Пульсирующие красные шары. Часть 1. «ДО»

Марта Юрьевна Алова, 2021

Арина и её сосед по подъезду Тимофей (которого она зовет просто Тимба) выросли вместе и прошли классический путь от крепкой детской дружбы до трогательной первой юношеской влюбленности. Они могли стать счастливыми молодоженами или напротив – бывшими возлюбленными, но внезапно странный недуг поражает юную девушку. Оправившись от болезни, Арина вдруг с ужасом понимает, что больше никогда не станет прежней. Привычный мир вокруг тоже меняется, становится зловещим и непредсказуемым, загадочные существа из ненашего мира прочно входят в обыденную реальность, а незримая серая рука тянется теперь не только за ней, но и за лучшим другом Тимбой…

Глава 1. 2009-й. Апрель."Амадеус".

Из каратистов в рокеры. Роман Зуев убивает в себе мизогиниста, а я ломаю вековые традиции"Амадеуса". Валентино, глоссофобия и прочие наши с Тимбой маленькие секреты. ¹

А ведь поначалу меня в группу даже брать не хотели. И причиной тому была… моя гендерная принадлежность. Смешно, но это правда. Так уж сложилось исторически, что солистами в"Амадеусе"всегда были мальчики. И гитаристами, и ударниками, и даже клавишниками — мальчики. Проще говоря, девочек в"Амадеусе"не водилось отродясь, это был исключительно мужской коллектив — до тех самых пор, пока на глаза мне не попалось объявление, приклеенное в школьном коридоре, на стене между Доской Почёта и стендом"Лучшие выпускники нашей школы".

Обычно проходя мимо"Лучших выпускников…"я невольно цеплялась взглядом за фото, расположенное в левом верхнем углу. Мой старший брат Александр собственной персоной, точнее, его довольный, лыбящийся портрет. Саня был красавчиком, чего уж там — синеглазый, черноволосый, ростом под два метра, косая сажень в плечах (два метра, конечно, по фото не определишь, но всё остальное — вполне). Девчонки за ним бегали табунами. Но он, помимо этого, был ещё и страшно умным, что порой дико меня бесило. Особенно когда учителя начинали тыкать носом:"Вот твой брат то, да твой брат се!.. А ты?.."

А что я? Я вроде никогда и не претендовала на учёную степень. Меня вполне устраивали мои тройки по физике и английскому, особенно те, которые удавалось получить"за красивые глаза", то есть"на халяву". То есть, за спортивные достижения, если уж быть до конца откровенной, и чтобы вы не подумали, что халява давалась мне слишком легко. И почему бы, в конце концов, нет, если моя репутация работала, в том числе, и на благо родного учебного заведения? В итоге им ведь всё равно пришлось повесить мою физию на соседнюю от"выпускников"доску, потому что столько кубков и медалей не было больше ни у одного ребенка из школы. Обо мне даже телевидение приезжало снимать репортаж, да не какое-нибудь там местное, а самое настоящее московское. Так что все эти попреки братом были, на мой взгляд, как там, у Ильфа и Петрова? Крайне неуместны.

Естественно, это всё было в той, прошлой жизни, до того самого чудесного весеннего утра, до комы. А данное событие произошло уже год спустя. В тот день я решила кардинальным образом сменить свою карьеру.

******

Итак, я шла, рассеянно скользя глазами от Сашиного портрета к своему, и где-то как раз посередине между ними углядела прилепленный на скотч лист бумаги. Ничем не примечательный, обычного формата А4. Объявление гласило, что в рок-группу (гы)"Амадеус"срочно требуется солист, парень 14-18 лет, умеющий петь, учащийся или выпускник школы № 36 (это было важно, так тоже сложилось исторически, чужим, знаете ли, здесь не место). В общем, я подходила по всем параметрам, кроме одного — ну, не парень я, что поделать? Дискриминация, само собой, но такова была традиция, а против традиций не попрешь. Кастинг для всех желающих претендентов был назначен на воскресенье, с 13 до 15 часов, место проведения — "база", оно же репетиционное помещение инв. № Б/Н². То есть вторая, пустая, половина школьного склада. Туда-то мы с Тимбой и приперлись накануне вечером, в субботу. Кастинги меня никогда особо не вдохновляли, зато я прекрасно знала распорядок репетиций"Амадеуса", поскольку мой дом находился неподалеку, и окна выходили на сторону школы, а слышимость в районе была отменная. На дворе стоял апрель месяц, самое начало, до моего шестнадцатого дня рождения оставалось чуть больше двух недель.

Состав группы на тот момент насчитывал четверых парней — двух Максов, Романа и Дениса. Дэн и один из Максов в этом году оканчивали школу, остальные двое уже выпустились, но продолжали оставаться членами бэнда (на сей счёт традиции были более лояльными). Впрочем, это уже подробности, которые меня волновали мало — гораздо важнее был тот факт, что все парни жили в нашем районе и знали моего брата, отчего вероятность того, что нас не выкинут за дверь в первые же пять минут, сильно повышалась. Хотя Тимба всё равно до последнего сомневался, и своим нытьем едва не довел меня до белого каления. Уже почти перед самым входом я вскипела и велела ему валить домой к маме. Тимба заткнулся, наконец, но, слава богу, не послушался.

— Чё надо? — участливо спросил Ромка Зуев, стоило нашей парочке объявиться на пороге. Я ответила, что мы гуляли и зашли погреться. Начало апреля в тот год, и правда, выдалось на редкость холодным. Ромка хмыкнул, пожал плечами, но протестовать не стал.

В принципе, Зуев всегда был неплохим чуваком, вот только ему катастрофически не везло с женщинами. Первый раз он женился в августе того же года, но спустя пару лет любимая супруга нашла другого, и ушла, прихватив с собой грудного Ромкиного сына, а заодно и всю бытовую технику из квартиры. Роман горевал сильно, но недолго, и вскоре вновь поспешил связать себя узами Гименея. Вторая жена оказалась большой любительницей зелёного змия, и приключений по пьяной лавочке, причем не всегда пристойных. Её Рома, в конце концов, выгнал сам, после чего в растрёпанных чувствах едва не спился тоже, и предки определили его в какую-то крутую израильскую клинику — поправить здоровье.

Но все эти беды на Ромкину голову свалились позднее, а той весной Зуев ещё не стал алкоголиком и женоненавистником, и всё у него было хорошо. Если не считать отсутствия в группе солиста, конечно же.

— Дверь плотнее закрывайте, тепло выходит, — добавил Роман и склонился над своей гитарой, которую как раз настраивал. Остальные парни приветственно покивали нам, вполне себе дружелюбно. Я это расценила, как добрый знак и, не откладывая в долгий ящик, ухватила быка за рога:

— Ребят… Рома… там, в школе, объявление, — сказала я, для достоверности потыкав большим пальцем правой руки себе за плечо. — Да, я помню, там написано, что кастинг в воскресенье, просто… в воскресенье мне очень неудобно. Никак.

Все сразу уставились на меня, точнее на нас. Тимба закашлялся, и я легонько ткнула его в бок локтем. Нашел время давиться.

— Так вам нужен солист? — наступала я, глядя на Зуева. Потому что, вроде как, именно он был здесь старшим. Директора, администратора и уж тем более продюсера школьному коллективу взять было негде, да и незачем. — Кстати, а с Костей что случилось?

Костя был предыдущим солистом"Амадеуса". Мне он никогда не нравился — в смысле, как певец, гундосый и писклявый. А внешне-то он был ничего, даже симпатичный, девчонки на школьных концертах млели и писали, по выражению моего брата, кипятком.

— Что случилось? — буркнул Зуев. — Да мы его съели.

Пацаны захмыкали. Я тоже улыбнулась, за компанию, хоть шутка и не показалась мне смешной. Только Тимба обреченно вздохнул, разглядывая свои ботинки. Роман посмотрел на него и поскреб подбородок. На лице его читалось сомнение.

— Миронов, — сказал он. — А ты че, запел у нас что ли? И давно?

Тимбины глаза, и без того не маленькие, стали в два раза больше.

— Я? Запел?

Он испуганно покосился в мою сторону. Боже, Тимба, мой бедный Тимба. Ромка подумал, что это он хочет стать солистом группы. Я чуть не расхохоталась в голос. Тимба — певец — это был бы тот ещё анекдот.

— Тимочка с мамочкой пришел, — сострил Макс Ломов, тот, который учился в одиннадцатом."База"ответила ему одобрительным ржачем. Уши Тимбы запылали, и я поспешила на выручку своему другу, который уже находился на тот момент в предынфарктном состоянии. Но предварительно записала Ломова на подкорку головного мозга, в свой личный блокнот в графу"Обсудим позже". Это я-то"мамочка"? Погоди, Максик, я тебе припомню!

— Рома, ну нет же! — выпалила я. — Это не он. Это я! Я запела. И хочу петь в"Амадеусе".

Смех сразу стих, и теперь парни пялились только на меня. Тимба перестал представлять для них интерес и выпал из поля зрения (чему, по-моему, несказанно обрадовался).

— Ты? — недоверчиво переспросил Зуев. — Ты хочешь петь в"Амадеусе"? В нашей группе?

То ли он не поверил своим ушам, то ли решил, что я прикалываюсь. И я, наверное, уже сейчас должна была с разбегу вылетать за дверь, если бы не тень старшего брата, незримо маячившая за моей спиной. Это был весомый аргумент. Тимба беспрестанно дергал меня за рукав, чем капец, как раздражал.

— Да хватит! — я вырвала у него руку и достаточно бесцеремонно пихнула в плечо. — Хватит меня трясти! Чего ты вообще за мной потащился? Надо было дома, с мамой сидеть. Да, я хочу петь в группе. Что в этом криминального, в конце концов? Я имею право!..

— Арина, хорош! — оборвал меня второй Макс, Одинцов. Наш славный ударник, которого за глаза (конечно же, любя) мы часто звали"убийцей барабанных перепонок". — Что с тобой, ты с какого дуба упала? Чё за концерт по заявкам радиослушателей? Нам нужен солист, понимаешь? Солист! Маль-чик.

Последнее слово Макс произнес по слогам и, видимо, чтобы до меня дошло быстрее, ткнул указательным пальцем в Тимбу. Тот вжался спиной в дверь с выражением лица, которое я обычно называла:"Что я здесь делаю, где моя норка?", и я на всякий случай загородила его собой.

— Мальчик, девочка, — я пожала плечами. — Какая разница? Чем я вам не мальчик,…то есть, чем я хуже мальчика? Что за дурацкие предрассудки?

Ребята переглянулись между собой. Как пишут в старых дамских романах, вечер переставал быть томным.

— Издеваешься? — спросил Роман почти ласково. Я поняла, что таки сейчас выйду прогуляться на свежий воздух (и даже Саниного авторитета не хватит мне помочь), и в опережение конкретных боевых действий, завопила во всю глотку:

— Это дискриминация по половому признаку! Вы не имеете никакого права отказывать мне только из-за того, что я — не пацан!

Зуев замахал руками:

— Арина, не кипешуй! Какая дискриминация? В"Амадеусе"никогда в жизни не было девчонок. С чего вдруг именно сейчас мы должны менять устои? Какая муха тебя укусила вообще? Возомнила себя великой певицей… сходи в караоке, что ли, и успокойся. Всё, хватит! Согрелись? Тогда валите отсюда, нам надо репетировать.

Тимба без долгих уговоров начал просачиваться в дверь, и даже попытался утянуть меня за собой, но не тут-то было.

— Конечно, дискриминация! — отступать я не собиралась, вот уж фиг им. — Значит, как на заводе вкалывать или в офисе, так женщины должны наравне с мужчинами, да ещё и детей между делом роди и воспитай. А как петь в группе, так извините:"У нас только мальчики!" — передразнила я Романа. — А ты ведь даже послушать не захотел, может, я очень хорошо пою. Знаешь, кто ты, Зуев? Ты… ты самый настоящий… мизогинист!

В репетиционной вновь повисла тишина. Я слышала, как Тимба дышит над моим ухом, и пыталась угадать, о чем он сейчас думает. Гадать тут особо было и нечего — наверняка друг размышлял над тем, когда я успела окончательно сбрендить, хотя каждый раз казалось, что"окончательнее"дальше уже и некуда. Парни продолжали переглядываться, словно пытаясь понять, оскорбила я Ромку совсем неприличным словом, или же ещё ничего, сойдет. У Зуева меж тем от подобной борзости просто отпала челюсть.

— Чё? — переспросил он тихо. — Кто? Кто я?

— Мизогинист, — повторила я, злорадно чеканя каждый слог.

— Человек, страдающий мизогинией, — отмер Тимба за моей спиной. — То есть ненавистью, неприязненными ощущениями, либо просто предубеждениями по отношению к женщине.

— Во-во, — поддакнула я. — Предубеждениями. Типа баба на корабле — к несчастью. Ты, Зуев, в двадцать первом веке живешь, а всё ещё мыслишь доисторическими категориями. Завязывай, по-хорошему прошу!

— Чи-во?

Кажется, я всё же перегнула палку. Роман не выдержал и приподнял свой зад со стула. До апокалипсиса оставалось секунд пятнадцать, примерно столько же и у нас с Тимбой на то, чтобы успеть сбежать.

— Это кто тут у нас страдающий? Это чем я там мыслю? Ребятки, вы совсем берега попутали? Да я вас сейчас…

Зуев сделал шаг в нашу сторону. Я смотрела с любопытством. Ромку я не боялась, конечно, ну, разве что чуть-чуть. Он хоть и здоровый лось, но ведь на самом же деле не станет со мною драться?

И тем более, с Тимбой. Его бить — это вообще кощунство.

Хотя на то, чтобы вытолкать непрошенных гостей взашей из помещения Зуева хватило бы вполне. Но тут, как обычно, откуда не ждали, подоспела помощь — в лице хилого и тощего, как Смерть, клавишника Дэна Петрова.

— А я думал, те, ну, то есть эти, которые женщин не любят, называются"геи", — сказал он задумчиво, вроде как не кому-то, а самому себе. На секунду после этого стало тихо, а потом"база"взорвалась.

Каким чудом от этого взрыва потолок не рухнул на наши же головы, я до сих пор удивляюсь. Ржали все, как в последний раз — оба Макса, сам Денис, даже Тимба заулыбался. И только мы с Зуевым не смеялись, а буравили друг друга взглядами. Роман не выдержал первым:

— Хватит меня гипнотизировать, Арина! Думаешь, если Саня мой друг, так и тебе всё можно? Я не возьму тебя, и это окончательный ответ. Миронов! — сходу переключился он на Тимбу. — Ты чё зенки вылупил? Хватит стоять, как баран! Катись отсюда и подругу свою утаскивай. По дороге расскажешь ей, чем мальчик отличается от девочки, раз она до сих пор не в курсе.

Тимба вздрогнул и весь напрягся, как натянутая гитарная струна. На его бледных скулах заиграли алые пятна румянца. Бедный Тимба вечно огребал из-за меня от парней, но никогда не жаловался и всё сносил со стоическим смирением. Хотя я достаточно рано поняла, что чаще всего ребята подкалывали его из банальной зависти. Ну, конечно, ведь дружить со мной мечтали все мальчишки, а я дружила с Тимбой, и никто не понимал, какого, собственно, фига?.. А я никому ничего и не собиралась объяснять.

Просто Тимба, он всегда был со мной. Мой верный оруженосец, мой паж при королеве, моя безмолвная (впрочем, последнее далеко не всегда) и неотступная тень.

Нет, всё не так.

Мой лучший друг, мой братишка. Моя самая первая, такая наивная, полудетская и чистая до хрустального звона в своей искренности, любовь.

Прости меня, Тимба. Если слышишь, если сможешь, прости…

******

Я почувствовала, что начинаю закипать. Роман Зуев, конечно, был старше и сильнее, и вообще на данный момент от него зависела моя дальнейшая судьба, но Тимбу зацепил он зря. Ох, зря!

Ухватившись со всей силы правой рукой за"собачку"на куртке, я сделала шаг вперёд. Тимба попытался меня остановить, но я одним только взглядом пригвоздила его к месту. Я умела.

— Всё! Валите отсюда оба, вы меня достали! Клоуны, блин! — не унимался Зуев. Остальные ребята больше не смеялись, напряженно помалкивали. Ситуация и правда складывалась неловкая. Что ж, тем более, достаточно разводить китайские церемонии. Пришла пора, идти ва-банк.

На"базе"становилось жарко. Я медленно расстегнула молнию на куртке, закинула волосы на плечо. И сразу заметила забрезживший в глазах членов группы (во всяком случае, тех, которые не брызгали сейчас в исступлении слюной) интерес.

В детстве я была мелкой и тощей угловатой пацанкой, и фигура моя до определённого времени не отличалась даже намёком на будущую соблазнительность. Лет с одиннадцати девчонки в школе уже вовсю хвастались и сравнивали, где у кого и что выросло, а мне и похвастаться было нечем. Шкетка и шкетка, правда, жилистая (ну, это из-за спорта). И так было вплоть до прошлого года, когда вдруг начало меняться всё, и ещё кое-что. Как будто это кома каким-то нежданным — негаданным образом заодно и посодействовала превращению гадкого утенка в прекрасного лебедя.

Всего лишь за осень и зиму я успела незаметно и весьма приятно округлиться во всех нужных местах. Причем, повторюсь, именно там, где надо, и ничего лишнего. Моя грудь, которой раньше просто не было, за это же время выросла аж до третьего размера, и вот уже знакомые ребята, ранее не стеснявшиеся в моём присутствии высморкаться пальцем и вытереть о штанину руку, начинали при встрече бледнеть, краснеть, заикаться и нести околесицу. Одноклассницы, ещё в сентябре обращавшие на меня внимания не больше, чем на швабру в углу, теперь улыбались в глаза, а за спиной шушукались и брызгали от зависти слюной. А бедолага Тимба, у которого все эти метаморфозы происходили буквально на глазах!.. Он и вовсе погибал день за днем, но об этом позже.

Сейчас на эту самую грудь восторженно таращился весь состав"Амадеуса", (кроме, разве что, Романа, медленно, но верно возвращающегося с планеты"Псих-одиночка"на бренную землю). Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность, потому что под ветровкой на мне была лишь черная майка на тонких бретельках. Тимба недовольно сопел над ухом, но я решила, что он переживёт. Отелло, подумаешь тоже мне. Цель была важнее, и ради её достижения годились любые средства. И да, Зуев сильно ошибался, я прекрасно знала, чем мальчики отличаются от девочек.

Вторые определённо были умнее. И обладали умением вовремя вытащить козырь из рукава.

Мой главный козырь заключался отнюдь не во внешнем виде, просто я ещё раздумывала, доставать ли его. Хотя, чего здесь думать? Сиськи у меня теперь были что надо, и"на лицо"я очень даже себе ничего, однако, чтобы пробить стену многолетнего предубеждения, этого, пожалуй, будет маловато.

— Значит, нет? — сказала я и, выдержав паузу, принялась засовывать пластмассовый кончик молнии в застежку. Полюбовались, и хватит. — Ну что ж, нет, так нет. Спасибо, что выслушали. Жаль, конечно, очень жаль. Я рассчитывала, что в конце этого месяца мы уже сможем выступить в"Пеликане". Видно, не судьба.

Я со злостью дернула"собачку"вверх. Вззжжжиии. Рядом со мной Тимба проглотил слюну.

Тишина повисла такая, что я слышала, как тикают часы на Ромкиной руке, а Макс Одинцов едва слышно отбивает кроссовкой такт по полу. Тук. Пауза. Тук. Пауза. Тук. Ваш выход, господа. Я подожду.

На четвёртом или пятом"туке"к Зуеву вернулся дар речи.

— Что? Что ты сказала? В"Пеликане"?

— Что я сказала? Я сказала"в"Пеликане""? — я повернулась к Тимбе, поймала его укоризненный взгляд и снова отвернулась. Ну да, я поделилась с ним не всеми планами, но он, в конце концов, сам в этом виноват. Нечего меня так неусыпно контролировать. — Да, я сказала, что мы могли бы играть в"Пеликане", есть возможность договориться. Но это в том случае, конечно же, если в группе буду я. А если нет, то какой смысл мне напрягаться?

У Зуева аж желваки заходили на скулах от возбуждения, однако врождённая подозрительность всё мешала поверить в возможное счастье.

— Не ври мне, Арина! Ты? Как? Как ты можешь договориться? Ты вообще кто?

"Дед Пихто", — чуть не ответила я, но решила не накалять атмосферу. Всё-таки я рассчитывала на Ромку, в смысле, на то, что он ещё пригодится.

— Тю… как? Да очень просто, — Тимба продолжал обиженно коситься, и я показала ему язык. — Ты забыл, Ромочка, кто мой отец?

По зуевскому недоуменному взгляду всё стало понятно без слов. Ребята действительно хорошо знали, кто мой брат, ведь Саня был в нашем районе личностью во всех отношениях популярной, но частенько игнорировали тот факт, что помимо брата у меня есть ещё и папа.

******

"Пеликан"("Белый Пеликан", если точнее) — это наша главная городская достопримечательность. Гостиничный комплекс со своим рестораном, бассейном, кинотеатром и даже концертным залом, эдакий оазис посреди новостроек. Здесь обычно проходили самые популярные мероприятия, самые крутые свадьбы и банкеты, в ресторане собирались на званые ужины"сливки"городского общества, а в отель заселялись заезжие гастролирующие артисты и прочие селебретис. Владельцем всей этой красоты был Ильдар Дагбекович Зарипов, отцовский приятель ещё со времён юности. Когда-то они начали свою карьеру, гоняя на раздолбанном двухсотом"Мерине", купленном вскладчину на несколько человек, с которыми, по выражению отца,"мутили бизнес". Вообще папа не очень любил вспоминать о"лихих девяностых", потому что многих хороших знакомых тогда потерял. Кто-то погиб от пули или ножа, кто-то спился и утратил человеческий облик. Но были и такие, кому удалось не только выстоять в бурю, но ещё и неплохо подняться"на гребне волны", вот как раз среди них были мой отец и Ильдар Дагбекович.

Дядя Ильдар был невысоким, плотненьким, лысоватым человечком, и по внешнему виду фиг бы кто определил в нём бойцовую хватку, которая со временем превратила его в крутого бизнесмена. Сколько ему лет, я не знала, то есть, никогда не интересовалась — должно быть, они с отцом были примерно одного возраста, вот только в отличие от папы, Зарипов за все годы нашего знакомства вообще не поменялся внешне, лишь черные остатки волос на голове превратились в седые.

Если честно, в раннем детстве папиного друга я не особо жаловала. Наверное, за манеру пыхтеть ртом и одновременно прихрюкивать носом, будто у него в носу были полипы или ещё что-то. Кроме того, дядя Ильдар постоянно потел и его рубашки подмышками всегда были мокрыми. Приходя к нам домой, он тут же норовил сгрести меня в охапку и усадить на свое плотное, похожее на диванный валик, колено, при этом, не прекращая ни на миг потеть, пыхтеть и шмыгать, чем дико вымораживал, честно говоря. Поэтому я использовала любой удачный момент, чтобы поскорее удрать из нежных дядюшкиных объятий и скрыться в своей комнате.

Но дядя Ильдар всё равно меня любил, не смотря на все мои колючки — ведь я напоминала ему о дочери, которую он потерял. Когда-то у них с тётей Зилей была маленькая девочка, но она умерла в возрасте нескольких месяцев, и я даже не успела на неё посмотреть. А так хотелось! Помню, мне обещали, что я смогу играть с ней и катать в Сашкином зелёном игрушечном грузовике, когда Марьяша подрастёт, но она так никогда и не подросла. Из детей у Зариповых остался только сын Алик, старше меня на два года, и совершеннейший, на мой взгляд, придурок. Наша с Аликом непереносимость была обоюдной и искренней, и очень расстраивала его отца, поскольку в глубине души он тешился надеждой в один прекрасный момент стать с моим папой не только друзьями, но и родственниками. Но, увы. При всём уважении к дяде Ильдару, я, скорее, предпочла бы повеситься.

Зато я до сих пор хранила красную лаковую сумочку, всю в стразах, на длинной золотистой цепочке вместо ремня, которую дядя Ильдар подарил мне на шестилетие. Ничего подобного я совершенно не ждала, и вообще в нашей семье в то время было принято дарить детям что-нибудь практичное — куртку там, ботинки, лыжные штаны"на вырост". Особенно младшенькой, на которой всё"горело". И тут, о господи! Дядя Ильдар подошел, повесил подарок мне на шею, и сказал:"Ты красивая девочка, помни об этом всегда. А того, кто в этом усомнится, сразу бей в ухо!".

Я вдохнула воздух, и забыла выдохнуть, так и замерла на месте с открытым ртом — маленькая, глазастая пигалица с дурацким белым бантом на голове. Бант бесил жутко, больше всего хотелось содрать его и зашвырнуть под шкаф, но мама очень просила хотя бы один вечер"побыть девочкой". От восторга я не смогла в ответ даже выдавить из себя"спасибо", только кивнула. Совет"бей в ухо"был в моём случае как нельзя более актуален, ибо мальчишек во дворе я дубасила самозабвенно, да и вообще повадки и поведение новоиспечённой именинницы, что называется, оставляли желать лучшего. Но дяде Ильдару с его подарком удалось совершить невозможное — в тот день мне захотелось стать не просто девочкой, а самой настоящей Принцессой. Пока мама собирала праздничный ужин, я сидела, забившись в угол между диваном и креслом, и едва дыша, любовалась на своё сокровище. Положив сумку на колени, я осторожно гладила блестящий лакированный бок и вдыхала её невообразимый аромат: смесь запаха кожи, клея, дорогих духов и чего-то ещё, чему я, шестилетка, не могла подобрать названия, лишь какими-то внутренностями ощущала, что именно так пахнет богатство.

Позже случайно выяснилось, что я не ошиблась: сумка действительно была брендовой и стоила баснословных денег. Досталась она дяде Ильдару, что называется"за долги". Дядя собирался порадовать жену, но тётя Зиля, всегда гордившаяся своим пролетарским происхождением — вышла"в люди"из семьи сантехника и прачки, лишь недовольно скривила рот:"И на черта она мне? Баловство одно, в неё же даже кошелек не поместится. Да у меня карман больше, чем эта писюлька!".

Что верно, то верно, кошелек у тёти Зили всегда был вместительный. Она вообще была женщиной практичной и запасливой, и категорически не признавала за сумки"писюльки", в которые нельзя было впихнуть хотя бы половину содержимого овощного прилавка. И да, чтобы ещё обязательно оставалось место для теплого свитера сы’ночки, вдруг на улице похолодает!

С годами тётя Зиля привыкла к достатку, однако принципам своим не изменила, и на званые обеды к подругам продолжала ходить с дамскими сумочками, размерами, больше напоминающими чемодан. Ну, а отказная"писюлька"от Валентино досталась шестилетней девочке, даже не догадывающейся о её истинной цене.

Вот так, сам того не подозревая, дядя Ильдар совершил в моей голове настоящую революцию. Целую неделю я не выпускала Валентино из рук ни днём, ни ночью, и не позволяла никому, даже Тимбе, дотронуться до неё пальцем. Но в следующую субботу, во второй половине дня, во дворе за нашим домом зловредный Ванька Аверченко из пятнадцатой квартиры со всей силы дернул за цепочку и порвал её, после чего бежал от меня три квартала до самого сквера Дружбы Народов. Там я таки настигла его, завалила в какой-то колючий куст и от души надавала тумаков. Ванька был старше на год, но драться не умел совершенно, а умел только пакостничать исподтишка, а потом жаловаться матери. Конечно же, в тот раз он нажаловался тоже, и мамаша его припёрлась к нам, верещать своим высоким противным голосом, но мне было плевать. Я сидела в самом дальнем углу платяного шкафа, обнимала пострадавшую в бою с поганцем Ванькой Валентино, хлюпала носом от слёз и нафталина, которым мама спасала одежду от моли, и вынашивала планы мести. В них я всерьез намеревалась то ли поджечь Ванькину квартиру, то ли столкнуть его с моста под КаМАЗ, и лишь пришедший Тимба сумел спасти мою бессмертную душу от греха, кое-как уговорив вылезти из своего укрытия, и обменять Валентино на новенький"Тетрис".

Эта история впоследствии почему-то стала одной из любимых в нашей семье, и каждый раз, пересказывая её, родители вспоминали новые подробности и хохотали, чуть ли не до слёз. Но тогда, после беседы с Ванькиной матерью, им было не до смеха, и при первом удобном случае мама очень серьёзно попросила дядю Ильдара не дарить мне больше, как она выразилась,"провокационных подарков". В шесть лет я не очень хорошо понимала значение слова"провокационный", но даже при этом справедливо считала, что провокационным в нашем случае был вовсе не подарок, а гадкий Ванька, о чем не преминула сообщить поникшему дяде Ильдару, едва мама отвернулась. Дядя Ильдар улыбнулся и погладил меня по голове.

******

И вот спустя десять лет я решилась вытащить Валентино из груды хлама. Образно выражаясь, само собой. Не то, чтобы мне нравилось использовать знакомства для достижения целей, но ведь так все делают. А мне было очень нужно в группу.

Ильдар Дагбекович любил живую музыку, и предпочитал, чтобы в его ресторане пели и играли только лучшие музыканты города. Но у нас всё же не Москва, для шоу-бизнеса размах не тот, и"лучшие музыканты"чаще всего представляли собой обычные кавер-группы без яркой индивидуальности."Амадеус"вполне мог составить конкуренцию любой из них, а мне вообще ничего не стоило набрать дядю Ильдара и организовать прослушивание (неужели добрый дядюшка отказал бы своей Почти-Что-Дочери?). Однако существовала ещё одна проблема для коллектива, члены которого были наполовину несовершеннолетними и который, по сути, считался школьным, то есть детским… ну, вы понимаете. Кто бы разрешил такому бэнду зарабатывать в злачных местах?

Но в этом городе, которым теперь заправляла старая сплоченная банда, простите, коалиция, не было ничего невозможного. Особенно для моего отца, в верхушке этой самой коалиции занимавшего далеко не последний пост. Конечно, балбесам из"Амадеуса"сложно было додуматься до этого самим. Пришлось намекнуть.

К чести Романа Зуева, мне не пришлось потратить уйму времени на то, чтобы растолковать, чем могло обернуться для группы моё в ней присутствие, и какие ватрушки перепадали в этом случае лично на его долю. Рома был мальчик сообразительный и, между прочим, собирался жениться (да-да, на той самой девушке, что позже оставит его без штанов, но ведь тогда он ещё этого не знал), поэтому ему нужны были деньги. Да и кому они были не нужны? Хорошие деньги, которые платил дядя Ильдар музыкантам, и под"крышей"моего отца. Всего-то и нужно было для этого — отступиться от дурацких правил, написанных когда-то и кем-то. Тем более, сам Зуев этого"кого-то"и в глаза ни разу не видел.

Я прямо слышала, как скрипят Ромкины извилины под красной кепкой, которой он прикрывал наметившуюся уже, не смотря на молодой возраст, лысину. Макс продолжал отбивать пяткой такт, видимо, это у него было нервное. Я улыбнулась им (и уж поверьте, постаралась вложить в эту улыбку всё накопившееся в душе злорадство), после чего решительно ухватилась за ручку двери.

— Стой! — заорал Зуев.

Вдох-выдох. На девяносто девять процентов перевес был на моей стороне, можно, как говорит мой брат, расслабить булки. Остальное дело времени, это я отчетливо понимала своим шестым чувством. Или седьмым, после Комы я не могла с точностью сказать, сколько и чего у меня появилось.

Я повернулась, постаравшись изобразить на лице заинтересованность, хотя боюсь, больше на нём отражалось немое торжество. Но ручку двери на всякий случай не отпускала.

— Что-то ещё, Ромочка?

Тимба недовольно засопел, напоминая о себе. Как будто о нём вообще возможно было забыть.

— Ты… ты серьёзно это сейчас? Насчет"Пеликана"? — осторожно спросил Зуев.

С ответом я не торопилась. Пожала плечами, всем своим видом показывая, что далее унижаться не намерена. Теперь, Зуев, твоя очередь за мной побегать, хочешь, делай это один, хочешь — в компании своих верных эсквайров. Я легонько пнула Тимбу по ботинку, одновременно кивком указывая на дверь, давай, мол, пора на выход. Рома кинулся к нам со всех ног, бедняга, едва не снес по дороге барабанную установку.

— Погоди, Арина! Погоди. Пять минут! Нам надо это… обсудить… пацанами.

— О´кей, — я взяла Тимбу за руку. — Обсуждайте, мы можем подождать снаружи.

— Нет-нет, что ты, не стоит. Оставайтесь здесь, выйдем мы, — Зуев превратился в само благообразие, заботу и любезность. — Выйдем мы, — повторил он уже громче, обращаясь к складу, и добавил: — Заодно покурим.

Ребята вышли, и мы с Тимбой остались вдвоём. Я тут же обняла его за шею.

— Ну, не злись. Пожалуйста!

— Я совсем не злюсь, — сказал Тимба. На самом деле злым он не выглядел, скорее, усталым и поникшим. — Я просто думал, у нас нет друг от друга секретов.

— У нас нет друг от друга секретов, — повторила я утвердительно, при этом честно глядя ему в лицо. — Я просто не успела тебе сказать.

Ну, я и не чувствовала никаких угрызений совести, ведь всё это было лишь ему во благо. Он же был таким ранимым, Тимба. Порой мне казалось удивительным, как человек с такой тонкой душевной организацией вообще способен выжить в этом жестоком циничном мире. Он был другим, и я должна была его оберегать, понимаете?.. Но я и не лгала. Просто иногда мне приходилось кое-что… недоговаривать.

— Аринка, ты реально собралась петь в ресторане? — Тимба, казалось, отказывался поверить своим ушам. — И ты думаешь, отец тебе позволит?

Я попыталась изобразить театральный саркастический смешок. Не знаю, насколько получилось успешно.

— Что? Позволит ли мне отец? Конечно, позволит. Ты же знаешь, отец Луну мне достанет с неба, если я пожелаю.

Это было правдой. Я всегда была папиной любимицей, а уж после комы…

Тимба грустно улыбнулся, и помню, мне тогда совсем не понравилось, как скривились его губы.

— Так уж и достанет?

— Достанет, достанет. Даже не сомневайся. Всю, может быть, и не донесёт, но кусочек точно отколет. Тимба, я прошу тебя. Я знаю, ты беспокоишься, но поверь, никакого повода для беспокойства нет. Нет. Совсем.

Тимба вздохнул и прижал меня к себе. Я уткнулась ему в шею и слушала, как он дышит. Чувствовала его запах, такой родной, я и сейчас, наверное, даже с закрытыми глазами, узнала бы его из тысячи.

Нет, из миллиона.

— Но тебе пятнадцать, — сказал он так тихо, что я еле расслышала.

— Мне шестнадцать через две недели, — напомнила я. — Ну, хватит, Тимба! Ничего со мной не случится.

Я действительно не понимала, чего он боится, и что со мной могло произойти хуже того, что уже произошло однажды. Я чуть не умерла, но выкарабкалась, и меня даже не парализовало. У меня была клиническая смерть, я двое суток пролежала в коме, но мой мозг уцелел. Я смотрела по ящику передачи про людей, превратившихся после путешествий по Чудесной Стране Комы в растения, или полурастения, которые мычали и тыкали ложкой себе в глаз, и офигевала от того, насколько мне повезло. Да, тогда я считала, что повезло.

Чем ещё меня можно было напугать на этом свете?

— Кстати, ты уже приготовил мне подарок? — я слегка отстранилась, чтобы заглянуть Тимбе в глаза. Его глаза имели поразительную способность менять цвет в зависимости от освещения — от почти янтарного до темно-карего, цвета свежезаваренного кофе, и в них можно было запросто утонуть и потеряться. Он, наконец, улыбнулся — нормально, а не вымученно.

— А ты мне?

Когда мне было лет десять, мама рассказала, что мы с моим другом Тимбой должны были появиться на свет в один и тот же день. Им с тётей Наташей, Тимбиной мамой, ставили одинаковый срок в женской консультации. Тимба и родился в срок — пятого мая, всё, как положено. Ну, а я… я, как обычно,"выпендрилась", и даже родиться мне приспичило на две недели раньше. Гревший поблизости уши брат, тут же прокомментировал это следующим образом:"Вот вечно тебе нужно нестись впереди паровоза, систер! Торопыжка был голодный, проглотил утюг холодный³".

На Сашку за дразнилку я тогда обиделась и не разговаривала с ним до самого ужина, хотя, обижаться по большому счету было не на что. Во-первых, он же сказал это любя, а во-вторых, сложно было не признать его правоту. Взрывная, резкая, и вечно куда-то несусь — да, это я! Ещё и упёртая, как баран. А что я могла поделать, если с рождения жизнью моей руководил огненный Овен, а не Телец, как было, наверное, изначально запланировано кем-то на небесах?

Но на самом деле Тимба был не менее упрямым, просто он был спокойным, рассудительным и неконфликтным. А я — буйнопомешанной леди, которая в любой непонятной ситуации"лезла в бутылку"и вечно искала приключений на свою пятую точку. Просто удивительно, как он терпел меня столько лет?

— А я, как всегда — стырю у тебя идею, — сказала я, и мы расхохотались.

Так уж у нас повелось с детства, Тимба всегда дарил мне какой-нибудь забавный подарок, и через две недели получал в ответ что-то аналогичное. Он мне — толстовку с лемуром, висящим вниз головой на одной ноге, я ему — футболку с коалой, флегматично жующей фикус. Он мне — смешные перчатки с коготками на пальцах, я ему — волосатые тапочки — "йети". Он мне — огромного рыжего льва в зеленой майке с вышитыми инициалами"Т.М.», а я ему — диванную подушку с выбитым на ней своим портретом. Весёлые были времена!

Только в 2008-м, в день Тимбиного пятнадцатилетия, мне по понятным причинам было не до креатива, поэтому я просто попросила маму купить в"Детском Мире"игрушечный пистолет, стреляющий резиновыми шариками. Мама внимательно посмотрела на меня и спросила, не староват ли Тимба для такого серьёзного оружия? Я ответила, что нисколько, всё нормально, в самый раз дорос. Не знаю, что на сей счёт подумала мама, однако пистолет таки купила, и набор пулек для него, и Тимба получил весь комплект на празднование дня рождения, куда меня ненадолго выпустили из больницы. Кстати, подарком он остался доволен — во всяком случае, ржал при виде его долго, и почти до слёз.

Мы с Тимбой всегда были вместе. Всегда, с того самого времени, которого даже сами не помнили. В раннем детстве я вообще считала его ещё одним своим братиком, и приходила в ярость, если кто-то осмеливался сказать, что Тимба мне не родной. И вдруг всё изменилось.

В какой-то момент мы поняли, что нравимся, друг другу не просто, как друзья, а как парень и девушка… да, и такое бывает. Тогда ещё мы плохо осознавали, что происходит, просто чувствовали, что меняемся и никогда не станем прежними. Мы были слишком юны, слишком беззащитны перед силой, надвигавшейся на нас стремительно и неизбежно, как тайфун. Эта сила пробуждала доселе неведомые чувства, но и пугала одновременно. Иногда я даже начинала бояться оставаться с Тимбой один на один… боялась того, что может произойти между нами. Боялась и знала, что это непременно произойдёт.

******

Я почувствовала спиной холодок из открывшейся двери и услышала смущенное покашливание. Мы отстранились друг от друга ровно за секунду до того, как в помещение вошли остальные ребята, но Зуев явно успел увидеть что-то, ему не полагающееся — это хорошо было заметно по его довольной ухмыляющейся роже. Впрочем, меня не особо волновало мнение Зуева насчет моей личной жизни, гораздо важнее был вердикт. По животрепещущему вопросу, ну вы поняли.

— В общем, Арина, — Роман не стал меня долго терзать на этот раз. — Начинай танцевать. То есть, петь. Мы с парнями посовещались, и решили — мы тебя берём. Правда, с одним условием.

Глядите, он ещё и условия мне ставит! Не успев обрадоваться, я чуть не скрипнула зубами от досады. До фига себе, конечно, позволяет этот чувак, но он был старше, и он был негласно назначенным руководителем"Амадеуса", как ни крути.

— Какое условие? — спросила я и сунула руки в карманы. Лицо моё горело, то ли от радости, то ли от злости, то ли оттого, что я сейчас только что чуть не поцеловала Тимбу, и мою голову целиком и полностью занимали мысли об этом. Честное слово, в тот момент я была готова развернуться и уйти, хотя не далее, чем сегодня утром стать частью бэнда было едва не единственной целью моей жизни. Вот как все скоротечно и непостоянно в этом мире.

— Чистая формальность! — Зуев возник передо мной (для его роста и веса двигался он на удивление легко и практически бесшумно), перегородив выход. Будто прочитал мои мысли, гад. — Формальность, но тем не менее. Слишком тяжело ломать традиционно сложившийся вековой уклад… ну, насчет векового я, конечно, загнул, но всё же прошу войти в наше положение. У нас ведь даже устав есть. Я тебе дам потом почитать.

У меня голова пошла кругом. Какой устав? Какое положение? Что он несёт вообще?

— Ром, — сказала я. — Ты перекурил, по-моему. О чём речь, я не догоняю. Может кто-нибудь по-русски объяснить, что здесь происходит?

Я посмотрела на Макса Одинцова. Вроде, он выглядел адекватней остальной компании.

— Арин, всё просто, — сказал Макс. — Мы не против, если ты будешь петь. Но по уставу взять девочку в группу мы не можем, поэтому формально солистом будет он, — Макс кивнул на Тимбу.

Тимба уставился на него."Ну вот, опять началось", — без труда читалось на его лице. Знаете, я всегда обожала его способность мимикой что угодно изобразить без слов.

— Если ты согласен, конечно, — добавил Макс. — Мы никого ни к чему не принуждаем.

— Именно! — подтвердил Зуев (куда же без него).

— Дебилизм, — буркнул Тимба.

Я тоже так считала. Какой-то устав, да кому вообще он нужен? Меньше всего я могла бы себе представить, что наш приятель Роман Зуев окажется до такой степени формалистом и приверженцем бюрократии, да ещё и начнёт склонять к этому делу несовершеннолетних (то есть нас).

А ещё я думала о Тимбе, о том, как он вкусно пахнет, и о том, что мы наверняка поцелуемся сегодня позже, когда пойдём домой. Нам ведь в один подъезд. Эта мысль и волновала, и вызывала приток адреналина в кровь.

И никакие Зуевы нам больше не помешают.

— Дебилизм — не дебилизм, — ответил Макс. — Но таковы правила. Понимаете, пра-ви-ла. Не мы их придумали, и не нам отменять. Да чего ты боишься, Тимофей? Никто ж не заставляет тебя по-настоящему петь. Тебе вообще не нужно будет делать ровным счетом ни-че-го. Ты просто будешь числиться солистом… на бумаге.

— Точно, — поддакнул Роман. — На бумаге. Увековечишь своё имя, так сказать, эмм… в анналах. Для следующих поколений амадеусовцев.

И все посмотрели на него с уважением. Ну да, хорошо сказал. Даже я оценила.

— Ромк, да ты философ прям. Этот, как его… Диоген, — выразил общее восхищение Макс Ломов.

Позже я узнала, что в группе его называли Младший Макс, или просто ЭмЭм.

— Диоген жил в бочке, — с сомнением отозвался Зуев, почесывая шею. — Не уверен, что мне это подходит, мелкий. Вообще-то я собирался жениться и брать ипотеку. И, кстати, моя будущая жена уже звонила и спрашивала, во сколько сегодня я соизволю притащить к ней свою задницу, поэтому, друзья, предлагаю ускориться с решением некоторых организационных моментов. Миронов, хватит ломаться, соглашайся, давай. Выручай свою даму сердца. Хотя на самом деле, открою тайну, мне без разницы, кто это будет, лишь бы парень. Арин, может, у тебя есть другая кандидатура? Так я тоже не возражаю.

Я слушала весь этот словесный поток и неохотно выползала из страны своих грёз, где мы с Тимбой целовались под луной, по-настоящему, как взрослые, а не как в третьем классе на террасе у Тимбиной бабушки. Никакой другой кандидатуры, понятно дело, у меня не было и откуда ей, то есть ему, было взяться?

— Тимба, ну… — я умоляюще развела руками. Бесполезно было с ними спорить, это очевидно, да и есть уже хотелось. — Спасай. Кто, если не ты?

Тимба посмотрел на меня взглядом, преисполненным вселенской скорби, и вздохнул. На самом деле мой друг начал заниматься музыкой гораздо раньше, чем кто-либо из прочих, здесь собравшись, но у него была классическая глоссофобия (ещё одно из его любимых заумных словечек). И потому в свои неполные шестнадцать, он играл на рояле, как бог, но при этом даже на отчетных концертах в музыкалке, сидя за инструментом в профиль к залу, умудрялся словить паническую атаку, чего уж говорить о том, чтобы общаться с публикой"глаза в глаза". Всё это я прекрасно знала и, разумеется, ни за что не подвергла бы дорогого и обожаемого Тимбу такому стрессу. О чем он в свою очередь тоже прекрасно знал, так что беспокоиться было не о чем. Ведь знал, да, Тимба?

Тимба снова вздохнул, будто прочитал мои мысли. И знаете, я не сомневалась, что зачастую именно так оно и было.

— Ну ладно, — сказал он и растерянно огляделся по сторонам. — Раз другого выхода действительно нет…

Я, уже не стесняясь парней, кинулась к нему на шею.

— Тимба! Ты самый лучший в мир друг! Я тебя обожаю!

Тимба смущенно улыбался, но, конечно, ему было приятно. Да что там — он чуть не мурчал от удовольствия. Ломов и Дэн кидали завистливые взгляды, наверняка недоумевая, за какие заслуги этому хлюпику привалило столько счастья.

— Друг! — заржал Зуев. — Ну-ну. Ладно, ладно, я ничё не видел. Иди сюда, друг.

— Договор будем подписывать кровью? — подозрительно спросил Тимба.

— Как хочешь, — великодушно позволил Роман. — Но можно и без фанатизма, шариковая ручка тоже вполне подойдёт. Только имя своё продиктуй мне правильно, а то так и останешься Тимбой в летописях.

Зуев подмигнул мне и полез в сейф, вделанный в стену. Ключи от этого сейфа были утеряны давным-давно, впрочем, ничего ценного там всё равно не хранилось. Всякий хлам, включая Устав группы, который на три весёлых буквы никому не сдался.

— Контракт с дьяволом, — шепнул Тимба, задумчиво глядя на торчащую из сейфа заднюю часть Романа, и вздохнул в третий раз. Я подумала, не обидеться ли мне, но решила, что не стоит. В конце концов, я добилась, чего хотела, а дьявол всё равно не выпрыгнул из сейфа (во всяком случае, не в тот вечер точно). Всё закончилось благополучно, и мой друг Тимофей Миронов (Тимба для своих) был официально вписан в анналы обычной шариковой ручкой за семь рублей, а я заняла место у микрофона. Чистая формальность, о которой никто впоследствии ни разу не пожалел. Через год, когда маленький школьный ансамбль стали буквально рвать на части желающие послушать нашу музыку, Роман Зуев, наконец, признал, что им со мной невероятно повезло. А почему солисткой мальчуковой группы внезапно стала девчонка, никто у нас ни разу так и не спросил. Подозреваю, что кроме составителя Устава, всем прочим на это было просто пофиг.

А после мы с Тимбой пошли домой, и на пустой детской площадке, под старым фонарём, который нудно гудел и мигал, я поцеловала его в губы. И Тимба поцеловал меня в ответ. Я же знала, что он сам этого очень хочет, но страшно стесняется сделать первый шаг. Наверное, в конце концов, он бы и набрался храбрости, но когда? Может, через год, рассудила я, а уж терпеливость точно не входила в перечень моих добродетелей (старший брат не даст соврать).

И мы ещё долго-долго стояли, обнявшись, не в силах оторваться друг от друга. На улице было темно и тихо, вокруг тусклого светильника-шара кружили мотыльки, и огромная серебряная луна подсматривала за нами с неба своим единственным глазом. В этом небесном взгляде мне чудилась какая-то зыбкая, едва уловимая печаль, и отчего-то немного даже стало жаль её, луну. Висит там, на небе одна-одинёшенька, а вокруг только холодная черная пустота. И никто не придёт, не обнимет, не согреет.

Как же мне не хотелось оказаться на её месте.

Примечания

1

Некоторые главы первой части по хронологии явно должны находиться во второй, которая носит название"…После", но так, как многое из этого было написано раньше, чем книга, наконец, начала приобретать"причесанный"вид, и мне жаль нарушать расстановку, то я решила оставить их здесь. Не судите строго (прим. Автора).

2

Без номера, стало быть

3

Строчка из детской книги Н. Носова"Приключения Незнайки и его друзей"