Я и Ты, или Диалог с Мартином Бубером

Мартин Бубер

Мартин Бубер один из самых влиятельных философов середины ХХ века. Был безуспешно номинирован десять раз на Нобелевскую премию мира и семь раз — на Нобелевскую премию по литературе.«Существование взаимности между Богом и человеком недоказуемо, как недоказуемо существование Бога. Но тот, кто все же отваживается говорить о ней, свидетельствует и взывает к свидетельству Того, к Кому обращена его речь,» — свидетельству нынешнему или будущему.

Часть 1

Внутренний мир человека двойственен в соответствии с двойственным отношением человека к миру окружающему его.

Отношение человека к миру двойственно и соответствует двойственному происхождению первичных связей человека с миром.

Первичная неодушевлённая связь может быть выражена комбинированным начальным словом Я-Это, где без изменения первичной связи слово Это может быть заменено словом Он или Она. Эта связь ненаправленная, она только лишь определяет и ограничивает объект.

Первичная одушевленная связь может быть выражена комбинированным начальным словом Я-Ты. Она не определяет и не ограничивает объект, она направлена к личности, от которой ожидается восприятие персонального, личностного Я.

Следовательно, человеческое Я тоже двойственно. Это ни в коем случае не означает раздвоение личности, это означает, что человек может различно сопоставлять своё Я и Мир.

Начальные слова ничего не означают, они лишь ставят в известность об отношении. Начальные слова не описывают ничего, что может существовать независимо от них, но будучи произнесенными, они тем самым вызывают осуществление первичной связи.

Начальное Я-Ты может быть произнесено только всей душой, всем единством и неповторимостью одухотворённого Я, воспроизводящего и дающего себя в настоящем, в котором оно только и может существовать.*

* Дух, духовное не имеет прошлого, это вечное настоящее — вечное изначальное становление. Когда мы думаем о прошлом души, мы смешиваем дух с опытом и познанием.

Начальное Я-Это не может быть произнесено всей душой. Оно выражает отношения человека к им же созданному, неподвижному, омертвлённому, предметному миру, который уже принадлежит прошлому. Ибо, любой предмет становится частью прошлого, как только человеческий дух, творящий его, заканчивает свою работу.

Однако человек может распространить своё начальное Я — Это и на мир живой и неживой природы. Человек не знает и не может знать все взаимносвязи этого мира, упрощая, он склонен считать его неподвижным, овеществлённым, разделённым на различные объекты и лишённым единства, хотя интуитивно он чувствует связь мироздания с всеобщим, высшим творящим началом. * Человек склонен считать себя независимым от мира, а мир независимым от себя, тем самым он обрывает свою связь с миром настоящего.

Здесь нет человеческого Я, взятого в целом, здесь есть только Я из первичной связи Я-Ты и Я из первичной связи Я-Это.

Сказанное выше предполагает что:

Настоящее существует только в творении.

Творение не есть единовременный акт воли творца, оно свершается непрерывно и не без участия человека.

Ничто из созданного Творцом не теряет с ним связи.

Когда человек произносит Я, он обращается от одного или другого своего Я, которое и возникает в данный момент.

Когда человек произносит Ты или Это, он тем самым вызывает к существованию одно из двух его первичных Я.

Возникновение Я и произнесение Я равнозначны.

* Материалистическая формула развенчания творения: «Движение — форма существования материи» — превращает мир в производное двух механических понятий. Тогда как евангельское — «В начале было слово» — всё живущее объединяет в единой душе.

Когда начальное слово произнесено, говорящий входит в мир и определяет свою позицию в нём.

Жизнь человека не ограничивается активностью, направленной только на предметы, и не проходит только в сфере определяемых понятий. Я обладаю способностью к восприятию. Я чувствую что-то. Я составляю об этом представление. Я что-то желаю. Я что-то думаю. Жизнь человека не состоит из этого и подобного этому.

Такое и тому подобное устанавливает сферу Это.

Но сфера Ты имеет отличающийся базис.

Когда произнесено Ты, говорящий, не обращается к какомулибо объекту, пытаясь выделить его среди других. Там, где есть объект, есть и другой объект. Каждое Это ограничено другими Это. Любое Это существует только будучи ограниченным другими. Но, когда произнесено Ты, объекта нет, Ты не имеет границ.

Когда произнесено Ты, говорящий не определяет объект и действительно не имеет его. Он входит во взаимоотношения, он участвует в творении и, следовательно, участвует в настоящем.

Это сказано: человек исследует свой мир. Что это значит?

Человеческое восприятие скользит по поверхности объектов и человек изучает то, что доступно его восприятию. Он извлекает знания о составе объектов, он получает опыт, испытывая их. Человек встраивает объекты в систему и дает им определения, и воспринимает мир, состоящий из Это, Он, Она и Это опять. У меня есть опыт, если мы добавим «внутренний» или «внешний», ничего в ситуации не меняется. Этим самым мы лишь следуем условному, нереальному разделению (души и тела), которое проистекает от желания человека избавиться от тайны смерти.*

* Это кажущееся познание мира, закрытие тайны театральными декорациями нереальных или абстрактных понятий, а, следовательно, и закрытие истины.

«Внутренние» или «внешние», «открытые» или «сокрытые», но всегда определяемые — это лишь вещи и только вещи!

Как самонадеянна эта мудрость, которая воспринимает мир как заполненную ценностями пещеру Али-Бабы, сокрытою и охраняемую для введения в сферу опыта и манипулирования до момента получения секретного ключевого слова.

Это секретность без секрета.

Это аккумулирование информации.

Это всегда Это!

Человек, который исследует, не имеет участия в мире. То, что он получает, остаётся «в нём»; знания не устанавливают взаимоотношений между человеком и миром.

Мир не принимает участия в исследовании, он позволяет себе быть исследованным, но не более того. Человеческий опыт не имеет отношения к миру, и мир не имеет отношения к человеческому опыту, добытому исследованиями.

Как опытное знание, мир принадлежит к начальному Я-Это. Начальное Я-Ты устанавливает мир взаимоотношений.

Есть три сферы, в которых возникают взаимоотношения.

Первая: наша жизнь с природой. Здесь взаимоотношения стелются во мраке ниже уровня речи. Жизнь живых существ протекает напротив нас, но она не может приблизиться к нам, и когда мы обращаемся к живому существу как к Ты, наши слова прилипают к отправной точке речи.

Вторая: наша жизнь с людьми. Здесь взаимоотношения открыты в форме речи. Мы можем давать и принимать Ты.

Третья: наша духовная жизнь. Здесь взаимоотношения сокрыты, но все же приоткрывают себя. Они не используют речь, скорее, порождают ее. Мы не воспринимаем Ты, но, тем не менее, мы Его чувствуем. Мы ощущаем его дыхание, а иногда, и прикосновение, и мы отвечаем — Создаем, Думаем, Действуем.

Мы говорим начальные слова всем своим существом, хотя мы и не можем произнести Ты с помощью губ. Но, по какому праву мы определяем то, что лежит вне речи и, следовательно, вне нашего объективного понимания как взаимосвязь с миром, как Я-Ты?

В каждой сфере, присущим каждому из нас, своим собственным неповторимым образом, через каждый процесс становления, то есть, через саму жизнь, через то, что есть в ней наше настоящее, мы выглядываем вовне по направлению к окраинам вечного Ты, в каждой сфере мы осведомлены о дыхании вечного Ты, в каждом Ты мы обращаемся к вечному Ты.

Я рассматриваю дерево.

Я могу смотреть на него как на картину: жесткая колонна в копне света, или пятно зелени с деликатным голубым или серебренным на заднем плане.

Я могу воспринять его как движение: текущие соки в цепляющихся, сталкивающихся ветвях, всасывающие корни, дыхание листьев; бесконечный обмен с землей и воздухом — и препятствия вырастают сами.

Я могу классифицировать дерево как образец фауны и изучать его в его группе и виде жизни.

Я могу подавить его актуальное присутствие и сформулировать это так строго, что я буду признавать его только как выражение закона, или законов, в соответствии с которыми постоянное противодействие сил непрерывно устанавливается на каком-то уровне равновесия, или, в соответствии с которыми, компоненты, образующие субстанцию дерева, смешиваются и разделяются.

Я могу рассеять его на символы и цифры и увековечить его в них в чисто числовом отношении (уравнения, формулы и т.п.).

Во всех этих действиях дерево остается моим объектом, занимающим место в пространстве и времени, и имеющим свою природу и строение.

Однако может случиться, если я имею к этому и волю, и благосклонность, что, рассматривая дерево, я становлюсь связанным отношениями с ним. Дерево сейчас не есть больше Это. Я был очарован и пленен энергией исключительности (поражен великолепием какого-то образца).

Для этого нет необходимости отбрасывать любой из методов, которыми я пользовался, рассматривая дерево. Нет ничего, от чего бы мне следовало отвернуть мой взгляд, чтобы не видеть. И нет знаний, которые мне следовало бы забыть. Наоборот, есть все: картина и движение, вид и тип, закон и количество, всё невидимо присутствует, объединенное в одном событии.

Всё, принадлежащее дереву, остаётся при нём: его форма и структура, его цвет и химический состав, его взаимоотношения с элементами и звездами: всё присутствует в едином целом.

Дерево не есть ни мое впечатление, ни игра моего воображения, его ценность не зависит от моего настроения; оно раскинуло свои ветви надо мной и должно как-то воспринимать меня, так же как и я его — но только другим путем.

Давайте не будем делать попыток извлечь все значения из взаимоотношений, взаимоотношения неистощимы. Имеет ли дерево сознание, подобное моему? Об этом я не знаю ничего.

Но, разве вы желаете еще раз разъединить то, что не может быть разъединено, и преуспеть в этом. Я не встретил ни души, ни дриады, а только дерево само.

Обращаясь к человеческому существу как к своему Ты и говоря ему начальное слово Я-Ты, мы не считаем его объектом среди объектов и не считаем его состоящим из объектов.

Человеческое существо не есть Он или Она, отделенное от каждого Я, Он или Она в определенном узле пространства и времени в пределах сети этого мира. Не есть это и объект природы, могущий быть изученным и описанным в развязанном пучке наименованных качеств. Но, без соседей и целое в себе он есть Ты, и чувствует небеса. Это не значит, что ничего не существует, исключая его самого, но всё остальное живет в его лучах.

Точно также, как мелодия не сделана из нот, стихотворение из слов и строчек, а скульптура из линий — напротив, они должны быть выдерганы и растасканы, пока их единство не будет разбросано на эти многочисленные частицы, точно также дело обстоит с человеком, о котором я говорю Ты. Я могу отделить от него цвет его волос, его мимику, его речь или его доброту. Я должен постоянно делать это. Но каждый раз, когда я делаю это, он прекращает быть моим Ты.

Точно также, как молитва не есть во времени, а время в молитве, жертва не в пространстве, а пространство в жертве, так и обращение к взаимоотношениям есть упразднение предметнообусловленной реальности * — так и с человеком, которому я говорю Ты.

Я не встречаю его в определенном месте и времени. Я могу поместить его в то или иное место и время. Я должен постоянно делать это, но я помещаю только Его или Её, то есть, Это (некий одушевлённый объект, способный существовать вне меня) и уже не моё Ты.

Я не исследую человека, к которому я обращаюсь как к своему Ты.

Я устанавливаю взаимоотношения с ним в священнодействии начального слова. Только когда я выхожу из взаимоотношений, я действительно исследую его. Но в этом действии Ты исчезает.

*Реальности мира Это — реальности отвердевших, принадлежащих прошлому, установившихся взаимосвязей мира — реальности объективно воспринимаемой, в отличии от реальности настоящего, взаимосвязи которого находятся в процессе становления и не имеют предметных или осязаемых качеств. Однако настоящее вовсе не являются неощутимым. Его силой мы рождены, его энергию мы несём с собою в мир, его бьющийся страстный источник мы ощущаем в себе, его оживляющее дыхание возрождает нас, даже когда опустошённые и изнеможенные мы восстаём против него, стремясь отыскать себе убежище в прошлом.

Даже если человек, которому я говорю Ты, не осведомлен об этом и находится в окружении своего опыта, тем не менее, взаимоотношения могут существовать. В Ты реализуется больше, чем в Это. Сюда не проникает обман, здесь колыбель Реальной Жизни.

Как только Твоё небо оттянуто от меня,* ветры причинности подкрадываются ко мне и водоворот судьбы втягивает меня в свой поток. **

И в этом вечный источник искусства: человек обращен к некой форме, которая желает быть обретенной через него в работе. Эта форма не есть всплеск его души. Переживания — только внутренние проявления воздействия внешних форм, которые подступают к его душе и требуют от неё эффективной энергии. Человек соприкасается с искусством всем своим существом.***

Если он вынашивает в себе это, если он говорит начальное слово, обращаясь к формам, которые встречают его, эффективная энергия устремляется наружу и возникает работа.

Этот акт включает жертву и риск. Это — жертва; бесконечные возможности жертвуются на алтарь формы.

* Образ, носимый в душе изгнан прочь.

** Потеряв взаимосвязь настоящего, или отказавшись от неё, отказавшись от страстной и упорной борьбы за её реализацию, человек лишает себя будущего и попадает в зыбучие пески прошлого. Прошлого, из которого нет выхода, какие бы «научно-обоснованные» пути не предлагались бы — прошлого, в котором не ведающие ни жалости, ни сочувствия боги судьбы вершат свой суд.

*** Он ощущает некое невыразимое притяжение, нечто изначально известное, но не «узнанное», и напрягает все свои силы чтобы «узнать», выразить и тем самым осуществить эту новую, только что образовавшеюся духовную связь себя и мира.

Все что было вдохновенно создано, но не уместилось в перспективе произведения, должно быть отброшено, стерто из памяти, как бы ярко и талантливо оно бы не было. Исключительность того, что обращено, требует — быть по этому.

Это — риск. Начальное Ты может быть сказано только всем существом. Только под залог моей собственной судьбы Ты открывает себя. Тот, кто отдает себя миру Это, может ничего не удерживать от себя. Работа не заставляет страдать человека, повернувшегося в сторону и отдыхающего в мире Это.

Но здесь я ощущаю: если я не отдаю себя полностью, если я не буду служить этому бескорыстно и преданно, это прикосновение внешних форм будет оборвано, сломлено или сломает меня.*

Я не могу ни изучить, ни описать те формы, которые встречают меня, только их поверхности, которые соприкасаются со мной. Но даже при этом я ощущаю сияющее излучение того, что противостоит мне, чище, чем любое проявление гармонии мира, открывающееся человеку исследующему мир.

Я не рассматриваю их ни как вещи среди «внутренних» вещей, ни как представление, порожденное моей фантазией, это есть нечто присутствующее в настоящем. Я не сомневаюсь в объективности этих форм, они явно не «там». Они охватывают меня, и нет ничего так сильно и так реально действующего на меня, как они.

Творить — значит вступать в реальные взаимоотношения c миром настоящего и через открывающеюся духовную взаимосвязь воспроизводить настоящее в творении.

* «Когда строку диктует чувство, Оно на сцену шлёт раба. И здесь кончается искусство, И дышит почва и судьба». (Борис Пастернак)

И отношения, в которых я с ними нахожусь, реальны, они действуют на меня, так же как и я действую на них.* Это встреча и противостояние, действие и противодействие, духовение ** и вдохновение.

Я веду, пропускаю формы, которые встречают меня в мире Ты, через себя, на ту сторону в мир Это. Произведенная работа есть вещь среди вещей, способная быть изученной и описанной как сумма свойств. Но время от времени она может быть обращена к восприимчивому читателю во всей

своей полной олицетворенной форме.

— Что тогда мы изучаем в мире Ты?

— Ничего, ибо мы не изучаем его.

— Что тогда мы знаем о Ты?

— Только всё. Ибо мы не знаем более ничего изолированного от него.***

Ты встречает меня через благодарность — это не определено путем поисков. Мое произнесение начального слова, моё обращение к нему — это действие всего моего существа.

Ты встречает меня. Более того, я вступаю в прямые взаимоотношения с Ним. Однако взаимоотношения означают быть

* Поэт слышит гармонию мира, преобразует её, придавая ей форму, и несёт её в мир в этом оформленном (овеществлённом) виде, но только лишь для того, чтобы гармония, освободившись от своей овеществлённой формы, могла вновь обрести изначальное одухотворённое звучание в душе человека.

** На иврите «руах» — дух, ветер, дуновение, прикосновение ветра. Это первичное переживание человека, образующее его. Оно гораздо древнее первых попыток наивной объективизации его (мир духов) в начальных языческих религиях.

*** — Так, может, это и есть Дух?

— Это есть человеческое представление о новом уровне единства достигаемого или могущем быть достигнутым в человеке.

избранным и избрание, воединение переживаний и действий; и также, как и любое другое действие, идущее от всего человеческого существа, они означают приостановку всех частичных действий и, следовательно, приостановку всех ощущений от действий, опирающихся только на их особенную частичную область.

Начальное слово Я — Ты может быть сказано только всем существом.

Концентрация и сплавление воедино происходит во мне, но оно никогда не осуществляется через меня самого. Становление моего Я происходит только через моё отношение к Ты; Я, ставшее Я, говорит Ты.

Вся реальная жизнь — это встреча.

Отношения к Ты прямые. Ни система принципов, ни предварительное знание, ни фантазия не проникают между Я и Ты.

Сама память трансформируется. Она всплывает из своей изоляции в единство целого.* Ни цель, ни вожделение, ни предвкушение не вмешиваются между Я и Ты. И желание трансформируется, оно всплывает из мечты в проявление. Каждое средство — это препятствие. Только когда каждое средство разрушено, встреча происходит.

В силу направленности взаимоотношения все ненаправленное становится не относящимся к делу. Не имеет значения; является ли мое Ты неким Это для других Я (то есть объектом общего опыта), или, что оно может стать им и для меня, через завершение его действия во мне самом.

В реальности, однако, конечно, качаясь и колеблясь, граница пролегает не между познанным и непознанным, не между тем, что дано, и тем, что не дано, не между миром бытия и миром ценностей;

* Она не есть уже хранилище несвязанных фактов и событий, она становится, цельной, бесконечно знающей и узнаваемой.

но, разрезая нейтрально все эти области, она лежит между Ты и Это, между настоящим и объектом.

Настоящее, и под этим подразумевается не точка, которая время от времени обозначает в нашей мысли только завершение какого-то «оконченного» фиксированного времени, а реальное, наполненное настоящее, существует только как актуальное присутствие, в котором осуществляются встреча и взаимоотношения. Настоящее возникает только в силу того, что Ты становится настоящим.

Я из начальных слов Я-Это, то есть я не обращенное к Ты, но окруженное множественными значениями не имеет настоящего, только прошлое. Другими словами, как долго человек остается удовлетворённым предметами, которые он изучает и использует, он живет в прошлом и его мгновения не имеют настоящего содержания. Он не имеет ничего, только предметы. Но предметы существуют за счет времени, которое прошло.

Настоящее не беглец. Оно не есть нечто временное, мимолётное, преходящее — оно есть настоящее непрерывно продолжающееся. Объект это не продолжение, это прекращение, приостановка, перелом, отрезание и отвердевание, отсутствие взаимоотношений и настоящего бытия.

Истинное бытие в настоящем, жизнь предметов в прошлом.

Обращение к «миру идей» как к третьему фактору над этим противостоянием не отменяет его существенную двойственную природу. Ибо я говорю не о ком другом, а о реальном человеке, о тебе и обо мне, о нашей жизни и о нашем мире — не о неком я, и не о некой жизни вообще. Реальная граница для реального человека разрезает также и мир идей.

Будьте уверены, множество людей, испытывающих удовлетворение от изучения и использования мира вещей, поднимают над собой структуру идей, в которой они находят отдых и успокоение, или, точнее, убежище от надвижения пустоты. Для начала такой человек откладывает в сторону свою невдохновляющую повседневную одежду, заворачивается в чистый лён и потчует себя спектаклем некого целенаправленного, но рокового бытия; но его реальная жизнь ни в какой степени не принимает участия в этом, хотя провозглашение такого образа действий может даже наполнить его самоуспокоением и благополучием.

Но человечество явного Это, которое воображено, постулировано и пропагандируется таким человеком, не имеет ничего общего с живущим человечеством, где Ты может быть искренне сказано. Благороднейшая фикция — это фетиш, фиктивные возвышенные чувства — это их развращение. Идеи более не властвуют над нашими умами, они лишь случайные жители в них. Они блуждают среди нас как бездомные, лишь только иногда напоминая о своем нищенском существовании. Человек, который оставляет в себе начальное слово невысказанным, достоин сожаления, но человек, который адресует вместо него абстрактные идеи или туманные обещания, как будто это и есть его имя, заслуживает презрения.

В первом из трех следующих примеров очевидно, что прямые взаимоотношения включают воздействие на то, что противостоит мне. В искусстве действие человека определяет ситуацию, в которой форма становится работой. Через встречу, то, что противостоит мне, исполняется и входит в мир вещей, чтобы быть там бесконечно активным, бесконечно становится Это, но также вновь бесконечно становится Ты, вдохновляющим и благословляющим.

Оно облачено в форму, его тело истекает из потока беспространственного, безвременного настоящего на берег существования.

Значение эффекта не так явно во взаимоотношениях с Ты, говорящим с человеком. Действие человека, которое обеспечивает направление, в этом случае обычно понимается неправильно, как проявление одного из чувств. Чувства сопровождают метафизический и метапсихический факт любви, но не они определяют её. Сопровождающие чувства могут быть очень различны по своему проявлению. Чувство Иисуса к человеку, одержимому бесами, отличается от его чувства к возлюбленным ученикам, но любовь та же. Чувства «погостили» и любовь уходит в прошлое. Чувства живут в человеке, но человек живёт в его любви. Это не метафора, это действительно так. Любовь не есть нечто инстинктивное или врождённое. Она не есть также и нечто приобретённое, она не возникает и не остаётся в человеке, чтобы иметь Ты для своего «удовлетворения». Любовь вспыхивает и горит между Я и Ты. Человек, не ощутивший это всем своим существом, так и не смог приблизиться к этому священному очагу вечности и раскрыться во всей полноте своего существа. Он не знает любви, даже, если он приписывает к ней чувства, через которые он прошёл, свой опыт, полученные наслаждения и выражения любви, которые он зачастую принимает за самодостаточные доказательства её. Любовь распространяет свой эффект сквозь весь мир. В глазах того, кто определил себя в любви и пристально вглядывается в мир, открывшийся перед ним, люди освобождаются от их запутывания в суматошной деятельности. Хорошие люди и плохие, мудрые и глупые, красивые и безобразные становятся последовательно реальными для него, они выступают из своего одиночества и противостоят ему как Ты.

Чудесным образом, время от времени, исключительность появляется, и тогда она может быть действенной, помогающей, учащей, подымающей и спасающей. Любовь это ответственность Я перед Ты. И в этом сходство, невозможное ни в каком другом чувстве — для всех, кто любит от самых ничтожных до великих, от благословенно защищённого человека, чья любовь охраняет любимое существо, до того, кто всей жизнью пригвождён к кресту этого мира, кто отваживается донести себя до этой страшной точки — Любить Всех Людей.

Позволим значению эффекта в третьем примере — в мире живых существ и в нашем созерцании его, оставаться погружённым в тайну. Верьте в простую магию жизни, в гармонию мира и значение того что ждёт, что насторожилось, что «вытягивает шею» в созданиях, придёт к вам. Каждое слово будет фальшиво, но смотрите! Везде вокруг вас живые существа живут своей жизнью, и куда бы вы не повернулись, вы встретите существо.

Отношения взаимны. Мое Ты действует на меня, как и я действую на него. Мы сформированы нашими учениками и надстроены нашими работами. «Плохой» человек, ощутивший действие святого начального слова, может стать тем, кто познал откровение. Как мы воспитываемся у детей и животных!

Мы живем и наши жизни непостижимо включены в поток взаимной жизни вселенной.

— Вы говорите о любви так, как будто только она и определяет взаимоотношения между людьми. Но, откровенно говоря, не могли бы вы рассматривать её только как пример, поскольку существует еще и такая вещь как ненависть?

— Так долго как любовь «слепа», то есть так долго как она не видит все существо, она не знает истинной власти начального Я — Ты. Ненависть слепа по своей природе. Тот, кто видит все существо и вынужден отвергать его, находится более не в царстве ненависти, а в пределах ограничения человеческих сил сказать Ты. Он просто не в состоянии сказать начальное слово другому человеческому существу, противостоящему ему. Это слово постоянно вызывает утверждение личности того, к кому оно адресовано. Поэтому человек вынужден отрицать либо других, либо себя. В силу этого, человек, входящий во взаимоотношения признает их относительность, и, одновременно с этим, барьер, отделяющий его Я от равноправного признания Я другого, поднимается. (Чаще всего за этим игнорированием личности другого человека стоит упорное нежелание его понимать.)

Тем не менее, человек, который открыто ненавидит, находится ближе к взаимоотношениям, чем человек без ненависти и любви.

Каждое Ты в нашем мире должно превратится в Это. И в этом неизбежном превращении являет себя возвышенная меланхолия нашей судьбы. Не имеет значения, какое исключительное место занимало Ты прежде, в непосредственных взаимоотношениях. Как только взаимоотношения выработали себя, или было определено их значение,* Ты превращается в объект среди объектов — возможно главный, но все же один из них, определённый и ограниченный в своём воздействии, в своих свойствах и качествах.

В произведении искусства реализация в одном смысле означает потерю реальности в другом. Мгновения неподдельного, искреннего, восторженного и гениального** миросозерцания окончились. Теперь жизнь в ее органической цельности, вначале открывшаяся мне в тайне моего взаимодействия с ней, может быть опять описана, взята по кусочкам и классифицирована по пунктам многочисленных систем законов. И любовь сама не может существовать в безусловных, определяемых взаимоотношениях. Она продолжается только во взаимонаправленном обмене действительного и потенциального (нераскрытого, неопределяемого, довоображаемого существа). Человеческое существо, ставшее вдруг одиноким и безусловно определяемым, не может уже существовать во мне как живое, трепетное, невоспроизводимое настоящее, неспособное быть изученным, а только способное быть исполненным переживаниями. Родное мне Ты стало опять Он или Она, несвязанным со мной существом, обладающим определенной внешностью и суммой качеств. Сейчас я могу вновь отделить от него цвет его волос, его речь или его доброту. Но, как долго я делаю это, оно не есть более мое Ты, и не может быть им опять.

* Безусловное стало условным ограниченным, то, что не поддавалось никакой оценке, обрело граничные пределы.

** Как ещё определить вдохновение?

Каждому частному Ты в мире предначертано судьбой, определяемой двойственной природой каждого Ты, стать объектом, или постоянно входить в мир объектов и трансформироваться в кондицию вещей. В терминах объективной речи можно сказать, что каждый объект в мире или перед, или после становления объектом способен появляться перед Я как его Ты. Но объективная речь ухватывается только за окраины реальной жизни.

Это — вечный кристалл.

Ты — вечная бабочка — исключая ситуации не всегда следующие друг за другом в прямой последовательности, но часто случающиеся, глубоко двойственные, беспорядочно запутанные.

В начале появляются взаимоотношения.

Рассмотрим жизнь «примитивных» людей, то есть людей, имеющих скудный запас объектов, и чья жизнь проходит в пределах непосредственного круга действий, обусловленных настоящим.* Ядро их речи, слова в форме предложений** и оригинальные дограмматические структуры (которые потом раскалываются на куски, давая начало всему многообразию грамматических форм) в большинстве своём обозначают цельность взаимоотношений. Мы говорим «Очень далеко ”; зулусы имеют для этого слово, которое для нас может быть выражено в форме предложения: «Там, где кто-то кричит: «О мама! Я потерялся!» Семисложное слово полинезийца парит над нашей аналитической мудростью. То что оно точно означает может быть переведено как:

* Прошлое еще не навязало им регламентированный, организованный порядок жизни, в котором взаимоотношения человека с им же самим искусственно созданной системой, уже принадлежащей прошлому, воспринимаются как настоящее. Природа не признает власти прошлого, прошлое в ней непрерывно умирает, давая жизнь настоящему.

** То есть, предложений состоящих из одного — двух слов.

«Они уставились друг на друга, каждый ожидая, что другой добровольно сделает то, что оба они желают, но оба не в состоянии сделать это.» В этой восполненной ситуации личность запечатлена обоюдно и в имени, и в местоимении, присутствие личности только лишь облегчено, слова ещё не приобрели окончательной независимости. Главное содержание не есть продукт анализа и размышлений, оно есть непосредственное первоначальное единство — живущее взаимоотношение. Мы приветствуем человека, которого встречаем, желаем ему благополучия, благовосхваляем его.

Но как извращена, как изношена форма наших приветствий! Что мы можем даже тускло различить в «Hi» от первоначального подтверждения силы?* Сравните это хотя бы со свежим (еще не истертым) приветствием кафров «Я вижу тебя» или с забавным сленговым американским вариантом «Smell me.» Можно предположить, что характеристики и идеи, а также представления о субъектах и предметах были извлечены из представлений об инцидентах и ситуациях, то есть были определены взаимоотношениями. Элементарные впечатления и эмоциональная сумятица, которые разбудили дух первобытного человека, проистекают от опыта столкновений с существами противостоящими ему, от ситуаций природной жизни во владениях существа противостоящего ему ** — они определяются переживанием того, что воздействует на него.

* Русское «здравствуй» казалось бы, сохранило связь с взаимоотношениями, но последняя легко стирается в обращении.

** Сфера его собственных владений ничтожна, она вполне описывается несколькими сотнями предметных определений, нет еще и примитивных абстракций, есть только прямое чувственное переживание конкретных событий. Его мир еще не распался на выделенные объекты, а потому и существа, населяющие мир, не есть для него нечто вполне обособленное.

Он не обеспокоен луной, которую видит каждую ночь, пока она телесно не придет к нему, спящему или разбуженному — подкрадется близко и очарует беззвучными движениями, или околдует пагубной мелодичностью почти неощутимых прикосновений. Он не удерживает в своей памяти зрительных представлений, скажем загадочной сферы света или демонического существа, каким-то образом связанного с ней; в начале у него возникает только волнующее динамическое ощущение лунного эффекта, электризирующее его тело.

Только из этого персонально полученного эмоционального воздействия постепенно всплывает, появляется представление. Только сейчас память о неизвестном, которая ночью вошла в его существо начинает воспламеняться и обретать форму, как нечто производящее и несущее этот эффект. Таким образом, становится возможным трансформация неизвестного в объект — превращение непознаваемого, а только лишь переживаемого Ты в он или она, вне Ты которое не может быть исследованным.

То, что явления, из которых в последствии извлекались представления о субъектах и предметах, вначале долго сохраняли характер взаимоотношений облегчает понимание определённых духовных элементов примитивной жизни. Я имею ввиду эту таинственную силу (магическую энергию), представление о которой прослеживаются в различных вариантах в форме вер или знаний (что у древних по существу одно и тоже) у многих народов обожествлявших силы природы. Известная как Мана или Оренда, она открывает путь Брахме в её начальном значении и далее к динамис и харис «магических папирусов» и Апостольским посланиям. Она была охарактеризована как сверх чувственная или сверхъестественная энергия, описания которой зависят от наших категорий и не соответствуют чувственному восприятию примитивного человека. Пределы его мира установлены его телесным опытом, которому посещения, как самой смерти, так и духа умерших, можно сказать, довольно «естественно» принадлежат.

Принятие чего-то, что вовсе не имеет ощутимых качеств, как реально существующего, должно поражать его своей абсурдностью. Явления, к которым он относит мистическую энергию, исходят из реальности его жизни, основанной на чувственном взаимоотношении с природой, на событиях, которые вмешиваются в его жизнь, будоражат его тело и оставляют после себя возбуждающий образ. Луна и дух смерти,* навещающие его ночью, в равной степени воздействия имеют эту силу. Но ее также имеют горящее солнце и завывающий зверь, вождь, чей взгляд принуждает его, и колдун, чье пение заряжает его энергией для охоты. Мана — это просто эффективная сила, которая превращает луну, сияющую у него над головой, в волнующего кровь Ты. Память об этом оставила свой след даже когда представление об объекте было выделено из общего волнующего представления. Действительно, сама эта эффективная сила никогда не появляется по — другому, кроме как в носителе и производителе эффекта. Это есть нечто, чем сам человек, если он владеет, скажем, волшебным камнем, может эффективно воздействовать. «Миропредставление» примитивного человека магическое не потому, что человеческая магическая энергия внесена в его окружение, но потому, что его человеческая энергия есть только отдельная разновидность общей магической энергии, от которой проистекают все эффективные действия. Причинность в его мире не есть неломающаяся последовательность, а каждый раз новые вспышки вырывающейся наружу магической энергии, направленные вовне к результатам её проявления, это — вулканическая деятельность без продолжения. Мана — это примитивная абстракция, может быть даже более примитивная чем, скажем, число, но не более супернатуральная, чем оно.

* Примитивный человек живет в прямом взаимодействии с олицетворенным миром. Его взаимоотношения с миром подобны нашим взаимоотношениям с близкими людьми. Духовная реальность мира для него также несомненна, как и его собственная.

Память, тренируясь и совершенствуясь, совмещает крупные события (случаи взаимоотношений) с эмоциональными переживаниями.* Важные для жизни события, накопленные памятью и обобщенные в образе, присоединяются к инстинкту самосохранения.

События, наиболее заслуживающие внимания инстинкта понимания, (то есть любопытства: Что это есть? Каков его эффект), выделяются из общих событий и становятся независимыми. Наименее важное, не общее, изменяющееся Ты, извлеченное из опыта, удаляется и остается изолированным в памяти. Тогда как представление о событии, оставшееся после этого извлечения, постепенно трансформируется в объект и очень медленно распределяется на группы и классы.

И третий в соглашении, трагически жуткий в своей обособленности, все еще по-детски не сознающий себя, временами более призрачный чем призрак смерти или луна, но поднимающийся все более и более неопровержимо отчетливо, там возникает другой, «неизменяемый» партнер «Я».

Сознание самого отделяемого Я соединено с первичным примитивным правлением инстинкта самосохранения не более, чем с любыми другими инстинктами. Это не «Я», которое желает сохранить и размножить себя, а тело, которое знает также о наличии не «Я». Это не «Я» а тело, желающее сделать вещи инструментами или игрушками, желающее быть «создателем.» Далее cognosto ergo sum,** в какой — либо наивной форме, в какой-либо «детской» концепции изучаемых предметов не может быть найдено в примитивном миропредставлении. Я возникает как единичный элемент вне

* Точнее они удерживаются в памяти благодаря эмоциональному потрясению, через которое они воспринимаются и запечатляются, и только поэтому они и обретают образную форму.

** Я мыслю, значит я существую.

Только потом, когда они были расколоты на куски, частице был дан титул-объект.*

Фундаментальная разница между двумя начальными словами проясняется в свете духовной истории примитивного человека. В начальном чувственно — образном взаимоотношении он говорит Я-Ты естественным путем, предшествующим тому, что может быть названо наглядностью формы; перед тем, как он осознал себя как Я. Начальное Я-Это, с другой стороны, только и стало возможным благодаря такому осознанию, то есть отделению Я.** Первое начальное слово может быть рассмотрено, конечно, как Я и Ты, но это не вытекает из их сопоставления, их природа предшествует Я. Второе возникло из сопоставления Я и Это, что возможно только после отделения Я.

В примитивном взаимоотношении в силу его исключительности Я включено, однако следует сказать, что в нём есть в соответствии с его сущностью только два партнёра, человек и то, что противостоит ему, в их полной (не определяемой предметно) реальности, и хотя мир становится в нём дуалистической системой, человек без того чтобы воспринимать себя, уже осведомлён о космическом сочувствии к нему.

Конец ознакомительного фрагмента.