Туман. Полное издание

Мери Ли (2024)

Как вы думаете, сколько времени нужно на то, чтобы мир пал? Чтобы ваши дружелюбные и приветливые соседи стали отвратительными и беспощадными монстрами? Чтобы улыбчивые дети забыли, что такое радость, и с каждым вдохом ожидали ужаса, леденящего в венах кровь? Чтобы вы в себе наглухо похоронили всё светлое и нежное? А на смену этому пришло темное и безжалостное? Надеюсь, вы никогда не узнаете ответов на эти вопросы. Мне же не посчастливилось! Моя семья оказалась в эпицентре хаоса, мрака и ранее неизвестного миру тумана. А я? Что я? Буду бороться, пока моё сердце не перестанет биться… Тетралогия под одной обложкой.

Глава восемнадцатая

— Что все это значит?

Уже около минуты я стою перед массивным столом полковника Келлер. Женщина смотрит на меня, как на мусор под ее отполированными ботинками, а я стараюсь не пересекаться с ее ледяным взглядом. Самую долгую минуту в своей жизни я рассматривала кабинет морозной, как ветер Антарктики, командирши. Кроме огромного стола на толстых ножках, тут есть три стула, на одном из них сидит сама полковник, два других стоят у стены, как бы показывая всем присутствующим, что сидеть в этом царстве холода и мрака может только одна особа. Стены выкрашены в неприглядный серый цвет. Позади полковника висит портрет президента. Интересно, жив он или нет, пока я не увидела портрет, я даже не задумывалась, что творится в мире за пределами базы номер восемь. Осталось ли правительство? Делают ли они хоть что-то для победы над туманом? А если президента нет в живых, то кто тогда правит? Очень много вопросов, на которые мне никто не даст ответа. На стене справа висит огромных размеров карта. Левая чиста, как мысли младенца, в самом углу стоит темный шкаф под цвет стола и стульев. На столе полковника идеальный порядок, такой же я видела у Зейна. Педантичность их семейная проблема. Им бы к психологу сходить.

За все время, что я разглядываю кабинет, я так и не увидела ни одной женской безделушки. Ни статуэтки, ни картины, ни вазы с цветами, на идеально убранном столе не нашлось даже места для семейного фото. И этот факт говорит о многом. Полковник холодна не только снаружи, но и внутри. Не удивлюсь, если в ее венах течет гелий, а не теплая кровь.

По правую сторону от меня стоит Зейн, руки его, как и мои, спрятаны за спиной, но есть отличие: мои конечности не по своей воле там находятся, а из-за сковывания неудобных наручников, которые натирают кожу на запястьях.

Слышу голос Зейна, но даже не вслушиваюсь в смысл. Сейчас меня, вероятнее всего, разжалуют, ведь оказалось, что я толкнула одного из членов правления базой номер восемь. Кто ж знал? Никто, а я даже не обратила внимания, что на его руках нет черного или какого-то другого браслета. Я тогда вообще ничего не видела. Сейчас, спустя время, я понимаю всю абсурдность моего поведения, но тогда мне казалось, что жизнь окончена. Я настолько страдала, чувствовала себя предельно одинокой и никому не нужной, что сорвалась. А теперь мне приходится столкнуться с последствиями своего срыва лицом к лицу.

— Александрия Брукс, — говорит полковник, и я чувствую, как меня покрывает ледяной коркой.

Перевожу взгляд на полковника Келлер и вдруг понимаю, что хочу быть такой же, как она. Холодной и безэмоциональной глыбой льда. Хочу прекратить разочаровываться в людях и не чувствовать боли из-за их чувств к моей персоне. Но мне такой никогда не стать. Чтобы быть глыбой, ей нужно родиться. Я же больше похожа на кисель, который растекается все дальше и дальше. Думаю, так обстоят дела.

— Что меня ждет? — спрашиваю я.

— Это зависит от того, что ты мне расскажешь.

Полковник складывает на столе руки, и я подмечаю, что на ней нет обручального кольца, а ногти идеально подстрижены под корень. Никакого лака на них, естественно, нет. — Я не хотела толкать мистера… Я забыла, как его зовут.

— Мистер Голд хотел помочь тебе, — произносит полковник и слегка склоняет голову набок.

— Я благодарна за его попытку.

— Провальная вышла попытка, — говорит Келлер и переводит взгляд на Зейна. — Что твоя подопечная делала на стрельбище, когда ее там не должно было быть?

— Не могу знать, — отвечает Зейн, смотря на стену позади полковника.

— Плохо, Келлер.

Королева льда снова смотрит на меня.

— Что случилось до того, как ты попала на стрельбище?

Еще будучи в карцере, я решила, что скажу правду. Я всего лишь человек, и мои чувства дали сбой. Впервые за долгое время мне не хочется солгать или как-то выгородить себя.

Мой срыв — это провал, за который я обязана ответить.

— Я поругалась со всеми, с кем только могла, с мамой и сестрой, с парнем из нашего отряда и со здравым смыслом. На задании я упала со второго этажа и брела одна…

Полковник поднимает руку, и я тут же замолкаю, она говорит сыну, но смотрит на меня.

— Келлер, прошу тебя покинуть мой кабинет.

Вот черт… все же надо было лгать.

Зейн не спорит и тут же уходит. Пару мгновений в кабинете висит тишина. Женщина кивает мне на стул у стены.

— Присядь.

Приказ, не просьба или предложение. Опускаюсь на стул, но сидеть достаточно неудобно. Руки за спиной мешают, и мне приходится сесть так ровно, словно я проглотила лом.

— У тебя был срыв, — говорит женщина, не сводя с меня ястребиного взгляда. — Знаешь, что это значит?

Я даже сути вопроса не понимаю.

— Нет.

— Это значит, что ты слаба и не можешь больше выходить с черными.

— Думаю, вы правы.

— Я всегда права.

Без сомнений.

Женщина откидывается на спинку стула, но делает это так элегантно, что действие не вяжется с ее военным прошлым и настоящим.

— Знаешь, что я скажу тебе, Александрия… ты уязвима и никчемна. Ты слаба и недисциплинированна. Но увидев тебя там, на корабле, я была уверена, что вижу перед собой бойца.

Как ей удалось одновременно унизить меня и захотеть узнать ее мнение о моей персоне?

— Почему?

— Ты единственная из всех была покрыта кровью с головы до ног. Я видела в твоих глазах, что ты вырвала свою жизнь из лап самой смерти, и ты дошла до точки, до которой не добрались миллионы других людей. Других… более храбрых и сильных, более целеустремленных и отчаянных.

— К чему вы это говорите?

— Я говорю это к тому, что тебе не выпал шанс жить на базе, ты его выгрызла, ломая зубы и глотая кровь. Но из-за неподобающего поведения можешь покинуть базу так же быстро, как и попала сюда. Ты хочешь этого?

— Нет.

— И я не хочу. Я дам тебе один совет, и твое дело, прислушаться к нему или нет.

Совет от такой сильной женщины на вес не то что золота, а даже платины.

— Я слушаю.

— Перед тобой море возможностей. Весь мир, начиная от растений и заканчивая людьми, делится всего на два вида — жертвы и хищники. Ты должна решить, кем ты хочешь быть. Я не увидела в тебе жертвы, а я никогда не ошибаюсь.

— Я не хочу быть жертвой, — шепчу я.

— Это похвально. Тогда убери все, что тебе мешает стать лучше. Ты получила возможность научиться защищать себя, взять в руки оружие, начать тренироваться и стать сильной, как внутренне, так и внешне. Так держи свой шанс и преобразуй его в возможность. В возможность выжить.

Полковник замолкает, и я какое-то время раздумываю над ее словами.

— Александрия Брукс, так кем ты хочешь быть?

Незамедлительно отвечаю:

— Хищником.

Уголки губ полковника еле заметно поднимаются вверх, а в глазах пробегает искорка неподдельного интереса.

— Какое будет наказание за нападение на мистера…

— Мистер Голд сам виноват, ведь что страшнее женщины в гневе? Только женщина, которая этот гнев может скрыть и бросить его в спину обидчика.

Вот эта сила.

Вау!

От полковника исходит такая самоуверенность, что в какой-то степени она передается и мне.

— Можешь идти. И я надеюсь, что твой выбор не изменится, а то весь мир и так превратился в сплошных жертв, — заканчивает свою речь полковник с некой брезгливостью.

Покидая кабинет полковника Келлер, я настолько сильно поверила в себя, что даже смогла улыбнуться. Я шла с закинутыми за спину руками и вовсе позабыла о наручниках, в комнату Келлера я постучала ногой, и, увидев меня, он даже не удивился.

— Я остаюсь, — сказала ему я.

— К сожалению, — добавил он.

Келлер снял с меня наручники, и я тут же сказала ему, что буду учиться быть черным. Таким, что больше никому не станет за меня стыдно. В первую очередь мне.

У каждого в жизни наступает предел. У всех он разный, кто-то больше не может ходить на нелюбимую работу, кто-то не способен более терпеть обреченный на развал брак, кто-то понимает, что хватит быть слабым и беззащитным, другие же осознают, что не в силах мириться с устоями общества. У всех есть предел. И у меня в том числе, я переступила черту и рада, что за этой чертой меня ожидала полковник Келлер, ведь именно ее холодность и самоуверенность придали мне сил и помогли найти новую цель. Стать хищником.

Вернувшись в комнату, первое, что я вижу, — это свою кровать, а на ней стоит коробка из-под банок кукурузы, коробка обмотана красной лентой, и все это великолепие держит неказистый бант.

— Кто это принес? — спрашиваю я у тех, кто в комнате, и все присутствующие пожимают плечами.

Развязываю бант и открываю коробку. На лице тут же возникает глупая улыбка. Футболка Лари лежит на дне, а поверх нее записка. Я сразу узнаю почерк друга и корю себя за мысли о том, что ненавижу его. Он последний, кто достоин столь яростных эмоций с моей стороны. Достаю бумажку с незатейливой надписью «С днем рождения, Алекс, я так и знал, что ты ее сперла». На глазах выступает влага, но я сдерживаюсь и, отложив записку, достаю футболку. Она была в одном из рюкзаков, которые мы собрали в нашей квартире в Дрим Сити. Как Лари удалось достать ее? Все наши вещи забрали, и, как я думала, обратно нам их возвращать не собираются.

Беру футболку и ухожу в душ. Несколько леек натужно работают, когда я нагая вхожу в прохладное помещение. Не обращая ни на кого внимания, моюсь, а после облачаюсь в футболку, трусы и ботинки. Именно в таком виде я возвращаюсь обратно в комнату. Люди — те, что еще не попрятались в своих комнатах, — провожают меня взглядами, кто-то шепчется за спиной, но мне плевать. Хищника не заботит, что там думают жертвы.