Приключения Гекльберри Финна

Марк Твен

Новый адаптированный перевод Алексея Козлова бессмертного романа Марка Твена (Сэмюэля Клеменса) «Приключения Гекльберри Финна». Удивительный.

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

Переводчик Алексей Борисович Козлов

© Марк Твен, 2020

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2020

© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2020

ISBN 978-5-4493-6152-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА I

Вы ни черта не знаете обо мне, если вы не прочитали книгу под названием «Приключения Тома Сойера»! Но не важно. Эту книгу написал г-н Марк Твен, и он сказал правду, в основном. Были вещи, которые он высосал из пальца, но в основном он сказал правду. Это ничего! Я никогда не видел таких, кто бы никогда не врал, ну, за вычетом тети Полли и, может, ещё вдовы, или, может быть, Мэри. Тетя Полли — это тетя Тома, Мэри, и Вдова Дуглас — это про них рассказано в этой книге, которая в основном излагает всё правдиво, правда, с некоторыми косяками, как я уже говорил. Теперь про то, как эта книга заканчивается: Том и я нашли деньжата, которые грабители прятали в пещере, и это сделало нас ух какими богатенькими. Мы получили по шесть тысяч баксов на рыло — и всё звонким золотишком. Жуткая гора денег, вырви мои глаза, если вру!! Ну, судья Тэтчер, молодчина, он взял их и положил на счёт, и он приносид нам доллар в день. Сумасшедшие деньги! Каждый день круглый год — мы получали по доллару в день, и даже не знали, что с ними делать. Это ведь всю голову сломаешь, пока надумаешь, куда можно истратить такие деньжищи! Вдова Дуглас усыновила меня, и принялась отёсывать, как будто я библейский святой какой, и уже навострил лыжи в райские кущи, к Давиду и Голиафу, но мне жизнь у неё совсем не понравилась, она всё время донимала меня своими нудными придирками и нотациями — терпеть было тошно! Меня от её мерзкого голоса просто выворачивало наизнанку! Как будто дверь несмазанная скрипела! Кр-рр! Кр-рр! И я не выдержал такого и сбежал от неё. Я снова нацепил свои старые тряпки, намотал обноски и снова залез в мой сахарный бочонок. Красота! Некоторые думают, что если ты в бочке живёшь, так ты уже совсем как Диоген! Я не спорю! Диоген бы меня точно одобрил! Говорят, он был мировой мужик! И, скажу по чести, я был свободен и доволен, как никто! Но Том Сойер как-то подкараулил меня у дровяного сарая и сказал, что он собирается создать банду разбойников, каких ещё свет ни видывал, и я могу к ней присоседиться, если вернусь к вдове и стану более респектабельным ниггером. Поэтому я вернулся. Вдова кричала на меня и обзывала меня бедным потерянным ягненочком, и утерянной бандой Моисея. Она также называла меня многими другими именами, хотя зла она мне никакого особого не желала. Она снова дала мне новую одежонку, и я только и делал, что потел и томился в ней, потому что вещи эти были все такие тесные, как чёрт знает что! Это были какие-то вериги, а не одежда! Ну, тогда старая бодяга снова и завертелась. Вдова трезвонила за ужином в свой проклятущий колокольчик, и вы должны были успеть ко времени. Когда вы добирались до стола, вы не могли просто сесть и пожрать, что там навалено, но вам всё время приходилось ждать, пока вдова не опустит голову и не начнёт ворчать и бормотать что-то над едой, хотя с едой ничего при этом не происходит, хотя кормила она ничего, хорошо кормила, если не обращать внимания на то, что всё готовилось отдельно друг от друга и имело такой же вкус, как подмётка старого вареного башмака! В бочонке разные объедки и огрызки стоит как следует перемешать, так они такой сок дают, только глотай на здоровье! Цимус-мед-компот! А это что такое? Гадость какая-то! После ужина она достала свою толстенную книгу с засаленными застёжками по углам, и шмяк её об стол, и потом, недолго думая, стала что было сил просвещать меня об этом Моисее, храни его господь, о всех этих бесконечных проклятущих тростниках, корзинах и всякой всячине и всякой такой ахинее, и я весь взмок, пытаясь разузнать о нём всё, и выяснить, чем там вся эта мутная канитель закончилась, но тут она какого-то ляда ляпнула, что этот Моисей, ха, помер, оказывается давным-давно, и я тогда уже больше не волновался о нём, потому что меня мертвецы вообще не волнуют! Не колышат вообще меня эти трупы! Плевать я хотел на них с самой высокой колокольни!

Довольно скоро я захотел курнуть, и спросил у вдовы разрешения покурить. А она не разрешила. Вот тебе бабушка и Юрьев день! Тут она завела шарманку, что это для маленького мальчика обычная дурная привычка, и к тому же гадкая, тем более у маленького мальчика таких не должно быть, и я должен стараться не делать этого впредь. Так бывает с некоторыми людишками. Они берутся за дела, в которых ничего не смыслят. Вот она всё пеклась о Моисее, который даже не был для неё роднёй, и кому он был нужен, если он давным-давно кони нарезал, а тут, видите ли, стала меня обвинять за то, что мне иногда покурить хочется. Табачок-то она сама нюхает втихаря, что скрывать — я видел — и ничего, не ругает себя за это! Её сестра, мисс Уотсон, терпимая, худющая как смерть старая служанка, очкастая такая мымра, как только к ней переехала, так сразу на меня с букварём на абордаж попёрла, решила меня взять измором этой чёртовой орфографией. Целый час она усердно штудировала всё это дело, а потом вдова сказала ей отвалить от меня! Одна перла на меня с библией и Моисеем, застрявшим в этих чёртовых сорняках и египетском болоте, а другая наступала вот с такенным букварищем! Жизнь, называется, дай бог всякому! Я не мог терпеть этого дольше. Затем был целый час такой смертной скучищи, что я весь извертелся, как уж на сковородке, думая, когда же это всё кончится, Господи Боже ты мой! Мисс Уотсон сказала: «Не клади сюда свои немытые клешни, Гекльберри», «Не елозь!» и «Сейчас же прекрати это, Гекльберри, сиди ровно!», «Не мычи так!», и довольно скоро она вообще с катушек съехала, говорит: «Не ковыряй в носу и прекрати зевать, Гекльберри! Как ты, Гекльберри, себя ведёшь в приличном обществе?»

И где она тут отыскала приличное общество?

Затем она подробно рассказала мне всё о Преисподней, её при этом просто распирало от гордости за то, что она всё знала, и какие там сковородки, какие ухваты, кастрюли и утюги в аду, и кого как там колбасят, кого как в кипяток суют, а кого кверх ногами вешают на верёвке над огнём, чтоб из него, видать, дурной душок вышел, думая наверно, что я от её россказней совсем испугаюсь и стану пай-мальчиком, как некоторые свихнувшиеся христиане, а я сказал ей, что хотел бы поскорее попасть туда. В Ад! Думал, она хоть на время в обморок упадёт! Тем дело и кончилось! Тогда она разозлилась, как чёрт, хотя я и не сделал ей ничего плохого и никакого вреда не нанёс. Всё, что я хотел, так это поскорее отойти куда-нибудь от неё подальше; всё, что я хотел, было слинять куда ни попадя, хоть в ад, хоть в рай, хоть куда, ну, я не знаю, в общем, куда глаза глядят. Она сказала, что это было нечестиво с моей стороны сказать то, что я сказал; сказала, что такого она ни за что не скажет всему миру — так ей хотелось помереть побыстрее, чтобы поскорее попасть в райские кущи. Ну, честно говоря, я не видел никакого смысла в том, чтобы идти туда, куда она решила отвалить после своих похорон, поэтому я решил, что не буду даже и пытаться. Но я ничего не сказал об этом, потому что с такими людьми это только создало бы новые проблемы и не принесло бы никакой пользы.

Тогда она зачастила с самого начала, сяйца почти, потом продолжила и наконец рассказала мне всё о привольной райской жизни на облаках. Она сказала, что там вообще ничего делать не надо, кроме как целый день бродить с арфой, бренчать по этим чёртовым струнам и петь пристойные псалмы. И так до скончания времён! А мне это как-то в душу не запало! Не знаю, почему! Но я ей об этом не сказал. Я только спросил её, считает ли она, что Том Сойер попадёт в рай, и она сказала: «Нет, ни под каким соусом!». Я был страшно рад этому, потому что хотел, чтобы мы всегда были вместе.

Мисс Уотсон продолжала со всех сторон клевать меня, и это было так скучно, утомительно и тоскливо, что я чуть не уснул. К тому времени пришли негры и тоже стали молиться, а потом все ушли на боковую в свои хижины. Я пошёл к себе с огарком свечи и поставил её на стол. Затем сел в кресло у окна и попытался придумать что-нибудь весёленькое, поднять свой подмоченный дух, но от этого мне стало ещё тоскливее. Мне было так одиноко, так тошно, что хоть ложись и помирай на месте. Звезды сияли, и в лесу таинственно шелестели листья, сплошная скорбь кругом, и я слышал, как сова глухо ухала где-то, будто кто-то помер только что, а она будто плакала по нём, а тут и собака завыла, заплакала видать по какому-нибудь новенькому покойнику, а может по тому, кто только собрался помереть. И ветер пытался что-то тихо нашептать мне, и я не мог понять, что он нашёптывал, о чём, и поэтому у меня мурашки по телу от страха побежали. А тут из леса послышался какой-то мерзкий скрежет, какой мог издать только какой-то железный призрак, когда ему хочется рассказать о своих сексуальных проблемах и что у него там на уме, когда он вылез из могилы, а сам не знает, что ему нужно, и потому нет ему ни в чём покоя и нет лада ни в чём. Вот он и бродит по земле, воет, ноет, сопли зелёные вытирает, и ни в чём не хочет угомониться и вернуться в свою могилу отдыхать, а только бродит в темноте по лесу и канючит, канючит. Мне так жутко стало, что я захотел, чтобы у меня были приятели, чтобы у меня была хоть какая-то компания. Довольно скоро паук спустился с потолка и пополз по моему плечу, и я сбил его щелчком, а он упал прямиком на свечу, и прежде, чем я мизинцем пошевелил, он весь сморщился и почернел. Все знали, и мне не нужно было говорить — это был ужасно дурной знак, и я знал, он принесёт мне какую-нибудь гадость или неудачу. Поэтому я испугался хуже некуда, и душа у меня вся в пятки ушла. Я встал и три раза обернулся вокруг себя, и каждый раз крестился; а затем связал маленькую прядь волос ниткой, чтобы ведьмам был укорот. Но у меня по этому поводу не было никакой уверенности. Это помогает, когда вы потеряли подкову, вместо того чтобы прибить ее к двери, но я никогда не слышал, чтобы кто-то сказал, что это способ предотвратить неудачу, если вы сожгли живьём паука, который на нити с потолка спустился.

Меня всего трясло. Трясущимися руками и вытащил трубку покурить — дом был так же мёртв, как гроб, и поэтому вдова точно бы не узнала. Время шло, уже много его кануло, как я услышал, что часы прочь в городе бьют бум-бум-бум — двенадцать раз; и все снова стало как в гробу — ещё тише. Довольно скоро я услышал, как в темноте среди деревьев хрустнула ветка — там что-то шевелилось. Я остановился и прислушался. Там кто-то мерзко мяукал: «Мя-уу!! Мя-у! Мя-у-у!» Это было здорово придумано! Я ответил таким же, ««Мя-уу!! Мя-уу!», как смог, и затем погасил свет и вылез из окна на сарай. Затем я спустился на землю и пополз среди деревьев, и, конечно же, под большой веткой меня ожидал сам мистер Том Сойер.