздохнул, ощущая на груди тяжесть, вызванную приказом отца. — Не знаю, какое может быть благо в союзе святой и прожженного грешника. Грешника, которому нравится его грех.

— Она родит тебе наследника, это уже благо, — Леонардо похлопал друга по крепкому плечу, — не унывай, дружище.

Александр промолчал о том, что не считал рождение наследника благом, хотя отец обещал ему, младшему сыну, неслыханное — один из своих замков и земли, прилегающие к нему. Обычно, лорды могли позволить такое лишь для единственного, старшего сына, а остальные — вертелись, как обычно, а обычно в те времена был разбой. А тут — такая щедрость со стороны отца. Но Александр понимал, что все это лишь обяжет его, такого свободолюбивого, перед родителем. А он не этого хотел.

А что же хотел этот молодой, красивый мужчина? Ответа на этот вопрос он и сам не знал. Слишком долгая праздная жизнь не способствовала к тому, что бы Александр задался важным вопросом — какой смысл в том, что я живу? Для чего? И уж, безусловно, он и не задумывался над тем, что где-то там есть прекрасная дама, которая сразит его наповал и заберет себе его сердце. Глупость несусветная. Вот Ланселот влюбился в прекрасную жену короля Артура, и что же? Эта легенда не о любви, а о том, как все портится, когда позволяешь чувствам взять над тобой верх.

Аббатство

Кассия вынула пальцы из прохладной воды, потрясла руками и поднесла ладони к лицу, разглядывая их. Кожа на кончиках пальцев покраснела и припухла, но, в целом, выглядела вполне сносно. Хорошо, что сегодня не треснула, как в первые три раза. Не было ни крови, ни ранок. Это радовало. Вышивать, конечно, все еще будет больно, но это было не так страшно. Это уже так не пугало. Она привыкла и не злилась на монахиню. Ведь приучать к смирению — такой нелегкий труд. И, вероятно, очень благородный труд.

«Такой уж благородный?» — раздался в голове тихий голосок, вызывая смятение в груди девушки. Она торопливо заглушила эту мысль молитвами. Нельзя так думать!

— Ты скоро? Нам позволено выйти на прогулку, — произнесла Мария — высокая девушка, лицо которой почти всегда выражало то самое благородное умиротворение, к которому должны были стремиться все монахини.

— Прогулка — это замечательно! — просияв улыбкой, ответила Кассия. Она тут же забыла о пульсирующей боли в пальцах и, ускоряя шаг, последовала вместе с Марией.

На территории аббатства уже гуляли другие послушницы — кто-то, разбившись на пары, кто-то, предпочитая уединение. Кассия, по — привычке, шла вместе с Марией. Пробивавшаяся трава — сочного, зеленого цвета ощущалась мягким ковром под башмачками Кассии. Девушка шла, наслаждаясь этой простой радостью. Для большей же, не хватало лишь одного — письма из дома. Сегодня был ровно месяц, когда Кассия получала последнее послание от семьи. В нем не было каких-то теплых, нежных слов, так, вести о том, как братья-сестры, как отец, как мать. Письмо всегда писала она, и от того оно было еще дороже. Кассия тосковала по ней и семье, и долгими ночами, пытаясь заснуть, задавалась вопросом — почему родные словно выгнали ее? Разве ее вина, что барон погиб на охоте, и она так и не стала женой? Разве ее вина, что в стране неспокойно? Эти мысли приходили именно ночью, и Кассия не в силах была прогнать их. Днем было легче. Занятая делами, молитвами, заучиванием, девушка продолжала убеждать себя, что жизнь в аббатстве — самое лучшее решение для нее.

— До моего пострига в монахини осталось меньше месяца, — послышался спокойный голос Марии, и Кассия, оторвав взгляд от изумрудной травы, густо пробившейся с южной стороны территории аббатства, посмотрела на подругу: светлое лицо той было преисполнено мира и какой-то благодати.

— Ты действительно хочешь стать монахиней? — прошептала Кассия. И как только она озвучила этот вопрос, очередная волна сомнений сковало сердце девушки, отдаваясь колкой болью в нем.

— Да, — Мария мечтательно улыбнулась, — для нас, женщин, это — лучшее. А ты, что же, сомневаешься?

Она внимательно посмотрела на Кассию, и тут же нашла ответ на свой вопрос.

— Даже не сомневайся, — Мария сжала ладошку подруги, — раз мы здесь — значит, так захотел Бог.

С этим невозможно было поспорить. Кассия, соглашаясь, кивнула головой. Вместе с Марией они начали спускать по холму, ближе к каменной стене — там, у ее основания, виднелись синие головки пролеска. Их колокольчики яркими пятнами контрастировали с серым укреплением, воздвигнутым для защиты священной обители.

— Весна, — выдохнула Кассия, присаживаясь на корточки и срывая три цветка — большего ей было и не надо. Она поднесла пролески к носу и втянула в себя аромат, исходящий от них. Они пахли жизнью — вкусно, так, что хотелось дышать и дышать ими. Их аромат так отличался от запаха, витавшего в стенах монастыря — там он был сырой, тяжелый и такой холодный. Эту зиму особенно было непросто переносить — Кассия болела почти месяц, мучаясь от кашля. Благо, монахини врачевали ее не только молитвами, но и целебными травами, поэтому девушка встретила весну уже здоровой.

Кассия и Мария продолжали гулять вдоль каменной стены около часа. Воздух, прогретый весенним солнцем, приятно ощущался, ласково касался лица и рук. Гулять бы, да гулять. И подруги бы сделали это, если бы не громкий крик одной из монахинь.

— Кассия, дочь Эдмонда! — звала она, повторяя и повторяя эти слова до тех пор, пока девушка не услышала ее и не поспешила на встречу.

Подхватив свою юбку, Кассия стала стремительным шагом подниматься по холму, и каждый шаг ее отзывался странным, доселе неведомым волнением в груди. Что это все значило? Увидев обеспокоенное лицо монахини, девушка еще больше занервничала. Обычно, служительницы монастыря были всегда спокойны и умиротворенны.

— Дочь Эдмонда! — щеки монахини покрылись красными пятнами, а брови сошлись на переносице.

— Да, — только и смогла выдохнуть Кассия.

— Пришли вести с твоего дома, — монахиня шумно вздохнула, — ты возвращаешься домой.

Эти слова подействовали на молодую девушку оглушающее. Она, замерев, стояла — не в силах ни пошевелиться, ни что-либо сказать. В висках лишь стучало сладкое, оказывается, столь долгожданное — «домой».

— Ну, что же ты стоишь? — монахиня схватила девушку за запястье и потянула на себя. — Тебя ведь уже ждут. Торопись. Ты уезжаешь.

Наконец, до Кассии стало доходить, что, быть может, причина ее возвращения домой — совсем нерадостная. Девушка, вскинув голову, устремила вопрошающий взор на монахиню и спросила:

— Дома что-то случилось? Мои родители…?

— Живы и здоровы, — закончила за Кассию монахиня. Женщина расплылась в довольной улыбке, затем добавила:

— И, поверь, весть, которую мы получили, обрадует тебя. Ты выходишь замуж.

— Замуж? — повторила подоспевшая Мария.

А Кассия, вновь ошарашенная, стояла и молчала. Ей казалось, что происходящее — всего лишь сон, и совсем скоро он закончится.

— Замуж, — громогласно так, сказала монахиня, привлекая этим внимание других послушниц — и те стали обступать кольцом Кассию.

— Как такое возможно, — наконец, немного придя в себя, произнесла девушка, — это — ошибка.

Она говорила, а в груди уже забилась птица, одно крыло которой был страх, а другое — надежда.

— Никакой ошибки нет, — монахиня протянула свиток, в самом низу которого стояла печать отца Кассии, лорда Эдмонда.

Кассия быстро пробежалась взглядом по витиеватым буквам. «А посему прошу немедля собирать мою дочь в дорогу, дабы будущий муж не ждал ее слишком долго»…

— Это правда, — не скрывая своего удивления, произнесла Кассия. И тут же, на лицах послушниц, в том числе и Марии, отразилась гамма чувств: смятение, сомнение, тревога. А дальше — у кого-то и зависть, а кого-то — грусть.

— Торопись, дочь Эдмонда, — сворачивая свиток, прогремела монахиня.

— Я помогу тебе с вещами, — положив на руку подруги свою ладонь, сказала Мария.

Как Кассия собрала в холщовый мешок свои вещи, девушка не помнила — она делала все механически, руки работали, а голова и сердце были уже в пути. Волнение, непонятное в душе предчувствие и сладкое ожидание встречи с родными, все окутало Кассию. Лишь когда на плечи был накинут дорожный плащ, в котором девушка приехала в аббатство, до нее, наконец, дошло. Она покидает святую обитель. Не быть ей невестой Христовой, а быть женой.

Странно, но некогда унылый серый коридор аббатства сейчас был залит солнечным светом, проникающим через аркообразные, тянущиеся к высокому потолку, окна. Будто знак с небес, лучи выстроили светящуюся дорожку для Кассии, обещая ей счастливое будущее. Ах, если бы все хорошие знаки сбывались!

Провожать послушницу вышла даже сама аббатиса. Низкая, широкая женщина, от строго взгляда которой, всегда хотелось спрятаться, величественным шагом приблизилась к Кассии. Девушка заметила, как смягчился взор аббатисы, когда она посмотрела прямо на нее. В серых глазах, напоминавших льдинки, засияло тепло.

— Дитя мое, — добрым голосом начала женщина, — будь хорошей женой. Ступай с миром и не держи на нас зла.

Вздохнув, аббатиса порывисто обняла Кассию — жест, который был так несвойственен, казалось бы, строгой женщине.

— Ты всегда сможешь найти здесь приют, — прошептала аббатиса, — но я буду молиться, чтобы у тебя не было для этого причин.

Искренность, звучавшая с уст этой суровой женщины, едва не заставила Кассию разрыдаться. Она обняла аббатису в ответ, затем, пришел черед прощаться с другими. Особо было грустно расставаться с Марией — за это время девушка успела привязаться к ней, как к сестре.

— Раз это случилось — значит, так захотел Бог, — на прощание, произнесла Мария.

Слова, сказанные ей, придали Кассии сил и решительности. Смахнув со щек капельки слез, девушка, сопровождаемая монахинями и аббатисой, направилась к воротам, где ее ждали…