Тихое место

Меган Миранда, 2021

Для фанатов книг «И повсюду тлеют пожары» и «Острые предметы». Раньше Холлоуз Эдж был прекрасным уединенным местом, где соседи вместе отмечали праздники и всегда приходили на помощь. Пока городок не потрясла трагедия – супружеская пара была найдена мертвой в собственном доме. Полтора года спустя Руби Флетчер, обвиненную в их убийстве, признают невиновной, и она возвращается в городок. Чего она хочет добиться: возмездия или спокойной жизни? Действительно ли она невиновна или система допустила ошибку? С ее приездом напряжение среди соседей растет. Бывшая подруга Руби, Харпер, начинает получать пугающие записки. Становится понятно, что не все свидетели были честны в показаниях. Она понимает, что ей самой придется выяснить правду, прежде чем кто-то еще погибнет. Кто из ее соседей на самом деле опасен… или же опасны они все? От автора бестселлеров Меган Миранды – автора психологических триллеров «Все пропавшие девушки» и «Идеальная незнакомка».

Понедельник, 1 июля

СТРАНИЧКА ОБЩИНЫ ХОЛЛОУЗ ЭДЖ

Тема: Запись на вечеринку 4 июля!

Отправлено: 9:22

Тейт Кора: Выпивку с собой. Престон, пожаришь мясо, как в прошлом году? Все дайте знать, кто что привезет, чтобы не дублировать. Я сделаю лимонад.

Престон Сивер: Конечно, пожарю! И еще хот-доги принесу.

Мак Сивер: Чипсы и овощи.

Марго Уэллмен: Приготовлю лимонад!

Тейт Кора: Я лимонад уже заявила.

Шарлотта Брок: Не страшно. Лимонада много не бывает. Принесу бургеры и булочки.

Тема: Запись на дежурство по поселку

Отправлено: 10:47

Шарлотта Брок: Всем привет, мы уже об этом говорили, давайте снова установим дежурство, чем быстрее, тем лучше. Обсудим это в домике у бассейна сегодня в 7 вечера. Есть добровольцы дежурить уже сегодня?

Мак Сивер: Я готов.

Глава 6

Когда я проснулась, Руби не было слышно. Я вышла из спальни, в голове легкий туман, еще не пришла в себя после сна, в доме гнетущая тишина. Ни запаха кофе, ни жужжания кофемолки. Я снова привыкла к Руби и встревожилась больше, чем при ее появлении. Дверь в туалет из коридора открыта, мне видна ее спальня, там темно.

— Руби? — позвала я и шагнула в туалетную комнату. В дальнем углу двуспальная кровать, бирюзовое одеяло небрежно откинуто. Жалюзи закрыты, по полу сквозь щели тянутся полоски света.

Вечером после программы новостей с ее адвокатом Руби ответила на звонок, отчалила наверх и больше не появлялась. Я слышала ее через запертую дверь, она негромко с кем-то разговаривала, слов не разобрать. Только общая мелодия — обрывистые реплики, перепады звука, потом в комнате надолго воцарилась неестественная тишина.

Сейчас в комнате пусто. Давно ли? Не ушла ли она еще вечером, после того как я уснула?

Я быстро вышла из туалета — еще подумает, что я за ней шпионю. Наверное, спустилась вниз, орудует в кухне или устроилась на диване.

Но Руби нигде не было, и мое сердце забилось чаще. Машины у нее нет, деваться ей особенно некуда. Места, куда она могла пойти, можно по пальцам сосчитать, да и там ее не сильно ждут.

Внизу все вроде бы нормально, передняя дверь заперта, а вот задняя… Я подошла ближе — точно. Засов отодвинут, Руби сидит на выцветшем садовом стуле, перетащила его в противоположный угол двора, в единственный квадрат, освещенный солнцем, ноги на деревянной подставке, идущей в комплекте со стулом.

— Так вот ты…

Она поднесла палец к губам, прервав меня на полуслове. Сначала я услышала только щебетание птичек да шуршание зверьков в ветках деревьев за домом. Но Руби кивнула в сторону высокого белого забора, отделявшего мой участок от соседнего. Оттуда доносились голоса, чуть приглушенные, я с трудом разбирала слова. Не со двора, скорее через открытое в доме окно.

Мы вслушивались, и голоса постепенно становились громче и яснее, градус разговора повышался.

Сколько лет живу рядом с Тейт и Хавьером Кора, никогда не слышала, чтобы они ругались. Спорить — другое дело, чуть подтрунивая друг над другом, наверное, этому они научились в местной средней школе, где оба работали. «Ты не удосужился вынести мусор» или «На сей раз постарайся не опоздать на встречу». Но чтобы повысить голос, бросаться обвинениями — такого не было. Даже во время следствия, когда нервы были напряжены до предела, отношения давали трещину, во взглядах возникали разногласия. Тейт и Хавьер всегда выступали единым фронтом.

Но не сегодня.

— Ты не думаешь, Хави.

Казалось, Тейт говорит сквозь стиснутые зубы.

— Я не думаю, я не уделяю внимания, тебя послушать, я всегда чего-то не делаю. Может, измениться стоит тебе? И заткнуться на хрен для разнообразия?

Руби наигранно раскрыла рот, вытаращила глаза. Наверное, и я выглядела точно так же — обе в шоке от восторга. Чтобы кто-то велел Тейт заткнуться, тем более Хавьер!

Повисла пауза, она затянулась, я уже подумала, что они перешли в другую комнату, но тут утреннюю тишину прорезал звенящий голос Тейт.

— А не пойти ли на хрен тебе?

Я услышала, как задняя дверь их дома распахнулась, потом топот ног Хавьера, его прерывистое дыхание, совсем рядом, по ту сторону забора. Сквозь щели замелькала его синяя рубашка — он ходит туда-сюда.

Мы застыли. Я — у кирпичных ступенек, стараясь не шелохнуться. Руби сидела на своем стуле, подняв руку в комическом жесте. Но губы стиснула. Я затаила дыхание.

Послышались щелчки, сомнений не было — по ту сторону забора он с кем-то переписывается. Он беспрерывно ходил, синее пятно на той стороне так и мельтешило. Интересно, как он сейчас выглядит? Кулаки сжаты, сам весь красный? Но заглянуть в соседский двор можно только со второго этажа, да и то увидишь разве что задние углы лужайки, возле калитки, где вдоль забора подрастают деревья.

Когда мы с Айданом сюда переехали, Тейт и Хавьер Кора стали нашими ближайшими друзьями. Вечерами мы сидели во дворике либо у них, либо у нас, пили пиво, жарили мясо, смеялись. Иногда мужчины куда-то отправлялись по своим делам, тогда мы с Тейт встречались у бассейна и, развернув лежаки в сторону озера, потягивали вино и ловили лицами ветер.

Когда Айдан съехал, я поняла: они какое-то время знали, что он хочет меня оставить. По крайней мере, они не удивились. Первой, к кому я пришла поделиться праведным гневом, с бутылкой вина, была Тейт — ясно, что я появилась у нее на крылечке не от хорошей жизни. И вот оказалось: в какую-то минуту Тейт решила не говорить мне, что у моего жениха долгосрочных планов на меня нет.

А ведь сколько раз могла сказать! Я с ней обсуждала, когда лучше устроить свадьбу. Да, говорила она мне, май — идеальное время, позже мы все уже начнем таять от жары. Или еще причина: надо подождать, когда Айдан закончит учебную программу. Потом, глядя на нее, я не раз задавалась вопросом: давно ли она знала? Сколько раз они с Хавьером это обсуждали, наверное, жалели меня. Неловкая ситуация, что тут скажешь?

Как тут восстановишь прежнюю дружбу? Стоило увидеть их вместе, как я представляла: они меня обсуждают, шепчутся на кухне, а через кухонное окно прямиком видна наша гостиная. Хави, нечего туда смотреть. Бедняжка Харпер. Ведь она ни о чем не догадывается.

Снова щелчок с той стороны забора, и Руби подняла бровь. В ее глазах читался очевидный вопрос: с кем это Хавьер переписывается, поругавшись с женой?

Внезапно окно захлопнулось. Задняя дверь распахнулась так, что заскрипели петли. Потом наступила немая сцена, никаких слов, никакого движения. Видимо, Тейт встрепенулась — открытое окно! Соседи все слышали.

Босой ногой Руби толкнула деревянную скамеечку, раздался громкий скрежет ножки о кирпичную кладку. Это произошло не случайно. На лице мелькнула улыбочка. За забором Хавьер шумно выдохнул, поднялся по ступенькам, закрыл дверь и яростно запер ее на замок.

Ох, Руби, это чересчур наигранно. Могла бы просто подвинуться в кресле. Просто намекнуть, что по другую сторону забора кто-то есть. Легкая ухмылка, тронувшая лицо Руби, превратилась в полноценную улыбку, и я покачала головой, хотя и сама улыбалась. Барьер длиной в четырнадцать месяцев начал исчезать, и есть опасность, что мы снова будем на одной волне? Той, что позволяла нам легко уживаться друг с другом.

Когда Айдан исчез и я охладела к Тейт, Руби меня в этом сразу поддержала. Поняла, что у меня внутри. Предательский укол меня опустошил, и Руби эту пустоту заполнила.

— Интересно, что они не поделили, — сказала Руби, поднимаясь с кресла. Неторопливо прошла по выложенному кирпичом дворику, бросила взгляд на ровные рядки почвы на клумбе. Кролики постарались, предположила она. Вряд ли, уж очень аккуратные рядки, будто выложили специально.

— Идем, — позвала я, указывая на дом. — Долго там сидела? — спросила я, когда мы оказались внутри. Привычка, я всегда будто ходила за ней с хронометром. Думала, что, считая, сколько времени она потратила на то или другое, я могу контролировать ее действия. И получить подтверждение ее вины. Сколько времени нужно, чтобы открутить детектор угарного газа на потолке. Чтобы взять ключи от машины Фионы, лежавшие у двери в гараж. Чтобы завести машину и убежать — к озеру, через лес. Чтобы избавиться от улик и пробраться домой…

— Не очень, — ответила она. — Слушай, дашь мне машину на сегодня?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— Я могу тебя отвезти, — сказала я.

Она обошла меня, миновала кухню и оказалась в прихожей.

— У меня встреча с адвокатом, — сказала она, подходя к лестнице, ее голос эхом отразился от стен. — Она проезжает мимо Холлоуз Эдж и спрашивает, могу ли я лично встретиться с ней и ее командой в каком-то бизнес-парке. Не знаю, сколько это продлится, — Руби остановилась у нижней ступеньки, положила руку на перила. — Хорошо?

Ничего хорошего. Одно дело отдать лишний купальник или шлепки, и совсем другое — машину.

— Я собиралась за продуктами, — сказала я.

— Можно съездить завтра, — возразила она, и я вспомнила: с Руби надо говорить четко и конкретно, ясно выражая свою мысль. Тонкости и недомолвки она не воспринимает, от своего отступает, только если некуда деваться.

— Я вызову тебе такси, — сказала я, и ее пальцы обхватили перила, ногти обкусаны до самой кожи.

— Харпер, о моем деле трубят все газеты. Чтобы какой-то непонятный водила меня подобрал, возил куда-то, а потом трепал об этом языком ради своих пятнадцати минут славы? Так не годится.

Скрытая угроза: он привезет ее сюда. Все это увидят. Под домом будут торчать автобусы с журналистами, как это было после ее ареста…

Когда что-то решаешь, взвешиваешь все за и против, но верного варианта, верного ответа я не видела. Получается, что решение принято без меня.

Она даже не стала ждать, когда я скажу «да».

Скоро она снова спустилась. Через плечо перекинута кожаная почтовая сумка. Руби подошла прямиком к комоду перед входной дверью, где я держу ключи. Это ее особое умение — заставить тебя что-то сделать, застать врасплох, не успеешь опомниться. Спросила тогда полушутя: компаньонку не возьмешь? И тут же побросала свои вещички на заднее сиденье машины и перебралась ко мне. А когда к нам постучалась полиция, спросила: ты скажешь им, Харпер? Скажешь, что я этого не делала? Что у меня больше нет ключей от их дома? Что я просто не могла это сделать? Что тут ответишь? Вот она стоит перед тобой и буравит тебя глазами. Хорошо, скажу, конечно.

— Спасибо, Харпер, с меня причитается, — сказала Руби и пошла к выходу. Ни с того ни с сего моя жизнь — в ее руках.

Я проводила ее, посмотрела, как она садится на водительское сиденье моей машины, заводит двигатель, опускает стекла всех четырех окон, будто в моей машине ей душно. Руки на руль, смотрит вперед…

— Как на велосипеде, да, не забывается?

Она скорчила гримаску, а я чуть не спросила: а права у тебя есть? Они действительны? Но, главное, пусть скорее уедет, пока никто не заметил, как она выезжает. Не заметил, что она — в моем доме. В моей машине. Снова медленно проникает в мою жизнь.

— Есть такое дело, — только и сказала я.

Услышала Руби эти слова или нет, неизвестно — машина начала неспешный спуск по подъездной дорожке.

Я видела от крылечка, как она остановилась перед знаком «стоп» и повернула возле дома Сиверов. Постепенно звук двигателя затих. Чего я ждала? Аварии? Что она передумает, и моя машина вдруг вернется ко мне? Что из нее с извинениями вылезет Руби, отдаст мне ключи, мол, сама не знаю, что на меня нашло.

Что-то мелькнуло в окошке Шарлотты Брок: дернулась занавеска и тут же опустилась.

Конечно, все смотрят. Что они вчера обсуждали на встрече, мне никто не доложил. Молодцы, конечно, мои соседи.

Я подошла к дому Труэттов и поежилась, учуяв запах выхлопа от моей машины. Что-то всколыхнулось в памяти, до мурашек по коже. Чейз выключает двигатель машины и кричит мне: открой дверь гаража! Потом отработанный газ, от которого выворачивает наизнанку, медленным вихрем выползает наружу, я боюсь дышать…

Запах висел в воздухе долго. Иногда мне казалось, что именно он привел меня в то утро к их дому. Я нутром учуяла: что-то не так, а лай собаки это только подтвердил.

Я прохожу мимо дома Труэттов и поднимаюсь по ступенькам к двери Шарлотты, до сих пор чувствуя мурашки, будто меня не отпускает мрачное воспоминание.

Я звоню в звонок, за дверью шаги, потом тишина. Будто кто-то смотрит. И решает — открывать или нет?

— Шарлотта, открывай! — говорю я и стучу.

Дверь резко распахивается. Молли смотрит мне за спину.

— Привет, мама дома?

Она заморгала длинными ресницами, на щеках веснушки, как у мамы. Наконец одарила меня взглядом.

— Нет, повезла Уитни к зубному.

Я глянула на ее собственные зубы — сверкают белизной. Мне казалось, у нее брекеты — недавно сняла? Она провела пальцем по верхнему ряду, наверное, еще привыкает.

Молли собралась закрыть дверь, но в прихожей я увидела большую спортивную сумку цвета индиго на фоне светло-серых стен, в тон висящим в коридоре пейзажным фотографиям. Даже здесь стремление к гармонии. Дом спроектирован почти так же, как мой, но хозяйская спальня внизу, еще две наверху, и украшено все более изысканно.

— Уезжаешь? — спросила я.

Молли подвинулась, загораживая от меня коридор, и недоверчиво сузила глаза, будто тот факт, что я приютила Руби, как-то меня очерняет. А ведь она знает меня много лет!

— Мама хочет, чтобы мы пожили у папы. Но пока с ним не договорилась, а дома его нет.

Она погладила края свалившейся на плечи копны темных волос.

Боб Брок — так же типичен, как его имя, высокий, худощавый середняк. Вроде бы и красив, но не приметен. Лицо такое, будто ты его где-то видела. Я, когда переехала, даже спросила его: мы встречались раньше? Ничего общего с Шарлоттой, ее-то сразу заметишь и запомнишь. У нее темные волосы, веснушки, выглядит гораздо моложе своих лет. Когда идет с дочками, издалека вполне сойдет за третью сестру. Вот уж кто бросается в глаза, особенно если они втроем.

У него даже работа бесхитростная — бухгалтер. Поэтому в то, что случилось, было очень трудно поверить. Боб работал из дома, от одного проекта к другому, и свою подружку, видимо, просил парковаться за углом, чтобы машину не было видно, а потом она шла по улице и заходила в дом через гараж, не попадая таким образом под глаз их камеры безопасности.

Но Марго Уэллмен приметила у тротуара незнакомую машину, обратила внимание на то, что она подъезжает в одно и то же время. И поместила на местной доске объявлений фото, на котором низкорослая блондинка выходит из синего седана. Дело в том, что у нас было строгое правило: никаких агентов. И вот Марго написала: Кто-нибудь знает эту женщину? Она приезжает сюда каждый день около полудня. Я ее раньше не видела. Потом Престон Сивер прочесал свои видеозаписи и повесил клип: она идет мимо его дома, в темных очках, голова опущена. Похоже, она направляется вверх по нашей улице. Но на камере соседнего дома Шарлотты ее нет. Шарлотта так и написала: А на моей камере ее нет. Мимо твоего дома проходит, а до моего не доходит?

На это никто не ответил, ни единого слова, но вскоре все открылось, и с электронной доски объявлений драма перешла в реальную жизнь.

Шарлотта — человек крайне дотошный и организованный. Она аккуратно сложила вещи Боба в коробки и выставила их на крыльцо. К концу дня перед их домом появился фургончик слесаря — поменять замок.

Девочки, как и ожидалось, приняли сторону матери и, по большей части, находились здесь, хотя их отец жил неподалеку. Опекунские обязанности родители делили на двоих. Рвать со своей подружкой Боб не стал. Наоборот, когда его выгнала Шарлотта, он якобы сразу переехал к ней, на другую сторону озера.

— Ты не должна сюда заходить, — сказала Молли, собираясь закрыть дверь. Но она уже не ребенок, чтобы сторониться чужих. И разве я чужая? Сестры, хоть и похожи внешне, но характерами очень даже отличаются. У них разница всего год, но Молли больше осторожничает, больше сомневается, держится тихой мышкой. Если рядом нет сестры, ее вообще не заметишь.

А вот ее старшая сестра, Уитни, гораздо смелее. Это она громыхала газонокосилкой под нашими окнами, чтобы глянуть на Руби.

— Скажешь маме, что я заходила, хорошо? — попросила я.

— Сама скажешь вечером, — возразила Молли. — У вас же в клубе тусовка?

Не такая уж и мышка. Взрослеет, понятное дело.

— Зря ты нервничаешь. Она здесь ненадолго, — сказала я, шагнув назад. Молли пару раз моргнула, на лице — ноль эмоций. — Руби, — пояснила я. — И нечего тебе от нее прятаться.

Молли уставилась на меня.

— Она же виновна, — заявила она мне, брезгливо поморщившись. Кого это она презирает — меня или Руби? — Ей нельзя здесь оставаться.

— Как сказать. — В подростковом возрасте я терпеть не могла, когда взрослые мне врали. Так и хотелось им крикнуть — будьте честными! — Ее вина не доказана.

Ничего честнее я придумать не смогла. По идее, Шарлотта должна им объяснить, как работает система права.

— Доказана, — возразила она, закатив глаза, точь-в-точь как ее мама. — Еще как доказана.

И захлопнула дверь, поставив в нашем разговоре эффектную точку.

Спустившись с их крыльца, я увидела Чейза — у него пробежка. Знакомая плотная фигура, движения отработаны, темп выше среднего. Я быстро направилась к своему дому — с ним лучше не встречаться. Руби сейчас нет, общается на большой земле с адвокатом. Интересно, кого она имела в виду, когда сказала, что кто-то за это заплатит? Полицейского Чейза Колби или отдел полиции озера Холлоу? Чейза отправили в отпуск, пока не закончится внутреннее расследование. Времени вагон, только оно работает против него. И вот источник всех его бед и его потерь здесь, в моем доме.

Опустив голову, я поднялась по ступенькам своего дома. Захлопнула дверь, и он тут же тяжело протопал мимо. Через окно я посмотрела ему вслед. Зачем соседям выходить на дежурство, когда Чейз дежурит всегда?

Но я его совсем не виню. И остальных тоже, тех, кто проходит мимо бассейна, чтобы взглянуть на нее вблизи, гремит газонокосилкой, чтобы заглянуть в наше окно, бегает трусцой, чтобы за ней подсмотреть. В конце концов, знать, что она здесь делает, хотят не только они.

Мы подадим в суд, вот что она сказала. В новостях ее адвокат дала понять, что у Руби были недопонимания с соседями, с нами, что ей подложила свинью не только система. Теперь Руби вряд ли расскажет мне правду. А раньше… разве она не скрывала от меня правду раньше? Скажи им, Харпер. Скажи, что я этого не делала…

Поначалу я инстинктивно ей верила. Но потом оказалось, что ее засекли наши камеры. Еще до суда, до показаний. И в ее мольбе я слышала голос моего брата, эта мольба взывала к чему-то внутри меня.

Может, поэтому я и доверилась Келлену, неосторожно призналась в Рождественскую ночь, захмелев от выпитого, недосып сделал свое дело. Решила, что Келлен меня поймет, скажет: ты поступила правильно.

По традиции, мы встречали Рождество с родней по материнской линии, в доме, где мы выросли, на мысе, мама и сейчас там живет, иногда к ней подселяется Келлен — когда по доброй воле, когда под ее давлением.

После ужина мы сбежали от назойливых расспросов родни. У тебя кто-то появился, Харпер? Что с работой, Келлен? Мы сидели вдвоем в беседке, хотя здорово отвлекал холод.

Мы всегда походили друг на друга — больше, чем нам того хотелось. Большие карие глаза, уголки рта чуть опущены. Высокие скулы, знакомая, будто зеркальная, улыбка. Иногда из-за этого мне казалось: мы друг другу ближе, чем есть на самом деле.

И я сказала ему, в тусклом свете желтого фонаря рядом с задней дверью, по ту сторону которой слышались приглушенные голоса, сказала, прервав тишину. Девушку, которая живет в моем доме, признали виновной в смерти наших соседей. Я дала показания в суде.

Келлен посмотрел на меня с таким выражением, какого я на его лице никогда не видела. Будто сомневался, что я — это я. Вон, оказывается, какие у меня тайны. Ты знала, спросил он, что это ее рук дело?

Нет, ответила я, точно не знала.

Выражение его лица снова изменилось, он помрачнел, погрузился в себя. Изо рта вырвалось облачко холодного воздуха. Как можно давать показания, если ты не уверена на все сто, спросил он.

Но мне казалось, что смысл суда в том и состоит. Все дают показания, и складывается общая картина, не вызывающая сомнений. Я всего лишь сказала правду. Я ни в чем ее не обвиняла. То есть каждый из нас в отдельности мог себя оправдать.

Разговор закончился как-то неловко, рано утром я улетела, мы даже не попрощались.

Но через неделю, в канун Нового года, ближе к полуночи, он мне позвонил — праздники, самое удобное время с кем-то связаться. Он извинился, будто всю неделю думал о моих словах. Мол, пытался все это себе представить, потом даже укоризненно отозвался о себе: я же должен был тебе что-то сказать? Добавил, что никогда не знаешь, чего от человека ждать. Мы пожелали друг другу счастья в Новом году, повесили трубки и, в соответствии с еще одной традицией нашего семейства, с тех пор не созванивались.

И сейчас я снова услышала его вопрос: как можно давать показания, если ты не уверена? Я даже не уверена, зачем она явилась в мой дом. Но сейчас Руби нет, а что, если…

И я поднялась в ее комнату.

Дверь в ее спальню закрыта, и я вошла через сквозной туалет, как утром, чтобы не привлекать внимания. Внимательно огляделась. На полочке лежит бытовая мелочь, купленная вчера в интернете: зубная паста, туалетные принадлежности, половина из них кучкой в углу, нетронутые. Воздух влажный, зеркало запотело, будто она только что вышла из душа. Я включила вытяжку, что-то вспорхнуло над головой.

Вверху, между лопастями вентилятора торчала плотная пачка бумаги. Я опустила крышку унитаза, осторожно, держась за стену, встала на нее. Мои пальцы ухватили край бумаги — двадцать долларов! Одна купюра, когда я включила вентилятор, развернулась и теперь колыхалась под напором воздуха. Я чуть подвинулась, чтобы лучше разглядеть пачку купюр. Если все это двадцатки, тут гораздо больше, чем адвокат могла бы ей дать на первое время.

Нет, там были разные купюры, поменьше — пятерки, десятки и двадцатки. Будто кто-то сунул руку в ведро с наличными и вытащил, что попадется. Странно, чтобы ее адвокат открыла бумажник и, пожав плечами, отсчитала ей купюры разного номинала… Но откуда еще Руби могла взять деньги?

Я быстро выключила вентилятор.

С бьющимся сердцем открыла шкафчик под раковиной — что еще она могла спрятать? Между труб был спрятан желтый мешочек. Я опустилась на колени на кафельный пол и вытащила его. Небольшая герметическая сумочка, когда мы плавали на каяке, клали в такую мобильники и ключи.

Она была пуста.

Наверное, Руби нашла сумочку в каяке, где та четырнадцать месяцев пролежала под моим хламом. И вдруг до меня дошло. Деньги, спрятанные в туалетной комнате. Пустая сумочка под раковиной. Как она испугалась, что я отдала каяк, как настаивала на своем желании на нем прокатиться. Она спрятала туда деньги перед арестом. Вдруг удастся за ними вернуться?

И вот она вернулась.

Я похолодела. Что, если слухи, которые распускали соседи после ее ареста, — никакие не бредни? Что, мол, у них пропали деньги из кошелька, из бумажника, из дома, когда там были гости. Неужели я только думала, что хорошо знаю Руби?

Но мой пульс успокоился — в ее действиях мне открылась логика. В первый день она пробралась в дом, держа в руках туфли, оставив в коридоре пустые сумки. Она пришла сюда, в мой дом, забрать то, что здесь оставила. Ее поступки сложились в цепочку событий, мотивация прояснилась, и неизбежное завершение ее плана: она отсюда уедет.

С ее кровати соскочила Кода, я вздрогнула.

В дальнем углу спальни стоят ее сумки. Я проверила — пустые, как и раньше. Открыла ящик маленького комода, при переезде Руби притащила его из дома отца. Тщательно перебрала ее одежду, которую мы заказали вместе, она даже не оторвала бирки. Кое-что, например носки, так и осталось в пластиковых пакетах.

Я проверила другие ящики — ничего особенного. Подошла к единственному окну в этой комнате, чуть отодвинула створку жалюзи — окно выходило в тыл нашего квадратного дворика, виднелся задний двор супругов Кора. По ту сторону наших заборов покачивались ветки деревьев, хотя, когда я выходила, ветра не было.

Я прижалась лицом к жалюзи, уперлась лбом в белые планки. Если среди деревьев за нашими заборами кто-то и бродит, я его не увижу — забор очень высокий. Ряды плотно посаженных вечнозеленых елей создают иллюзию уединенности, и ты забываешь о дороге, вдоль которой полукругом расположились другие дома.

Может, это белка? Мы часто их слышим — скачут с ветки на ветку, прыгают по крышам. Топ-топ-топ маленькими лапками, и сердце каждый раз бьется быстрее.

В последнюю очередь заглядываю в шкаф. На металлической перекладине висят несколько пустых вешалок. В темном углу горка грязной одежды, наверное, не решила, что с ней делать. Я пошевелила ткань ногой, так, на всякий случай. Ничего.

Больше в комнате искать нечего. С края кровати, где спала кошка, свисает бежевое полотенце, надо бы его отнести в ванную, пока не заплесневело, но нет, нельзя.

Перед арестом Руби я сама пустила сюда полицию, разрешила им обыскать комнату — они искали детектор угарного газа. Я была уверена, что здесь они его не найдут, так и оказалось. В итоге полиция решила, что именно поэтому Руби попала на камеру Марго и Пола Уэллменов — она бежала к озеру, чтобы избавиться от улики. Но улику так и не нашли.

Конец ознакомительного фрагмента.