Левая столица Гомункула

Мелфина Фрайман, 2021

Настало новое столетие, в котором гайки и шестеренки имели большую ценность, чем такие человеческие качества как честность, благоразумие, доброта и преданность. Кибернетизация настолько въелась в планету, что с неба шел дождь из машинного масла, а вместо пения птиц доносился лязг металла. Люди стремились к совершенству и искали Мастеров, способных исправить изъяны живой плоти, дать силу, выносливость и даже бессмертие. На операционный стол, в народе прозванный "человеческой эстакадой", ложились все, у кого хватало денег на детали.

Пролог

Настало новое столетие, в котором гайки и шестеренки имели большую ценность, чем такие человеческие качества как честность, благоразумие, доброта и преданность. Кибернетизация настолько въелась в планету, что с неба шел дождь из машинного масла, а вместо пения птиц доносился лязг металла. Люди стремились к совершенству и искали Мастеров, способных исправить изъяны живой плоти, дать силу, выносливость и даже бессмертие. На операционный стол, в народе прозванный"человеческой эстакадой", ложились все, у кого хватало денег на детали. Почти не осталось тех, кто ограничивался лишь камерой в глазном яблоке или механической кистью взамен потерянной при несчастном случае. Каждый полностью менял свое тело из-за тривиального хотения, а не из-за острой необходимости.

Мир перестал быть прежним: наверное, он перестал быть живым, когда мы пошли против Единого Творца, давшего нам плоть и душу. Теперь богами считались те, кто обходил законы природы и создавал совершенно других людей — с механическими конечностями и тикающими сердцами. Одно из таких сердец сейчас гонит кровь по моему телу. Это была вынужденная замена, подарившая мне чуть больше лет жизни, чем отвели небеса при рождении.

До того, как получить вторую жизнь, я вела монотонное существование трутня в улье, что мы называем Левой столицей. Город-Длань, жадно вцепившийся когтями в клочок истлевшей земли, на сотни миль был огорожен стальными стенами, за которыми помимо грохота товарных поездов раздавался чудовищный рык изголодавшихся зверей.

Сложный механизм города состоял из винтиков — маленьких человечков, старающихся прожить очередной день, как предыдущий, следуя четким командам системы, берущей начало в Протостолице — головном центре огромной страны-Гомункула.

Я, как и прочие жители, была накрепко прикручена к положенному месту, а где-то вместо души у меня блестела металлическая гайка, зовущаяся «аксон». Вшитая в голову каждого новорожденного жителя Левой столицы металлическая коробочка являлась идентификатором личности и заменяла любое средство связи.

Я обитала в одной из обеспеченных частей города, но это сложно было назвать великой удачей. Мир людей быстро менялся, стоило ему погрязнуть в постоянной угрозе жизни со стороны климатической обстановки или хищников, то и дело норовящих пробраться через стены и утолить животный голод. С каждым годом мы все дальше уходили прочь от реальности, а наше правительство с завидным удовольствием находило любой способ оказать поддержку в этом деле. Человеческая эстакада ваяла из живой плоти нечто совершенно новое и еще более страшное, чем раньше — импланты, протезы, улучшения. Приобретая новые ноги, человек забывал чувство усталости от вечерних прогулок с родными или от спортивных уличных игр. Так было с каждой заменённой частью тела: на смену коже, мышцам и костям все чаще приходил синтетический материал, а вместе с ним и пустота. Стоит, однако, признать, что полная или частичная механизация оставляла в людях еще какие-то осколки чувств. Она не вмешивалась в наши мысли, лишь была какой-то их частью в виде желания получить идеальное тело. Тогда правительство сделало очередной шаг на пути к тотальному контролю и создало всеобщую информационную сеть, основным инструментом которой был тот злосчастный аксон. Однажды созданный, он, после многочисленных модификаций, соединил в себе сотни второстепенных функций и сохранил единственную главную — утоление извечного информационного голода человечества.

Бесконечный поток информации был навязан группой избранных, возомнивших себя вселенским разумом, и затачивал простых смертных под форму, необходимую системе. Каждый должен приносить пользу Левой столице, иначе его ждет заточение в Зоне №5 — местных трущобах, где собран всякий сброд, неугодный правительству. Эдакая политическая тюрьма, разросшаяся до густонаселенного района с отдельной стеной и своим заводом по переработке металла и трупов. Остальные четыре большие территории города — кварталы Распределения, Меридиана, Безымянный и Малый квартал — жили в относительной роскоши и исправно исполняли поставленные задачи. Наградой за безотказное подчинение была, конечно же, информация.

Скучная жизнь любого жителя города была забита потоками глупой рекламы, бесконечных инструкций, положений и постной прессы. Изо дня в день информация кипами поступала в мой мозг через аксон, беспрерывно скачивавшего ее из всеобщей сети. Вовсе это не жизнь: меня словно не существовало тогда, а мир был абстрактным понятием — неоновой цепочкой из нулей и единиц, стягивающей волю и любое стремление к самостоятельности в путы четких указаний. Нам ничего не нужно было делать: «Открывай рот и ешь то, что мы тебе подали! Просто открывай рот!». Эти слова стали бы отличным эпиграфом к Уставу Левой столицы — бесполезному документу, созданного якобы для всеобщего блага и поддержания правопорядка в городе. На самом же деле, поставив электронные подписи на заляпанном светящемся экране, каждый член правительственного ложа лишь обезопасил себя, свою жизнь и надежно закрепил за собой место на верхах иерархии механического общества.

В компании мерцающих информационных роликов и музыкальных сообщений проходили годы моей первой жизни: длительное обучение, затем сразу однообразная работа. Мать с самого начала вручила нити моей судьбы в стальные руки киборга, занимавшегося распределением, и я по собственной воле на любой предложенный им вариант отвечала «да». Просто мысленно ставила галочки в графе «согласен» каждый раз, когда перед моими глазами высвечивались извещения о направлении в Учебный центр для изучения теорий машиностроения и металлообработки, а после — о назначении на должность инженера-металловеда металлургического завода. Все делалось бездумно и лишь для того, чтобы правительство не выкрутило гаечки из аксона и не отсоединило меня от сети.

Меня, как будущего трутня, научили использовать шлифовальную машину и просчитывать инженерные задачки. Потом эти знания перевели в цифровую плоскость, всучив электронную версию примитивного инструмента, и отправили на проклятую богами работу, которой я отдала свое сердце. Отдала буквально.

После несчастного случая на производстве, я должна была оказаться среди Механиков — самовлюбленных людей с искусственными телами, опьяненных сомнительным превосходством. Многие из них лишились прелести осязания: теперь значения имели только вес вещей, их плотность и податливость. Но я получила гораздо больше, чем просто вторую жизнь: я обрела способность слышать мысли других и видеть в них пустоту вместо чувств и эмоций. Людьми больше не двигал интерес к простым человеческим ласкам, будоражащему сексу, а первобытный страх обжечься о пламень стал какой-то нелепицей и местным анекдотом.

Я готова была заживо похоронить все связи с этим городом и людей вместе с ними. Для меня они все равно словно перестали существовать: их образ жизни, их желания и стремления — все было бессмысленным и как по заданной программе. Каким же было мое удивление встретить в этом механическом городе Ее. Она была символом чего-то живого и в то же время — смертельно опасного. Да, Она могла чувствовать. Чувствовала даже больше, чем любой из нас в прежней жизни. Но Она была чудовищем, плодом больного воображения ученого-фанатика и безумством, на которое мог осмелиться только человек.