Дети Доброты

Мила Бачурова, 2021

После долгой разлуки и тяжёлых испытаний герои наконец встретились и возвращаются домой. Казалось бы, помешать не должно ничего. Кроме недавних врагов, которым неожиданно требуется помощь. Шаман пленён. Серый, Эри и Джек вынуждены вернуться в обезглавленный поселок, который после череды странных событий вдруг ополчается против своих спасителей.В мире, где день и ночь поменялись местами, сколько ещё зла сотворят те, кто называют себя детьми Матери Доброты? И сумеют ли противостоять им те, кому Доброта неведома?

Глава 6. Кирилл

Кирилл опасался, что после произошедшей стычки доступ в другие посёлки им могут закрыть, несмотря на присутствие Шамана. Но, видимо, сюда успела добраться молва о том, что «северяне» неприхотливы и безобидны — ничего, кроме ужина и днёвки, от хозяев не требуют. Да и людское любопытство пересиливало страх. В одном из посёлков в дом, куда их определили на постой, едва успели войти, как Мрак подозвал Кирилла к окну.

Молча указал подбородком на подошедшую к дому пару: мужчина чуть постарше Кирилла вёл за руку рослую, румяную девочку лет двенадцати. Другой рукой девочка прижимала к себе пушистую полосатую кошку. Кошка вела себя на удивление смирно, не мяукала и вырваться не пыталась. Покорно висела на руке у хозяйки — видимо, к такому обращению привыкла.

Пара остановилась, не дойдя до крыльца. Мужчина смотрел на девочку укоризненно, что-то ей выговаривая, девочка на него — умоляюще, крепко вцепившись в кошку.

— Это ещё что? — недоумённо спросил Мрак.

Кирилл пожал плечами. Оглянулся на Шамана. Тот демонстративно отвернулся — после драки почти перестал разговаривать со спутниками. Иной раз за всю ночь слова не произносил.

«Да и чёрт с тобой, — ругнулся про себя Кирилл. — Небось, сам знаешь не больше нас».

— Если бы убивать пришли, вряд ли бы кошку с собой потащили, — рассудил он. И вышел на крыльцо. — Здравствуйте. Вы к нам?

Мужчина посмотрел на Кирилла с неловкостью, девочка — с любопытством.

— К вам. Мира и добра, — помявшись, ответил мужчина. И легонько подтолкнул девочку: — Ну, говори, раз просила! Или забоялась уже?

— Ничего не забоялась, — шёпотом ответила та. И смело вскинула голову: — Мира и добра! А можешь, пожалуйста, Муську покружить?

— Чего? — обалдел Кирилл.

— Ну, Муську, — девочка погладила кошку.

Опустила её на землю и присела рядом на корточки.

— Она у меня лапку давать умеет, смотри! — Протянула кошке ладонь. — Мусечка, дай лапку!

Кошка глядела на хозяйку, как показалось Кириллу, с досадой.

— Ну, дай! — настаивала девочка. — Пожалуйста!

Кошка зевнула и улеглась на дорожку спиной к хозяйке.

— Ну, Му-усечка… — девочка оббежала кошку. Достала из кармана платья шарик, скатанный из творога. — Ну, дай лапку!

Кошка потянулась к лакомству. Девочка отвела руку подальше. Кошка ещё раз зевнула. Снисходительно села и шлёпнула лапой по протянутой ладони.

Девочка зааплодировала:

— Умница, Мусечка! — скормила кошке лакомство. Пояснила Кириллу: — А кружиться она не умеет.

До Кирилла постепенно начало доходить.

Детское сердце жаждало чуда. Про фокус, недавно проделанный Мраком с «Бобиком», в посёлке, очевидно, знали.

Хм. А вот интересно, откуда? — задумался Кирилл. — Мы ведь нигде не задерживались дольше одного дня! Приезжали впритык, под утро — вот, как сейчас; ложились спать, а едва солнце садилось, трогались дальше. Для того, чтобы передать вести, кто-то должен был ехать быстрее нас. Кто это мог быть?

От души надеясь, что любопытство не отражается на лице, Кирилл спустился с крыльца. Тоже присел на корточки. Протянув руку, попробовал погладить кошку. Та оказалась с характером — зашипела и вздыбила шерсть. Это от хозяйки готова была терпеть что угодно, а Кириллу, если бы не успел отдёрнуть ладонь, однозначно бы не поздоровилось.

— Муся, перестань, — прикрикнула девочка, — ничего страшного, пусть дядя погладит. А потом ещё кружиться тебя научит. — Она просительно посмотрела на Кирилла. — Научишь ведь?

— А откуда ты знаешь, что я могу научить?

— Дак, все знают, что северяне умеют… — девочка, в поисках поддержки, оглянулась на отца.

— Соседи рассказали, — подтвердил тот. — А что?

— Да ничего, — небрежно бросил Кирилл. — Удивился просто. Вроде, быстро скачем, нигде не задерживаемся, а кто-то вперёд нас с вестями успел.

— Дак, вы на лошадях, — простодушно объяснил мужчина. — А по Материной-то дороге быстрее выходит.

— Что? — не понял Кирилл. — По какой дороге?

Мужчина снисходительно улыбнулся.

— Мать Доброты научила Шамана, как ездить по старинным рельсам. Тем, что остались от старого мира. С тех пор у нас есть вагонетки, которые движутся быстрее самой быстрой лошади! Они ведь не живые, железные. Не устают, и кормить их не надо. Ты такого чуда, поди, и не видал?

— Видал, — мрачно отозвался Кирилл.

И мысленно обозвал себя идиотом. Оглянулся на дом — показалось, что за окнами мелькнул тёмный плащ. Подслушивает, сыч…

«Что, спалился?» — злорадно мелькнуло в голове.

Впрочем, будь он посообразительнее, мог бы и сам догадаться. Если в Цепи за эти годы восстановили почти тысячу километров железнодорожного полотна, почему здесь не могло произойти то же самое?

А он-то ломал голову, как ухитрялся Шаман — верхом, в одиночку — управляться с младенцами! А Шаман, оказывается, передвигался вовсе не верхом. Да наверняка ещё и тайные помощники в каждом посёлке были — приученные дёргать рычаги дрезины, или что уж они тут называют «вагонетками», без лишних вопросов. Если они с Рэдом и Джеком, семнадцатилетние сопляки, ухитрялись разгонять грозящую того гляди развалиться ржавую конструкцию до вполне приличной скорости, уж Шамана-то местные мастера, должно быть, вовсе чудо-колесницей обеспечили. По рельсам, как на крыльях, летит. Вот почему Шаман успевал так быстро обернуться! А в обычное время, когда дрезина ему не нужна, она, очевидно, служит дополнительным средством связи между посёлками. Чего уж проще.

— Дядя, — потянув Кирилла за рукав, напомнила о себе девочка.

Ах, да. Кошка.

Кирилл оглянулся на Мрака, стоящего на крыльце. Тот неодобрительно скривился — «баловства» не терпел. Сказывалось Рэдово суровое воспитание.

— Мира и добра, Алексей, — раздалось вдруг из-за спины Мрака.

Тот, состроив ещё более кислую мину, оглянулся. В дверях показался Шаман.

— Мира и добра, Дарина.

Мужчина с девочкой в один голос отозвались.

«Выскочил-таки, — неприязненно подумал Кирилл. — Не выдержал… Ладно, хрен с ним. Ничего криминального пока не происходит».

— Зачем вы сюда пришли? — продолжил Шаман.

Мужчина покраснел. Забормотал:

— Дак вот, дочка… Прознала, что северяне пса танцевать заставили — пристала, что твой репей. Пойдём, дескать, попросим, чтобы Муську тоже научили.

По лицу мужчины ясно читалось, что он, с одной стороны, от неловкости перед Шаманом готов провалиться сквозь землю. А с другой стороны, что отказать дочери — выше его сил. И как бы ни оправдывался сейчас, случись такое снова — Дарина так же запросто заставит отца отправиться хоть на поклон к «северянам», хоть к чёрту на рога.

— Ты слишком потакаешь дочери, Алексей, — пожурил Шаман. — Ей не пойдёт это на пользу. Разве Мать Доброты учит нас слушать детские капризы?

Алексей опустил повинную голову.

— А ты, Дарина? — Шаман повернулся к девочке. — Для чего тебе мучить кошку?

— Я — не мучить, — пискнула та. — Я просто посмотреть!

— Мать Доброты определила животным ходить на четырёх лапах, — назидательно сказал Шаман. — Не следует издеваться над ними.

Глаза девочки наполнились слезами.

— Я не хотела издеваться…

А сидящая у её ног кошка вдруг выгнула спину и зашипела. Как показалось Кириллу, на Шамана. Но тот быстро нашёлся:

— Вот, видишь! Животное само просит не мучить его. Пообещай мне… — Он не договорил — кошка вдруг сорвалась с места.

Одним прыжком взлетела на крыльцо, а следующим вцепилась когтями в тёмный плащ.

— Муська! — ахнула Дарина. — Ты чего?!

Шаман вскрикнул — кошка повисла на нём, должно быть, острые когти вонзились в кожу. Попытался оторвать животное от себя, но, видимо, сделал только хуже — Муська впилась ещё крепче.

Алексей бросился на помощь. Схватил кошку за шкирку, отцепил от плаща и швырнул в сторону.

Муська, как положено кошке, приземлилась на четыре лапы. Возмущённо мявкнула и опрометью бросилась прочь. Дарина заревела — вряд ли от сочувствия Шаману. Подобралась, явно готовая нестись вслед за любимицей.

Алексей, должно быть, это понял. Схватил девочку за плечо:

— А ну, стой! Вернётся твоя Муська, никуда не денется.

Дарина умоляюще посмотрела на отца. Тот погрозил пальцем. Девочка перевела взгляд почему-то на Кирилла.

— Вернётся, — заверил тот. — Кошки всегда возвращаются.

Дарина упрямо посопела. И решила:

— Тогда пойдём домой! — и принялась теребить отца за рукав.

— Погоди, — отмахнулся тот. Попросил Шамана: — Ты уж прости животину бестолковую! Не знаю, что на неё нашло. Она, так-то, смирная у нас. Дарина её как только не таскает, а Муська даже не царапнула ни разу.

— Мать Доброты простит, — глухо отозвался из-под капюшона Шаман. После внезапной атаки Муськи его педагогический пыл явно поутих.

— Ну… Тогда, стало быть, пойдём мы, — с облегчением кивнул Алексей. — Мира и добра, — взял за руку дочь, и пара поспешно удалилась.

— Что, съел? — дождавшись, пока отец с дочерью скроются из виду, бросил Шаману Мрак.

Он сидел на перилах крыльца, зацепившись ногами за фигурные дощечки-балясины.

Шаман, не говоря ни слова, ушёл в дом. Хлопнул дверью. А Кирилл только сейчас сообразил, из-за чего взбесилась кошка.

— Вот оно что, — глядя на ухмыляющегося Мрака, проговорил он. — То есть, это ты заставил Муську на Шамана кинуться?

Довольный Мрак откинулся назад и повис на перилах вниз головой. Объявил:

— А кружить её я не стал бы.

— Это ещё почему?

— Потому что девка — дура балованная. — Мрак легко, одним движением, выпрямился. По-сталкеровски презрительно сплюнул. — Здоровая кобыла, скоро замуж выдавать — а всё с кошками играется! Не фиг. Обойдётся.

— Да уж, — задумчиво пробормотал Кирилл. — Девочка для отца — авторитет посерьёзней Шамана. Возможно, сказывается удалённость посёлка. Чем ближе люди к своему, так сказать, мозговому центру, тем влияние Шамана сильнее. В его родной вотчине никто не посмел бы спорить. А возможно, дело в другом… В генетике.

Мрак в ответ зевнул. «Умные» слова на него, как и на Рэда, неизменно нагоняли скуку.

***

Больше по пути происшествий не случалось. Но чем ближе они подходили к дому, тем мрачнее становился Кирилл.

Культ Матери Доброты, как выяснилось, процветал на юге повсеместно. В каждом посёлке стояли молельни. В каждом посёлке люди встречали и провожали ночи псалмами. Прямо под боком у Кирилла выросла новая религия — а он ни сном ни духом.

Мрак, вероятно, думал о том же. Хмуро спросил у Кирилла:

— Как мы так-то? А?

Кирилл развёл руками.

— У нас хватало своих дел, а южане очень не хотели чужого вмешательства. Вот и получилось… то, что получилось.

— Почему не хотели? Этот — понятно, зачем про нас байки травил, — Мрак пренебрежительно кивнул на Шамана. Тот привычно не шелохнулся. Всю дорогу держался так, будто разговоры спутников его не касались. — Ему власть была нужна. А простые-то люди? Неужто не хотели другой жизни?

— Простые люди, видимо, не верили в то, что бывает лучше. Как тебе объяснить… — Кирилл сам много об этом думал. И пришёл к единственному выводу. — Люди боялись.

Мрак непонимающе нахмурился:

— Чего?

— Да в том и дело, что слишком многого. Непосильно многого… Видишь ли. — Кирилл вздохнул. — Сам я этого, конечно, не застал, маленький был, да и жил, по сути, в изоляции. Судить могу только по чужим рассказам. Но, насколько понимаю, было примерно так: когда всё случилось, человечество, до той поры самому себе казавшееся неуязвимым, вдруг осознало, как на самом деле зыбко всё то, что им создано. Сколь не крепки завоевания цивилизации. Как легко, оказавшись на пороге гибели, забыть о морали, о человечности. Как быстро слетает шелуха воспитания, и сколь удобным, и, казалось бы, естественным становится в новых условиях право сильного… Люди боялись. Сначала — взбесившегося солнца. Потом — болезней, голода. А потом начали бояться своих же соплеменников. Тех, кто озверел от безнадёги, махнул на всё рукой и решил жить по законам звериной стаи. Хорошо уже всё равно не будет, так хоть что-то урвать напоследок. Хоть малую толику того, что осталось… Люди разуверились в том, что люди — такие же, как они — бывают добрыми, понимаешь? Отзывчивыми, бескорыстными. Когда ежедневно и ежечасно приходится бороться за существование со своими же соплеменниками, верить в это рано или поздно перестаёшь. И ни от кого не ждёшь ничего хорошего. А верить-то хочется! Ведь, кто бы что ни говорил, какие бы циничные подоплёки не придумывал — на самом деле человек живёт надеждой, Мрак. В то, что завтра будет лучше, чем вчера. В то, что всё как-нибудь наладится. Восстановится… Без этой веры мы просто перестали бы жить, давно перевелись бы как вид. А самая простая и приятная вера из всех существующих — это вера в чудо. Неважно, сколько лет человеку. Независимо от воспитания и жизненного опыта, вера живёт в каждом. Ни один разумный человек в этом, естественно, не сознается. Человек может и сам не знать, что он верит — но в душе ждать волшебства, как детишки ждут Деда Мороза. Чудо свершится. Что-то произойдёт… И это, вроде, не так глупо и не так стыдно перед собой, как верить в то, что тебе ни с того ни с сего начнут помогать незнакомые люди.

— Да с какого перепугу-то? — Мрак искренне недоумевал. — То, всё-таки, люди, а не хрен знает что! А во всякую фигню верить — как раз самая дичь и есть. Куда уж глупее?

Кирилл развёл руками:

— Мне самому было непросто это понять, слишком уж разное у нас мышление. Ты учти, что тогда, тридцать лет назад, под влиянием Шамана оказались уставшие, отчаявшиеся, пережившие то как всё случилось люди. Не молодые ребята, вроде твоего отца или Джека, которых с малолетства готовили к суровому выживанию. Учили верить в себя и в собственные силы.

— А ты?

— А меня воспитывали учёные — то есть, люди, которым сам бог велел рассуждать критически. Поэтому с нами, так же как с тобой или с Серым, шаманские сказки вряд ли бы сработали. А в здешних посёлках — тогда, тридцать лет назад — обитал народ совершенно иного склада. Необъяснимое плохое случилось, ведь так?.. Значит, по законам человеческой надежды, должно было случиться что-то, столь же необъяснимо хорошее. И Шаман сотворил то, чего втайне жаждал каждый из его соплеменников — подарил им чудо. Мать Доброты. С учётом способностей Шамана, сработало идеально, люди ему поверили. Тем более, что взамен Шаман не требовал ничего, кроме соблюдения законов, на первый взгляд казавшихся разумными и справедливыми. Добро — за добро. Воздаяние за послушание. А потом появились дети — как высшая награда покорности и миролюбию… Шаман принёс измученным, разуверившимся людям надежду. То, ради чего стоило жить. Сотворил новую религию. Они живут в своём мире, понимаешь? А те, кто к нему не принадлежат — враги. Которые спят и видят, как бы этот мир разрушить… Естественно, люди всеми силами оберегали свои тайны. Поэтому мы ничего и не знали.

— А как же тот пацан? — спросил вдруг Мрак.

— Какой?

— Ну, этот. Лазарь. Ты сказал, что у них тут свой мир. Что бошки им Шаман забил наглухо, что мы для них — враги. По-хорошему он должен был под лавку забиться и зубами стучать со страху. А он — вон чего. Считай, против своих попереть не побоялся, когда вам помогать решил. Как так-то?

Кирилл развёл руками.

— Веришь — сам не понимаю. Я ведь не психолог, и читал по этой теме очень мало — так, по верхам нахватался. Но, насколько помню читанное, основные жизненные установки — что есть добро, а что зло, кто друг, а кто враг, — формируются у человека где-то лет до четырнадцати. Дальше его уже крайне сложно в чём-то переубедить. А Лазарь своим поведением эту теорию опровергает. Он знал, взрослые ему говорили о том, что мы с Джеком — враги. Но он в это то ли до конца не верил, то ли в его случае любопытство оказалось сильнее страха. Он ведь на удивление любознателен — и вот как раз этому есть объяснение. Помнишь девочку, которая притащила кошку? Я ещё тогда подумал о генетике… Эмбрион Лазаря, как и эмбрион этой бесстрашной девочки, собирали под микроскопом. Они, как и другие бункерные дети, должны были воплотить в жизнь Вадимову теорию «чистого разума», то есть с рождения обладать очень высокими интеллектуальными задатками. А значит, в каждом из этих детей уже на эмбриональном уровне прошита такая вещь, как критичность ума. Им от природы свойственно ничему не верить на слово. Во всём докапываться до сути… Потребность их мозга — анализировать и делать собственные выводы, понимаешь? Возможно, дело в этом.

Мрак, задумчиво глядя на Кирилла, пожал плечами.

***

В родной посёлок они прискакали перед самым рассветом — терпения на то, чтобы пережить в приюте ещё один день, не нашлось ни у Кирилла, ни у Мрака. Скакали быстро, как только могли.

Ещё издали увидели, что ворота посёлка распахнуты настежь, а перед ними неподвижно стоят две фигуры — плечистая мужская и стройная женская.

— Батя, — севшим вдруг голосом сказал Мрак. Кашлянул. И прикрикнул на Шамана: — Шевелись ты, ну!

Через минуту они с Кириллом уже спешивались у ворот.

— Целы? — коротко спросил Рэд. — Да не орите вы! — цыкнул на вопящих от восторга, скачущих вокруг путников младших сыновей.

Обнял спешившегося Мрака.

— Целы, — подтвердил Кирилл. И прижал к себе бросившуюся ему на шею Лару.

— Джек? Олеська? Серый? — Рэд повернулся к нему.

— Джек и Серый остались на юге. Так было надо. Олеська… — Кирилл не договорил.

Почувствовал, как окаменела в его объятиях Лара. Через силу попросил:

— Потом. — Отстранился от жены. Кивнул Рэду на Шамана: — Это — пленный. Солнце не держит. Пристрой куда-нибудь, запри на замок. После того, как запрёшь, людей к нему не подпускай! Никого, кроме меня и Мрака. Даже сам не подходи. Оглянуться не успеете, как мозги вам заполоскает.

Мрак тоже отошёл от отца. Все, включая мальчишек, уставились на Шамана. Дополнительных разъяснений не потребовалось — полузабытое, по мирному времени, слово «пленный» говорило само за себя.

— Сведи пока в чулан, где буянов запираем, — глядя на Шамана, приказал Мраку Рэд. — Там засов на двери есть, крепкий. — Прочие двери в посёлке традиционно не запирались. И велел застывшему в седле Шаману: — Слазь. Приехал.

От домов к воротам, привлечённое счастливыми детскими воплями, уже спешило остальное население.